Текст книги "Виолончелист (СИ)"
Автор книги: Юлия Монакова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)
Глава 9
Они поселились в районе Ноттинг-Хилл неподалёку от Гайд-парка. Когда-то здесь проживало множество эмигрантов из стран третьего мира, в том числе и нелегалы, так что обстановка была неспокойной, даже опасной. С годами цены на жильё ощутимо взлетели, всяческий сброд отсеялся, и среди обитателей Ноттинг-Хилла теперь преобладали люди творческие: актёры, режиссёры, художники, писатели и музыканты.
Это был классический английский спальный район: газоны, не теряющие даже зимой своей сочной изумрудной свежести, ухоженные двух– и трёхэтажные старинные домики, недорогие уютные кафешки, украшенные цветами, милые маленькие магазинчики.
Больше всего Макс полюбил гулять по Портобелло-роуд – улице, прославившейся рынком антиквариата и винтажной одежды. Он готов был часами бродить между торговыми рядами, глазея на выставленные там товары; иногда среди толпы можно было встретить и вполне “звёздные” лица – к примеру, в поисках свежих идей для своих коллекций здесь часто ошивались модные дизайнеры. Зимой тут приятно было угоститься недурственным глинтвейном, в любое другое время года – выпить отличного кофе, но Макса снова и снова влекло сюда, прежде всего, желание послушать уличных музыкантов.
Были среди них и жалкие любители, откровенно фальшивящие и заставляющие Макса мучительно морщиться, точно от зубной боли; попадались и настоящие профессионалы. Так, в один хмурый зимний вечер он надолго завис возле худой девчонки с выкрашенными в дикий розовый цвет волосами: она держала возле губ пан-флейту и пронзительно-щемяще, так, что сердца слушателей буквально рвались на части, наигрывала “Одинокого пастуха” Джеймса Ласта.
Это было потрясающее исполнение, которое сделало бы честь любой мировой концертной площадке – уж Макс-то знал в этом толк. Самой же девчонке, казалось, было совершенно наплевать и на мировую сцену, и на собравшихся вокруг неё зрителей – она играла для себя, о себе, точно оплакивая свою жизнь, и флейта её тоже плакала и тосковала.
Сглотнув комок в горле, Макс терпеливо дождался окончания мелодии и только потом, подойдя к девушке, опустил в её шляпу пять фунтов. Это, конечно, было жутким расточительством, но… он просто не смог удержаться.
Флейтистка (на вид совсем молоденькая, едва ли старше его самого) быстро наклонилась, подобрала купюру и надёжно упрятала себе в карман, и только затем исподлобья взглянула на Макса. Просканировав его изучающим взором, она расплылась в широкой улыбке и бесхитростно спросила:
– Угостишь меня кофе, миллионер?
…Она стала первой девушкой, к которой он смог прикоснуться после Леры.
Макс выполз в кухню, выудил из холодильника упаковку ледяного апельсинового сока и с жадностью припал к ней губами. Андрей – с влажными после душа волосами, одетый в банный халат – сидел у окна в хозяйском кресле-качалке, попивал чаёк и читал газету.
– Тебе ещё трубки в зубах не хватает для полноты картины, – буркнул Макс вместо утреннего приветствия. – И тарелки овсянки. Типичный бритиш!
– Стереотипы, стереотипы… ты до сих пор от них не избавился? – Андрей покачал головой. – Где ты хоть раз видел англичанина с трубкой и овсянкой?
Макс не ответил. Андрей вопросительно приподнял брови, окидывая друга любопытным взглядом:
– А где твоя… дама?
– Моя-то в душе отмокает, а ты что – один? – усмехнулся Макс. Андрей пожал плечами.
– Свою я выпроводил восвояси ещё в восемь утра.
– Как ты жесток, приятель… это в воскресенье-то! – попенял ему Макс. – А если серьёзно, удивляюсь, что она тебя не убила за подобное вопиющее негостеприимство, да ещё и после проведённой вместе ночи. Как тебе это удалось, колись?
– Сказал, что с минуты на минуту здесь появится моя бабушка, которая якобы каждые выходные приезжает навестить меня с корзиной пирожков и горшочком масла, – уголок рта Андрея дрогнул в озорной усмешке. – Она испугалась потенциального знакомства с моей русской роднёй и сама сбежала… вон, даже про подружку свою забыла.
– А, так они ещё и подружки… – отвернувшись к окну, Макс сделал очередной глоток холодного сока прямо из упаковки. Что за погода, снова ветер, серость и тучи!..
– Ага, подружки и однокурсницы. Ты что, забыл всё, о чём мы вчера говорили? Обе учатся в нашем колледже, только на вокальном факультете. Они сразу нас узнали… именно поэтому и подкатили вчера в клубе.
– Они к нам подкатили, а не наоборот? – Макс покачал головой. – Мы стареем, дядюшка Эндрю. Теряем квалификацию…
– Скорее, наоборот – становимся ещё более неотразимыми, – невозмутимо отбил подачу Андрей. – Девчонки сами на нас вешаются.
– Доброе утро!.. – раздалось за спиной. Макс быстро обернулся.
Индийская гостья, наконец, появилась в кухне, благоухая гелем для душа и шампунем Макса. На мокрые волосы она беззастенчиво накрутила тюрбан из его полотенца.
– Я буду чай с молоком и тосты с джемом, – объявила она, точно оказала великую милость, изъявив желание с ними позавтракать.
– А может, яичницу с беконом? – Андрей кивнул на сковородку, уже шкворчащую на плите. – Я жарю на всех…
– Я не ем мяса! Я хинду!* – вскинулась девица. Макса кольнуло воспоминанием… но он волевым усилием отогнал его от себя.
– Напомни, как тебя зовут? – спросил Адрей миролюбиво: его совершенно невозможно было ничем смутить.
– Дия. Дия Шарма, – представилась девушка. – Вокал, первый курс. А вы струнники, мальчики? – она кивнула на прислонённый к стене футляр виолончели.
– Нет, это просто для конспирации, – подал, наконец, голос Макс, мрачно накладывая себе яичницу. – На самом деле, мы прячем там трупы девушек-первокурсниц.
Голова всё ещё нещадно трещала.
– Он всегда такой злой? – хмыкнув, спросила Дия у Андрея, игнорируя шутку Макса.
– Только если не с той ноги встал, – Андрей потянулся за хлебом, чтобы приготовить тосты, и не удержался от шутки. – Уж не знаю, чем ты его так огорчила ночью, – а затем добавил по-русски, чтобы индианка не поняла:
– Кстати, напрасно морду воротишь, Макс. Сиськи и задница у неё – очень и очень…
– Ну, извини, – поколебавшись, девушка примирительно тронула Макса за плечо. – Наверное, я была не слишком вежлива с тобой… Просто испугалась. Не ожидала, понимаешь, что проснусь в постели не одна.
Меланхолично жующий яичницу Макс просто молча кивнул, как бы принимая её извинения. Пусть Андрей рассыпается в любезностях перед этой Дией – а он вовсе не собирается играть в радушного хозяина.
– Налить тебе чаю? – чтобы окончательно загладить свою вину, предложила девушка Максу.
– Чёрный, – буркнул он. – Без сахара.
– Лимон надо?
Он вздрогнул и резко ответил:
– Нет.
– У Макса аллергия на лимоны, – пояснил Андрей. Дия взглянула на парня с сочувствием.
– Серьёзно?.. Какой кошмар. А как это проявляется?
– Моментальная остановка сердца, – серьёзно отозвался Макс.
– Ничего себе… – Дия захлопала ресницами. – Такое бывает?
– Значит, бывает, – отрубил он.
___________________________
*Хинду, индус(ка), индуист(ка) – человек, исповедующий религию “индуизм”. Вегетарианство – одна из характерных и распространённых идей в индуизме.
Андрей ничего не знал о Лере. Макс так и не решился ему рассказать – даже в порыве пьяных дружеских откровений. Словно что-то сдерживало, включая внутренний сигнал “стоп”. Это было слишком его, слишком личное, чтобы делиться. Никто в целом мире не догадывался о той боли, которую он испытывал…
Впрочем, мама знала. В тот вечер, когда Макс приехал из больницы от Леры, с ним случилась самая настоящая музыкальная истерика. Он уселся за инструмент и принялся играть, как одержимый, пьесу за пьесой, мелодию за мелодией. Рука со смычком металась, словно бешеная, лоб взмок от пота, губы тряслись, но он с остервеннением играл и играл, зажмурившись и стиснув зубы. Мама с трудом отняла у него смычок, еле-еле разжав окаменевшие пальцы Макса… и тогда он сразу обмяк, обессилел, закрыл лицо руками и затих. Только плечи чуть подрагивали и дыхание было шумным, неровным, сбившимся.
– Максимка, всё будет хорошо… – ни о чём не расспрашивая, прошептала мама, прижимая взлохмаченную голову сына к своей груди. – Успокойся, милый. Всё пройдёт.
Ни хрена не прошло.
Несмотря на всю недвусмысленность их последнего разговора с Лерой, на все те грубости и гадости, что они друг другу сгоряча наговорили, Макс очень долго не хотел верить в то, что это конец. Да, он фактически бросил её, оставив в больнице слабую и беспомощную, но ведь и она тоже его обидела. Гордость не позволяла вернуться и попросить прощения… а может, он просто боялся получить от Леры очередную порцию ледяного презрения или, напротив, кипящей ненависти – он не знал, что и хуже.
Отвлечься помогла официальная волокита и все бюрократические сложности, связанные с его поступлением в английский колледж. Виза, перевод и апостилирование необходимых документов и справок, составление мотивационного письма, без которого его даже не допустили бы к прослушиванию… Макс практически не волновался, эмоции словно притупились и нервничать не получалось, даже если бы он захотел.
Известие о том, что он принят, Макс встретил с обидным спокойствием. Не было ни восторга, ни ликования… он просто мысленно поставил галочку напротив пункта “поступление” – сделано!
Последние дни августа прошли в лихорадочных сборах и улаживании тех важных дел, с которыми он ещё не успел разобраться. Искушение позвонить Лере и узнать, как она, как её здоровье, было слишком велико, но Макс старался не поддаваться этим малодушным порывам. Наденьку он тоже ни разу не встретил за эти дни – она уехала со своим Скворцовым в Сочи, чтобы провести остаток лета, нежась под южным солнышком. А больше… больше и поговорить-то о Лере ему было не с кем.
В аэропорту в день отлёта ему всюду мерещились её раскосые глаза. В этом не было ни логики, ни здравого смысла: откуда Лере было знать, в какой день и каким рейсом Макс улетает? Да даже если бы и знала… она ведь вычеркнула его из своей жизни. Сказала, что пойдёт своей дорогой. Он и не ждал… не надеялся… не верил.
Чёрт, он ждал её. Он безумно её ждал!..
Мама, внезапно как-то резко постаревшая, заплакала, прощаясь с Максом: её птенчик повзрослел, оперился и теперь улетал из гнезда… Сын, который был выше её на целую голову, смущённо обнял в ответ, попытался утешить, неловкими движениями ладоней стирая слёзы с её щёк.
Он безумно ждал. Но Лера не приехала.
В целом, когда первый шок от пребывания в чужой стране прошёл и притирка благополучно завершилась, Макс понял, что Лондон ему скорее нравится. Этот город постепенно, но неуклонно менял его, незаметно влияя и на характер, и на внутреннее состояние. Несмотря на тоску по дому и пустоту в сердце, Макс однажды поймал себя на том, что стал чаще улыбаться незнакомым людям, буквально на автомате. И эта новоприобретённая привычка была ему только на пользу, потому что первое время вечно кислая физиономия “этого русского” отпугивала лёгких дружелюбных англичан.
Один из преподавателей колледжа – профессор музыки Ричард Тёрнер – как-то раз добродушно заметил на своей лекции, что русские всегда ноют, это их девиз по жизни: всё плохо, давайте будем плакать.
– Они словно подсознательно ждут плохого, а не хорошего, при этом испытывают какую-то дикую, мазохистскую нелюбовь к себе и одновременно желание критиковать всё, что вокруг. Но музыканты… – добавлял он, многозначительно подняв вверх указательный палец, – музыканты при этом замечательные! Гении практически все, как на подбор!
Аура потенциальных гениев, витающая над Максом и Андреем, заставляла однокурсников посматривать на них с заметным любопытством. В их взглядах явственно читалось: “Ну-ну, проверим, так ли вы хороши, как о вас говорят…”
В общей сложности в Королевском колледже музыки обучалось более восьмисот студентов из пятидесяти стран, и преподавали там не просто педагоги – а талантливейшие музыканты с именами, известными всему миру. В колледже был даже факультет для одарённых детей и подростков от восьми до восемнадцати лет: ребята занимались по субботам.
Как прежде маленький Максим считал свою питерскую музыкальную школу Храмом – так и теперь, с таким же душевным трепетом и почтительным благоговением, он относился к колледжу. Он с первого взгляда влюбился в это учебное заведение – даже до того, как увидел его вживую, просто по фотографии. Да разве могло быть как-то иначе?
Эти стены повидали немало звёзд: к примеру, ранее здесь учились такие известные личности, как композитор Эндрю Ллойд Уэббер и скрипачка Ванесса Мэй.
Напротив здания Королевского колледжа музыки располагался знаменитейший зал Альберт-Холл, одна из самых престижных концертных площадок мира. Президентом колледжа являлся сам Чарльз, принц Уэльский… как можно было, вращаясь во всём этом, не осознавать полную меру ответственности, возложенную на тебя во время учёбы в столь прекрасном, священном, потрясающем месте?!
Студенческая жизнь Максу безумно нравилась, хотя действительно приходилось очень много учиться. Дурака валять здесь не было позволено никому. Готовясь к экзаменам, он, бывало, просиживал в местной библиотеке целыми днями, отчаянно зубря. Музыкальной практике, конечно же, уделялось не меньше времени, чем теории: они постоянно играли, репетировали, играли и репетировали, снова репетировали и опять играли… Юных музыкантов и певцов регулярно испытывали сценой – всевозможные отчётные концерты, открытые ежегодные выступления, рождественские шоу, пасхальные представления и так далее.
В распоряжении колледжа было несколько концертных залов: от маленького, практически камерного, для небольших выступлений в узком кружке “своих” – до солидных холлов с великолепной сценой, потрясающей акустикой и четырьмя сотнями зрительских мест.
Максу больше всего по душе пришёлся зал The Britten Theatre, открытый в честь столетия колледжа Её Величеством Королевой. Элегантный, с многоуровневым зрительным залом и арочной авансценой, он напоминал столь любимые Максом итальянские оперные театры. Когда он играл в этом зале, то его изнутри буквально распирало ощущение счастья, полёта и эйфории, а на глаза от переизбытка эмоций нередко наворачивались слёзы.
Андрей же больше радовался, когда им приходилось выступать в The Amaryllis Fleming Concert Hall, названном так в честь бывшей студентки колледжа, знаменитой виолончелистки. Это был более современный и соответствующий высочайшим международным стандартам концертный зал – а Андрей, как мальчик, выросший в достатке, прежде всего ценил комфорт.
В общем, учёба и концерты занимали практически всё время молодых ребят. Однако… кто не гулял и не кутил в студенчестве?! Разумеется, Макс с Андрюхой периодически устраивали себе “дни отрыва”, отчаянно надираясь в местных пабах и беззастенчиво снимая девушек. Впрочем, ходить по девочкам Макс начал далеко не сразу, целых полгода после начала учёбы не мог ни на кого даже смотреть, чем вызывал беззлобное подтрунивание Андрея, зато потом, “развязав”, словно сорвался с катушек.
Если позволяла погода, Макс любил просто гулять по городу, исследуя и изучая его. Ноттинг-Хилл был исхожен вдоль и поперёк, теперь же парня тянуло в районы более отдалённые. В поисках лондонских интересностей он старательно избегал заезженных туристических маршрутов и иногда натыкался на весьма занимательные местечки – вроде старинного заброшенного кладбища.
Красные телефонные будки, являющиеся визитной карточкой Лондона, скоро надоели Максу до зубовного скрежета. В них не было ровным счётом ничего примечательного, в том числе и практической пользы: большинство жителей столицы давно перешло на мобильные телефоны, поэтому будки чаще всего использовались не по назначению – как мусорки или пепельницы, а порою даже и туалеты. Нередко их обклеивали рекламой каких-нибудь борделей… в общем, та ещё “достопримечательность”. Однажды Макс, бродя в одном из таких отдалённых от дома нетуристических районов, наткнулся на сотрясающуюся и содрогающуюся, как во время землетрясения, красную будку – не сразу сообразив, что происходит, он осторожно заглянул внутрь и, отшатнувшись, невольно покраснел, сообразив, что помешал страстному совокуплению какой-то пылкой парочки.
Память тут же с готовностью встрепенулась, подсовывая ему картинку из прошлого: он и Лера в одной постели, сжимающие друг друга в объятиях, ставшие одним целым… Это воспоминание взорвалось в голове так внезапно, что он не успел поставить привычную мысленную “защиту” и на секунду задохнулся от оглушившей, затопившей его с ног до головы дикой боли. Машинально оперевшись рукой на злосчастную будку, он шумно глотал ртом воздух, пытаясь отдышаться.
– Эй, чувак, а тебе не кажется, что ты здесь лишний? – чуть приоткрыв дверь, недовольно поинтересовался чернокожий парень, даже не потрудившись застегнуть штаны. – Иди, куда шёл… Разве ты не видишь, что смущаешь даму и портишь наше свидание? Если приспичило позвонить – другая будка есть за углом.
– Извините, что помешал, – с трудом вспомнив элементарные английские фразы, отозвался Макс. – Я уже ухожу.
Глава 10
Он наивно убеждал себя, что справился. Пережил, перегорел, переболел, убежал от своей боли, надёжно спрятался и закрылся на семь замков. Однако боль всё равно настигала, находила, дотягивалась своими щупальцами – и всегда это было внезапно, всегда наотмашь, к этому невозможно было подготовиться.
Иногда Максу казалось, что он ступает по минному полю. Один неосторожный шаг – и воспоминания разрывали его душу и тело в клочки. Попавшаяся ли на глаза вывеска вегетарианского кафе, яркая ли пирамида свежих лимонов в супермаркете, модель ли с наружной рекламы, похожая на Леру фигурой и цветом волос… никогда нельзя было предугадать, когда именно рванёт, по какому ничтожному поводу, заставляя его буквально сгибаться пополам и стискивать зубы, чтобы не завыть.
Он не пытался отслеживать Лерину жизнь, намеренно не наводил о ней справок, не интересовался новостями мира моды – так что ему с переменным успехом удавалось держаться в самоизоляции от прямых напоминаний о косоглазой. Однако этот fucking мир удушающе тесен, мать его – и кое-какие вести просачивались и сквозь выстроенные им бастионы. Иногда на глаза Максу попадались фотографии Леры в журналах: судя по всему, дела у неё шли весьма и весьма успешно. Можно было только порадоваться за неё. Порадоваться тому, что она так красива и так свежа… словно и не было того страшного разговора в больнице, когда Макс запомнил её совсем, совсем иной: худющей, измученной, морально и физически выпотрошенной. Он рад был тому, что у неё всё хорошо, и ненавидел её за то, что у неё всё хорошо…
Андрей считал, что целибат плохо действует на его однокурсника, и время от времени дружески советовал Максу не затягивать с этим делом, а завести себе девчонку для плотских утех. Если бы он только знал, как сам Макс мечтает об этом!.. Проблема в том, что он никого не хотел. Никто ему не нравился. Он не мог даже теоретически представить, что затаскивает в постель какую-нибудь девушку из своего окружения.
Так продолжалось ровно до тех пор, пока он не встретил флейтистку с розовыми волосами.
Её звали Пигги*.
– Как-как? – переспросил Макс в замешательстве, когда она представилась ему за чашкой кофе. – Это же… прозвище? А настоящее имя у тебя есть?
Она встряхнула своей дикой шевелюрой цвета взбесившегося лосося.
– Зови меня просто Пигги. Мне так больше нравится.
И непонятно было – то ли эта, кажется, ничуть не оскорбляющая её кличка, дана девушке именно за цвет волос, то ли… как общая характеристика.
После того, как Макс отдал уличной музыкантше пять фунтов, денег у него осталось совсем в обрез. Но, глядя, как жадно она отхлёбывает кофе большими глотками, рискуя обжечь гортань, как судорожно стискивает чашку худыми исцарапанными пальцами, грея ладони, он не удержался и заказал ей ещё какой-то немудрёный пончик с кремом.
– Спасибо, – благодарно промычала она, впиваясь зубами в ароматную сдобу, – ты такой милый…
Макс хотел поинтересоваться, ела ли она сегодня в принципе что-нибудь, но подумал, что это может прозвучать бестактно.
– Где ты живёшь? – спросил он, вкладывая в эту фразу немного иной смысл: “Тебе вообще-то есть, где жить?”
Торопливо заглотав остатки пончика, девушка с сожалением облизала губы и неопределённо помахала рукой:
– Да так… когда где. Нынче здесь, завтра там.
Она ещё и бродяжничает! Только этого ему не хватало. Впрочем, одежда на Пигги была хоть и поношенной, но хорошего качества и явно дорогой.
– А родители у тебя есть? – осторожно поинтересовался он.
– Есть, конечно. Только я с ними не общаюсь. Достали! – она презрительно фыркнула.
Слово за слово – и Максу удалось вытянуть из неё кое-какие детали биографии: поссорившись с богатым папочкой, Пигги сбежала из дома и вот уже целый год вела самостоятельную вольную жизнь на лондонских улицах. Родители неоднократно предпринимали попытки её вернуть, но она наотрез отказывалась жить с ними под одной крышей, и в конце концов они махнули рукой, посчитав дочь паршивой овцой в их благопристойном стаде.
– Думаю, если предки столкнутся со мной случайно на улице, то сделают вид, что мы незнакомы. Зачем им такое позорище? Напоминание о том, что все их мечты и надежды коту под хвост… Отец же хотел, чтобы я училась экономике… скука смертная! – она сморщила нос. – Мне это вообще неинтересно.
– А музыка? Ты ведь обучалась где-то музыке?
– Не, – она допила кофе и отставила чашку в сторону. – Я самоучка. Все мелодии, которые играю, подбираю на слух.
– Ничего себе! – вот тут Макс по-настоящему офигел. – Ты это серьёзно? Слушай, да ты нереально крута!
– Мне говорили, – отозвалась Пигги с польщённой улыбкой, явно довольная, а затем с видимым удовольствием потянулась. – Ох, как же тут хорошо, тепло и уютно… Даже уходить не хочется!
Макс с сомнением оглядел весьма скромненький интерьер недорогой кофейни и деликатно спросил:
– А сегодня ты где ночуешь?
Она почесала висок, всерьёз размышляя над ответом.
– Вообще-то, ещё не думала об этом. Собиралась напроситься к кому-нибудь из друзей…
– Не нужно ни к кому напрашиваться, – вздохнул он, поднимаясь со стула. – Пойдём. Переночуешь сегодня у меня.
___________________________
*Пигги (от англ. piggy) – буквально Свинка, Хрюшка
– Ух ты, крутая хата! – восхищённо оглядываясь, оценила Пигги, оказавшись в апартаментах Макса и Андрея. – Ты тут один живёшь?
– Нет, с однокурсником. Слушай… – Макс мучительно подбирал слова, чтобы не обидеть, не оскорбить ненароком эту нелепую девчонку, и всё же сориентировать её в нужном направлении. – Тебе, наверное, хотелось бы помыться, да? Принять горячую ванну и всё такое…
– С удовольствием! – обрадовалась флейтистка, разве что в ладоши не захлопала.
– А твою одежду нужно постирать, – запнувшись, выговорил он. – Оставь на полу у двери, я отнесу в прачечную, тут рядом. До завтра высохнет.
– А сегодня я что надену? – просто поинтересовалась она.
– Подберу тебе какую-нибудь футболку.
Из своей спальни вышел Андрей и с явным замешательством уставился на странную гостью. Очевидно, он нечаянно услышал кое-что из диалога Макса и Пигги и сейчас откровенно недоумевал, кого это однокурсник притащил в их дом.
– Я всё понимаю, дружище: тебе, должно быть, страшно надоело вести монашеский образ жизни, – произнёс он по-русски, чтобы гостья не поняла, – но… почище ты никого не мог выбрать?!
Прежде, чем Макс успел ответить, Пигги ослепительно улыбнулась ему, кивнув в сторону Андрея:
– Твой приятель беспокоится, не занесу ли я в его стерильный дом какую-нибудь заразу?
– Ну… – Андрей развёл руками, как бы оправдываясь: вслух я этого не говорил, сама такая догадливая.
– Не дрожи, чистюля, – фыркнула она. – Я могу помыть после себя ванну с дезинфицирующим средством. А если ты беспокоишься насчёт вшей и прочей гадости… Уверяю тебя, подцепить этих мелких паразитов в школе или колледже куда легче, чем на улице. Так что ты – в большей зоне риска, чем я! – она беззастенчиво встряхнула своей розовой шевелюрой.
– А как насчёт заболеваний, передающихся половым путём? – не моргнув глазом, отозвался Андрей, подхватывая её тон. – Видишь, не о себе пекусь, а о здоровье товарища забочусь…
– Не волнуйся за него, трахаюсь я всегда с резинкой, – Пигги показала Андрею язык, одновременно подмигнув ошеломлённому Максу.
– Честно признаюсь, не ожидал такого ответственного подхода. Ну, тогда трахайтесь на здоровье, дети мои, – и Андрей благословил их шутливым полупоклоном.
– Да не собираюсь я с ней трахаться! – возмутился было Макс, до глубины души шокированный этим откровенным диалогом, но… подсознательно уже понимая, что лукавит. Что-то было в этой бродяжке – то, что зацепило, заставляло думать о ней именно в плане секса. Не сказать, чтобы Пигги уродилась писаной красавицей, но у неё было интересное, живое лицо. А также порывистость, искренность, эмоциональность… всё это вкупе чем-то напоминало Леру, но Макс запретил себе думать о ней и упорно проговаривал мысленно, что между двумя этими девушками нет ничего общего.
Отдавалась она страстно, горячо, с вдохновением. Когда измученный долгим воздержанием Макс обессилел после наконец-то случившегося бурного секса и рухнул на подушку рядом с ней, Пигги медленно провела пальцем по его взмокшей от пота груди и с любопытством поинтересовалась:
– Кто она?
– Кто? – переспросил Макс после паузы, с трудом справляясь с дыханием.
– Та, с кем ты занимался любовью сейчас. Ты же не меня сейчас перед собой видел, а её представлял…
Он снова немного помолчал, но так и не нашёл подходящих слов для ответа, отделавшись отговоркой:
– Пожалуйста, не спрашивай.
Пигги легко кивнула.
– О`кей. Ты как… хочешь ещё потрахаться, или я могу поспать? – спросила она почти деловито. – Тысячу лет не спала на чистых простынях под мягким тёплым одеялом.
– А… можно ещё? – хрипло спросил он. Флейтистка звонко рассмеялась.
– Ого, какой ненасытный! Можно, можно. Иди ко мне…
Макс никогда специально не искал с ней встреч, но как-то получилось, что Пигги незаметно вошла в его жизнь, да так там и осталась.
Со стороны их отношения, несомненно, производили странное впечатление. Что общего могло быть у воспитанного, благополучного, интеллигентного студента Королевского колледжа музыки с уличной бродяжкой, отбросом общества? Ни о какой любви или даже влюблённости речи не шло. Назвать их отношения дружбой тоже можно было с огромной натяжкой.
Да, в постели им было хорошо друг с другом, но больше всего Максу нравилось, как она играет на пан-флейте. Пигги была потрясающе талантлива! Пожалуй, ему и секса от неё было не надо – тем более, после той ночи его словно “расколдовали” от воздержания, и он больше не чурался спать с другими девушками, которые были ничуть не хуже в плане интима. Нет, от Пигги, по большому счёту, Макс хотел только одного – почаще слушать её волшебное музицирование!..
Иногда они случайно сталкивались на улице – девушка постоянно околачивалась в Ноттинг-Хилле, пытаясь заработать немного денег своей игрой на флейте. Иногда она сама запросто забегала к нему домой – особенно, если ей в очередной раз было негде или не у кого переночевать. Макс ничего не знал о том образе жизни, что она ведёт в остальное время, когда они не видятся. Где она спит? Под мостом в палатке? Кто её друзья? Чем она питается?..
Пытался как-то расспрашивать, но она осадила его мягкой, но недвусмысленной фразой, моментально очертившей границу между их жизнями, столь непохожими друг на друга:
– Тебя это интересовать не должно.
Пигги никогда ничего не просила открытым текстом, но Макс, впуская её в их с Андрюхой квартиру, неизменно позволял бедолаге хорошенько отмокнуть в ванне, относил в стирку её вещи и кормил, в глубине души чувствуя за неё какую-то ответственность. А затем, если она оставалась на ночь, они обязательно занимались любовью. Точнее, сексом – понятие “любовь” стало для Макса слишком сакральным, чтобы разбрасываться им направо и налево. При этом ему даже в голову не могло прийти, что Пигги своим телом расплачивается с ним за еду и приют: это не было платой, по крайней мере, не выглядело ею – просто происходило естественно, по умолчанию настроек, по совместному желанию обеих сторон.
Пигги спала и с Андреем. Однокурсник сам признался ему в этом – явно смущаясь и не сразу найдя подходящие для оправдания слова.
– Понимаешь, она пришла как-то, когда тебя не было дома… Хотела поесть и помыться, как всегда. Ну, пришлось её впустить… что я, изверг, что ли?.. Потом она перехватила у меня немного денег и… как-то так получилось, что мы оказались в постели, – неловко докончил Андрей. – А потом она сразу же упорхнула, не стала дожидаться твоего возвращения. Я просто хотел, чтобы ты знал… ты же ничего не имеешь против? Ведь вы с ней даже не пара. Надеюсь, это тебя не задевает?
Макс прислушался к своим ощущениям и понял, что ему абсолютно всё равно. Да и почему должно было быть как-то иначе? Андрей, если разобраться, имел такое же право спать с этой девушкой, как и сам Макс. Она не давала обет верности ни одному из них. Наверняка, у неё были и другие мужчины…
Однажды, развлечения ради, они записали с Пигги видео своей совместной игры: “Одинокий пастух” в исполнении флейты и виолончели. Андрей снял всё это на видеокамеру.
– Когда вы станете знаменитыми, дети мои, – пошутил он, – я продам эту запись какому-нибудь музыкальному телеканалу и зверски разбогатею! И никогда больше не буду зависеть от своего папочки.
Спустя несколько лет эта любительская запись, выложенная на ютубе, побила все рекорды по просмотрам, став настоящей мировой сенсацией и сделав Макса Ионеску, уже тогда известного виолончелиста, ещё более популярным и прибавив ему поклонников.
А вот Пигги к тому моменту уже не было в живых…
Макс почти забыл о той странной ночи, проведённой с сумасшедшей индианкой. Всё произошедшее казалось ему глупым недоразумением. Спутался же с какой-то идиоткой… В колледже всю последующую неделю ему удавалось счастливо избегать нечаянной встречи, так что о дерзкой девице ничего больше не напоминало.
Однако в следующее воскресенье, ровно через неделю после того случая, их с Андреем разбудил дверной звонок. Они не ждали гостей, но, хотя накануне не устраивали ни попоек, ни разврата – напротив, провели вечер дома перед телевизором, за просмотром футбольного матча (самым страшным их грехом можно было назвать лишь чипсы да пару бутылок пива) – всё равно подъём в половине девятого утра показался обоим друзьям крайне жестоким. Только очень весомый повод мог послужить оправданием незваному визитёру.
– Может, хозяева заявились с проверкой или заявлением, что нас выселяют? – предположил Макс, нервно натягивая штаны.
