Текст книги "Штурманок прокладывает курс (илл. Ф. Махонина)"

Автор книги: Юлий Анненков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

Глава тринадцатая
ДВЕ ГЕРМАНИИ

1

Немецкое радио не сообщило о том, что 6 ноября советские войска освободили Киев. Но в доме на Вальштрассе это стало известно немедленно. Я пытался представить себе, как пехота и танки форсируют Днепр. Танки подымаются на крутой берег, бойцы в мокрых шинелях видят высоко над обрывом золотые купола Лавры. И вот наши уже идут по разрушенному Крещатику, по бульвару Шевченко, по Владимирской, и бронзовый Кобзарь приветствует их среди облетевшей листвы университетского сквера.

Но, несмотря на радостное известие, я был в отчаянии. На службе, дома, на улице я думал только о Тегеране.

Прошло две недели после встречи с Эрихом Бауэром. В прошлое воскресенье я находился в море. Может быть, Эрих приходил в парк к зеркалам смеха? Придет ли он еще раз?

Наконец настало воскресенье. Народу в парке было немного. Зеркала смеха занимали небольшую аллейку за тиром. Хлопали духовые ружья. Им мало стрельбы на фронте – надо еще здесь!

Двое мальчишек смотрели на свои растянутые в ширину отражения. Этим ребятам действительно не мешало бы потолстеть. Важная фрау с девочкой взглянула в зеркало, изумилась, оттащила девчонку за рукав. Чтобы не выделяться, я добросовестно скорчил рожу перед выпуклым зеркалом. Проходившая мимо женщина с кошелкой гневно посмотрела на меня:

– У всех горе, а этот бездельник развлекается! На фронт бы его!

Эриха я увидел у соседнего аттракциона. Он стоял, облокотившись на загородку, у качелей «Пикирующий бомбардировщик». Мальчик и девочка взлетали высоко в воздух. Потом самолетик с черно-белыми крестами на плоскостях стремительно шел вниз. В это время надо было выбросить мешочек с песком и попасть в мишень на земле. Там было несколько кружков с надписями: «Москау», «Ленинград», «Лондон», «Бирмингам».

Я стал рядом с Эрихом и тихо сказал:

– Ничего себе, игрушку придумали!

Он будто не слышал. Медленно повернул голову:

– А, Карл! Все-таки пришел посмотреться в кривые зеркала?

– Где мы можем говорить?

– Здесь, конечно. Пришли за рекомендацией на «Заксенверк»?

– Мне не нужна рекомендация.

– Так и думал, – сказал он.

– Слушайте, Эрих, и запоминайте. Пансимо – провокатор.

Я медленно перечислял фамилии уже арестованных и тех, кого назвал Пансимо. Эрих следил за полетом качелей.

– Вы запомнили, Эрих? После завода пишущих машин возьмутся за ваш. Обвинение – сбор военно-промышленной информации.

Он и бровью не повел, всё наблюдал, как летают его ребята. Качели остановились.

– Генрих, Эльза! Хватит на сегодня!

Мальчик и девочка выбежали из-за загородки к отцу.

– Вы остаетесь? – спросил он. – Нам пора.

– Может быть, выпьем по кружечке пива? – предложил я, уже теряя всякую надежду установить с ним контакт. – Здесь, рядом, пивной павильон…

– С детьми? Что вы, Карл!.. И вообще мне тут надоело. Послезавтра пойду в кино на Фридрихштрассе. Шикарная картина – «Любовь пирата». Купил два билета на пятичасовой, в двадцать пятый ряд, а жена не может. Досада! Ну, доброго вечера!

И он ушел по аллейке неторопливо, вразвалочку. Дети бежали впереди. Теперь я уже не сомневался: мне назначена явка.

2

После нашего выхода в море косой Франц проникся ко мне почтением. В самых высокопарных выражениях он доложил шефу о моих решительных действиях, а Динглингеру похвалил его самого:

– Ты голова, Готфрид! Я всегда это говорил. Ты нашел именно такого моряка, какого хотел шеф.

Готфрид снисходительно принял очередной комплимент.

– Да, шеф тобой доволен, Макс. Он сказал: если следующее задание выполнишь не хуже, можешь рассчитывать на повышение и награду. Кстати, сегодня познакомлю тебя с двумя твоими подопечными. Там еще будет женщина, но ее я не знаю.

Подопечные – власовцы, Пелевин и Ковров, – уже два месяца жили при штаб-квартире шефа. Их подготовка была закончена, теперь они проводили дни за картами, проигрывая будущие гонорары. Хмурый, коротконогий Ковров прятал глаза, говорил вполголоса. Осенью сорок первого года он перебежал к немцам и дослужился до чина подпоручика в РОА. Видно было, что он боится предстоящей поездки. Пелевин – уголовник, приговоренный советским судом к десяти годам тюрьмы за грабеж и убийство, – бравировал. Ему, мол, все равно, лишь бы хорошо платили. Развинченный, как на шарнирах, он хмурил узенький лобик, чуть заметно шевеля ушами.

– Интересно, какая у меня будет жена? – спросил Пелевин. – Хорошо бы, не очень старая.

Я прикрикнул на него:

– Стать смирно! – Коверкая русский язык, объяснил: – Если захочешь приставать к ней, она будет выпускать тебе кишки. Это есть немецкий фрау, твой начальник.

О будущей «жене» Пелевина – Ирме я знал только то, что она из прибалтийских немцев, свободно говорит по-русски, служила надзирательницей в женских бараках Заксенхаузена, а сейчас выполняет где-то личное задание шефа.

Не хватало четвертого диверсанта. Из моего списка моряков отобрали два десятка фамилий. Косой объездил несколько лагерей, вернулся усталый и злой.

– Ни черта нет, половина уже подохла. Другие не годятся. Тот не протянет и недели, этот подозревается в подпольной работе.

Я просмотрел список:

– А эти четверо? Не отмечено ничего.

– Двое – в штрафлаге. Оттуда нельзя. Двоих забрал абвер.

– Так, может быть, возьмем у них? Не знаешь, куда их забрали?

– Ше-лоу-гуроф. – Он с трудом прочел эту фамилию. – Керченская абвергруппа. А второй – в Эстонии.

На следующий день Косой улетел в Констанцу договариваться с местным начальством о подготовке операции. Теперь диверсанты были подчинены непосредственно мне. Снова я поехал к Ригеру.

– Плохо выглядите, Вегнер, – сказал шеф, – устали? Надо быть в форме, чтобы на юге получилось не хуже, чем на севере.

– Благодарю вас, герр капитан цур зее, я действительно немного устал.

– Завтра Ирма позвонит вам на Вальштрассе, – продолжал фон Ригер. – Только не вызывайте ее туда. Поезжайте к ней в гостиницу. И вообще до самого вылета те двое русских не должны ее видеть. Так спокойнее. Успеют познакомиться в Констанце.

– Я спросил, как быть с моряком, нельзя ли взять человека из кадров абвера?

Он нахмурился, долго пыхтел, перекладывая бумаги.

– Нежелательно делать это на высоком уровне. Лучше использовать личные контакты.

– Простите, не понимаю.

Он тяжело поднялся, пошевелил кочергой дрова в камине.

– Завидую вам, Вегнер. Скоро будете в теплых краях. А насчет моряка?.. Я просил начальника СД в Констанце, Ральфа, подобрать подходящего человека. Мы еще вернемся к этой теме.

Мне не удалось завести разговор о тех моряках, которых забрал абвер. Надежда на встречу с Шелагуровым исчезала. Но даже не это сейчас главное. Больше всего на свете мне нужна связь. Любой ценой! Только бы не опоздать на встречу с Эрихом!

Как назло, Ригер долго продержал меня. Он отлично знал Черное море и теперь подробно рассказывал мне о соотношении сил на этом театре.

Шеф говорил о советских кораблях, базирующихся в устье реки Хоби, севернее Поти, а я думал о немце, который ходит по тротуару у кино, чтобы продать мне свой лишний билет.

Когда я добрался до Дрездена, не оставалось времени, чтобы заехать домой переодеться. Часы на башне ратуши пробили пять. Сеанс уже начался. Кассир-инвалид левой рукой отсчитал сдачу. Билетерша с фонариком ввела меня в темный зал.

– Спасибо, фройляйн! Тут, кажется, свободно. – И я уселся у самой стенки, на свободное место в двадцать пятом ряду.

Эрих не мог скрыть удивления, увидев меня в форме:

– Как это понять?

– Моя служба.

На экране сшибались бригантины, гремели аркебузы, пират ревел свою любовную песню, а в заднем ряду, под балконом, прижавшись друг к другу, мы обменивались едва слышными, как дыхание, репликами.

– Вы успели? – спросил я.

– На «Эрике» не успели. Уже уехали…

– А ваши?

– Спасибо, успели.

– И как?

– Это наше дело. Что еще?

– Мне нужна связь.

– С кем?

– С русскими.

Он даже присвистнул слегка:

– Ас Луной не хотите?

Я терял последнюю надежду. Действительно, откуда может у него быть связь с нашими? То, что помог антифашистам, – хорошо, но главное: как быть с Тегераном? Конечно, кроме меня, действуют другие разведчики. Может быть, они уже сообщили о Тегеране. Нет! Если бы каждый красноармеец ожидал, пока выстрелит сосед, мы давно проиграли бы войну. Я не могу ждать.

– Пожалуйста, Эрих, спросите ваших. Речь идет об очень важном. Покушение на глав правительств антигитлеровской коалиции.

– Не морочьте голову. Это похоже на провокацию.

– Хорошо. Тогда больше не увидимся.

– Как вас зовут по-настоящему?

– Здесь – корветен-капитан Вегнер.

– А там?

– Штурманок.

– Штурман-ок? Странное имя. Это ваша профессия?

– Имя, говорят тебе! Доложи твоим руководителям: нужна радиосвязь на ту сторону. Немедленно!

Он долго молчал, потом выбрал момент, когда снова загрохотал барабан, завыли трубы:

– Откуда вы знаете Анни?

– Вместе учились в школе. Жили в одном доме…

– Где?

– Там!

– Где она сейчас?

– Не знаю.

Почти до конца фильма мы молчали. Я не очень-то следил за сюжетом, но чувствовалось приближение финала. Эрих спросил:

– Запомнили кассира?

– Однорукого?

– Да. Завтра с двух до четырех. Вместе со сдачей получите записку. Теперь уходите.

Я так и не узнал, добился ли пират любви своенравной красавицы. Дождь выбивал фонтанчики из черного асфальта. Тусклые фонари на чугунных столбах светились кое-где по углам. Середина улицы лежала во мраке. В этот вечер в темноте чужого города я увидел проблески далекого маяка, то загорающиеся, то исчезающие в штормовом море прямо по курсу моего корабля.

3

Меня позвали к телефону.

– Делаешь успехи, – заметил коллега по отделу. – Бабенки уже названивают на работу.

– Вегнер слушает.

– Это Ирма. Вы не считаете, что нам нужно повидаться?

Голос вкрадчивый, с дребезжащими нотками, но молодой. Она остановилась в отеле «Кёнигштайн» на Прагерштрассе, слишком шикарном для рядового агента. Я отправился туда немедленно. Когда вошел в номер, с ковра у зеркала поднялась оскаленная желтоглазая морда. Овчарка беззвучно показала пасть, вздыбила шерсть на загривке.

…Бесконечный путь под проливным дождем. Слева – каски. Справа – каски. Псы – на сворках. «Dally! Dally!» – «Где они набрали таких псов? Таких псов с волчьими мордами?..»

– Девочка, на место! – прозвучал из-за портьеры знакомый голос с вкрадчиво-угрожающей интонацией.

Овчарка ушла за портьеру, но мне все еще слышались окрики конвойных, шарканье шагов по темной дороге и рычание псов.

В красно-черном платье, с руками, голыми до подмышек, мелко ступая большими ногами, из-за портьеры появилась Ирма. Твердый костяной носик торчал под охраной глубоко вдавленных глаз, светло-желтых, почти как у ее овчарки.

Ирма сразу приступила к делу. Она доложила, что знает задачу не хуже утренней молитвы. Теперь ее интересуют спутники.

– Вы познакомитесь с ними в самолете. Подходящий материал. Только держите их на коротком поводке.

– Что-что, а это я умею, – улыбнулась она, и я увидел широкие редкие зубы.

Нисколько не стесняясь, она рассказывала о своей работе в Заксенхаузене. Это не было похоже на хвастовство. Она просто испытывала гордость за свою профессию и, как о самых обычных вещах, говорила о газенвагенах, пытках и истязаниях.

Да, мое лагерное начальство могло бы показаться мягкосердечным по сравнению с этим существом, которое, наливая кофе, говорило о своей работе в оккупированной Эстонии:

– Нам нужно было восстановить население против русских. Вы понимаете: лишить их агентуру всякой поддержки. Я организовала молочную кухню для младенцев. В молоко добавляли состав, от которого дети покрывались язвами и гнили заживо. И многие верили, что это большевистская диверсия…

Слушать дальше было невыносимо.

– Спасибо, я не пью много кофе. Меня интересует ваша практика как разведчицы.

И тут в жестяных глазах я впервые увидел чувство – страх. Она уже была однажды на Черноморском побережье, служила в Новороссийском флотторге, фотографировала советские корабли и подбрасывала сыпнотифозных вшей в корзинки покупательниц.

– Это было почти безопасно, – рассказывала она, поправляя белесые локончики. – Наших зверушек обрабатывали порошком, они засыпали и начинали двигаться уже дома у русских.

Я вышел из отеля «Кёнигштайн», как из газенвагена.

4

Отдавая сдачу за билет в кино, однорукий кассир ловко сунул мне в рукав конверт. Там оказался глянцевитый, с каемочкой пригласительный билет на благотворительный базар «Зимняя помощь». Кроме билета, была записка: «Дорогой корветен-капитан, каждый честный немец должен участвовать в сборе средств на теплую одежду для солдат фюрера. Приходите непременно. Вы поможете рейху и приятно проведете время».

К подъезду величественного здания дворянского собрания «Ландхаус» подкатывали «хорхи» и «мерседесы». Я поднялся по отлогой мраморной лестнице. Лакей в позументах распахнул двери в зал. Оперная люстра отражалась в зеркалах. Здесь танцевали. А у стен, между колоннами, нарядные дамы в солдатских шапчонках торговали сувенирами, эрзац-шоколадом и цветами. Бледная девица с профилем Людовика XVI продала мне за немыслимую цену какую-то статуэтку, потом дополнительно всучила букетик эдельвейсов и навязалась на танго.

Танцуя, я заметил плотного джентльмена лет сорока в вечернем костюме с ленточкой незнакомого ордена. Этот человек не нравился мне. Он все время держался поблизости. Если я не видел голубоватых от бритья, полных щек и напомаженных усиков, то в двух шагах был его коротко остриженный, мощный затылок.

Когда я, наконец, выпустил влажную ладонь партнерши и отвел ее к сувенирному киоску, плотный джентльмен подошел ко мне, поклонился, не сгибая корпуса, как это делают офицеры:

– Если не ошибаюсь, корветен-капитан Вегнер? – Костюм с ленточкой надвинулся почти вплотную.

Какого черта Эрих послал меня на благотворительное фашистское сборище? В надушенном, теплом воздухе явственно ощущался запах провала. Под элегантным костюмом парижского покроя мне виделся гестаповский мундир. Однако какая необходимость взять меня именно здесь? Отход уже невозможен. Надо идти на разговор:

– Так точно, Макс Вегнер. С кем имею честь?

– Роберт Немлер, сотрудник швейцарского консульства в Лейпциге. Мы, помнится, встречались.

– Может быть, в Африке?

– Скорее, в Москве.

Мы медленно двигались по залу, как по льду, над собственными отражениями в паркете. В соседней гостиной уже ждет патруль в штатском.

– Вы шутите, герр Немлер. Я в жизни не бывал в Москве.

– От Арбатской площади, – продолжал он, – идет улица к Кремлю. Справа – дом с колоннами… Как она называется, позабыл…

«Хватит, – подумал я, – пора переходить в контратаку».

– Не знаю никаких московских улиц, зато знаю Принц Альбрехтштрассе в Берлине. Вы не считаете, что мне следовало бы сообщить туда об этом странном разговоре?

Он улыбнулся:

– Что ж, у меня там друзья.

Наконец-то сказал правду!

Путь через зал кончился. За стеклянной дверью оказалась буфетная. Здесь было пусто. Старичок, увешанный орденами, дремал в углу.

– Давайте выпьем за общих знакомых! – сказал Немлер.

– У нас нет общих знакомых, герр Немлер.

– Есть, Эрих Бауэр.

– Не знаю никакого Бауэра. Это что, допрос?

Он со вкусом прихлебывал из бокала, а я решал труднейшую в жизни задачу: друг или враг? Вспышки мыслей мелькали, как в бою, не успевая приобрести словесную форму.

Эрих – предатель. Зачем было вызывать меня сюда?

Эрих – жертва провокации. Гестаповец странно ведет себя.

Он – не гестаповец. Как в этом убедиться?

– Понимаю, – сказал он, – вам нужны доказательства. Но, согласитесь, и я иду на риск. Ваше сообщение о предполагаемых арестах может оказаться ловким трюком. Итак!.. – Он поставил на стол пустой бокал и вдруг, понизив голос, спросил на чистейшем русском языке: – Вы будете выходить на связь или нет?

Но и это ничего не доказывало. Только неожиданный поворот мог внести ясность, Я расстегнул кобуру, тихо приказал:

– Встать! Идите в вестибюль. Вы арестованы.

Немлер даже не шелохнулся. Только чуть прищурил глаза.

– Погодите, – сказал он, снова переходя на немецкий язык. – Что это даст? Если я агент гестапо, вы только облегчите мою задачу, доставив меня туда. Если же нет, вы теряете единственную возможность передать ваше срочное сообщение…

Он медленно поднялся, предложил мне сигарету.

– Впрочем, даю вам еще такой вариант… Вы пейте, не оставляйте полный бокал. Мы виделись с вами… Где? Вы упоминали Африку. Пусть будет Тунис. Встретились здесь. Случайно. Решили возобновить знакомство. Моя невеста, Марта Шведе, хочет пригласить вас на обед. Позвоните ей завтра: Лейпциг, Вест – 94-02. Эриха не ищите. В крайнем случае – кассир в кино.

Он поклонился и вышел. Из зала доносился вальс. Я выпил вино, немного посмотрел на танцующих и отправился домой.

Готфрид завязывал галстук у зеркала, напевая арию из оперетты «Летучая мышь».

– Ты, кажется, в заоблачном настроении?

– Ты проницателен! – сказал он, надевая пиджак в серебряную искорку. – Через неделю улетаю за рыцарским крестом с дубовыми листьями.

– На меньшее ты не согласен. А ковры?

– Ковры – само собой. Кстати, летим в одном самолете.

– Куда?

– Ты – по своим делам, я – по моим. Представлю тебя в Констанце, и дальше – в неизвестность! Как я выгляжу?

– Великолепно!

– Я так и думал. Дома ночевать не буду.

– Желаю успеха!

Уже из передней он крикнул:

– Завтра в восемнадцать часов тебя ждет шеф.

Завтра вечером я должен звонить в Лейпциг невесте Немлера. Если он провокатор, это уже ничего не изменит. Добро! После посещения Ригера позвоню из какого-нибудь кафе.

5

Капитан цур зее встретил меня вопросом:

– Вы еще не разучились управлять шлюпкой, Вегнер?

– Полагаю, что нет.

– Высаживаться придется не на причал, а на неприспособленный берег, возможно при солидном накате.

– Понимаю. Какого типа шлюпка?

– О, совершенно нового! Смотрите! – Ригер оживился, вытащил из ящика чертеж. – Двигатель бесшумный, аккумуляторный. Превосходная остойчивость. И в то же время сидит неглубоко. Эта шлюпка будет укреплена на носовой надстройке подводной лодки типа «U-1». Она всплывет в пятнадцати кабельтовых от берега. Дальше вы пойдете своим ходом.

– Могу ли я ознакомиться с судном?

– В Констанце. Там проведете тренировку группы.

Я не задавал лишних вопросов. Ригер принял это за некоторую растерянность.

– Вы предполагали спуститься по парадному трапу прямо на пирс под звуки оркестра?

– Никак нет, герр капитан цур зее, у меня изрядная практика в управлении шлюпкой.

– Это послужило одной из причин, чтобы доверить вам руководство операцией. Лишние люди не нужны. Вы, механик-электрик, который уже находится в Констанце, фрау Ирма и двое русских.

– Речь шла еще об одном русском – моряке?

– А вот это, герр Вегнер, вторая причина, по которой выбор пал именно на вас. Вначале мы собирались использовать вас на более знакомом вам Средиземном море, но вы владеете русским языком, и, кроме того, на Черном море подвизается ваш приятель Лемп. Ялтинская абвергруппа.

Неужели снова ловушка? Как можно спокойнее я спросил:

– Его же, кажется, хотели перевести в Нормандию?

– Этого хотел сам Лемп. Он мотивировал свое желание знакомством с морскими разведоперациями. Вот его и послали на море, только не на то… Вы помните наш разговор? – спросил шеф, наливая себе стакан минеральной воды.

Я следил за пузырьками, поднимавшимися со дна стакана, и думал о том, что даже случайные ситуации могут быть обращены на пользу дела, если использовать события целенаправленно, а не отдаваться их течению. Именно потому, что я попал в сельскохозяйственный комиссариат, произошло знакомство с Семенцом, в доме которого я встретил Лемпа и получил ключ к его секретам. Теперь, может быть, благодаря знакомству с Лемпом я попадаю в Констанцу, откуда начался мой курс по фашистским тылам…

Отдышавшись и отпив несколько глотков, фон Ригер продолжал:

– Контакты с абвером допустимы только при личном знакомстве. Вы должны получить через Лемпа такого моряка из их кадров, какой нам нужен. Ну, а в дальнейшем я рассчитываю на вашу информацию о действиях абвера, особенно об их промахах.

Только теперь шеф посвятил меня в план операции. Я высаживаю группу на берег, встречаю в условленном месте агента по кличке Жорж, передаю ему группу, получаю от него информацию и только после этого возвращаюсь на корабль.

– Точку высадки вы узнаете в Констанце от подполковника Ральфа. Примерно через неделю будете там.

Порядок вылета был установлен такой: я лично перевожу на Вальштрассе обоих диверсантов за несколько часов до вылета, затем заезжаю за фрау Ирмой и от нее – прямо на аэродром.

Шеф поднялся. Я решил, что беседа закончена.

– Мне можно идти, repp капитан цур зее?

– Еще одна деталь, – сказал он. – Главная роль в деятельности группы отводится фрау Ирме. Это очень ценный и особо засекреченный агент. Даже здесь, кроме меня, ее знает только мой помощник. К сожалению, его пришлось послать в Киль. Таким образом, дело с Ирмой имеете только вы. Берегите ее, не затрудняйте тренировками и не привлекайте для общения с ней третьих лиц.

– А герр Динглингер и Косой… простите, Франц?

– У Динглингера хватит своих дел, а Франц встретит вас в Констанце. До приказа о вылете можете отдыхать. Развлекайтесь, отоспитесь хорошенько, только не пейте много.

– Как можно, герр капитан цур зее? Я вообще без надобности не злоупотребляю алкоголем.

Он погрозил мне толстым пальцем:

– Хитрец! В день знакомства вы глотали коньяк, как лимонад.

– Мне не хотелось показаться слишком осторожным. Я понимал, что идет речь о моей карьере.

– Вы мне определенно нравитесь, Вегнер. Жаль отпускать вас.

– А разве я не вернусь сюда?

– Возможно, останетесь там на самостоятельной работе. Если чисто выполните задание. Нам нужен там смелый и думающий человек. Это не всегда совпадает.

Прямо от шефа я поехал в маленькое кафе «Шоколадница». Копия картины Лиотара красовалась над стойкой. Я попросил официантку, одетую как девушка на картине, принести кофе с коньяком и заказать телефонный разговор с Лейпцигом.

Не успел я допить суррогатный кофе, как официантка снова подошла к столику:

– Уже соединили с Лейпцигом, герр офицер.

…Тесная телефонная будочка за буфетом. Окурки в пепельнице. За стеклом – полупустое кафе. Темное окно» Дождь, который не прекращается уже несколько дней. Шелест и гул расстояния в трубке. И вдруг сквозь этот гул голос:

– Слушаю вас.

– Могу ли я попросить фройляйн Марту Шведе?

– Я Марта Шведе. Кто это говорит?

Трубка дрогнула в моей руке. Что-то странно знакомое послышалось в этом голосе через сотню с лишним километров. Наверно, нервы у меня разыгрались.

– Вы – Марта Шведе? Из Лейпцига? – переспросил я.

– Ну конечно. Кто же еще? – Я услышал смех, такой знакомый, что зажмурился, как от внезапного света в темноте.

Она назвала себя Мартой, говорила из Лейпцига, но, даже если бы она говорила с Марса или назвалась иранской шахиней, я все равно узнал бы голос Анни.

6

На следующее утро я приехал в маленький городок Вурцен, между Дрезденом и Лейпцигом. Полтора часа местным поездом.

Дождь, наконец, перестал. Блестели черепичные крыши и оконные стекла домиков, очень похожих друг на друга, и все-таки каждый чем-нибудь отличался: у одного был цветной витражик, у другого – башенка, у третьего – выложенный плиткой подъезд.

Высокий забор. Калитка. Открыла старушка в капоре:

– Да, фройляйн Марта ждет вас. А герр Немлер будет позже.

Она еще что-то говорила, но я не слышал. То, что хранилось глубоко в подсознании, запертое печатью войны, внезапно вырвалось наружу. По телефону не сказано было ничего, кроме любезно-салонных фраз. Приглашение на обед. Благодарность. Адрес. А для меня эти слова звучали предвестием чуда. Всю ночь и утро и последний час и минуту я не сомневался в его свершении. Сейчас войдет чужая женщина, и кончится наваждение.

Отворилась дверь. Я не услышал – только почувствовал движение воздуха. Обернулся. У порога, слегка наклонив голову, стояла Анни. Ее губы смеялись, а глаза были серьезны и строги.

– Аль-оша, ты еще помнишь, что говорили флажки?

Я не ответил. Просто сделал то, что должен был сделать тысячу лет назад, когда разговаривали флажки. Я поцеловал ее в первый раз в жизни.

– Вчера, в «Ландхаузе», – сказала Анни, – я увидела тебя, как только ты вошел. Я смотрела на тебя. Ты не почувствовал?

– Нет. Тогда я еще не верил в чудеса. Ты была…

– …за колонной, и когда ты пошел в мою сторону…

– …ты скрылась. Ты не имела права на эту встречу.

– Сейчас – имею. Твой позывной: 3649, Штурманок.

У них есть связь! Теперь незачем было спрашивать, куда исчезла Анни, когда в Севастополе я перестал получать ее письма. Мы оба стали людьми одной и той же профессии.

– Я многое испытала, – рассказывала она, – но, когда увидела тебя в этой форме, и еще не знала, кто ты, мне стало страшно. Понимаешь? Сердцем я знала, что ты – наш, но разве я могла верить сердцу? Ты так настойчиво требовал от Эриха связи…

– Я раскрыл ему секреты гестапо.

– Знаю. Этого тоже было мало. Только сегодня ночью удалось связаться с Большой землей. Они дали твой позывной. В этот момент ты второй раз родился для меня.

– А если бы Москва ответила другое?

– Тогда… – Она протянула мне руки, приблизила глаза, почти зеленые под летящими бровями. – Аль-оша, я всегда ждала тебя… И буду ждать всю жизнь, сколько мне осталось. Но если бы Москва ответила другое, ты не вернулся бы из Вурцена.

Вдруг она вырвала свои руки, побежала в кухню, и я услышал:

– Frau Schwede! Oh, Gott! Den Wein, den ich gestern mitbrachte, habe ich ganz vergessen… Giessen sie in sofort aus![110]110
  Фрау Шведе! Боже мой! Совсем забыла! Это вино, которое я принесла вчера, вылейте его немедленно! (нем.).


[Закрыть]

Только сейчас я понял, что мы все время говорили по-русски. Почти полгода не позволял себе даже думать на родном языке. Он пришел, как воздух в распахнутый иллюминатор, вместе с Анни, с немецкой девушкой, которая вот сейчас дала мне самое главное в жизни и больше, чем жизнь, чем любовь, – связь с Родиной.

И тут мне стало страшно за нее. Я представил себе Анни на допросе у косого Франца, включающего электрический ток…

В первый момент мне показалось, что Анни нисколько не изменилась. Только прическу переменила. Когда она вернулась из кухни и села рядом со мной на диванчик, как когда-то в домике под пятью тополями, я увидел на ее лице все пережитое за эти годы. Те же черные блестящие волосы над ясным лбом и очень белые зубы. Даже белый свитер, похожий на тот, что она любила носить в ранней юности. Но лицо стало строже, черты четче, и какое-то новое, сосредоточенное выражение глаз.

Еще в школе меня удивляла взрослая скорбь во взгляде девчонки. Теперь в этом взгляде была решимость. Когда она говорила, что я мог бы и не вернуться из Вурцена, ее глаза стали такими, как у командира лидера «Ростов» на мостике, в первый вечер войны: «Если техника откажет в бою, не ждите трибунала. Расстреляю сам».

– Анни! Теперь я постоянно буду бояться за тебя.

– А я. Кто бы подумал, что ты станешь разведчиком?

– Это все твой немецкий язык. Если бы не он… Если бы не он, я не выбрался бы из той лесной избушки, где погиб мой крестный отец – Петро Стеновой.

Мне нужно было узнать все об Анни, каждый ее шаг по минным полям. Нужно было рассказать все о себе, как шла она рядом со мной на боевом курсе. Но прежде всего – главное!

Выслушав мое сообщение о Тегеране, Анни нахмурилась, некоторое время сидела молча, подперев лоб ладонью.

– Чего ты молчишь? Говори, Анни! Есть же у вас связь?

Оказалось, что связь с Центром бывает у них только раз в неделю. Значит, еще целую неделю там не узнают о Тегеране.

– Нет, нельзя, – сказала она. – Приедет Павел Иванович…

– Кто такой Павел Иванович?

– Немлер. Мой так называемый жених.

Даже Эрих Бауэр не знал, с кем связана Анни. Он знал только, что его маленькая подружка из клуба «Водяная лилия» за год до нападения на Советский Союз внезапно появилась в Германии в качестве внучки старухи Шведе из городка Вурцен.

Информация, собранная антифашистами на военных заводах, шла через Вурцен куда-то дальше, туда, где она была нужна. Эрих понятия не имел о существовании Немлера, но то, что он передавал кассиру-инвалиду в кино на Фридрихштрассе, попадало именно к Немлеру, преуспевающему дельцу и советнику консульства Швейцарии, нейтральной страны, где заправилы рейха помещали свои капиталы.

У Немлера действительно были приятели в имперском управлении безопасности. Через него они поддерживали связь со швейцарскими банками. Анни для всех была невестой Немлера. Это не только позволяло ему встречаться с ней, но и охраняло девушку от посягательств многочисленных ухажеров.

– Я работаю переводчицей в частной фирме «Феникс», – рассказала мне Анни. – Три раза в неделю бываю в Лейпциге, иногда в Дрездене и Мюнхене.

– С какого же ты языка переводишь? Не с русского, надеюсь?

– С французского. Я неплохо говорила еще в детстве, потом, ты знаешь, училась в институте в Москве, а русский – это только для себя, когда по ночам разговаривала с тобой.

И снова я увидел улыбку Анни, которую столько раз видел во сне и даже в солнечных бликах на потолке клуни Кощея.

Она хотела поехать в Испанию. Не пустили. «Вы там ничем не поможете», – сказал седой полковник в Москве. Тогда она спросила: «Где я могу помочь, чтобы убийцы моего отца не пришли сюда?» Ей обещали: «Подумаем» – и вскоре предложили параллельно с институтом учиться еще в одной школе.

– А потом, за год до войны, уехала сюда и начала работать в «Фениксе». Какое издевательское название у этой фирмы!

– Почему издевательское? – спросил я. – Кажется, так называлась мифологическая птица, которая возрождалась из пепла.

– Они делают деньги из пепла, – глухо сказала Анни, – из пепла сожженных в крематориях концлагерей, из женских волос, из детских чулочек в запекшейся крови.

Дважды Анни была на грани провала. Раз скрылась в котельной, чуть не задохнулась под полом. Второй раз спас Немлер, направив подозрения в другую сторону. Но за ту ночь, которую она провела в ожидании машины из гестапо, у нее появилась седая прядь.

– Вот видишь? – Она откинула волосы, и я увидел над левым ухом белую волнистую дорожку.

Я провел рукой по ее волосам:

– Как след торпеды в темном море…

– Эта торпеда прошла мимо, но где-то уже нацеливаются другие. Теперь не страшно. Страшно было, что умру, а ты не узнаешь, как я тебя люблю.

– Почему же ты не написала мне тогда из Москвы?

– Я не хотела, чтобы моя любовь связывала тебя. И потом, перед отъездом я должна была исчезнуть – для всех.

– Лучше бы я не знал тебя совсем, Анни, не слышал твоего голоса, не видел света твоих глаз.

– Ты глупый, – сказала она. – Разве это не счастье – сидеть вот так рядом? А расставаться приходится всем, так или иначе. Другие живут вместе всю жизнь, а на самом деле они уже расстались давным-давно. – Она помолчала с минуту. – Рассказывай. Я хочу знать все о тебе.