Текст книги "(Не)учебный роман (СИ)"
Автор книги: Юлия Бонд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)
14
Иногда реальность походит на бред, а фантазии принимаются за действительность. Трудно понять, найти четкую грань, отделяющую блеф от истины. Так было со мной. Всё происходило, будто не здесь и не сейчас. И даже его горячее дыхание, опаляющее кожу, и даже крепкие руки, обнимающие обмякшее тело, – всё казалось таким далёким и нереальным.
– Здравствуй, грабли, – промямлила я, когда первым, кого увидела перед собой, был не на шутку перепуганный Ариевский.
– Лисёнок, сколько пальцев? – мужчина продемонстрировал раскрытую ладонь, и я утвердительно ответила "пять". Он едва улыбнулся и, кажется, что-то одобрительно произнёс, но странный гул в голове отодвинул всё на второй план.
Не воспротивилась, когда его заботливые руки оторвали хрупкое тело от земли. Сразу стало так легко и комфортно, отчего зарылась лицом на мужском плече. Если это сон, то, пожалуйста, не дайте мне проснуться!
В его машине было намного теплее, чем на улице. И кресло оказалось гораздо удобнее, чем асфальт, запорошенный снегом. А запах… Кофе с корицей, так и хотелось его вдыхать и вдыхать. Странно, во сне точно чувствуют запахи?
Несколько раз к ряду махнула рукой перед собой, но он не исчез. Продолжал сидеть на водительском кресле и смотреть на меня встревоженным взглядом. Даже ущипнула для убедительности, но он не хотел исчезать, совсем походил на реального.
– Себя щипай, – широко улыбнулся, забирая мою руку и прижимая к груди в области сердца. Затем улыбка померкла. Сдвинул брови на переносице в одну линию. Нахмурился. – Ты почему в обморок упала, когда меня увидела?
Хриплые ноты отозвались протяжным импульсом где-то внутри. Подняла взгляд на его серые глаза, которые нынче походили на блестящий металл. Красивые. Глаза красивые, миндалевидной формы. Чёрные, густые ресницы обрамляют веки.
Он быстро-быстро моргал, смотря перед собой, а я улыбалась, будто пациентка с известной палаты номер шесть.
– Соболева, что с тобой? – помахал рукой прям перед моим лицом, словно отгоняя назойливых насекомых. – Может, ты головой ударилась, когда улеглась у моих ног?
– Я не знаю, Ти-мур, – произнесла его имя по слогам, поскольку речевой аппарат воспротивился подчиниться разуму.
– Так, всё. Поехали в больницу!
Ариевский вставил ключ зажигания, запустил мотор, выжал сцепление, включил первую передачу, опустил стояночный тормоз, при этом сделал всё настолько быстро, будто гонщик с приличным стажем. Усмехнулась своим наблюдениям. Ну, конечно, же, автоинструктор. У него все движения отточены до автоматизма просто.
– Мне нужно вернуться домой, – удивительно, но речь возобновилась, стоило только вспомнить о Вольском, из-за которого, в принципе, и вышла на улицу, а затем встретила его.
– Вернемся, но сначала покажем тебя медикам, – мужской голос звучал слишком утвердительно и даже спорить не стоило в этот момент, но мой внутренний голос умел убеждать в совершенно обратном.
– Ты не понимаешь. Тиму плохо, у него поднялась температура и я должна ему помочь. Я за лекарствами в аптеку ходила. Вот, – потянулась к сумочке. Достала маленький пакетик с логотипом аптеки и едва под нос Ариевскому не сунула.
– О себе подумай, мать Тереза. Ты как по улице ходить собралась? Уверена, что больше в обморок не упадешь? – не нашлась, что ответить. Безусловно, он был прав, но вот внутренний голос не собирался соглашаться до последнего.
– Хорошо, я обращусь в больницу, но только Тиму лекарства отдам.
Ариевский не планировал менять своего решения. Это я сразу поняла по строгому взгляду, брошенному ненароком. За одну секунду на лице отразились сразу несколько эмоций. Раздражение, тревога и забота.
Вжалась всем телом в сиденье и принялась молчать. Может, действительно головой ударилась, когда лужицей растеклась у его ног, и мне вообще всё это сейчас снилось?
За окном бушевала непогода. Ветер колыхал голые ветки деревьев. Белый серпантин срывался с неба, устилая все вокруг ажурным пледом. Снегопад. Я куталась в куртку, звучно стуча зубами от холода. Тимур время от времени кидал в мою сторону беглый взгляд, а затем снова смотрел на дорогу. Лишь звук шуршащих резиновых покрышек нарушал тишину, царившую в салоне автомобиля. Даже не слышалось дыхания, а, возможно, всему виной был странный гул в голове, который я принимала за шелест колес. С этим мой внутренний голос не намеревался вступать в словесный батл.
По стечению обстоятельств оказались всё в той же первой городской больнице. Со вчерашнего дня, конечно же, здесь ничего не изменилось, разве только вахтер выглядел по-другому.
Тяжелые шаги за дверью всё время отвлекали, пока медики проводили осмотр. Один врач сменял другого и каждый без особого пристрастия продолжал задавать практически одни и те же вопросы. Широкая улыбка озарила мое лицо, когда медсестра, не выдержав раздражающих под дверью шагов, вышла из кабинета, чтобы сделать замечание Ариевскому. На удивление, но это помогло, правда ненадолго. Спустя полчаса медики пришли к единому консенсусу. Госпитализация в неврологическое отделение для дальнейшей диагностики и лечения. К этому я точно оказалась не готовой. Даже со стула заметно сползла, едва не рухнув на пол.
Тем временем, медсестра позвала Тимура и принялась что-то объяснить. Ариевский внимательно слушал и лишь иногда поглядывал в мою сторону. В их разговор я особо не вникала, кажется, от меня этого и не требовалось. Его рука приобняла за плечо, когда у меня в очередной раз подогнулись колени. Ухмыльнулась. Заботливый оказался. Переживал искренне. На ежа ершистого похож стал. Весь всклокоченный такой.
– Можно, тебя кое о чем попросить? – меньше всего хотелось о чём-либо просить Ариевского, но это, похоже, был единственный вариант.
– Проси, – отозвался низкий голос с хрипотцой.
– Отвези, пожалуйста, лекарства по адресу, который я тебе укажу. У меня телефона с собой нет, а Тим один дома остался, волноваться будет очень, – вложила в интонацию мягкость, да не помогло только.
Боевую стойку занял, не иначе. Напыжился весь. Взглядом все дыры прожег на моём лице, разве только искры из глаз не посыпались.
– Соболева, ты совсем обнаглела? – за руку схватил чуть выше локтя. Склонился низко, упираясь подбородком прямо над моим ухом. – Я не мальчик тебе на побегушках и не отец твой. Какого дьявола я должен к твоему… мажору ехать?
Не ожидала. Такой прямолинейности точно не предполагала услышать. Он был прав, безусловно. На кой ему сдалось по городу мотаться, чтобы мне жизнь облегчить, да не мне даже, а Вольскому.
– Извини, ты прав, – голос дрогнул, слёзы проглотила. Глубоко вздохнула, пытаясь в чувства себя привести. – Ты и так слишком много для меня сделал, спасибо.
Остановилось. Сердце, будто остановилась. Струны внутри натянулись, когда он за талию обнял. Дыхание кожу опалило. Снова язык проглотила. Похоже, вовремя в больницу обратились, поскольку без помощи медиков я точно с катушек слетела бы, однозначно.
– Лисёнок, я за тебя переживаю, – по спине гладить стал. Лбом к лбу прижался и так хорошо стало, спокойно. – Боюсь из виду тебя потерять на минуту даже. Ты совсем слабенькой стала. Похудела. В себе закрылась, слёзы глотаешь. Не такой ты была в последнюю нашу встречу. А всего неделя прошла, не больше. Мне к твоему мажору не то, чтобы ехать не хочется, мне о его существовании даже думать противно.
Ухмыльнулась. Взаимные чувства у двух Тимуров. Интересно, знают ли об этом?
– Я понимаю. Всё понимаю. Ладно, не нужно ехать. Телефон, хотя бы, дай. Я маме позвоню. Скажу, что в больнице, а там она с братом свяжется и, – договорить не дал. Палец к губам приложил. Замолчать пришлось.
Телефон из кармана всё-таки достал. В руки сунул. Номер по памяти набрала. Мама взволновалась очень. Вопросами закидала. Тимур трубку отобрал. Дальше сам разговор продолжил, а мне оставалось только наблюдать со стороны. Залюбовалась им. Взрослый такой, на девять лет меня старше, а перед мамой моей совсем растерялся, будто мальчишка просто.
– Всё хорошо. Мама скоро приедет. Вещи твои привезёт. – Приобнял, а затем в макушку поцеловал, совсем как отец когда-то. – Всё будет хорошо.
Поверила. Не знаю почему, но ему поверила и совсем о граблях родных забыла. Даже тему не стала поднимать о его семейном положении. Да и зачем? Он рядом. Пусть ненадолго, пусть на короткий миг, но рядом. Слышать его голос, чувствовать дыхание на коже, видеть тревогу на его лице. О большем и думать не смела. Всё неважным таким стало. Всё на второй план отошло, а, возможно, и куда дальше.
В палате оказалась. В платной. Одна кровать, умывальник, санузел, телевизор и холодильник. Курорт просто, а не больница. В сердце надежда зародилась. Возможно, он останется здесь, со мной и тогда бы… Головой махнула несколько раз к ряду, пытаясь прогнать фантазии. Нельзя думать о будущем, которого нет. Не смей, Соболева, придумывать мультики! О здоровье нужно волноваться да пытаться выздороветь, а не в желе превращаться при виде Ариевского. Вот только, как это сделать, когда он так смотрит, будто глазами раздевает? А тут ещё и сердце вскачь пустилось, галопом почти скачет, а не бьётся.
На кровать уложил. Рядом на край сел. Руку в свою взял и к губам поднес. Веки отяжелели. Спать захотелось. За последние несколько дней со сном совсем туго было, поэтому и в царство Морфея провалилась.
Сколько проспала? Не знаю. Глаза открыла и перед собой его увидела. Рядом сидел, всё на том же краю кровати. Встревоженно смотрел, будто я исчезнуть могла. Улыбнулся. В глазах блеск отразился, а на лице – подобие радости.
– Я сказал бы, с добрым утром, но уже давно не утро. Как ты себя чувствуешь? Я поесть принёс, так что бегом ужинать, – тон строгий, но без злобы.
– Не хочу, – отрицательно головой только успела кивнуть, как его руки взяли мое тело в плен.
– Соболева, я тебе сейчас дам "Не хочу"! Марш за стол. Худенькая совсем стала. Ветром скоро сдувать начнёт, гири с собой носить придётся, – ухмыльнулась его заботе.
Печется да выговаривает, как родитель просто. Интересно, он со своей дочерью тоже так общается? В сердце тоска защемила. Ну, зачем о дочери его вспомнила? Мазохистка, что ли?
Есть все же пришлось. Под строгим контролем Ариевского. Все подсовывал под руки. «Это попробуй, то попробуй», – совсем продохнуть не давал. Полный рот набила, жевать едва успевала, а он одобрительно головой кивал и все приговаривал «Еще чуть-чуть».
– За маму, за папу, – точно в родителя превратился. Ложку отобрал и кормить принялся. Уворачивалась, как могла. Тщетно.
– У меня нет папы, – воспротивилась в очередной раз. Наелась совсем, да только Тимур иначе считал.
– Тогда давай за меня, а, лисенок? Еще одну ложечку, пожалуйста, – поддалась на уговоры. Съела еще одну ложку.
– Умница, – только сказать успел, как дверь нараспашку открылась.
Сердце в пятки ушло. Недвусмысленная картина предстала Вольскому на обзор. Я сидела на коленях у Тимура, будто ребенок малый, и позволяла себя кормить. Волчий оскал на лице Вольского отразился печальной струной где-то внутри. Сильнее прижалась к Ариевскому. Внутренний голос только пикнуть успел и, кажется, под стол спрятался, предательски забившись в угол.
15
Вслед за Тимом вошли братец и мама. Мама прятала взгляд куда-то в пол, в то время, как я, откровенно смотрела ей прямо в глаза. Ну, разве так можно? Разве можно дочери своей свинью подсунуть? Зачем Тиму все рассказала, если знала, что я не одна в больнице? Для чего всю эту интригу затеяла? Мужчины же не из металла сделаны. Фейс друг другу начистят, а всё из-за кого?
Вольского немного качнуло, когда он с порога два резких шага сделал. К стене прижался, схватившись за бок. На лице гримаса боли застыла. Я в тот час на коленях Ариевского подскочила. В считанные секунды возле Тима оказалась. За руку его взяла, испугавшись очень. Железные тиски сковали пальцы. Вольский презрительный взгляд бросил куда-то за мою спину.
– Не нужно, Тим, – опередила его. Нежным голосом протянула, намереваясь гнев смягчить.
– Выйдете все. – Рявкнул Вольский, окидывая взглядом всех присутствующих, а затем к Ариевскому обратился, – ты остаешься.
Ванька и слова сказать не успел, как мама за руку схватила. Почти вытолкала его из палаты. Наедине остались. Ариевский продолжал сидеть на стуле, слегка выпятив вперед грудь. Возможно, в другой жизни меня бы позабавило, как мужики приосаниваются друг перед другом. Но я по-прежнему не верила эзотерике, а потому и боязно стало.
Возле Вольского всё время стояла. Волновалась, что он с поломанными ребрами в драку надумает полезть. Сам же говорил, что ребра сломает Ариевскому, если тот посмеет сунуться ко мне, а так получилось, что у самого ребра в тугом корсете, причём по его собственной глупости, не иначе.
– Тим, не надо, – руки на грудь положила, когда Вольский намерился приблизиться к нему, моему бывшему кошмару.
– Малыш, не вмешивайся. У нас с тобой будет отдельный разговор, – меня тактично отодвинули в сторону, будто небольшую тумбочку.
Я только моргнула, как Тим к Ариевскому подошёл и сел за один стол. Мужчин разделял какой-то метр, а, может быть, и того меньше. Напряженная обстановка царила в комнате. Я слышала тяжелое дыхание каждого из них.
Воспоминания в подкорку ворвались. Лет десять назад я проходила подобное, когда два одноклассника пытались одновременно ухаживать за одной белобрысой девочкой. Подрались тогда сильно, даже к директору школы вызывали, причем всю троицу. Так стыдно мне никогда не было. Удивительно, время идёт, но ничего не меняется. Мужики по-прежнему не могут поделить своих игрушек. Только игрушкой быть совсем не хотелось. Не о таком я мечтала, когда книги о большой любви взапой читала, будучи юной девицей.
– Слушай, инструктор. Я много говорить не буду. Просто предупрежу. Один, мать его, раз! Отвали от Леси. Исчезни с нашего горизонта, иначе, – я дрогнула от высоких нот в голосе. Всем телом в стену вжалась, боясь пошевелиться.
– Что? Что "иначе"? – оскалился Ариевский. Его голос был привычным, вот только звучал как-то странно, что ли. Будто кусок здоровенного металла лязгал о бетонный пол.
– Ты, вроже, мужик не глупый, но похоже, решил в героя-любовника поиграть. Так вот. Не с той играешь, инструктор. Я любому почки отобью за неё. Понимаешь, о чём говорю?
Вольский угрожающе приблизился к Тимуру, да только последний и бровью не повёл. Казалось, что пылкая речь Тима его вообще никаким боком не задела. От того он и ухмылялся криво, на одну сторону.
– Тебе бы повзрослеть не мешало, молодой человек. Времена царской империи и крепостного права давно остались в прошлом, или твои мажорские принципы не считаются с мнением других людей? Ты у Леси спрашивал, хочет ли она, чтобы я исчез? – Одновременно мужчины обернулись в мою сторону, а я точно с линолеумом сравнялась. По стеночке, сантиметр за сантиметром, сползать стала.
Две пары глаз уставились на меня. Холодный пот покрыл всю спину. Добегалась, девка!
– Лесь, выйди! – первым заговорил Вольский. Взглядом пронзительным окинул, будто гвоздем к той самой стене прибил.
Ощутила себя героиней из стихотворения Марины Цветаевой:
"Пригвождена к позорному столбу
Славянской совести старинной,
С змеею в сердце и с клеймом на лбу,
Я утверждаю, что – невинна".
Очнулась, когда Вольский повторил свою просьбу, которую Ариевский не стал оспаривать. Хоть в чём-то они достигли единогласия, не считая того, чья же всё-таки игрушка Соболева Алеся.
На подкашивающихся ногах вышла из палаты. К двери прижалась. Подслушивать нехорошо, но как по-другому узнать, что они там не убивают друг друга?
– Лесь, доченька, – протянула мама, касаясь моего плеча. В ответ я только шикнуть успела, как за дверью послышался громкий стук, будто кулак в дерево припечатали, а, может, и не только кулак.
Задергалась. В палату ворваться захотелось да прогнать их двоих к лесной бабушке. Чего придумали мужики: мою персону делить пытаются, а я, разве, скатерть-самобранка, которую можно с собой таскать и по случаю друга угостить?
Мама на арену вышла. Телом своим дорогу преградила. "Не пущу", – говорит. Я даже за дверную ручку схватиться не успела. Соболева старшая оборону принялась держать.
– Мам, пусти. Они же подерутся сейчас, – оскалилась, будто волчица молодая, только маму совсем не проняло. Не дрогнула ни единая мышца на лице.
– Алеся, не лезь к ним. Сдурела совсем? – голос высокие ноты набрал. Разозлилась на меня очень, хотя злиться должна была я. Это по её милости два Тимура лоб в лоб столкнулись.
– Я не сдурела, а вот вы все, похоже, точно дурь себе в голову вбили, – взглядом окинула брата и маму. Головой укоризненно покачала. Думала, к совести призвать, но, видимо, не знакомо это чувство моим родственникам. – Почему стоите под дверью и не вмешиваетесь?
Ванька подошел. За плечи приобнял, отвлекая внимание. Через мужское плечо на маму посмотрела. Язык, будто ядом пропитался. Высказаться захотелось и упреков насыпать по самое "Не хочу".
– Алеська, не переживай. Тебе ни к чему сейчас волнения. Мужики они взрослые. Сами разберутся. Я, конечно же, как брат всегда на твоей стороне буду, но только неправильно всё это, понимаешь? – шаг в сторону сделала.
От Ваньки отошла. Недоверчиво посмотрела на высокого шатена:
– Я понимаю, как раз. Вот только, что мне с этим делать, а, Вань? Не люблю я друга твоего и не хочу ему голову морочить. Но только он иначе считает. Проходу мне не даёт, границы стереть пытается. Вот, что с этим делать?
Братец заметно поежился, не ожидая такого ответа. Наверняка считал, что у нас с Вольским взаимные чувства, а инструктор, типа, третьего лишнего. Но в реальности совсем по-другому было. Лишней была только я, похоже. Тим любил меня, а Тимур – себя в моей любви. Идиллия прям.
Диалог не продолжился. За дверью громкий стук раздался, будто кто-то на пол упал. Испугалась сильно. К двери подбежала и за ручку дернула. Мама в сторону отскочила, словно теннисный мячик от ракетки отбился.
***
− Отпусти его, − на спину мужскую набросилась. За плечи схватила, впиваясь ногтями в кожу.
− Не лезь, − крикнул Ванька за моей спиной, и в тот час сгреб мое тело в охапку. Царапаться начала. Пыталась ногой стукнуть, куда придется. Не получилось. В сторону оттолкнул, а там уже к маме в руки перешла, будто на лавку запасных посадили после получения красной карточки.
Оставалось только наблюдать и ждать. Ждать, когда братец Ариевского стащит с Вольского. Минуты часами показались. Ванька только сумел подойти к мужикам, которые на полу валялись, как сразу локтем по коленной чашечке прилетело. Выругался вслух, а затем, словно с цепи сорвался. Разозлили Ваньку, что не к добру было, однозначно. Он же в армии по контракту служил, много чего повидал. Схватил Ариевского да с Вольского стащил. Тимур попробовал сопротивление оказать, но тщетно. Ванька оборонительную позицию занял, за друга вступившись.
Я из рук маминых вырвалась. Сломя голову к Ариевскому бросилась:
– У него же рёбра сломаны. Ты убить его решил? – всё кричала и кричала, пытаясь кулаками размахивать перед лицом. Но Тимур, будто не слышал ничего. За запястья меня схватил, а сам продолжал искры бросать в сторону Вольского.
– Уходи, Тимур! – крикнула я, испугавшись высоких нот в собственном голосе.
Ариевского, словно ведром холодной воды окатили. Взгляд на моё лицо обратил. Всю злость прочитала. Дыхание, будто ядом обожгло. Всё успокоиться не мог.
– Да пошли вы все, – выругался Тимур, освобождая мои руки. К выходу направился, а затем ненадолго остановился, – Леся, мой тебе совет: беги от него, подальше и побыстрее.
Дверь хлопнула, едва с петель не соскочив. В комнате тишина пугающая образовалась, лишь ритмичные звуки сердец разбавляли молчание. Три пары глаз уставились на меня. Мама с Ванькой смотрели с каким-то осуждением во взгляде, а Тим, кажется, с неким облегчением.
Ко мне первой вернулся дар речи. Руки в боки расставила, напыжилась вся.
– Что вы все уставились на меня, как на икону? Осуждаете, да? На здоровье. Это моя жизнь, понятно вам всем? Мама, от тебя я вообще не ожидала подобного. Ты за дочь горой должна стоять, а по факту – Тимура в больницу притащила. Для чего спрашивается? А ты, Вольский, точно дурак, как и говорил! Просто мастер по косякам. Зачем в драку полез, когда на ногах едва стоишь?
Троица молчаливо потупила взор в пол. Мама даже говорить не пыталась, не то, чтобы оправдываться. Ванька вообще партизаном оказался. Плечами виновато пожал, а затем маму за руку взял, намереваясь поскорее покинуть палату. Мы с Вольским наедине остались. Говорить с ним не было желания. Разозлилась очень на его выходку, а это уже дважды за два дня.
Тим, будто почувствовав мое раздражение, побоялся подойти. Молча поднял с пола стул, уселся на него, а затем достал из кармана брюк носовой платок, принялся вытирать с разбитого лица кровь. Наблюдать за столь печальной картиной было выше сил. Я, как и говорил Ариевский, долбаная мать Тереза, ринулась к Вольскому. Отобрала носовой платок, смочила его водой и лишь тогда стала промокать разбитые губы, нос. Тим время от времени кривился, но звука не произносил. Я же, в свою очередь, старалась, как можно меньше прикасаться к коже, чтобы не причинять боль.
– Лесь, давай поговорим, – осмелился произнести Тим, убирая с лица мою руку. Я вскинула брови вверх в удивлении. О чём говорить? Всё и так ясно, как дважды два.
– Ты подумала о моем предложении? Если тебе нужно больше времени, то я готов ждать, сколько ты скажешь. Будь моей, – его руки потянулась к моей талии.
Не спрашивая разрешения, Вольский обхватил крепким кольцом, усаживая меня на колени. Я попыталась встать, но безрезультатно. Тим превосходил меня по физической силе в своём любом состоянии.
– Подумала, – сделала несколько глубоких вдохов для большей храбрости и продолжила, – ничего не получится. Я не хочу. Ты хороший парень, но не получается, Тимур. Совсем у нас с тобой не получается, понимаешь?
– Хороший парень – это не профессия, Лесь. Это из-за него ты не хочешь быть со мной?
Встрепенулась. Вскочила с колен и отошла в сторону. Руками себя за плечи обняла, будто защищаясь от всего мира. В сердце печальная струна отозвалась. Смотреть на него и понимать, что сейчас я собственными словами разбиваю сердце – трусливо очень. Я, будто палач на смертном одре.
– Нет, Тим. Проблема не в том, что я люблю другого, проблема в том, что тебя никогда не смогу полюбить.
