Текст книги "Слова, живущие во времени (Статьи и эссе)"

Автор книги: Юхан Борген

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

1 Горький А. М. Цит. соч., т. 13, с. 45.

За этим следует обобщение: "Долго спустя я понял, что русские люди, по нищете и скудости жизни своей, вообще любят забавляться горем, играют им, как дети, и редко стыдятся быть несчастными. В бесконечных буднях и горе праздник, и пожар – забава; на пустом лице и царапина – украшение" 1.

Протест против культивирования страдания, пожалуй, особенно ярко ощущаешь, когда перечитываешь "Детство" еще раз. И именно эта мысль "проходит красной нитью" через книги "В людях" и "Мои университеты", являющиеся продолжением предыдущей. Эти воспоминания необходимо понять и осмыслить. И не только сами воспоминания, а всю эпоху, период до революции, саму революцию и время после нее. Вероятно, не существует никакой другой русской книги, явившейся более убедительным и глубоким свидетельством необходимости революции в России, ее сущности, чем эти личные воспоминания, записанные Горьким в сознательном возрасте, уже после того, как переживший все это маленький Алексей стал литератором и писателем. Нет в творческом наследии Горького книги более искренней и непосредственной, чем незабываемая повесть "Детство".

Нет, страдание недостойно поклонения. В ноябре 1931 года Горький писал своему коллеге писателю Федину о том, что он заболел туберкулезом в возрасте шестидесяти трех лет, а потом перенес несколько рецидивов.

"У меня было три рецидива, да воспаление легких, не считая ежегодных бронхитов, – вот и летом схватил в Ленинграде грипп с температурой 40 гр., и, знаете, мне кажется, я преодолеваю эти нападения не столько с помощью медиков, как напряжением воли" 2. И дальше он смеется над своими недугами, с тем чтобы приободрить больного собрата по перу.

1 Там же.

2 М. Горький – К. Федину. Сорренто, 25 ноября 1931 г. – "Литературное наследство". М., т. 70, с. 530.

Как это напоминает отношение к страданию в "Детстве". Алексей устраивал разные проделки над своим дедом-тираном, устраивал между порками. Неприятие жалости к самому себе проявилось гораздо раньше, чем Алексей осознал это чувство.

Насилие и жестокость, против которых всегда боролся Горький, он испытал на себе. Еще будучи ребенком, он был способен понять и рассудить человеческие страсти и поступки. Когда мать вышла замуж снова и отчим стал плохо обращаться с ней, Алеша был готов убить его. Вот как он говорит обо всем этом: "Вспоминая эти свинцовые мерзости дикой русской жизни, я минутами спрашиваю себя: да стоит ли говорить об этом? И, с обновленной уверенностью, отвечаю себе – стоит; ибо это – живучая, подлая правда, она не издохла и по сей день. Это та правда, которую необходимо знать до корня, чтобы с корнем же и выдрать ее из памяти, из души человека, из всей жизни нашей, тяжкой и позорной.

И есть другая, более положительная причина, понуждающая меня рисовать эти мерзости. Хотя они и противны, хотя и давят нас, до смерти расплющивая множество прекрасных душ, – русский человек все-таки настолько еще здоров и молод душою, что преодолевает и преодолеет их" 1.

1 Горький А. М. Собр. соч. в 30-ти томах, т. 13, с. 85.

1963

РАЙСКАЯ ОБИТЕЛЬ

В романе "Райская обитель" Ханс Люнгбю Йепсен обращается к старым добрым традициям исконно датской повествовательной манеры. Причем именно к ее традициям, а не условным законам. Новый роман Люнгбю Йепсена обладает в высшей степени своеобразной композицией. Открывает его сцена смерти главной героини, а заканчивает рассказ о ее похоронах в провинциальном ютландском городке. В промежутке перед нами предстают все основные события ее жизни от изнасилования в гнусных трущобах Копенгагена до того времени, как она становится женой зажиточного торговца из небольшого ютландского городишки, жители которого так никогда и не примирятся с присутствием "чужачки". В последних строках романа автор не удерживается и иронически замечает: "Мертвому многое прощается, даже то, что он родился на другом конце страны".

В ретроспективном показе мы знакомимся с судьбами всех пятерых ее детей с пеленок и до той поры, как они становятся взрослыми людьми. Иногда кажется, что мы уже знаем о них все, знаем, почему они такие, какие они есть, – очень разные, непохожие друг на друга: грубый, взбалмошный коммивояжер-сластолюбец; вздорная и жестокая хозяйка дома – женщина, полностью лишенная способности любить; смирившийся со своей судьбой скромный художник-неудачник, богатый талант которого притупляет его душевная вялость, безразличие ко всему на свете; респектабельный "вечный скаут", человек надежный, на которого можно смело положиться во всем, но в то же время необычайно скучная и серая личность; пьяница-мечтатель... Но, внимательно вглядевшись в судьбу каждого, понимаешь, что в действительности ни один из этих образов не исчерпывается данной ему характеристикой. За внешним обличьем кроется еще одно, тщательно скрываемое от всех "я". Никто из них ни в коей мере не ведет двойного существования, однако в той или иной степени все они притворяются. То же можно сказать и о покойной фру Элисабет. Лишенная привлекательных черт, строгая поборница морали, всю жизнь тяжким трудом добивавшаяся материального благополучия, фру Элисабет тоже, оказывается, имела своего рода "роман" с неким бродягой-социалистом. По воле судьбы все ее любовные похождения свелись к тому, что как-то раз она угостила своего избранника завтраком и стаканчиком пива в беседке своего сада. Но и этого ей было довольно, чтобы понять, что достаток и процветание – это еще не все в жизни, скорее даже ничто.

В центре этого умного, увлекательного романа стоит вопрос: "Почему мы стали чужими друг другу?" Именно для того, чтобы найти на него верный ответ, автор лучами своего писательского прожектора выхватывает из мрака те или иные события жизни своих героев, подчеркивает, оттеняет их. Но ответ этот неоднозначен. Отчасти находишь его, вглядываясь в характерные особенности образа отца. Сначала кузнец, потом мелкий торговец, он становится в конце концов преуспевающим дельцом с именем бога на языке и сердцем, пылающим неутолимой жаждой сначала собственного благополучия, а потом, когда позволяют обстоятельства, – самых низменных утех. Тот факт, что всю свою жизнь он не перестает трудиться, не мешает ему быть набожным ханжой, вечно кающимся филистером, чуждым всякой искренности. Дети, которых он безжалостно тиранит, чуждаются своего отца. Так и получается, что все члены этой "благополучной" семейки играют друг с другом в прятки. Разумеется, в такой обстановке не может быть и речи ни о какой радости, ни о какой близости между ними. Слишком поздно приходит к ним понимание того, как много все они потеряли в этой игре, одни – протестуя, другие – подчиняясь. Выдающееся умение автора создавать целостные образы, его искрометный юмор придают "Райской обители" неповторимое своеобразие и размах. С этими качествами Люнгбю Йепсена, равно как с неподражаемой, слегка сентиментальной манерой изложения, мы уже знакомы по его новеллам из сборника "Надежда". Однако его богатый, разносторонний талант романиста впервые заявил о себе с такой силой именно в "Райской обители". Это произведение ставит Люнгбю Йепсена в один ряд с самыми выдающимися писателями Скандинавии.

1963

"ТИНЕ" ГЕРМАНА БАНГА – К СТОЛЕТИЮ ОПИСЫВАЕМЫХ В РОМАНЕ СОБЫТИЙ

Поражение Дании при Дюббель-Скансе в Шлезвиге столетней давности едва ли находит живой отклик в душах сегодняшних молодых норвежцев. Тем более знаменательно, что познакомиться с обстоятельствами катастрофы они могут, прочитав роман о любви!

Я всегда считал роман Германа Банга "Тине" книгой о любви, о господах и слугах, о разбитых под аккомпанемент артиллерийской канонады надеждах, книгой, написанной в слегка размытых импрессионистических тонах, обращенной к сердцу читателя. Как ни удивительно, но когда перечитываешь роман сегодня, он больше представляется книгой о войне; не только о разбитом сердце, но и обо всех разбитых надеждах, о поражении, о фиаско Скандинавии в войне против Пруссии, о поражении всех тоскующих, но не оставляющих надежды душ. Тине, молодая, здоровая, трудолюбивая и добросердечная девушка, предстает перед нами активным борцом за мир, потерпевшим поражение. Такова судьба истинного произведения искусства. Его акценты и значение меняются с течением времени. Но оно живет, живет своею жизнью по-новому.

Отец Тине – причетник и школьный учитель. Сам старик Б эллинг и его жена всегда готовы услужить господам, то есть семье лесничего Берга. Тине становится любимицей молодой и веселой жены лесничего и доброй феей их дома. В романе оживает холмистый ландшафт, в нем дышат радостью дни, проходящие в счастливом общении людей, чуждых жестоким мыслям о господах и слугах. Но эйфорические, "высокомерные" настроения, берущие начало в победном для Дании 1848 году, мешают подумать о том, что надвигается год 1864-й. Год, когда некое немецкое государство, входившее в состав Германии, нанесло военное поражение Скандинавии, год, за события которого Ибсен издевался над нами, норвежцами, в "Бранде", хотя школьные историки делали это гораздо грубее и "актуальнее", так что год 64-й внушает нам отвращение!

Но с чего же начать? Знает ли нынешний норвежский читатель писателя Германа Банга? Многие из нас, пожилых, выросли на его книгах. Не будем порицать поколение автомобильных угонщиков нашего 64-го за то, что оно предпочитает Перри Мэйсона. Возможно, есть и иные связующие нити, не обязательно вести их от глубокой старины. Банга называли декадентом. Он любил Норвегию, где добился некоторого успеха как декламатор (правда, потерпел поражение как актер). Он жил с 1857 по 1912 год, если это кого-то интересует. Его читали – и продолжают читать – в Европе. Он написал гениальные новеллы о жизни людей с судьбой не задавшейся и не принесшей им большого счастья. Он написал "Четверо чертей" – рассказ о жизни цирка, который экранизировали восемь раз – если это может внушить уважение. Он написал также роман "Тине", который на днях вышел в серии "Национальная библиотека" датского издательства "Гюльдендаль", серии, представляющей основные направления духовной жизни Европы. Можно было выбрать для этой серии и другие книги Германа Банга: среди них есть чем насладиться, но, так или иначе, выбор пал на этот роман. В нем рассказывается о войне, о войне и о любви, об отступающих солдатах, раненных и стонущих, умирающих на обочинах дорог. В этом романе, что называется, воссоздана картина Бремени. Но какого времени? Столетней давности? "Нет, – отвечу я, – сегодняшнего времени". Война остается войной, тысячи ли погибли на ней или миллионы. И любовь остается любовью.

Норвежцам надо читать этот роман. Он нежен и написан в своеобразном "модернистском" стиле. Импрессионисты в литературе предвосхитили многое из того, чем жива современная литература, и умели создавать то, что мы называем мгновенным впечатлением, задолго до наших дней. У Банга все впечатления даются в какой-то магической одновременности: любящий взгляд, наблюдающий сквозь ветви с набухшими по весне почками; дорога, на ней вздымающаяся пыль, и – в то же мгновение – артиллерийская канонада, а в ногах – в то же мгновение – отдается дрожание пола от этих выстрелов, таких близких и таких далеких, – страх, ужас, ожидание, надежда. И снова в то же самое мгновение робкое предчувствие любви, сладкая надежда. И ни грана подчеркнутого цинизма, никаких комментариев. Прелестный и выразительный, этот стиль увлекает и обольщает читателя. Но вместе с тем писатель фактографичен, почти холоден, его манера сродни тому реализму, который называют новым и которому отдает свои симпатии нынешнее поколение. Чем больше лет остается за спиной, тем с большей уверенностью понимаешь, что ни одно направление не побеждает другое. Хорошее всегда хорошо.

Герману Бангу было семь лет в тот злосчастный 1864 год. На самом деле ему не довелось пережить поражение и отступление на острове своего раннего детства Альсе, где разворачивается действие романа. Семья священника Банга перебралась на север, в Хорсенс. То есть в своем воображении писатель переместился несколько ближе к описываемым событиям, чем был в действительности. Но какой военный корреспондент может добиться такой свободы? Возможно, кто-то удивится, что семилетний ребенок так точно все подметил, а тридцатидвухлетний романист так живо все помнил. Это всегдашнее простодушное удивление! Для Банга счастливые годы детства были ядром, единственным светлым моментом его меланхолической жизни. Легко понять, что такой шедевр, как "Тине", связан с событиями, относящимися к детским годам автора, хотя он и оставляет наблюдателя за рамками повествования: в списке персонажей романа нет ни единого ребенка. Раз уж мы сказали, что в романе отражена картина времени, необходимо привести слова Якоба Палудана из его по-научному строгого предисловия к рецензируемому изданию (которое непосвященному рекомендуется прочитать в первую очередь, прежде самого романа): "Картины времени, созданные Германом Бангом, переоценить невозможно, но их нужно рассматривать на фоне загадочных отношений, так часто объединяющих писателя и изображаемую им среду. Они "сливаются". Пасмурная погода, горечь и ощущение катастрофы – такой временной фон как нельзя более естественно вписывался в духовный мир писателя".

Маленький поселок на Альсе, расположенный неподалеку от самого поля битвы, запечатлелся, разумеется, навечно в душе писателя. Так же, как и все эти люди: семья причетника, кузнец, трактирщик, повивальная бабка, пастор, епископ, барон. Но, сумев так живо и достоверно изобразить войну, Банг совершил подвиг. На страницах его романа проложены дороги, забитые людьми: солдатами, офицерами, санитарами, маркитантами. Писатель умеет словно бы мельком набросать своеобычный портрет каждого из них, показать их мужество, страх, националистическое красноречие, ложный патриотизм, их оборотистость, умение заработать и легкомыслие отдельных девиц. Никакой участник войны не создал бы картины богаче и живее. Ну а в центре всего – "лесничий", добрый и умный хозяин Тине и – на краткий злополучный миг, приводящий ее к гибели, ее любовник. Его любовь, как это часто случается на войне, возрастает лихорадкой, пробуждаемой видом крови, тоской по семье, неразберихой и старым рыцарским чувством дружбы к Тине. Она же всегда глубоко уважала и понимала его, и многолетнее восхищение исподволь превратилось в любовь. Многие молодые люди за прошедшее время пролили святые слезы скорби над судьбой Тине.

Замечательно, как уже было сказано, что для нынешнего читателя описываемые события не покрылись пылью истории. Сумятица отступления, простые страхи и естественные радости гражданского населения, душевный надлом и героическая приподнятость духа – все это отражает человека, идет ли речь об атомной бомбардировке или о "невинной" позиционной войне, в которой потерпевшая поражение сторона потеряла 4800 человек убитыми, ранеными или взятыми в плен.

Столетие решающих боев на подступах к Данневирке будет отмечаться несколько позже в этом году. 18 апреля 1864 года пруссаки пошли на последний приступ Дюббеля. У них было тройное превосходство в силах. И больше всего захватывает в романе уверенность в победе его персонажей, находящихся всего лишь на расстоянии выстрела из допотопной пушки от самого поля битвы. Итак, не очень большая война, но с человеческой точки зрения вполне обычная, в том числе и для наших дней. Дюббель – точка на карте, небольшой шлезвигский поселок. И болезненный символ в истории Скандинавских стран. Изображение человека, столь малого в центре всеобщего хаоса, на фоне широкой исторической перспективы – вот что делает "Тине" незабываемым чтением сегодня, как и тогда, когда книга вышла впервые.

1964

ХЛАДНОКРОВНОЕ УБИЙСТВО

Немотивированные убийства всегда ставят в тупик криминалистов, да и не только их. Если углубиться в дело, чаще всего можно отыскать какие-то детали, объясняющие причину преступления: психическое ли заболевание, равнодушие, эгоизм, отчаяние и т. д., вплоть до случаев, когда преступник "не может нести ответственности за совершенное действие". Однако такие мотивы не касаются жертвы или жертв: ими могут стать совершенно случайные люди, скромные, добрые, порядочные, вызывающие мстительные чувства у преступника, сознающего отсутствие этих качеств в себе.

На такие размышления наводит чтение уже ставшего знаменитым романа-репортажа Трумэна Капоте об убийстве семьи из четырех человек, происшедшем 15 ноября 1959 года в тихом поселке Холкомб североамериканского штата Канзас. Роман называется "In Cold Blood" 1 и нынешней осенью выйдет в переводе на норвежский, видимо, под названием "Хладнокровное убийство". В 59-м году событие потрясло весь мир. Когда пять лет спустя мир узнал, что оба молодых убийцы повешены за совершенное ими преступление, особого волнения это сообщение уже не вызвало. Шел апрель 65-го года. Один из преступников участвовал во второй мировой войне и в корейской войне. Ныне умы занимает война во Вьетнаме.

1 Не дрогнув (англ.). В русском переводе роман Трумэна Капоте вышел под названием ''Обыкновенное убийство".

Убийство было совершено в захолустном поселке Холкомб, затерявшемся в пустынных степях Канзаса, в ночь на воскресенье. Жертвами стала зажиточная и всеми уважаемая семья фермера Клаттера. Убиты были жена, муж, дочь и сын, последние двое – подросткового возраста. Даже в таком отрезанном от остального мира поселке, где все на виду друг у друга, ни у кого не было ни малейшего повода подозревать Клаттеров в каких-либо прегрешениях. Они не употребляли ни алкоголя, ни табака, были людьми толковыми, трудолюбивыми, обходительными, симпатичными, добродетельными, религиозными (принадлежали к методистам), не забывали об общественном благе и уважительно относились к работникам, занятым на ферме. Короче говоря, были столь хороши, что, по меркам нашего времени и местных обычаев, в это было трудно поверить. Невозможно даже представить себе, что у них где-то поблизости могли быть враги. Да и не было у них врагов. Но вот появились убийцы, они приехали издалека с единственной целью – добыть денег. Один из них, отбывая наказание в тюрьме, услышал от бывшего работника на ферме Клаттера, что дом у того набит деньгами. Чего на самом деле не было. Даже мелкие покупки Клаттеры оплачивали чеками. Той ночью в течение часа убийцы связали поочередно всех членов семьи и затем застрелили. Главе дома они сперва перерезали горло на глазах у его сына, лежавшего связанным в том же подвале и ожидавшего своей участи. В воскресенье жертв так и нашли – связанных, в лужах крови. Убийцы исчезли бесследно.

Звали их Ричард Хичкок, попросту Дик, двадцати восьми лет (ему исполнилось тридцать три, когда приговор был приведен в исполнение), и Перри Смит, соответственно тридцати одного и тридцати шести лет. Они сели в машину и уехали туда, откуда и начали свой путь к убийству. Перри остановился в каком-то отеле, Дик же обедал в воскресенье у своих родителей. Подлое убийство принесло им сорок долларов, однако Дик вскоре увеличил эту сумму, расплачиваясь в магазинах фальшивыми чеками и совершая кражи радиоприемников, телевизоров и т. д. Затем они отправились в дальнюю дорогу, в Мексику, где свели знакомство с неким богачом сомнительных склонностей немецкого происхождения, занимались спекуляциями и мелкими преступлениями. Затем, когда такая жизнь наскучила и вымотала их, они отправились восвояси, добывая деньги на переезды все теми же знакомыми методами. Причем верховодил в этих начинаниях всегда Дик. Потом они объявились в Майами-Бич, где какое-то время беспорядочно развлекались, а затем уехали и оттуда. Однако бывший сосед Дика по камере, тот, что прежде работал на ферме Клаттера, рассказал о его замыслах, поэтому подозрение и пало на них. Дик в свое время в деталях описал ему, как он уничтожил бы всю семью и позаботился, чтобы не осталось свидетелей. Полиция проводила лихорадочное расследование в огромных – по географии – масштабах. Когда преступников наконец арестовали, прошло уже семь недель с момента убийства. Судебное разбирательство в марте 1960 года было непродолжительным и обошлось без особых драматических эффектов. Обоих приговорили к смертной казни через повешение. Однако приговор был приведен в исполнение лишь пять лет спустя, поскольку бывший губернатор штата Канзас выступал против смертной казни и по инициативе Дика решение суда несколько раз было обжаловано. Но безрезультатно. Тем более что за это время сменился губернатор. Мы следим за развитием событий вплоть до восхождения преступников на эшафот.

В грубом приближении такова канва событий, о которых рассказывается в романе. Два обстоятельства придают загадочность происходящему: столь жестокий метод убийства и выбор жертв – почему он пал именно на семью Клаттеров? Многим виделась здесь какая-то тайная связь, возможно, существование третьего лица за кулисами преступления. Но ни то, ни другое не подтвердилось. У полиции долгое время не было ни единой версии, пока не стал давать показания сосед Дика по камере, но и затем следствие никак не могло установить истинной причины происшедшего. Все оказалось на поверку так просто, что даже полицейские, занимавшиеся расследованием, пребывали в смятении и чувствовали неудовлетворенность: неужели же все так просто, не может быть, чтобы не было какой-то иной причины.

Что ж, она была, эта иная причина. Но искать ее следовало в душах негодяев, в их детстве, их прошлом. И на этом пути возникали сплошные загадки. Их-то и поставил себе целью разгадать Трумэн Капоте. Он ездил в Канзас, в Холкомб, и везде, где мог, отыскивал людей и документы, вел долгие разговоры с убийцами, их родственниками, представителями властей, с хозяйкой местного кафе, со служащей тамошней почты, с друзьями и подругами младших Клаттеров. На это ушло несколько лет. Он выработал замечательную технику запоминания, чтобы не делать записей во время бесед: они всегда затрудняют разговор. Тогда Капоте было около сорока лет. Сейчас ему сорок два. Роман, о котором идет речь, – его девятое произведение, и оно увенчало карьеру писателя всемирной известностью и миллионными доходами. К тому же этот роман можно считать образцом жанра так называемого документального романа, или романа-репортажа. Нам известны опыты такого рода в американской литературе, в частности книга Максуэлла Андерсона о Сакко и Ванцетти. Однако Капоте, видимо, впервые в литературе полностью отказался от художественного переосмысления, психологического толкования или додумывания событий. Тем не менее читателя ни на минуту не отпускает ощущение, что книга написана прозаиком, а не публицистом, и это объясняется исключительной стройностью композиции романа. Сюжет строится таким образом, что читатель попеременно следит за мирной жизнью Клаттеров и всего поселка и занятиями обоих злоумышленников в последние дни перед свершением своих планов: писатель показывает, как они приближаются к ничего не подозревающим жертвам, и не сразу, лишь некоторое время спустя, посвящает нас в детали преступления. Он дает нам предпосылки, обусловившие поведение обеих сторон, мы чувствуем атмосферу происходящего. Нам показан круг общения жертв, их повседневная жизнь, их контакты в поселке, отдельные моменты их прошлого. Читатель сопереживает персонажам, с напряжением следит за развитием действия, и это в высшей степени пробуждает в нем чувство, что события происходят в момент чтения. Читателю известны все детали, но причины преступления он понимает столь же мало, как и пораженные ужасом жители поселка, когда жуткая правда открылась им в воскресенье 16 ноября 1959 года. В литературном плане этот роман – пример мастерски выстроенной композиции.

Но можно ли назвать "Хладнокровное убийство" романом-сенсацией? Отнюдь. Он представляет собой попытку всеми имеющимися в наличии средствами, и зачастую такими, какими не мог бы располагать даже самый пробивной репортер, разобраться в необъяснимых на первый взгляд движениях человеческой души. Из всей многочисленной галереи персонажей писатель фокусирует внимание на шести: убийцах и их жертвах. А среди них особым светом высвечивает он преступников. Они и становятся главными – в полном смысле этого слова героями романа-репортажа. Поэтому нам необходимо привести здесь некоторые из выявленных писателем черт, характеризующих их прошлое и условия жизни.

Ричард Хичкок, Дик, младший из убийц, происходил из бедной крестьянской семьи. Настоящей нужды он, впрочем, никогда не испытывал. Он рано женился и оставил впоследствии жену с тремя сыновьями ради молоденькой девушки, которая в свою очередь покинула его. Он рано вступил на преступный путь, правда, занимался лишь мелкими кражами. Он был вором, именно вором, мошенником, но не убийцей. Был он умен, привлекателен, не без ораторских способностей, импульсивен и занят своей персоной. За девять лет до убийства он получил серьезную травму черепа в автомобильной катастрофе. Его отец показал в суде, что после несчастного случая "парень изменился". Он работал механиком, шофером "скорой помощи", перепробовал множество других профессий. Видимо, он был всегда уверен в себе, эдакий "наглец", человек действия, склонный к насилию, в том числе и в эротических похождениях, проявляя интерес к несовершеннолетним девочкам. Его "мечта жизни" была банальна и жалка. Но он не был пассивным мечтателем. И реализовывал себя в мелочах – до поры до времени. Однако он никогда не нравился себе самому. Своего рода плейбой, страдающий комплексом неполноценности.

Перри Смит был во многом его полной противоположностью. Отец его происходил из ирландской семьи, много бродяжничал, но и работы не чурался. Мать его, индианка, быстро разочаровавшаяся в своем браке, сгубила себя в блуде и пьянстве. Сын чернявостью и своеобразной внешностью более походил на мать. Он был музыкален, играл на гитаре и аккордеоне, пел, рисовал, сочинял стихи и мечтал выступать в Лас-Вегасе, где случай привел ему родиться. Он тоже получил травму в автокатастрофе, и врачам пришлось повозиться с его искалеченными ногами. После катастрофы фигура его приняла странный вид: атлетический торс и коротковатые ноги. Детство его и мальчишеские годы проходили в обстановке нестабильности и постоянного унижения. Потому-то он и был и холоден душой, и сентиментален одновременно. (Он так говорил о своем поведении в момент убийства: "Я ничего не чувствовал все это время". И однако: "Во мне достаточно человеческого, чтобы чувствовать грех на себе".) Он участвовал во второй мировой войне, на фронтах которой особого героизма не выказал. Затем последовала война в Корее, откуда он вернулся первым из призывников своего округа и удостоился чести увидеть свою фотографию в газете (которую и сохранил вместе с другими подобными вещами, имеющими отношение к его персоне) и пожать руку президенту Трумэну. Одна из его сестер, Ферн, выбросилась из окна, брат Джимми застрелился после того, как довел до самоубийства свою жену. Другая сестра, Барбара, женщина умная и не роптавшая на судьбу, в период описываемых событий живет в нормальном браке и, когда брат в очередной раз оказывается в тюрьме, пишет ему умные, зрелые, правда, не без упреков, письма, которые воспроизводятся ("Я ее ненавижу; была бы она в том доме, ей бы не...").

Когда разрабатывался план убийства, Перри вел себя пассивно. И здесь возникает вопрос: почему Дик, энергичный и предприимчивый, связался с этим романтическим и бездеятельным полукровкой, готовя акцию, которой суждено было стать роковой в его жизни? Перри внушил ему, что однажды убил велосипедной цепью негра. Дик думал, что Перри был прирожденным убийцей. Но не был ли он сам им? Читая книгу, мы долгое время придерживаемся того же мнения, что и Перри. Но Дик не был убийцей. Он был вор, мошенник, заводила, позер. И, к полнейшей неожиданности читателя, ближе к концу романа выясняется, что именно мечтатель Перри, этот рохля и музыкантишка с искалеченными ногами, мочившийся в постель, именно он убил всех Клаттеров и даже перерезал горло главе семьи на глазах у его сына. Читателю приходится произвести переоценку обоих главных персонажей, как в свое время это пришлось сделать общественности, да и самому писателю.

О Перри в романе рассказывается больше других, но читателю и нужно знать о нем больше. В свое время он был еще и моряком. Солдат, моряк, вроде бы герой, неудавшейся артист... Что-то здесь не совпадает. Воспитанный в добропорядочном духе, Перри не терпел жаждавшей выхода сексуальной активности Дика. Он был в чем-то эстет, моралист. С ним жестоко обращались в свое время в детском доме, но ему было знакомо и добросердечие отца, когда они бродяжили вместе, например, в необжитых просторах Аляски. И кажется, он сам стал жертвой образа жизни, на который дитя человеческое обрекается обществом. Более всего огорчало Перри, что он не получил образования. Ну и, разумеется, все, что ранит его тщеславие, толкает накопившееся в нем слепое отчаяние к выходу в действии, в поступке. Слово "шизофрения" упоминается в составленном в весьма осторожных выражениях судебно-медицинском заключении, однако – таковы процедурные правила, действующие в штате Канзас, – детали этого рода во время самого судебного разбирательства не разглашались: надо было лишь ответить однозначно, утвердительно или отрицательно, на вопрос, не шизофреник ли он. "Невменяем во время совершения преступления" – в такой постановке вопрос не затрагивался в суде. Впрочем, речь об этом можно было вести только в отношении Перри, если не обращать внимания на травму черепа у Дика, а о ней, судя по отчету, на процессе не упоминалось. Ведь "бессознательно" действовал Перри. И еще одна причина его дикого поведения в ночь убийства. Он вдруг обнаружил, что друг Дик не является лидером, как он все время думал, да и мы вместе с ним тоже. Он – рохля Перри – может превзойти героя Дика в поступке – вот он и действует! Итак, объяснение найдено? Вышесказанное, наверное, могло бы все объяснить, если бы убийство совершилось за какие-то минуты или секунды, быстро. Но ведь эти двое так методично выполняли свой план, очутившись в доме богатого фермера. Перри связывал, резал, стрелял. Как в трансе. Дик же искал сейф. И пробыли они в доме целый час. Можно провести мысленный эксперимент и прийти к выводу, что не будь рядом с Диком Перри (желавшего показать напарнику, какой он из себя парень что надо!), то и убийства бы той ночью не произошло, пусть даже "герой" Дик и клялся, что "не оставит свидетелей".