Текст книги "Горение. Книга 3"

Автор книги: Юлиан Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 26 страниц)

– У нас пьют оттого, что занятия людям нет, – заметил Дзержинский.

– Нет возможности для дела, вот и прикладываются к шкалику…

– Слово дело таит в себе огромный смысл, – согласился Горький. – Купчишка мой рассказывал о своем свате… Он у него председателем «Союза русских людей» в Дремове состоит, правоверный черносотенец, знак на груди носит, а в сердце – страх… «В шестом году с ним это случилось, когда пошли экспроприации, а по-нашему – грабеж; надулся он тогда шаром, выкатил безумно глаза, так с той самой поры и – орет! Один на один, в тихую минуту спросишь его, чего, мол, кричишь? А он: „Боюсь!“ Даже плачет иногда, потому как, говорит, пришел России конец, крышка; одолеют нас… Для промышленных людей, – добавляет купчишка, – опасность существует, это верно, народ у нас – не подготовленный, вдруг сразу на него новшеств пришло – ну и замялись люди… Раньше все очень просто было: приедет веселый жидочек из Гамбургу к моему куму, и тот спокоен, а ко мне являлся агент марсельской фирмы Осип Моисеевич Шехтель, жулик чище нас, грешных, то есть не жулик, а такой ловкий и удобный человек, честный в деле, это я его так, ласково, жуликом… А теперь мне самому приходится ездить – вот из Дремова-то в Геную и попал… Кум мой такое мнение имеет, что торговое дело – всеобщее и превыше любой политики, так что начальство в торговле – только во вред, ни при чем оно, в торговле рубль – начальство… Сын ездит со мною, с языком помогает, бранит, что рано мы, старики, вправо повернули… Не для того, говорит, я родился, чтоб ваши ошибки править… Одни путают, другим – распутывай, а все равно на одном и том же месте толчемся, а между тем соседи не ждут, иностранный капитал пруном прет… Да, – заключил он нашу беседу, – русский народ – уму непостижим, какие-то мимо идущие люди… Идут, идут, а куда – неизвестно… Ни к чему своего истинного отношения нету

– одно любопытство, словно бы лишь вчера на землю поселились, и не решено еще у них – тут будем жить али в каком другом месте… Беда! Так все ненадежно, так все требует укрощенья… Не кулаком, это не по времени и цели не служит, тут внутреннее укрощение нужно… Чтоб человек внутри себя успокоился и стал на свой пункт… Забить до дурака – это просто, так ведь жизнь не дураками строится… Нет, ума – не тронь, ум деньги выдумал, а деньги – вот: держу в руке цветную бумажку, и в ней все! И дом, и скот, и жена, и непререкаемая власть… Мой сын кума одолевает своими разговорами, тот плачет и страдает, так разве он один такой? Все ныне сдвинулись с прежних пунктов и – айда, пошли! Но – пусть хоть тогда люди додумают свое до конца, а не намеками действуют, не полусловами… »

– Это законченная новелла, – заметил Дзержинский. Горький кивнул:

– Будет называться «Жалобы»… Все в голове, записываю… Туго идет… Прежде я норовил подсказывать читателю вывод, это – в традиции у нас, прав ваш Николенька, мы по сути своей нравоучительны, самые последние христиане Европы, да еще византийского толка – пропущены через Азию, роскоши прилежны, внешнему, форме – слово чтим более дела… А сейчас думаю записать рассказ по-новому: некий фотографический портрет собеседников… Пусть читатель сам делает вывод, нечего мне брать на себя функцию митрополита.

– Ну а если все же читатели спросят совета?

– Так он, совет этот, постоянно был у нас с вами на слуху во время сегодняшнего утра, изволите ли видеть… Дело… Свободная работа – та, которую человек определяет себе соответственно призванию; право в этой его работе быть хозяином, управителем себе самому… Нынешняя власть – самодержащий дурак Романов со товарищи – никогда не позволит народиться силе, которая живет своим умом, а не его рескриптом… Следовательно, грядет – рано или поздно – революция, которая даст право каждому быть творцом своего счастья… Нынешняя-то Россия определяема одним лишь словом «нельзя», какая-то трагическая страна «нельзяния», право. Если и дальше будет идти так, как идет, наступит новый апокалипсис для моего народа: Европа рвется вперед, Япония не уступает ей, и мы будем свидетелями того, как огромная держава медленно утонет в хляби, лишенная права на освобождающую радость созидания… Все же, знаете ли, человек только тогда звучит гордо, когда он свободен в мысли, поступке, любви и мечте… Иначе – химера, холодный лозунг, маниловщина…

– Вы позволите мне почитать ваши последние вещи, Алексей Максимович?

– Конечно, чего ж не позволить… Тем более все чаще начинаю думать – то ли пишу? Нужно ли все это вообще? Хандра какая-то… А сами ничего нового после вашего «Побега» не сделали?

– Нет… То есть в тюрьме я вел дневник… Но думаю, это не для широкого читателя… Отдам в архив партии…

– Перед тем как станете передавать в архив, позвольте мне глянуть, а?

Назавтра вечером постучался в дверь комнаты Дзержинского; глаза были мокрые, слез не стыдился; глухо покашливая, сказал:

– Про архив партии – зря, Феликс Эдмундович… Такое непременно следует печатать. Документ, изволите ли видеть, порою оказывается сильнее любого романа… Правда эпохи читается именно в тех строках, которые вы мне передали… Хороший вы человек, дрложу я вам… Муторно у меня было на душе последние месяцы… Разгром революции – это гибель мечты… Так ведь мы все мечтали о новом, так мечтали… Н-да-с… А вы – помогли мне своим дневником, спасибо… Рыбачить будете один, я – сажусь писать, это – запойно у меня, сутками, не сердитесь, ладно?