Текст книги "Этот прекрасный свободный мир..."

Автор книги: Юлия Белова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

   – Жениться? Но... я даже не думал об этом... у меня дела... операции...

   – Ну и зря, – непринужденно ответил Милфорд. – Рассел, вы выдающийся человек, а такой человек не должен жить один, как перст, и просто обязан оставить после себя детей. Это ваш долг перед будущим и прогрессом! При вашем-то гении...

   – Я же никого не знаю... – попытался возразить Брук, слегка ошеломленный этим напором.

   – Вот на свадебном приеме и познакомитесь. Там будет высший свет.

   – Но подумайте, Дэн, куда я приведу жену? Для женитьбы необходим дом, прислуга...

   – Ваш заработок вполне позволит вам купить и дом, и питомцев, – не сдавался Милфорд. – Ну что вам потребуется для начала? "Домашняя мебель", "садовое и кухонное оборудование" – всего три питомца. Это не так уж и дорого.

   – Но...

   – Рассел, ну не может же государство брать на себя все! – терпеливо заметил Милфорд. – Свободные граждане также должны покровительствовать тем, кто не способен жить самостоятельно. А кому как не вам с вашей ответственностью это можно поручить?

   – Все так, – согласился кардиохирург, – но все же... покупать людей... это как-то...

   – Но вы же не человека покупаете, а лишь право на его опеку, – спокойно поправил Милфорд. – Поймите, Рассел, в нашем обществе невозможно выгнать прислугу за дверь, как это нередко делается там. Когда вы вносите деньги за опеку питомца, вы тем самым даете обязательство, что будете заботиться о нем. Что здесь дурного?

   – Ничего, – согласился Брук. – Вы правы. Но... подождите, Дэн, что-то здесь не так. А если питомец плохо работает? Если он лентяй? Я что, не смогу его прогнать и должен буду кормить бездельника?!

   – Господь с вами, друг мой, с чего такие выводы? – MD снисходительно улыбнулся. – Вы сможете сделать питомцу внушение – вы ведь накажите непослушного ребенка, разве не так? Или продать права опеки над питомцем кому-нибудь другому. Вариантов много. Наш мир делает все, чтобы и свободные, и питомцы были счастливы. Опекун всегда может получить консультацию в Службе адаптации или в Службе экономического развития. Для вас открыты все пути.

   Рассел Брук задумался. Милфорд улыбнулся:

   – Когда мой хороший друг Линкольн Райт получил полные гражданские права, он впал в такую же задумчивость, что и вы, так что нам пришлось вызывать ему девочек из Службы психологической поддержки. Вы знаете, он сразу повеселел. Ну как, вызвать вам очаровательного доктора?

   – Но я...

   – Значит, вызвать, – с улыбкой заключил MD. – Не стесняйтесь, Рассел, это нормально. Женитьба случится еще когда, а отдых вам нужен немедленно. Вы слишком много работаете и совершенно не умеете отдыхать. Ну, ничего, это поправимо...

 ***

   К хозяину Джека доставили к вечеру следующего после аукциона дня. С того момента, когда он услышал слова «Продано!», его жизнь вновь круто изменилась. Новый ошейник, гораздо более удобный и при этом практически незаметный. Настоящая, как у свободного, одежда и обувь. Хороший обед. Заботливое обращение.

   Программирование нового ошейника заняло немало времени, зато на вокзал Джека везли не в общем желтом автобусе для питомцев, а в отдельной машине. Купе в скоростном поезде также предназначалось для него одного, а стол ему сервировали с такой обстоятельностью, словно он находился в фешенебельном ресторане.

   Путешествие на поезде отдаленно напомнило Джеку полет, а чтобы в дороге ему не было скучно, сопровождающий включил какой-то сериал из жизни питомцев. Просмотр сериала оказался для Джека не менее полезным, чем два месяца обучения в Службе адаптации, и он мог бы смотреть немудреную историю всю ночь напролет, если бы в девять вечера экран не погас, а ему не велели ложиться спать.

   Новый день принес не меньше впечатлений, чем день ушедший. Джек с удивлением и почти восторгом рассматривал проносящиеся мимо пейзажи, чуть не вскрикнул, когда поезд понесся по длиннющему мосту, соединяющему соседние острова, и не удержался от потрясенного восклицания, когда что-то круглое и большое понеслось над водой, а потом стремительно скрылось из вида:

   – Там, там! – непроизвольно крикнул Джек, протягивая руку к окну.

   – Ну и зачем шуметь? – усмехнулся сопровождающий и пожал плечами. – Обычный экранолет – рейсовый. Если бы ты не был столь пуглив, уже был бы дома, но сенатор Дженкинс тебя бережет – вот мы и тащимся как улитки...

   Было почти четыре часа дня, когда поезд, наконец, остановился, и сопровождающий велел Джеку выходить. Раскинувшийся вокруг город чем-то напомнил домашнему любимцу Лос-Анджелес, только показался гораздо красивее и чище, а роскошный серебристый лимузин, поджидавший у вокзала, усилил это впечатление. Джека не оставляло ощущение, будто он вернулся домой, и это чувство ободрило его на пороге неизвестности.

   Два часа езды в лимузине завершились на богатой вилле, среди роскошных пальм и клумб. Едва сдерживая волнение, Джек поднялся по широкой лестнице, прошел вслед за сопровождающим в кабинет и склонился перед хозяином. Он узнал его – того самого человека, что так внимательно осматривал его перед аукционом.

   – Ну-ну, мальчик мой, иди сюда и садись, – в голосе старого Дженкинса послышалось нетерпение и любопытство. Джек послушно подошел к сенатору и сел на скамеечку у его ног, как его и учили, чтобы одно колено касалось пола. Он вдруг понял, кого напоминает хозяин – отставную голливудскую звезду, которая в свое время немало начудила, а теперь зажила в тиши и покое, изображая из себя умудренного жизнью патриарха. До работы на Роберта Джеку немало пришлось общаться с подобными людьми, и он давно понял, что бывших звезд не бывает. Все они любят лесть и преклонение, обожают восторги почитателей и терпеть не могут одиночества и скуки. Льстить Джек умел, а это доказывало, что хозяин неплохо разбирается в людях.

   – Как тебя зовут, малыш?

   – Джек, патрон, – домашний любимец на мгновение склонил голову и вдруг испугался, не был ли он слишком фамильярен. Однако хозяин не рассердился. На его губах появилась довольная улыбка, в глазах зажегся веселый огонек.

   – Значит, "джек"? – медленно переспросил он. – Очаровательно. Ну что ж, мой мальчик, думаю, мы найдем общий язык. Хорошо, а теперь бумаги, – сенатор протянул руку к сопровождающему, быстро просмотрел документы, подписал нужные, бросил часть бумаг на стол, а остальное вернул. – Вас отвезут в город, доктор, можете идти.

   Не дожидаясь, пока сопровождающий выйдет, сенатор нажал кнопку вызова.

   – Бен, посмотри, это мой новый джек. Покажи мальчику его апартаменты, сделай все необходимое, и пусть приходит ко мне ужинать. Да, кстати, звать его тоже будут Джек.

   Последние слова хозяина показались Джеку не совсем понятными, но он решил, что разберется с этим позже. Управляющий невозмутимо вывел Джека из кабинета, и сенатор довольно улыбнулся. Наконец-то Томас Лонгвуд смог обеспечить его подходящим питомцем. Как бы не был мальчик скован после адаптации и аукциона, он взял себя в руки и принялся острить. Судя по всему, этого джека ему не придется через пару месяцев отправлять на аукцион.

   Джек рассматривал свои апартаменты и улыбался: просторная гостиная, небольшой кабинет – компьютер на рабочем столе, удобное кресло, книжные полки во все стены – уютная спальня и роскошный душ одновременно радовали и удивляли. Управляющий что-то говорил и говорил, и Джек с потрясением осознал, что у него будет собственная прислуга. А потом с него сняли мерки и сообщили, что полный гардероб будет доставлен ему завтра к обеду. А еще предложили принять душ. Только тут, наслаждаясь водным массажем, Джек вспомнил о бывшем работодателе и почти что друге, но это воспоминание потонуло в благодушии и неге. Сейчас два месяца дрессуры в Службе адаптации казались Джеку чем-то далеким и нереальным, словно древний ритуал инициации перед посвящением в Рай. Домашний любимец вылез из душа, завернулся в пушистое полотенце и подумал, что Роберта наверняка приобрел какой-то любитель живописи, и, значит, теперь у Боба есть все, что необходимо для жизни – благополучие, уют, любимые холсты и покровительство мецената.

   На ужине Джек мило льстил, очаровательно поддакивал и восхищался мудростью хозяина. Через огромные окна был виден океанский закат и впервые после двух месяцев ожидания Джек был абсолютно спокоен.

   Он был дома

Глава 9
  Как можно найти себя и потерять

   Дни Роберта мало отличались один от другого, были одинаково унылы и бесцветны. Гладить, чистить, мыть, одевать... – на третий день своего пребывания в доме Рейбернов Роберт с ужасом понял, что совершает все эти действия, даже не задумываясь, как будто в Службе адаптации его и правда выдрессировали до появления условных рефлексов. Осознание этого пришло к Роберту в тот самый миг, когда он машинально опустился на колени, чтобы завязать развязавшийся на ботинке Рейберна шнурок. Открытие бросило молодого человека сначала в жар, а потом в холод, но через пару мгновений Роберт убедил себя, что все не так страшно. Тело и руки действовали, совершенно не затрагивая разум, и он мог спокойно думать и планировать побег, не опасаясь, что может выдать себя.

   Еще через пять дней Роберт понял, что это тупик. Мысли неслись по кругу, изнуряли бесплодностью, и от тщеты размышлений можно было сойти с ума. Надежды обрести свободу, просто выйдя за дверь, оказались бессмысленными хотя бы потому, что Роберт так и не понял, как открывается эта чертова дверь. Точнее, он догадался, что она может быть настроена на голос, или на радужку глаза, а, может быть, на отпечаток ладони, но вот перед ним дверь оставалась закрытой, а почти всегда открытая дверь в парк была ему и даром не нужна, коль скоро этот парк был окружен высоченной стеной.

   Роберт вновь вспомнил краснолицего инструктора в военном лагере и понял, что тот в очередной раз оказался прав – для пленного и заключенного было вредно слишком много думать. Роберт поставил в обувной ящик начищенные до блеска хозяйские ботинки, аккуратно уложил щетки и вспомнил еще один совет инструктора: думать много было вредно, но и плыть по течению тоже – необходимо было давать себе простые и четкие задания. Не пытаться разбить всех врагов и перевернуть мир, а выяснить для начала основное: где он находится. Кроме того, не мешало б узнать, какой здесь год, и как здесь вообще считают года и месяца, какие здесь деньги, обычаи, нравы – все то, что было необходимо, чтобы вырваться на свободу и найти дорогу домой. Надежда, что в этот мир можно не только попасть, но и уйти отсюда, не давала Роберту покоя, и ему стоило немалых усилий ограничить свои планы простыми и самыми неотложными вопросами.

   К несчастью, разговоры Рейбернов ничем не могли помочь. Хозяева способны были часами болтать ни о чем, полагая это разговорами об искусстве, охать над какой-нибудь безделушкой, в которой, по мнению Роберта, ценность представлял лишь материал, и строить наполеоновские планы – к счастью, не о завоевании мира, а о создании гениального творения, которое должно было покорить свободное общество... Создавать гениальные творения должны были питомцы Рейбернов, но пока они "страдали" от нескончаемых творческих кризисов и жили в свое удовольствие. Роберт же то и дело слышал хозяйский вопль "Бобби!" и вынужден был бросать все дела и нестись со всех ног, чтобы подать Рейберну потерявшийся прямо у него под носом платок, или домашние туфли, или книгу...

   Рабы Рейбернов были удивительно похожи на хозяев. К своим опекунам они относились со снисходительной любовью, управляющего считали занудой, не способным ни на что высокое, а налагаемые им наказания рассматривали как не слишком приятную, но естественную сторону жизни. К тому же Роберт заметил, что питомцы Рейбернов умели извлекать выгоды даже из наказаний, и больше всех в этом преуспела Мойра. В очередной раз попавшись на воровстве и заработав-таки обещанную порку, уже через десять минут после экзекуции Мойра рыдала на плече хозяйки, а та выговаривала управляющему, утверждая, что у Мойры такая тонкая душевная организация, что к ней нельзя подходить с обычной меркой, да и в любом случае в происшествии виновата не столько Мойра, сколько "домашняя мебель", не досмотревшая за хозяйскими драгоценностями... От таких заявлений у Роберта зачесалась спина, но, к счастью, дальше рассуждений дело не пошло. Зато еще через полчаса жалоб Мойра получила в подарок от хозяйки украденные сережки, нарядное платье, туфли и сумочку, а также разрешение отправиться на прогулку в город...

   Иногда Роберту казалось, что единственным вменяемым человеком в этом сумасшедшем доме был доктор Черч, и тогда он спрашивал себя, в порядке ли у него с головой и не стал ли он жертвой Стокгольмского синдрома, раз начал сочувствовать собственному тюремщику. Доктор Черч был вездесущ. Он успевал всегда и везде, придавая роскошному бедламу хоть какую-то видимость порядка, а его способность появляться именно тогда, когда его меньше всего хотелось видеть, заставила Роберта задуматься, не является ли рабский ошейник не только вместилищем всей информации о рабе, но также и средством слежения.

   Молодой человек вспомнил специальные браслеты для заключенных, благодаря которым можно было отпускать осужденных домой, разрешать им ходить на работу и в другие строго оговоренные места, но которые мгновенно фиксировали любую попытку заключенного перейти некую невидимую черту. Там – дома – это изобретение рекламировалось как новейшее достижение свободы и демократии, здесь – стало самым надежным надсмотрщиком, спасения от которого он так и не смог найти. Остальные поставленные им задачи также не находили решения, и лишь к концу десятого дня пребывания в доме Рейбернов Роберт выяснил, что живет в столице и даже в одним из ее самых фешенебельных пригородов. Названия столицы и пригорода Роберту узнать не удалось, но здесь совершенно неожиданно на помощь ему пришел доктор Черч.

   Если Роберт Шеннон считал единственным нормальном человеком в доме Рейбернов управляющего, то управляющий вскоре также пришел к выводу, что единственным вменяемым человеком во владениях Рейбернов был питомец Бобби. Трудолюбивый, дисциплинированный, он никогда не капризничал, ничего не клянчил, не пил, не воровал, не проводил время за пустой болтовней и сплетнями, и не норовил задрать подол Мойре или кому-нибудь из ее подружек. Бобби вообще не сошелся ни с кем из здешних питомцев, и это также свидетельствовало в его пользу.  Возлагаемые на него работы он исполнял точно, качественно и в срок, а свою участь принял с терпением, смирением и достоинством истинного христианина.

   Последнее не могло не встретить полного одобрения со стороны Джесса Черча, и он все чаще размышлял, что в заваленном тесте не было вины Бобби. В конце концов, переход из мира в мир наверняка должен был ввергнуть парня в состояние шока, и, судя по всему, этот шок оказался много глубже, чем можно было предполагать. Теперь Черч не сомневался, что именно шок помешал Бобби благополучно пройти тест. Сотрудники Службы адаптации тоже люди, уверял себя доктор, и они вполне могли не понять состояние попаданца и неверно оценить его потенциал. К счастью, закон был мудр и гуманен, так что по истечении трех месяцев пребывания Бобби у Рейбернов, Черч имел право отправить парня на бесплатный ретест.

   Управляющий лишь сомневался, стоит ли оставить Бобби одну из его иномирных специальностей или воспитать из него хорошего управляющего. В том сумасшедшем доме, в который превратили свои владения Рейберны, помощник был бы кстати. Навыки парня никуда деться не могли, так что сначала надо было решить неотложные проблемы, а уже потом – второстепенные. Главной задачей Черча было вытащить Рейбернов из той ямы, в которую они себя загнали, и значит, не имело ни малейшего смысла тратить время на всякую художественную белиберду. Коротко расспросив питомца, Джесс Черч с удовольствием узнал, что Бобби был владельцем фирмы, и его дело процветало. Полученная информация определила выбор доктора, и он приступил к делу.

   Когда однажды вечером управляющий вызвал Роберта в свой кабинет, сунул ему в руки какую-то книгу и велел прочесть первую главу, добавив, что завтра проверит результат, Роберт машинально сказал "Да, доктор Черч, будет сделано, доктор Черч", и только забившись в свой угол, сообразил, что за книгу дал ему управляющий. Школьный учебник по географии и экономике свободного мира был лучшим источником информации, на который он мог рассчитывать. Роберт не мог понять, чем руководствовался Черч, но что бы там ни было, эту возможность глупо было упускать, и Роберт решил, что впервые за последние два месяца ему повезло. Если бы не необходимость рано вставать, чтобы вновь погрузиться в рабскую рутину, Роберт проглотил бы учебник за ночь, а так ему пришлось остановиться на третьей главе. На следующий вечер Черч и правда устроил ему экзамен, сухо похвалил за чтение двух дополнительных глав и велел изучить следующие три главы. Ежевечерний экзамен Черча, изучение новых глав и письменные ответы на вопросы, помещенные в конце каждого раздела учебника, занимали все вечера Роберта, а через неделю, когда учебник был дочитан, Джесс Черч устроил Роберту контрольную работу, после чего вручил новый учебник – по менеджменту.

   – Ну, что ж, Бобби, у тебя есть некоторый шанс изменить свой статус, – заметил Черч после рассмотрения письменной работы Роберта. – Если ты и дальше будешь усердствовать в работе и учебе, месяца через три я отправлю тебя на ретест. И кстати... – доктор Черч щелкнул зажигалкой и закурил, – завтра, после полудня у нас будут гости. Свободный Рейберн намерен принять их у бассейна. Подготовь все необходимое.

   – Да, доктор Черч, будет сделано, доктор Черч, – привычно ответил Роберт и, когда управляющий кивком отпустил его, вышел из кабинета.

   Явление свободных Эллендеров вызвало немалую суету в особняке Рейбернов. К счастью для Роберта, некоторое участие в подготовке приема гостей приняли и другие питомцы хозяев, и даже Мойра соизволила принести поднос с чаем. Роберт только и успевал пододвигать для свободных плетеные кресла, подбирать за маленькой Линдой  игрушки, расставлять шезлонги, раскрывать и закрывать зонты, подавать шапочки для купания, полотенца и халаты, искать забытые в траве солнечные очки, часы, коммуникаторы и женские украшения...

   К величайшему облегчению молодого человека, через пару часов "веселья" дамы решили пощебетать "о своем, о женском" и, прихватив Линду с Мойрой, ушли сплетничать в дом. Свободные Эллендер и Рейберн растянулись на шезлонгах. Роберт подложил им под ноги подушки и уселся за спинками кресел. Наконец, он мог передохнуть.

   – А все же жаль, Дэнни, что ты не любишь рыбалку, – заметил свободный Эллендер, словно продолжал давно начатый разговор.

   – Рано вставать, куда-то ехать, общаться с тупыми питомцами, которые ничего не понимают кроме клева и рыбы – уволь, – откликнулся Рейберн. – Что в этом привлекательного? Я люблю красоту, но чтобы природа была красива, ее надо цивилизовать – к примеру, как этот парк. Красота подразумевает форму, а где ты найдешь ее в дикой природе?

   – Я не слишком разбираюсь в красоте, – заметил Эллендер, – это правда, но ты же не станешь отрицать, что временами красота должна отступать перед практической пользой? Возьмем рыбалку – возможно, она и не может похвастать особым изыском, зато позволяет чудесно отдохнуть. Или Арена... я понимаю, это не слишком эстетично, но какая встряска!

   – Фи... какие-то дикари... – протянул Рейберн.

   – Что делать? Обществу нужны и такие питомцы, – развел руками Эллендер. – Я признаю, твои домашние любимцы очень милы, но, согласись, нам нужны и "рабочие лошадки", и "домашняя мебель", и "цепные псы"... Кстати, как тебе мой Подарок?

   Роберт поднял голову и прислушался.

   – Бобби? – переспросил хозяин. – Замечательно! Я всегда знал, что ты умеешь выбирать. Но знаешь, "мебель" есть "мебель", с ним не о чем разговаривать. Иногда я даже сомневаюсь, умеет ли он говорить. Только и может сказать: "Да, хозяин, будет сделано, хозяин". Как тебе удалось натаскать его на чтение стихов?

   Эллендер рассмеялся.

   – А зачем "мебели" разговаривать, Дэнни?

   Роберт закусил губу. Они говорили о нем так, словно его здесь не было, и Роберт не сомневался, что даже если бы он стоял перед их носами, ничего бы не изменилось. Конечно, кто же замечает раба?!

   – Его обязанность делать твою жизнь комфортной, – продолжал Эллендар, – и, слава Богу, этому его обучили, как и умению молчать. Твои любимцы, конечно, мастерски умеют болтать, но, согласись, они не способны обеспечить твой уют. Впрочем, у твой "мебели" тоже есть некоторые художественные наклонности. Раз уж он прижился в твоем доме, дай ему кисти и карандаши и вели нарисовать какую-нибудь картину...

   – Картины не рисуют, а пишут, – наставительно поправил Рейберн.

   – Да какая разница? – отмахнулся свободный Эллендер. – Главное, что он это умеет...

   – "Мебель"?! – скептически хмыкнул Рейберн.

   – Ну, да, а иначе, зачем бы я его покупал? – пожал плечами Эллендер. – Если не веришь, так испытай его – вели принести бумагу и карандаши и что-нибудь нарисовать.

   – Бобби! – зычный голос Рейберна заставил Роберта вскочить. – Принесли бумагу и карандаши, живо!

   Когда требуемая бумага вместе с карандашами была доставлена, а Роберт застыл перед хозяином в ожидании дальнейших распоряжений, Рейберн окинул молодого человека недоверчивым взглядом и, наконец, приказал:

   – Нарисуй что-нибудь...

   Вид лохматой собаки, чешущей лапой за ухом, изрядно развеселил свободных. Судя по всему, реплику Дюрера они не опознали.

   – Забавно, забавно, – с видом знатока вещал Рейберн. – В этом что-то есть. А красками ты работать умеешь? Сможешь написать пейзаж?

   – Да, хозяин, смогу, – Роберт склонил голову, чтобы свободные не могли видеть его лица. Почему-то упоминание о живописи вызвало глухую боль, словно они расковыряли почти зажившую рану.

   – Чудесно! Я хочу, чтобы ты написал этот парк – и покрасивее. Если, конечно, ты понимаешь, что такое красота. Собаки – это забавно, но грубо и неэстетично. Если твоя картина мне понравится, я тебе что-нибудь подарю, а пока – поправь подушку, мне неудобно.

   Роберт опустился на колени, поправил подушку и сползший носок хозяина, вновь скользнул за кресло Рейберна.

   – Знаешь, Натти, – доверительно произнес свободный Рейберн, – ты даже не представляешь, до чего мне надоел Джесс Черч...

 ***

   Когда доктор Черч узнал, что свободный Рейберн поручил Роберту написать картину и велел купить для этого все необходимое, он скривился, словно узрел пятно на белоснежной скатерти.

   – Бобби, – строго произнес он, – надеюсь, ты умеешь отличать главное от второстепенного? Мне все равно, сколько времени ты будешь писать этот идиотский парк – хоть по одному штриху в неделю, но если ты не будешь выполнять свои обязанности и не подготовишься к тесту – пеняй на себя. Ты все понял?

   – Да, доктор Черч, – голос Роберта был ровен. Он давно уже понял, что при желании управляющий способен превратить его жизнь в ад и никакие хозяева в этом случае ему не помогут. Быть выпоротым, да еще при всех, не хотелось.

   – Хорошо, – Джесс Черч удовлетворенно хлопнул ладонью по столу. – Завтра днем мы поедем за покупками, а пока – держи тренировочный тест. К утру ответы должны быть готовы.

   Толстая тетрадь внушала некоторый трепет, но это был ключ к новому статусу, а значит, и ключ к дверям особняка. Роберт уже понял, что уровень свободы здесь зависит от статуса питомца. "Домашней мебели" не было нужды выходить за дверь без сопровождения хозяина или управляющего, и потому дверь перед ним оставалась закрытой. Ошейник, с тоской думал Роберт, опять ошейник, и черт его знает, как эту гадость снять... Но если ему присвоят квалификацию шофера... или посыльного... да кого угодно, лишь бы только получить право выходить за пределы особняка! Тогда он смог бы воспользоваться случаем, и бежать...

   – Ой, что это у тебя?

   Веселая и нарядная Мойра преградила дорогу.

   – Тест?! Зачем он тебе?

   – Чтобы сдать. Я не собираюсь всю жизнь гладить белье.

   Мойра с недоумением посмотрела на Роберта, а потом расхохоталась.

   – Ты? Сдать?! Ты же "мебель"! Что ты можешь сдать? Да у тебя, должно быть, интеллект ниже 70 и ты еще чего-то хочешь? Может  быть, стать домашним любимцем?! – Мойра веселилась вовсю. – Очнись, Бобби, если ты не смог сдать тест один раз, то ни за что не сможешь сдать его вторично. Эти тесты придумали умные люди. А ты кто? "Домашняя мебель"! Да тебе повезло, что тебя воспитали как "мебель", а не как "рабочую лошадку". Тест он сдаст...  Ну, надо же быть таким дураком... Ты его провалишь!

   – Посмотрим...

   – Конечно, посмотрим, – согласилась Мойра. – Вот когда Черч велит тебя выпороть, тогда и посмотрим. Да ты неделю не сможешь сидеть...

   – Пропусти, – Роберт оттолкнул Мойру и пошел прочь.

   – И не думай, что я тебя пожалею! – крикнула вслед девушка, но потом подумала, что если у Бобби хватит ума приползти к ней поплакаться, она, так и быть, проявит снисхождение и жалость. Хотя Бобби и был редкостным дураком, Мойра признавала, что он весьма недурен собой.

 ***

   Свадьба Томаса Лонгвуда и Марши Смит была самым запоминающимся событием сезона. Хотя в столичной мэрии и церкви присутствовали только самые близкие друзья молодых – и Рассел Брук в их числе – свадебный бал собрал всю элиту свободного мира. По общему мнению, молодые идеально подходили друг другу, символизировали безграничные возможности Свободного мира, а Марша Лонгвуд была прекрасна и величественна как королева.

   Рассел Брук, за два дня до свадьбы успевший избавиться от приставки "алиен" и дополнения к имени "де Стейт", чувствовал небывалый душевный подъем и с трепетом вслушивался в громкие и славные имена:

   – Консул Стивен Томпсон... консул Вильям Стейтон III... консул Марвин Торнтон... директор Картрайт... директор Мэтьюс... директор Проксмайр... директор Палмер... директор Сполдинг... секретарь Форсайт... сенатор Данкан... сенатор Иглтон... сенатор Робертс... сенатор Дженкинс... сенатор Томпсон... сенатор Клементс... сенатор Макмартин...  сенатор...

   Бруку казалось, что от этих людей волнами исходят энергия и напор. Он мог руку дать на отсечения, что элита его нового мира не знала, что такое безделье и прожигание жизни. Эти люди не жалели своих сил на благо свободного мира, и находиться среди них, принадлежать к ним было необыкновенно приятно. Сейчас Брук по-новому смотрел на полученные недавно полные гражданские права и думал, что обязан отблагодарить общество за предоставленные ему возможности.

   Музыканты заиграли вальс и на середину зала одна за другой начали выходить пары.

   – Посмотрите, какая красивая женщина, – шепнул кардиохирург на ухо Милфорду. – Как вы думаете, она не будет возражать, если я приглашу ее на танец?

   – Господь с вами! – остановил порыв друга Милфорд. – Это же Эллис Дженкинс... Ну да, вы же ее не знаете... Редкостная стерва хоть и выглядит как ангел. Как сенатор она, конечно, выше всяких похвал, но как человек – помилуй Бог... К тому же... видите вон того мужчину? Да-да, того, что приглашает ее танцевать? Надо же... пошла... – поразился врач и покачал головой. – Значит, завтра они непременно поругаются. Так вот, это сенатор Томпсон. У них уже много лет идет война – скорей бы они поженились и перестали морочить людям головы...

   – Странно, – заметил Брук, разглядывая сенатора, – мне кажется, я его где-то  видел.

   – Видели-видели, – подтвердил Милфорд, – только не его, а его деда – в учебнике по истории нашего мира. Он младший внук Великого Томпсона и действительно чем-то на него похож. Так что не ссорьтесь с Томпсонами и не связывайтесь с Эллис Дженкинс. Здесь достаточно красивых женщин и без нее.

   В том, что красивых женщин на балу много, Рассел Брук убедился через несколько минут. Женщины были очаровательны и даже умны, и последнее поразило кардиохирурга в самое сердце. Ему редко приходилось встречать женщин, которые умели бы говорить о чем-либо, кроме тряпок и мужчин, но при этом не выглядели бы истеричками и феминистками. Здешние женщины умели слушать, а их замечания всегда попадали в цель. Впервые в жизни Брук не скучал на светском рауте и не испытывал тайного негодования на бездельников, которые даже безделье и то не умели обставить достойно и красиво.

   Музыка бушевала, участники бала были веселы и остроумны, Брук был счастлив. Со смущенным видом кардиохирург принял благодарность сенатора Данкана, станцевал тур вальса с директором Палмер – удивительно элегантной и обаятельной женщиной, был представлен младшей дочери консула Торнтона и обменялся парой слов с сенатором Томпсоном. Когда поздно вечером молодые под аплодисменты собравшихся покинули бал для первой брачной ночи, Брук от души пожелал им счастья и жалел лишь об одном, что этот прекрасный вечер закончился.

   Пьяный без вина – потому что несколько коктейлей были не в счет – Брук вместе с Милфордом вышел из зала арендованного отеля, чтобы пройтись пешком и привести в порядок мысли и чувства.

   – Хороша! – проговорил, наконец, Милфорд. – Нашего директора можно только поздравить...

   – Да, – согласился Брук. – Я помню Маршу Смит... еще когда нас вытащили из воды...  Какое самообладание... какое достоинство... Нет, все же у вас удивительный мир! Не могу представить, чтобы в Америке директор иммиграционной и таможенной полиции женился на... к примеру, на нелегальной иммигрантке-мексиканке...

   – Рассел, все ошибки старого мира мы оставили там – в старом мире! – торжественно провозгласил Милфорд. – Нам они – не-нуж-ны. Уж если так получилось, что к нам попадают люди, то о них надо за-бо-тить-ся! И мы за-бо-тим-ся... это наш долг! Вы замечательный человек и я горжусь дружбой с вами... А доктор Картрайт? Какой инженер... А Марша Лонгвуд... ну, это вообще особый случай... Или наш глава... У нас каждый получает то, что ему необходимо... и работает там, где может...

   – Кстати, чуть не забыл, – Рассел Брук даже встал посреди улицы. – А как там Роберт Шеннон? Он смог, наконец,  адаптироваться?

   – Смог, смог... – успокоил Милфорд, – хотя и не так, как вы. А что делать?.. Мы старались, но не все похожи на вас... Он сейчас под опекой семьи... Любители искусства... очень заботливые люди...  У него есть все, что ему необходимо – холсты, краски и эти... как их там – кисти... и никаких забот... Все заботы на опекунах, а он в благодарность немного помогает им по хозяйству...