Текст книги "Айвазовский"

Автор книги: Юлия Андреева

Не возмечтал о себе наш уважаемый Иван Константинович от щедро расточаемой похвалы своих почитателей, не смущался и хулою, не поддался никаким новым модным влияниям и взглядам на искусство, как не возгордился он от почетных званий и наград, которых разновременно удостаивался.

Иван Константинович остался для всех все тем же великим, но доступным, скромным художником и симпатичным человеком, как и самые произведения его кисти, всегда полные художественной правды и высоковдохновенного поэтического чувства», – с выражением читал речь от имени Академии художеств И. С. Мусин-Пушкин.

9 октября в адрес Айвазовского были направлены 25 экземпляров бронзовой юбилейной медали к 50-летию его художественной деятельсности, с тем, чтобы он роздал их по собственному усмотрению, что Иван Константинович и сделал с превеликим удовольствием.

1 ноября Айвазовского чествовали морские офицеры в одном из лучших ресторанов Петербурга. Был устроен банкет, на котором Иван Константинович появился в мундире адмирала Штаба морского флота, рядом с ним, скромно потупив взор, выплывала белой лебедушкой красавица Анна.

Айвазовский – человек, сумевший реализовать практически все свои мечты: он добился всемирной славы, его знали и любили, он имел столько денег, что мог помогать нуждающимся, рядом с ним была любимая женщина, с которой он возвращался в дом, в котором не смолкали детские голоса, слышались музыка и смех.

Самое удивительное, что при виде семидесятилетнего Айвазовского и его тридцатилетней супруги у современников редко возникало желание острословить, потому что убеленный сединами художник был бодр, жизнелюбив и легок на подъем. Супругу он страстно любил, ревновал и оберегал как величайшую драгоценность, но при этом не был смешон или жалок, как это часто случается, когда старый берет в жены молодую.

Через несколько месяцев после юбилейных чествований Айвазовского в Петербурге в Феодосию из Субашского источника начала поступать вода, и сразу же после этого, в благодарность Ивану Константиновичу и Анне Никитичне, феодосийцы соорудили фонтан с бронзовой женской фигурой – фигура напоминала Анну – жену и любимую женщину художника. Фонтан назывался «Доброму гению». В благодарность Айвазовскому феодосийцы придумали песенку, которую распевали в городе все от мала до велика:

 
Айвазовский поставил фонтан
Из мрамора чистого,
Айвазовский воду провел в фонтан
Из своего источника быстрого.
Посмотрите, как вода бежит,
Послушайте, как струя журчит,
Выпейте воды, пожалуйста,
Вспомните Ивана Константиновича…
 

Позже Иван Константинович разработает и поставит еще несколько фонтанов в Феодосии, один из них воздвигнут в городском саду, этот фонтан Айвазовский замыслил в восточном стиле. «Мы было через Министра внутренних дел просили государя императора назвать фонтан его именем, но Плеве телеграммой сообщил, что его величество повелел назвать фонтан моим именем.

Фонтан в восточном стиле так хорош, что ни в Константинополе, нигде я не знаю такого удачного, в особенности в пропорциях [285]285
  Письмо И. К. Айвазовского к Г. А. Эзову об открытии фонтана в Феодосии и о предстоящих своих поездках. 14 сентября 1888 г.


[Закрыть]». На другом фонтане две серебряные чаши с выгравированными на них именами «Иван» и «Анна» придавали фонтану особенное изящество.

Глава 29

«Его искусство – искусство победы человека и человечности, отрицание деспотизма и насилия. Айвазовский – художник бурной жажды свободы и ее прославления».

Мартирос Сарьян

Самое поразительное в Айвазовском, что он никогда не останавливался, не позволял себе простоя и праздности. Он был не просто официально-почетным жителем Феодосии, его по-настоящему любили. В церковных книгах Феодосии, например, сохранились многочисленные записи о крестинах, на которых Иван Константинович выступал в роле крестного отца. По свидетельству историков, на 1888 год он был крестным отцом чуть ли не половины населения Феодосии. Его часто отрывали от работы, приглашая на свадьбы и праздники, но и когда не приглашали, он умудрялся узнавать, что такая-то девушка не имеет приданого, и успевал послать ей необходимые средства.

Присутствовал он на праздниках опять же не как свадебный генерал, он умел веселиться и развлекать общество, играя на скрипке и исполняя песни, текст которых и музыку часто сочинял сам.

И, разумеется, к Айвазовскому чуть ли не ежедневно приходили все новые и новые просители, которым художник старался не отказывать. Так, 12 апреля 1888 года он пишет Г. А. Эзову, ходатайствуя о продлении каникул гимназистов в связи с жарой. Казалось бы, какое его дело? Но, должно быть, жители города как обычно, пришли со своими чаяниями в гостеприимный дом Айвазовского и тот не посмел им отказать. Суть дела можно объяснить в нескольких словах: летние каникулы в Крыму длились 6 недель – с 15 июля по 1 августа. А август в Крыму самый жаркий месяц, из-за чего многим мальчикам делалось на занятиях дурно. Расписание каникул составляли, скорее всего, чиновники из Петербурга, не имевшие представления о крымском климате. В то же время на Кавказе каникулы длились до 25 августа. Выслушав просьбы родителей и поняв, что они обоснованы, Иван Константинович пишет прошение увеличить каникулы гимназистов. И вскоре каждый учащийся Крыма имеет основание молиться за здравие и долгие лета добрейшего на земле человека. Шутка ли сказать, почти месяц добавили!

Казалось бы – из-за такой мелочи отвлекать известного человека, именно в то время он писал портреты для Тифлисского музея, а также занимался отправкой картин на продажу к Ивану Федоровичу Шёне – владевшему магазином художественных изделий в Петербурге. Но в том-то и величие Айвазовского, что для него не было мелочей. И он реально помогал, делая то, что мог сделать, и не задумываясь о личной выгоде.

Узнав, что настоятель армянской церкви в Феодосии, литератор и переводчик Хорен Вардапет (Хорен Степанян) собрал деньги на реставрацию старинной церкви святого Саркиса, провел реставрацию и теперь готовит ее торжественное освящение, Айвазовский бросает все прочие заказы и пишет образ Спасителя, молящегося в Гефсиманском саду, которую преподносит в дар церкви.

Сохранилась правдивая легенда, что во время празднования И. К. Айвазовским своего семидесятилетия он дал обед, на котором было много почетных гостей и друзей-художников. Когда подошло время подавать десерт, Иван Константинович неожиданно поднялся со своего места и, призвав гостей к вниманию, произнес краткую речь: «Господа! Приношу свои извинения за то, что мой повар сегодня не приготовил десерт. Прошу принять блюдо, приготовленное мной лично». После этих слов слуги вынесли на подносах и тут же начали раздавать гостям маленькие пейзажи, написанные Айвазовским.

Меж тем в Турции пришел к власти новый султан Абдул Гамид II, [286]286
  Абдул-Хамид II; Абдул-Гамид (22 сентября 1842 года – 10 февраля 1918 года, Константинополь) – 34-й султан и 99-й халиф Османской империи, правил в 1876–1909 гг.


[Закрыть]новый господин – новые законы. Айвазовский тоже надеется, что теперь Турция поведет более миролюбивую политику. Сам он уже стосковался по прекрасному Константинополю и мечтает поехать туда с Анной. Вскоре его приглашают устроить новую выставку в Константинопольском русском посольстве, для которого Айвазовский должен подготовить 20 картин. Но по политическим соображениям Иван Константинович не торопится сразу же сесть на пароход и предстать перед новым властелином Турции, на первый раз отсылая вместо себя племянника, Левон Мазиров давно уже работает с дядей и наверное сумеет представить его лучше, чем кто-либо другой. Сбор от выставки Айвазовский дарит армянскому благотворительному обществу, но это еще не все. После выставки Мазиров должен передать по одной картине турецкому, русскому и греческому обществам.

Выставка открылась 1 октября 1888 года и имела огромный успех. Газета «Аревелк» («Восток») опубликовала статью В. Малезяна, в которой тот назвал Айвазовского «богатырем армянской живописи». Множество статей вышло в турецких, французских, армянских и английских газетах. В газете «Новое время» ее главный редактор A.C. Суворин, [287]287
  Суворин Алексей Сергеевич (1834–1912) – русский журналист и издатель, владелец и редактор официозной газеты «Новое время».


[Закрыть]находящийся в это время по долгу службы в Константинополе, писал: «Вся общественность Константинополя, особенно его соотечественники-армяне, как в 1874 г., так и каждый раз, когда приезжает художник в Константинополь, принимают его с особой честью». В этой статье Алексей Сергеевич Суворин допустил очень странную ошибку, скорее всего, он либо не попал на выставку и написал с чьих-то слов, либо был на ней, но не в день открытия. В противном случае он бы знал, что Иван Константинович и его супруга не приезжали в этот раз в Турцию. Впрочем, Суворин это тоже узнал, получив через некоторое время личное письмо Айвазовского из Феодосии: «Читал я статью Вашу о моей выставке в Константинополе. Жаль только, что сам я не поехал, а выставил другой. Все, судя по письмам и в газетах, полагают, что я тоже нахожусь в Константинополе». [288]288
  Письмо И. К. Айвазовского к A.C. Суворину о ходе постройки его дома и об окончании строительства водопровода в Феодосии. 25 октября (1888 г.), Феодосия.


[Закрыть]

Как же необъяснимо странно все сложилось – Айвазовский не поехал в Турцию, на него и так косились после того, как заказавший тридцать картин султан устроил резню на острове Конд. Деньги конечно деньгами, у Ивана Константиновича природная коммерческая жилка и дивное чутье, но искать новые связи с Константинополем после такого – занятия мягко говоря, опасное. Тем не менее он делает невероятно рискованный шаг, вообще посылая картины и, должно быть, рассчитывая, что выставка пройдет незаметно для прессы, а Левон сумеет произвести разведку, дабы Иван Константинович мог понять, стоит связываться с Константинополем или лучше обождать. Если что, он приглашен русским посольством, следовательно, формально, выставка будет проходить на территории Российской империи. Кроме того, еще один с политической точки зрения правильный, продуманный ход. Не будет его, журналисты посмотрят картины, да и разойдутся не солоно хлебавши. Кто может дать интервью вместо художника? Да кто бы ни дал, представитель, посол, дипломаты… это уже не то. Во всяком случае, чего он никак не ожидал, так это того, что старый знакомец Суворин сваляет эдакого дурака – объявит во всеуслышание, будто бы он – Айвазовский был там с супругой. Пущенный Сувориным слух немедленно подхватили другие издания.

Но и это еще не все неприятности. Вместо себя Айвазовский посылает племянника Мазирова, скромного, делового человека, которому вполне доверяет. Аевон должен был довезти картины, помочь с развеской и проследить за тем, чтобы их после выставки отправили по указанным художником адресам. По политическим соображениям распорядившись подарить три картины, Айвазовский, тем не менее, поостерегся сделать подарок самому султану. О такой новости журналисты раструбили бы на весь свет.

И надо же, чтобы обычно такой толковый Мазиров на этот раз сплоховал. Мало Айвазовскому сообщений в газетах о приемах, которые якобы оказывали художнику в Турции, он бы и сам с радостью поехал, если бы не опасался разговоров. Так мало ему этого, султан еще и догадался наградить Айвазовского заочно орденом Меджидие 1-й степени. В результате газетчики раструбили о новых успехах Айвазовского в Турции, намекая на его давнюю и плодотворную дружбу с правящим домом. Ну что ты тут будешь делать?! Случись подобное несколько лет назад, Айвазовский был бы рад-радешенек, но теперь получить орден Турции, корабли которой еще совсем недавно бомбили Севастополь?.. Ситуация, мягко говоря, щекотливая. И отказаться неудобно, а возьмешь или, не дай бог, наденешь – за этим делом последует и царская немилость. Айвазовский помнит, что такое монарший гнев, старому и трудолюбивому художнику совсем не хочется вдруг потерять все милости и привилегии. Сам-то он с женой, детьми и внуками как-нибудь проживет и на то, что осталось, даже если, попав в опалу, лишится разом всех своих заказчиков. Но что будет с Феодосией, которая держится, что греха таить, только тем, что живет в ней величайший художник мира Айвазовский?!

Но и орден – это еще не все испытания. По турецким обычаям после получения высокой награды султан вправе ожидать ответный подарок, по-турецки пешкеш. А это уже могут расценить как прямой заказ, которого Иван Константинович при всем уважении к новому султану брать не имеет права во всяком случае, не получив на то прямых указаний свыше.

Весь в сомнениях и тревогах 12 декабря 1888 года Айвазовский пишет письмо П. Ф. Исееву об обстоятельствах получения им заказов и ордена от турецкого султана: «Прежде чем Вы узнаете о награде, полученной мною от султана, я желаю объяснить Вам, как это случилось, – сразу же идет он в атаку. – Выставку двадцати картин устроил мой племянник Мазиров, который сам отправился туда и оставался во время выставки. Перед его выездом я многократно говорил и просил, чтобы (он) держал себя подальше от двора, особенно от султана, чтобы не подать ни малейшего повода думать, что рассчитываем на что-нибудь; выставку же затеяли потому, что картины должны были идти мимо Константинополя до Марселя, и я их должен был получить в Париже, но я отложил свою поездку за границу, и поэтому оставшиеся картины вернулись домой в Феодосию». – Айвазовский действительно планировал парижскую выставку, впрочем, объяснения, которые он дает о самой причине устройства выставки, выглядят неубедительными. Но, судя по всему, других нет. Скорее всего, делающий все на вдохновении и по зову сердца, Айвазовский не счел нужным предуведомить свое непосредственное начальство о злополучной выставке и, соответственно, не испросил разрешения начать работать в этом направлении, и теперь пожинал плоды собственной недальновидности.

Далее он пытается объяснить все свои действия, с тем, чтобы их сочли разумными и вполне уместными. Повторюсь, Айвазовский не столько трясется за собственную шкуру, сколько переживает за свое дело, за семью, за Феодосию: «Я поручил Мазирову просить нашего посла Нелидова, которому я писал, принять большую картину «Олег», бывшую на выставке в Академии. Это доставило большое удовольствие послу, и картина – есть собственность нашего посольского дворца, затем небольшую картину отдали армянскому благотворительному обществу в пользу приютов, и третью небольшую картину в турецкое учреждение или в рисовальную школу в Константинополе». – Сами описания картин – «большую» в наше посольство, «собственность нашего посольского дворца» указывают на то, что Айвазовский делает попытки оправдаться перед Исеевым. Мол, большую-то я отдал нашим, а маленькие в армянское общество и туркам. К слову, рисовальная школа в Константинополе была основана в 1882 году в свой прошлый визит Иван Константинович посещал это заведение, директором и преподавателем которого был армянский скульптор и друг Айвазовского Ерванд Восканов.

«Эта последняя картина наделала то, чего я не желал. Виноват немного Мазиров. Вместо того, чтобы передать тихо по назначению, он при письме препроводил ее министру-паше, моему знакомому, который доложил султану под предлогом, чтобы султан указал, куда назначить – и вот вследствие этого падишаху угодно было наградить меня.

Признаюсь откровенно, я сильно сконфузился и недоволен Мазировым, о чем я уже написал ему в Петербург. Сконфужен и недоволен по той причине, что теперь каждый имеет право полагать, что выставка и пожертвование двух картин были сделаны с целью получить награду, что, согласитесь, в мои лета, в моем положении и имея наши высшие ордена, было бы непростительно, и я первый, признаюсь, окритиковал бы старого товарища, если бы он так поступил, а у меня, к несчастью, так сложилось, несмотря на все мои меры. Я даже писал нашему послу, и он совершенно разделяет мое мнение». Айвазовский действительно выглядит в этом письме растерянным – у всякого талантливого человека найдутся завистники, что же говорить о художнике, вышедшем из нищеты и сделавшем себе имя и колоссальное состояние? Теперь каждый, кому не лень, будет показывать пальцами на старого, жадного и охочего до наград и почестей художника, который специально подстроил все так, чтобы ему вручили очередной орден. Даже если в этом утверждении есть некоторая доля правды, Айвазовский не хотел бы, чтобы о нем пошла подобная молва. Далее, Иван Константинович пишет, что-де высокопоставленные паши неоднократно намекали племяннику Мазирову, что «…раздавая две-три картины учреждениям, следовало бы поднести картину и его величеству, но в ответ на его письмо я наотрез отказался, между тем не избег этого». И вот финальный аккорд – Артим-паша (министр иностранных дел) передает благодарности султана за картину для художественной школы так, будто бы художник адресовал ее непосредственно его величеству, а, следовательно, он теперь просто обязан сделать ответный дар. Чтобы никто не посмел сказать, что Айвазовский вновь с готовностью взялся писать для султана, тот решил пожертвовать ширму с пятью картинами (медальонами), написанную пять лет тому назад в Петербурге. У этого дара есть свои преимущества перед новой картиной – с одной стороны, ширма делалась пять лет назад – уж всяко не новый заказ, с другой стороны, и султан не может чувствовать себя обиженным – не одна, а целых пять картин. Да и ширма изящной резной работы – сама по себе произведение искусства. Кроме того, посылает Айвазовский подарок на адрес посла Нелидова, с тем, чтобы тот сам решил, как правильно будет преподнести ее султану, чтобы никого не обидеть и, упаси боже, не унизить.

«Мне так совестно, что не думаю даже просить о дозволении носить орден, авось так пройдет и не узнают. Если же обнаружится, то прошу Вас покорнейше при случае рассказать его императорскому высочеству президенту, как это случилось, и ежели нужно испросить разрешение на поднесение султану вышесказанного подарка, то прошу телеграфировать, если не позволяется; ежели же не есть преступление, то посол наш представит».

Тем не менее тема ордена не оставляет Айвазовского, так, 5 мая 1889 года, он вынужден снова поднимать ее в личной переписке с Г. А. Эзовым: «…маленькая просьба: при свидании с добрейшим Матвеем Авелевичем передать мой привет и просьбу, чтобы узнал в Азиатском департаменте, что за причина, что до сих пор не выслали мне меджидие 1-й степени, который лежит у них более двух месяцев»? Действительно, если уж его будут костерить в связи с якобы выпрошенной наградой, хорошо было бы эту самую награду, для начала, хотя бы получить».

Тем не менее он вновь вынужден пускаться в тягостные объяснения о предпосылках получения треклятого ордена: «Мазирову мною было поручено не навязываться султану с просьбою осмотреть картины во дворце или на выставке, тем более – поднести что-нибудь. Как это было, не помню в точности, но местные высокопоставленные особы заметили, что следовало бы его величеству, но я боялся подобным шагом вызвать султана на покупку картины или награды. Несмотря на это, все-таки, надо полагать, за картину в турецкое учреждение получил награду.

После этого я нашел уже нужным послать ширму с пятью медалями, вписанными мною, от которых султан был в восторге (прислал мне письмо Артим-паша), но я полагаю, что другим, не знающим подробности, не понравилось все это, хотя не имеют никаких данных». Итак, письмо Эзову очередная попытка докричаться через последнего до Двора, до знакомых, которым вся история будет передана в черном свете.

Мы не знаем, искал ли Айвазовский этой награды, нет. Тем не менее из цитируемых выше писем можно понять, что до самого Ивана Константиновича доходили нелицеприятные слухи, которые он всячески пытался опровергнуть, отстояв тем самым свое доброе имя. Айвазовский переживал случившееся, тем не менее инцидент не стал поводом для депрессии, последнее вообще было несвойственно его жизнелюбивой натуре. Он пишет «Спасителя, ходящего по водам» и передает картину в дар Православному палестинскому обществу в Таганроге для последующей передачи в странноприимный дом.

2 сентября 1889 года он строит планы выехать в Берлин, чтобы оттуда попасть на выставку в Париж. Организует морское путешествие до Батума, желая показать супруге кавказский берег, которого она еще не видела. Самому Айвазовскому эта поездка нужна для сбора материала на новую картину – поход аргонавтов в Колхиду.

В октябре 1889 года Иван Константинович участвует в строительстве выставочного зала в Ялте, о чем он пишет отцу композитора Александра Афанасьевича Спендиарова [289]289
  Спендиаров Александр Афанасьевич (Спендиарян) (1 ноября 1871, Каховка – 7 мая 1928 года, Ереван) – армянский композитор и дирижёр, народный артист Армении (1926). Ученик Н. Кленовского и Римского-Корсакова.


[Закрыть], Афанасию Авксентьевичу, с которыми Айвазовские состояли в родственных отношениях: «…если я спешу, то, во-первых, потому, что время много значит в мои лета, а во-вторых, т. к. весною Вы приступите к ремонту ялтинского дома, то было бы кстати и залу устраивать дать раньше всего, дабы к лету, т. е. к сезону, была бы зала готова». От себя лично Айвазовский обещал платить по 500 рублей за сезон и еще написать огромную картину, которую можно будет продать за четыре или пять тысяч. Кроме того, еще одна картина, также безвозмездно переданная художником, должна будет оставаться для украшения ялтинского дома. Айвазовский хотел, чтобы зал был длиной 7–8 саженей и 3–4 шириной.

Будучи частым гостем в семействе Спендиаровых, или, как еще писали, Спендиарян, Айвазовский обратил внимание на Александра, когда тому было всего-то шесть лет, и никто еще не подозревал, что пройдет немного времени, и о малыше заговорят как о выдающемся армянском композиторе, одном из основоположников армянской классической музыки. Тогда же Саша Спендиарян проявлял интерес к рисованию и увлекался, как бы мы сейчас могли сказать, «аригами». «Едва ли не с трехлетнего возраста я стал выделывать из бумаги, без всяких инструментов, разных животных и птиц, и помню, что, когда мне было лет шесть, моими изделиями из бумаги очень заинтересовался посетивший нас в Симферополе художник И. К. Айвазовский, взявший с собой несколько экземпляров моих бумажных животных и птиц для демонстрирования их в Академии художеств. [290]290
  «Литературное наследство» № 2; А. Спендиаров. Письма. 1962, Ереван. С. 98–99.


[Закрыть]

Позже, когда Александр начал музицировать и сочинять музыкальные произведения, судьба снова свела его с Айвазовским, но теперь уже на совместных импровизированных концертах. Внук Айвазовского, сын младшей дочери художника Жанны К. К. Арцеулов, в своих воспоминаниях пишет об этих выступлениях: «Спендиаров приносил свои последние произведения. Импровизированные концерты длились до глубокой ночи. Спендиаров играл на рояле, Айвазовский – на скрипке. Айвазовский любил музыку Бетховена, Шопена, Россини. Вкус его был очень разнообразен: одновременно с классической музыкой он очень любил народные мелодии». [291]291
  Архив ФКГА. Воспоминание К. К. Арцеулова; см. также: Н. Бар-самов. И. К. Айвазовский. 1962. С. 130.


[Закрыть]

Общеизвестно, что уже после смерти Айвазовского композитор А. А. Спендиарян свое произведение «Крымские эскизы» посвятил памяти замечательного мариниста.