Текст книги "Виолончелист (СИ)"
Автор книги: Юлия Монакова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)
– Номер за март… шестнадцатая страница, – сказала мать бесцветным голосом. – Открой.
Злясь на неё за эту непонятную загадочность (вот ещё, интриганка нашлась!), Максим нашёл требуемую страницу.
– Читай, – приказала она.
Прежде всего Максим вперился взглядом в фотографию, сопровождающую искомую статью. Это был портрет черноволосого темноглазого мужчины, чем-то отдалённо напоминающего цыгана. “Скрипач Милош Ионеску, – гласила подпись под фото. – Румыния”.
– И?.. – так и не начиная читать, с заминкой спросил Максим у матери. Глаза успели выхватить лишь обрывки фраз, огрызки предложений:
“В двенадцать лет Милош получил свою первую скрипку Страдивари – от английской королевы, в знак уважения…”
“В возрасте пятнадцати лет записал дебютную пластинку…”
“Лауреат многочисленных международных конкурсов…”
“Много гастролирует по миру…”
“Не женат, детей нет”.
Сердце заколотилось быстрее, ладони невольно вспотели. Ему страшно было озвучить своё предположение вслух, и всё же пребывать в неизвестности тоже больше не оставалось сил.
– Да, – кивнула мать, отводя глаза, не сумев выдержать требовательного, испытывающего взгляда Максима. – Милош – твой отец.
– Что, серьёзно?! – миндалевидные глаза Лерки стали совсем круглыми, как у совы. – Ты – сын знаменитости?
Виолончель Максима, убранная в футляр, лежала на земле у их ног. Сами же они сидели плечом к плечу на бортике песочницы, чудом уцелевшей в смутное время нищеты и разрухи. С начала девяностых во дворе не осталось ни одной традиционной “старушачьей” лавочки, не говоря уж о незамысловатых детских радостях вроде турника, горки или качелей. А вот песочница, как ни странно, сохранилась, и теперь вечерами в ней часто можно было видеть компании молодёжи. Играли на гитаре, распивали пиво или дешёвый портвейн, дымили как паровозы и весело гоготали, вызывая возмущение здешних бабок, которые шипели на ребят из окон, бранились, осыпая их головы всевозможными проклятиями, но всё-таки предусмотрительно не рисковали спускаться во двор для открытой схватки. Иногда песочница служила местом встречи местных алкашей, порой в неё испражнялись дворовые собаки и кошки… вот только по прямому назначению её давно никто не использовал. Впрочем, и песок туда не завозили уже несколько лет, с самого развала Союза.
– Ну, не такая уж он и знаменитость, – буркнул Максим, немного смущаясь. – Самый расцвет его славы пришёлся на шестидесятые-семидесятые. Сейчас о нём почти забыли, – он старательно избегал слов “отец” или “папа”, точно стесняясь обозначить известного скрипача этим приземлённо-бытовым определением. – Ему вообще скоро шестьдесят исполнится, представляешь? Совсем старик…
Лерка присвистнула.
– И правда. А ведь мама твоя моложе, чем он. Как же так получилось, что… в общем, где они познакомились? Она бывала в Румынии?
– Да нет, – Максим мотнул головой. – Он… ну, этот Ионеску… сам приезжал в СССР с гастролями. В Питере был в восемьдесят четвёртом году. А в восемьдесят пятом я родился, – он покраснел.
– У них был тайный роман? – глаза Лерки алчно полыхнули, меняя цвет.
– Да какой там роман. Просто переспали разок, и всё, – видно было, что Максиму с трудом даются эти слова, ведь речь шла не об абстрактной чужой тётке, а о его родной матери. – Его постоянный пианист-аккомпаниатор не смог приехать, заболел. А мама тогда как раз работала концертмейстером в Доме Музыки, где у него должен был состояться концерт. Она же тоже очень талантливая, – торопливо добавил Максим, точно оправдывая мать, – может сыграть с листа любую мелодию, вот её и вызвали на подмогу… Они репетировали вместе пьесу Крейслера, потом великолепно отыграли концерт, ну и… он пригласил её вечером поужинать в ресторане в знак признательности. А наутро она проснулась в его гостиничном номере. Как-то так… – ему было дико, страшно неловко делиться с Леркой такими деликатными подробностями из маминой личной жизни, даже ещё более неловко, чем в тот момент, когда он сам выслушивал от матери эти постыдные признания. Но ему больше некому было об этом рассказать. К тому же, Максим был уверен, что подруга не станет над ним смеяться. Так оно и вышло, даже более чем: рассказ произвёл на Лерку воистину потрясающее впечатление.
– Как романтично! – выдохнула она, восхищённо порхая ресницами. – Настоящая любовь с первого взгляда!
Откровенно говоря, Максим очень сомневался, что там была именно любовь. Он видел фотографии материи в молодости, она и тогда не блистала красотой: простушка с белобрысой тощей косицей, бесцветными бровями, носом-картошкой и нескладной приземистой фигурой… В год, когда она забеременела, ей исполнилось уже тридцать лет – по тогдашним меркам безбожно, критически поздно для первых родов. Впрочем, отец оказался и того старше, на момент советских гастролей ему было слегка за сорок.
– В общем, он просто уехал к себе обратно в Румынию, не спросив у мамы ни телефона, ни адреса. Явно не был настроен на продолжение романа, – с затаённой обидой произнёс Максим. – Ну, а мама обнаружила, что забеременела, уже позже…
– И она даже не пыталась его разыскать, как-то связаться? – ахнула Лерка.
Он покачал головой:
– Вообще-то я тоже считаю, что ей надо было это сделать. Но она же упёртая. Гордая, как не знаю кто, – Максим невесело усмехнулся. – Всё сама-сама-сама… вот и меня поднимала сама. Чтобы обеспечить мне счастливое детство, пахала как лошадь. Не гнушалась играть в ресторанах, на свадьбах, брала учеников и давала им уроки музыки на дому, ездила с оркестром на гастроли к чёрту на рога… просто для того, чтобы я мог нормально жить и… и тоже заниматься музыкой.
– Она молодец, – искренне произнесла подруга. – У моей матери после папиной смерти вообще пропало желание чего-либо добиваться, да и сам вкус к жизни исчез.
В её голосе звучала застарелая обида. Максим знал, что Леркин отец умер, когда ей было всего четыре года. Нелепая, несправедливая смерть – его сбил неопытный водитель прямо на пешеходном переходе. Подруга уверяла, что очень хорошо его помнит и до сих пор скучает по нему. А вот как перенесла утрату Лерина мать, Максим не был в курсе.
– Родители же вместе работали, оба были инженерами на одном предприятии, – глухо сказала Лера. – А когда папы не стало… она просто прекратила ходить на работу. Вообще перестала интересоваться тем, что происходит вокруг. Лежала на кровати сутками и молчала, будто окаменев – не открывала на стук в дверь, не ела и не пила… Она и про меня забыла. Я просто стала ей не нужна без отца, понимаешь?.. Мне было очень страшно, что она тоже умрёт, я постоянно пыталась как-то растормошить её, заставить встряхнуться, прийти в себя, говорила: “Мама, я хочу кушать. Мама, я хочу гулять. Мама, отведи меня, пожалуйста, в садик!” Она не реагировала. Целую неделю я провела с ней один на один в квартире… – Лера зажмурилась на миг. – Это была самая страшная неделя в моей жизни. Я даже не могла открыть дверь и выбраться наружу, потому что она была заперта изнутри на ключ, а где находится этот ключ, я понятия не имела. Я целыми днями везде его искала. На полках. В шкафу. В тумбочках. В ящиках комода… Самое ужасное, что меня никто даже не хватился. Ни в детском саду, ни во дворе… Все знали, что я потеряла отца, и решили, что мы с мамой просто куда-то уехали на время, чтобы отвлечься от своего горя.
Максим потрясённо сглотнул, уставившись на неё во все глаза.
– Как же ты смогла продержаться целую неделю? Что ты ела?
Лера пожала плечами.
– Всё, что нашла на кухне… сначала был хлеб, но он очень быстро закончился, буквально на второй день. Потом разыскала мешок сухариков. Сырую морковку… чистить я её тогда ещё не умела, поэтому, кое-как помыв, грызла вместе с кожурой. В холодильнике обнаружились какие-то консервы, но открыть их я так и не смогла. Пыталась, конечно, но силёнок не хватило, только руку консервным ножом порезала… Ела сырые яйца. Пила воду из крана, иногда добавляя в неё сахар и уговаривая себя, что это компот.
Максим схватил её за плечи, умоляюще встряхнул:
– Быстро скажи, как и чем всё это закончилось!
Лера невесело усмехнулась.
– Ну, я же сижу сейчас здесь, с тобой, живая и здоровая. И маму мою ты знаешь, стало быть, она тоже в порядке… Но, если коротко: через неделю соседи наконец-то услышали, как я реву под дверью, всполошились и вызвали милицию.
– А дальше? – жадно спросил Максим. – Твоя мама постепенно пришла в себя?
– Наоборот. У неё обнаружили психическое расстройство, развившееся на фоне депрессии, – пряча глаза, отозвалась Лера. – Её определили в… специальную больницу, – она не произнесла слово “психушка”, но Максим прекрасно понял, что она имеет в виду. – А меня взяла к себе в деревню мамина сестра тётя Тоня. Я прожила у неё целый год. Плохо помню, чем занималась там всё это время… отложилось в памяти только, как тётя сама рубила кур и резала кроликов. Мне это до сих пор иногда в кошмарах снится… – её передёрнуло. – А потом маму выписали, и она приехала в деревню, чтобы забрать меня домой. Потихоньку всё наладилось. Она устроилась техничкой в школу, ну и… дальше ты знаешь.
Максим молчал. Что он мог сказать этой девочке – он, чистенький, сытый, благодаря матери не знавший в жизни практически никаких забот?..
Глава 4
Лера сама поспешила перевести тему. Успокаивающе тронула его за плечо, улыбнулась и спросила с жадным любопытством:
– Так что ты теперь собираешься делать? Не хочешь написать отцу письмо? Наверняка раздобыть его адрес – не такая уж проблема…
Максим не без труда вспомнил, о чём вообще шла речь, прежде чем отозвался:
– Для начала я хочу получить паспорт с его фамилией. Буду не просто Чащин, а Чащин-Ионеску. Мама одобрила, – торопливо добавил он, заметив, как ошарашенно уставилась на него Лерка. – Говорит, что такая фамилия даже более благозвучна для моей будущей концертной деятельности. Она же свихнулась на идее сделать из меня великого музыканта, – привычно хмыкнул Максим. – Может, в глубине души надеется, что я прославлюсь на весь мир – даже больше, чем мой знаменитый папенька, и тогда она разыщет его и гордо скажет: видишь, какое счастье ты профукал, идиот?
– Чащин-Ионеску… – задумчиво повторила Лера, словно перекатывая это сочетание слов на языке, пробуя на вкус. – Вообще, конечно, необычно, но очень красиво. Вот только… – она запнулась на миг, – наши олухи в школе засмеют же. Это слишком сложно для их куриных мозгов.
– А не пошли бы они, – пренебрежительно отмахнулся Максим. – У меня есть отец, я хочу носить его фамилию… и его отчество. Точка.
– А… его согласие не требуется?
– Нет, у меня же в свидетельстве о рождении в графе “отец” вообще никто не указан. Так что согласие должна дать только мама, а она, как я уже упоминал, совсем не против… – Максим не договорил фразу, словно внезапно забыл, о чём шла речь, и уставился куда-то за Леркиной спиной, напряжённо закусив губу.
Обернувшись, она проследила за направлением его взгляда и сразу же обнаружила, что чуть поодаль, возле парадной, остановились Наденька и Эдик. Очевидно, парень провожал подругу до дома.
Максим следил за парочкой с жадной тоской, досадой и плохо скрываемой ревностью. Те не заметили их в песочнице – стояли, нежно держась за руки, и о чём-то тихо переговаривались.
– Тебя всё ещё не отпустило? – спросила Лерка участливо. – До сих пор сохнешь по ней?
– Ничего я не сохну, – Максим быстро отвёл взгляд, как преступник, пойманный с поличным.
– Ну-ну, рассказывай мне сказки, а то я не вижу, – насмешливо протянула Лерка. – Ты аж трясёшься, когда её видишь.
– Это не я трясусь, а, наверное, у тебя в глазах всё скачет, – беззлобно огрызнулся он.
– Хочешь сказать, что разлюбил Наденьку?
– Я и не любил её никогда, – с заминкой ответил Максим. – Это было простое увлечение.
Тем временем Эдик за плечи притянул Наденьку к себе и принялся целовать. Делал он это весьма уверенно и умело, явно не в первый раз. Кровь отхлынула от лица Максима. Лерка взглянула на него с искренним сочувствием и смущённо кашлянула, не зная, чем помочь другу, как утешить.
– Слушай, а ты… целовалась когда-нибудь? – спросил вдруг Максим, нервно усмехнувшись. Однако, к его великому удивлению, Лерка уверенно кивнула:
– Конечно!
Он аж опешил. Ничего себе – “конечно”! Скажите на милость, какая опытная… Он сам, к примеру, не мог похвастаться подобными успехами.
– Когда? С кем? – хмуро поинтересовался Максим.
– Давно, ещё в детском саду, с Виталькой Фёдоровым. Нам тогда по шесть лет было, – невозмутимо отозвалась Лерка. Он некоторое время ошеломлённо переваривал услышанное, а потом с облегчением выдохнул и необидно фыркнул:
– Блин, дура… я же не про такие поцелуи спрашиваю.
– А чего сразу “не такие”? Мы вполне по-взрослому целовались! – запротестовала Лерка. – Кстати, и не только целовались… – добавила она многозначительно. Максим закрыл уши ладонями и замотал головой, борясь с подступающим к горлу предательским смехом:
– Не желаю этого слышать! Малолетние развратники.
– Он, между прочим, предложил мне выгодную сделку, – спокойно продолжала Лерка. – Говорит: Богданова, если ты меня поцелуешь, я тебе письку покажу.
– Не-е-ет, – застонал Максим, уже почти хрюкая от еле сдерживаемого хохота. – И что, тебе это предложение показалось столь заманчивым, что ты согласилась?!
– А почему бы и нет, интересно же. Откуда ещё мне было черпать сведения о различии полов, – хихикнула Лерка, пожимая плечами. – У Фёдорова хотя бы младшая сестра имелась, а для меня вся эта анатомия мальчиков представлялась тёмным лесом…
– Ну и что? – с искренним любопытством спросил Максим. – Показал?
Она кивнула:
– Ага. В кустиках за верандой, во время прогулки.
– Впечатлилась?
– Да знаешь, как-то… не особо, – призналась Лерка. Они с Максимом застенчиво переглянулись и, не выдержав, взахлёб засмеялись на весь двор.
Парочка, с упоением целующаяся возле подъезда, заслышала этот смех и с испугом распалась: Наденька и Эдик отпрянули, буквально отпрыгнули друг от друга.
– Хватит угорать, идиоты! – возмущённо крикнул в их сторону Скворцов, приняв это безудержное веселье на свой с Наденькой счёт.
– Ничего смешного, – с обидой подтвердила Наденька. – Лучше бы сами целовались, чем детский сад устраивать.
Заслышав про поцелуи и детсад, Максим и Лерка заржали с удвоенной силой, почти сложившись пополам от хохота, у них даже слёзы на глазах выступили. Им обоим, что называется, “смешинка в рот попала”, и остановиться было решительно невозможно.
– Мы… не можем целоваться, – с трудом выговорил Максим, задыхаясь. – Я пока не готов показать Лерке то, чего она ждёт… в награду за поцелуй, – и снова грянул оглушительный взрыв смеха.
– Дебилы! – крикнула в их сторону всерьёз оскорбившаяся Наденька и резко скрылась за дверью. Эдик, потоптавшись на месте, явно раздосадованный, бросил в сторону Лерки с Максимом злобный взгляд, засунул руки в карманы и, ссутулившись, зашагал прочь.
Начало двухтысячных
Тем летом, когда Максиму исполнилось пятнадцать, в их с Леркой жизни произошло два знаменательных события: он выпустился из музыкальной школы, а её неожиданно завербовали манекенщицей в одно из модельных агентств Питера.
Окончание музыкалки вызвало у Максима смешанные чувства: с одной стороны, ощущение лёгкости и свободы, сброшенного с шеи многолетнего ярма, а с другой – зияющая пустота и внезапно образовавшаяся прорва свободного времени, которое непонятно было, куда и девать.
Разумеется, окончание музыкальной школы не означало прощания с самой Музыкой – Максим уже знал, что это его дальнейший путь, его судьба, и никуда ему от этого не деться. Они с Дворжецкой договорились об индивидуальных занятиях у неё на дому: она пообещала готовить парня к различным музыкальным конкурсам и фестивалям. К тому моменту Максим уже успел немало поездить по стране и имел за плечами несколько престижных побед в городских, региональных и общероссийских состязаниях юных скрипачей и виолончелистов. Однако Дворжецкая (наперебой с матерью) пророчила ему, ни много ни мало, международную славу… а значит, самое интересное в его музыкальной карьере только начиналось.
Выпускной вечер прошёл на подъёме, очень трогательно и лирично. Сначала ребятам были вручены дипломы (точнее, свидетельства об окончании полного курса по специальности, но всё равно это были самые настоящие “корочки”, а у Максима ещё и красного цвета, что наполняло его душу тайной гордостью), после чего юные музыканты устроили для мам-пап и прочих родственников традиционный праздничный концерт. Затем выпускников ждали дискотека и сладкий стол.
К Максиму на выпускной пришли мама и Лерка: обе нарядные, красивые, невероятно счастливые. Лерка впервые чуть тронула губы нежно-розовой помадой, её пышные каштановые волосы волнами рассыпались по плечам, а светлое платье с широкой, струящейся по ногам юбкой деликатно и в то же время соблазнительно обхватывало неправдоподобно тонкую талию и подчёркивало уже явно заметную юную грудь. Максим не знал, что платье перешито Леркой самолично из старого материнского, да и не задумывался об этом: главное, оно очень шло подруге, этакий ретро-стиль, девушка из семидесятых. Раскосые глаза подруги сверкали восторгом и неподдельной радостью: поздравляя Максима с дипломом, она прижалась к нему на миг, обхватила руками и расцеловала в обе щёки, обдав смущённого выпускника манящей сладостью своего дыхания и ароматом свежих ландышей.
– Ну просто Вивьен Ли! – всплеснула руками Дворжецкая, завидев Лерку рядом с Максимом. – Красавица! Настоящая красавица!
Ему и самому было странно видеть свою китаёзу такой. Он, конечно, давно уже перестал обзывать её уродиной, да в глубине души никогда и не считал ею Лерку, но вот только предположить, что одноклассница может быть настолько привлекательной, он тоже не мог. Никак не мог…
А она действительно была дивно хороша. Немногочисленные парни, выпускающиеся вместе с ним из музыкалки в этот торжественный день, невольно сделали охотничью стойку в сторону нежной, как ранняя весна, девушки и распустили слюни. Она охотно принимала приглашения на танец во время дискотеки, и Максим понимал, что самым идиотским образом почему-то ревнует её ко всем этим долговязым прыщавым недоумкам, которые вообразили себе, что имеют право на косоглазую. На его косоглазую…
В конце концов, он успел перехватить девушку между двумя “медляками”, буквально выхватив её, уведя из-под носа у очередного соперника.
– “Спляшем, Пегги, спляшем?” – пробормотал он, пряча за ироничной усмешкой и строчками старинной шотландской песенки своё невероятное смущение, даже внезапную робость.
А Лерка, такая бойкая, радостно оживлённая и раскованная с другими мальчишками, вдруг робко опустила ресницы, тоже смутившись.
– Спляшем… – тихо отозвалась она, и в тот же миг он почувствовал, как две тонкие девичьи руки легли ему на плечи. Почувствовал – и едва не задохнулся от волнения, возбуждения, её пьянящего весенне-цветочного аромата, от близости этих сумасшедших раскосых глаз, самых красивых, самых притягательных, самых восхитительных глаз в целом мире…
Весь июль они вчетвером (Максим, Лерка, её лучшая подруга Наденька и, конечно же, Эдик Скворцов, который таскался за Наденькой, как приклеенный) проторчали на пляже Петропавловской крепости.
Нежились на золотистом песочке, загорали, иногда даже купались, хотя Наденька ворчала, что вода в Неве грязная и окунаться в неё – всё равно, что совершать самоубийство, обязательно подцепишь какую-нибудь заразу. Сама она ограничивалась лишь тем, что заходила в воду по щиколотки и мыла перепачканные песком ноги. Однако Максим и Лерка лишь посмеивались над её страхами, уверяя, что у невской водицы – особая энергетика, да и лень было тащиться в душном общественном транспорте далеко за город. Не ехать же, в самом деле, в Зеленогорск или Сестрорецк, умирая от жары. А Петропавловка – самый центр, из дома рукой подать, и какой роскошный вид открывается с пляжа…
В то время как Наденька со Скорцовым валялись на расстеленном на песке покрывале и обжимались, не стесняясь остальных отдыхающих, Максим с Леркой плескались в воде и посмеивались про себя над этой нежной парочкой, которая боялась даже ножки лишний раз замочить.
Когда они выползали на берег, чтобы немного обсохнуть и перекусить прихваченными из дома бутербродами или фруктами, Максим принимался беззлобно подкалывать Наденьку.
– Эй, принцесса! – говорил он ей. – Воды бояться – на пляж не ходить. И, между прочим, торчать на открытом солнце несколько часов без перерыва – куда вреднее и опаснее. Смотри, сгоришь…
– Ай, Макс, – морщилась Наденька, зябко поёживаясь от летящих на неё ледяных брызг, – отвали, встань куда-нибудь подальше, с тебя капает.
– Боишься, заражу чем-нибудь? – смеялся он и принимался нарочно трясти мокрой головой, что ещё больше выводило Наденьку из себя. Лерка в такие моменты лишь закусывала губу и напряжённо улыбалась: она понимала, что у друга ещё не окончательно пропал интерес к этой златокудрой фарфоровой кукле, и он сейчас просто выделывается, по-пацански пытаясь привлечь внимание своими глупыми выходками.
– Макс, ты правда достал, как в ясельной группе, честное слово, – Эдик сделал козырёк из ладони и лениво приоткрыл один глаз. Он был на два года старше их всех и не мог удержаться, чтобы лишний раз не ткнуть этим в Максима. – Надо было тебе совочек, лейку и ведёрко принести с собой из дома. Строил бы куличики, поливал всех водичкой из леечки… – и он по-хозяйски закинул руку Наденьке на плечо, всем своим видом демонстрируя, что сам-то давно вырос из подобных ребячьих забав.
Максима это отношение “сверху вниз” уязвляло и унижало, хоть он и старался не выдавать своих чувств. А вот не выдавать до сих пор иногда прорывающейся симпатии к Наденьке получалось у него не всегда… Трудно было удержаться, видя вблизи это роскошное, вполне уже созревшее, совершенно не девичье тело, едва прикрытое купальником. Налитое, как сочное спелое яблоко, это было тело настоящей молодой женщины. Худенькая изящная Лерка на фоне подруги смотрелась дистрофиком: у Наденьки были упругие бёдра, чей крутой изгиб сводил Максима с ума, и пышная аппетитная грудь. Этому зазнайке Скворцову невероятно повезло… Когда Наденька шла по пляжу, мужики сворачивали шеи ей вслед.
В один из тех июльских дней на пляже к их компании и подошёл модельный агент.
Первым обратил на него внимание Эдик.
– Макс, – привычно застонал он, не открывая глаз, – отойди, ты опять мне солнце загораживаешь.
– Чего? – возмутился Максим, который в это время преспокойно развалился на покрывале, тоже принимая солнечную ванну. – Я-то тут при чём?
Эдик повернул голову и обнаружил, что над их лежбищем возвышается какой-то посторонний мужчина и беззастенчиво всех разглядывает. Особенно пристально – девчонок.
– Тебе чего, дяденька? – поинтересовался Скворцов дурашливо, хотя в глубине души был взбешён подобной бесцеремонностью.
– Царь Нептун тебе дяденька, – добродушно откликнулся незнакомец, не отрывая внимательных глаз от Леры. – А к старшим нужно обращаться на “вы”.
Тут уж встрепенулись и все остальные: Макс, Лерка и Наденька, наконец, тоже заметили незваного гостя и обеспокоенно приподнялись, бросая в его сторону тревожные взгляды. Взрослый посторонний мужик, мало ли, что у него на уме, может, маньяк какой-нибудь.
– Вам сколько лет, юная леди? – обратился чужак к Лерке. – Четырнадцать уже исполнилось?
– А вам-то что? – хмуро буркнула она, невольно поджимая под себя длинные стройные ноги и набрасывая на плечи полотенце.
– Ну надо, раз спрашиваю. Не бойтесь, это исключительно профессиональный интерес.
– Какой ещё “профессиональный”? – вскинулся и Максим, закипая от этого оценивающего наглого взгляда. – Вы кто такой, вообще?
– Я работаю в агентстве “Neva Models”, зовут меня Валентин. Занимаюсь поиском новых лиц и интересных типажей для обучения в школе моделей и последующего трудоустройства в этом бизнесе… – спокойно, даже несколько официально, отозвался тот.
– В модельном? – и у Лерки, и у Наденьки загорелись глаза. В те годы это было пределом мечтаний любой девчонки. Жизнь манекенщиц представлялась им сплошной чередой праздников и развлечений: дорогие фирменные шмотки, съёмки для модных журналов, показы новых коллекций и поездки за границу…
– Именно так, – важно кивнул Валентин. – Впрочем, для сомневающихся… вот моя визитка, – он засунул руку в нагрудный карман своей рубашки и вытащил оттуда маленький картонный прямоугольник, а затем протянул его Лерке. Целенаправленно – именно ей, игнорируя Наденьку.
– Так что там насчёт возраста? – напомнил он Лерке, пока она с жадным, почти благоговейным любопытством изучала визитку. Девчонка с трудом вернулась с небес на землю.
– А-а-а… да, мне уже есть четырнадцать. Через месяц пятнадцать будет.
– Отлично. А рост у тебя какой? – незаметно переходя на “ты”, спросил Валентин, запросто опускаясь рядом с ней на покрывало.
– Метр семьдесят два… – отозвалась она, немного смущаясь. В школе все и так дразнили её дылдой, оглоблей и каланчой.
– Маловато, но каблуки это исправят, – невозмутимо отозвался агент.
– Вы что, всерьёз сейчас мне это всё предлагаете? – спросила Лерка, краснея от удовольствия, и веря, и не веря – таким тоном, будто Валентин уже бросил к её ногам и Париж, и Милан, и Нью-Йорк, пообещав любовь всех самых знаменитых мировых кутюрье.
– Пока что я тебе ничего особенного не предлагаю, кроме как попробовать. К сожалению, даже с моим нюхом и чутьём на “звёзд” я не могу стопроцентно гарантировать тебе, что карьера пойдёт. Нужно будет сделать тестовые фото, взглянуть на тебя на подиуме… В любом случае, сейчас самое подходящее время, чтобы начать нарабатывать необходимые навыки, – серьёзно сказал Валентин. – Годам к шестнадцати у тебя уже должно быть хорошее, качественное портфолио и обширный профессиональный опыт. Ни один известный дизайнер не выберет тебя для своего показа, если ты не училась и не умеешь красиво двигаться по подиуму. Опять же, ни один хороший фотограф не пригласит модель для съёмок, если она не умеет позировать.
– Лер, – Максим обеспокоенно тронул её за плечо, – ты что, принимаешь все эти бредни за чистую монету? Ты его даже не знаешь, а уши развесила…
– Да погоди ты, – не глядя на него, отмахнулась Лерка, продолжая таращиться Валентину в лицо, как заворожённая. – А что такое порт… портфолио?
Не обратив ни малейшего внимания на уничижительную реплику Максима, точно она была не громче комариного писка, Валентин спокойно разъяснил девчонке:
– То, с помощью чего агентство будет представлять модель клиентам. У начинающей модели портфолио – это подборка её лучших фотографий. У профессиональной же модели портфолио посолиднее, оно состоит из реальных обложек и страниц глянцевых журналов.
– Здорово… – выдохнула она, уже явно рисуя в своём воображении все эти обложки со своими фотопортретами на них.
– Кстати, предполагаются заграничные поездки. Как у тебя с английским?
– Учу в школе… – Лерка, робея, пожала плечами.
– В общем, – Валентин взглянул на часы на своём запястье и поднялся с покрывала, – мне пора, даю тебе немного времени на то, чтобы подумать. В визитке указан телефон. Позвони завтра с десяти до часу, запишись на просмотр. Скажешь, что от меня, лишних вопросов не будет.
– Извините, – преодолевая смущение и краснея, как свёкла, выдавила из себя молчавшая до этого момента Наденька. – А мне нельзя прийти с Лерой… за компанию, попробоваться? Вдруг я тоже подойду?
Валентин скользнул по её лицу и телу профессиональным оценивающим взглядом и покачал головой.
– Прости, но нет, не подойдёшь.
– Вот так сразу? – видно было, что Наденька, привыкшая купаться в море восхищения и комплиментов, не на шутку оскорблена тем фактом, что ей предпочли невзрачную Лерку. – Я что, такая уродина?
– Не уродина, но для модели у тебя избыточный вес, слишком большие грудь и задница, – невозмутимо пояснил он. – Да и типаж… прямо скажем, несовременный. Пора Мэрилин Монро давно прошла.
– Вы что себе позволяете? – вскинулся было Эдик, однако Валентин остановил его лёгким, но властным движением руки.
– Не надо истерить, молодой человек. Я всего лишь даю бесстрастную оценку внешности с прицелом на профессиональные перспективы.
Он изящно стряхнул со штанин налипшие песчинки, приветливо улыбнулся всей компании и, безупречно вежливо откланявшись, удалился. Никто и опомниться не успел. Словно чёрт из табакерки – появился и исчез…
Ошеломлённый Максим перевёл взгляд на всё ещё сияющую Лерку и с подозрением поинтересовался:
– Надеюсь, ты не собираешься туда звонить и, тем более, ехать?
Она изумлённо уставилась на него, словно он спросил несусветную глупость.
– Ты что, Макс, с дуба рухнул?! Ну разумеется – и позвоню, и поеду. Я буду полной дурой, если упущу такой шанс!
