Текст книги "Команда «Братское дерево». Часы с кукушкой"

Автор книги: Йован Стрезовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

II

Сегодня нам не терпится поскорее оказаться в классе. Школьный двор гудит, как растревоженный улей. Девчонки взвизгивают, будто их щекочут. Всем весело! А почему – скажу позже.

У входа в школу пытаемся построиться, как положено, в один ряд, да только это пустая затея: Васе что-то насвистывает и скачет на одной ноге; Танас осколком зеркала пускает солнечных зайчиков, норовя ослепить девчонок; Митре, вооружившись хворостиной, сбивает шапки со стоящих впереди ребят; Калчо сидит на пороге, роется в портфеле, и физиономия у него такая, как будто он что-то потерял, – словом, каждый развлекается кто во что горазд.

Наконец появляется сторож дядя Петре и носком опинка[1]1
  О п и н к и – крестьянская обувь из сыромятной кожи


[Закрыть] отстраняет Калчо, загородившего проход; отпирает дверь, но впускать нас не спешит. Для пущей важности сторож постукивает себя по ноге коротким прутиком – похоже, ему очень хочется пересчитать нас по головам. Обтекая его сбоку, тонкой струйкой просачиваемся в школу. В нос ударяет привычный запах яичницы – это из квартиры учителя. Он живет со своей женой тетей Анджей здесь же, в левом крыле школьного здания. Дверь в квартиру чуть-чуть приоткрыта, и в щелочку видно, как, опершись головой на руки, у стола сидит тетя Анджа.

Со стороны может показаться, что у тети Анджи не жизнь, а малина: ни тебе забот никаких, ни хлопот. Особенно когда выдаются такие вот погожие, солнечные денечки, как сегодня. Не успеет учитель войти в класс, смотришь, а тетя Анджа уж во дворе. Сядет под сливовое дерево и плетет себе кружевные салфеточки, которым конца-краю не видно. Ручаюсь, не было среди нас никого, кто бы не любил тетю Анджу, мы все в ней души не чаяли. Еще не отзвенит звонок, выбегаем из школы и прямо к ней. О девчонках я уж и не говорю – облепят ее со всех сторон и давай тараторить: «Тетя Анджа, тетя Анджа…»

Правда, время от времени она перестает быть для нас тетей Анджей. Случается это раза два в месяц, когда учителя вызывают в город по школьным делам. Вот уж когда мы веселимся на полную катушку! Да может ли быть иначе, ежели учительницей в такие дни становится наша тетя Анджа? Дверь в классе открывается, и в нее бочком, чтобы не застрять в проеме, входит тетя Анджа – вернее, учительница. Мы по привычке срываемся с мест и гурьбой несемся в другую комнату за стулом, потому что тот, на котором сидит учитель, слишком мал для нее, да к тому ж еще и шатается. Отерев маленьким кружевным платочком пот со лба, учительница обычно спрашивает:

– Ну и чем мы сегодня займемся? Класс бурлит и клокочет:

– Хотим петь! Давайте рисовать! Пожалуйста, расскажите сказку! Будем считать!

– Тогда приступим. Да тише вы, совсем оглушили!

И мы приступаем. По правую руку от меня Васе мастерит хитроумную брызгалку. Интересно, чья шея первой пострадает от этой штуковины? За спиной что-то вырезают из жестянки – скрип и скрежет, аж мурашки по коже бегут. Единственное спасение – развернуться и показать кулак. Что я и делаю. Коле пересел вперед и что-то жует. По тому, как у меня сводит челюсти, нетрудно догадаться, что это сливы. Я разглядываю свой рисунок и сокрушенно вздыхаю: хоть прямо на него смотри, хоть сбоку, хоть зажмурься на один глаз – результат один. Не похожа учительница на себя, и все тут. Особенно нос. На что угодно готов поспорить, такой нос ни одному художнику не осилить: длинный, остренький, а кончик этак кверху вздернут. Но делать нечего, до звонка еще далеко, и я снова погружаюсь в муки творчества.

Васе тычет меня в бок:

– Спрячь, заметит!

Учительница и впрямь поднимает голову, рассеянным взглядом скользит по нашим головам и, словно припомнив что-то важное, семенит к двери. Из распахнутой настежь двери доносится запах пригоревшего жаркого, а в окнах класса дребезжат стекла.

Догадались теперь, отчего нам сегодня так весело? Еще до начала уроков пронесся слух, что учитель уехал в город, а скоро мы убедились в этом воочию: с клубком ниток и спицами под мышкой в класс вошла наша обожаемая тетя Анджа. Разложила на столе вязанье, подошла к окну и, задумчиво теребя мочку уха, не оборачиваясь, спросила:

– А не будет ли сегодня дождя?

Мы высунулись в окно.

– Нет, не должно.

– Почем вы знаете?

Класс на мгновение задумался.

– Так ведь на небе ни облачка, – раздался чей-то неуверенный голос с задней парты.

– Хорошо бы, а то я как раз собралась половики сушить.

Учительница вернулась к столу и села.

– Напишите на отдельном листе: «Что делают люди, когда идет дождь», – сказала она, принимаясь за свое вязание.

Не знаю, о чем думали и что писали другие, наверняка какую-нибудь несусветную чушь, но нам с Васе неохота было думать ни о дожде, ни о половиках тети Анджи. Мы мечтали о том, чтобы побыстрее прозвенел звонок и началась перемена. Чуть не забыл сказать: что было в такие дни самым замечательным, так это, конечно же, перемены. Были они гораздо длиннее урока, так что мы успевали переиграть во все игры. Однако больше других нам нравилось играть в «соленое мясо». По правде говоря, из-за этой самой игры на теле у нас не было живого места, все в синяках да ссадинах, от рубашек и пальто иной раз одни клочья оставались, но никто не роптал и не ныл: «Я не играю».

Нам здорово попадало от матерей, только при чем тут мы, раз такая игра? Ты водишь, другой тебя, наподобие сторожевого пса, охраняет, а все остальные норовят тебя побольнее лягнуть или ущипнуть, ловко увертываясь при этом от пинков и затрещин, раздаваемых сторожем направо и налево. Коли не находится доброволец сменить тебя, ты должен до конца дня оставаться «соленым мясом».

Кто-то дубасит меня по спине и сует в руку скомканную бумажку. Разворачиваю и читаю: «Мира говорит, что влюблена в тебя без памяти. А что выйдет замуж за Бузо, это она назло тебе сказала, потому что ты здорово задаешься и не обращаешь на нее внимания».

От злости у меня засвербило в носу. Переворачиваю поганую бумажонку и на обороте пишу: «Передай ей, черт бы ее побрал с ее кривыми ногами, глупыми зенками, щербатыми зубами и ослиными ушами, что плевать я на нее хотел!»

Вот ведь приставала, шагу ступить не дает! Куда мы, туда и она, никак от нее не отвяжешься. Коле и тот уже начал ее сторону брать. Не гони ее, говорит, Йоле, не видишь разве, что девчонка по уши втрескалась? А позавчера пришлось от ее брата стрекача давать – вот до чего дело дошло! Хорошо, дом был рядом, только это меня и спасло. Так он у ворот встал и давай меня на всю округу отчитывать:

– Чтоб я больше не видел, как ты вокруг моей сестры увиваешься!

Подумаешь, воспитатель нашелся… И я приписал: «А на брата ее плюю три раза. Пусть не воображает, что я его испугался, ха-ха!»

Звонок подкрался неожиданно, я даже вздрогнул.

Дописывать стало неохота. Побросав все, мы пулей вылетели во двор.

– Кому водить? – закричал Коле, протягивая нам соломинки.

Самая короткая досталась мне, сторожем выбрали Басе.

– Води! Соленое мясо, соленое мясо! – понеслось со всех сторон, и на меня посыпались щипки.

Внезапно кто-то вскочил Васе на спину, а меня, нещадно осыпая тумаками, поволокли по двору. Я кричал как резаный и отбивался. Наконец мне кое-как удалось вскочить на ноги, но в ту же минуту меня окружила гогочущая толпа ребят. В свалке я не заметил, как зацепился за гвоздь. Штаны были безнадежно разодраны. Я сжался и, как мог, заслонял руками дырищу, но ребята обступали меня все теснее и чуть не валились со смеху:

– Ха-ха-ха! Вы только посмотрите на него, хи-хи-хи!

Насилу пробившись сквозь плотное кольцо одноклассников, я сиганул было домой. Но тут как из-под земли выросла передо мной Мира и окоротила весельчаков:

– Нашли над чем потешаться! Сейчас же прекратите, недотепы!

Она сняла с себя фартук и протянула мне, чтоб я мог прикрыть оголившееся место. Руки чесались прогнать ее, но я сдержался.

Подоспела и тетя Анджа.

– Не вздумай бежать домой, – предупредила она. – Засмеют по дороге.

Тетя Анджа отвела меня к себе, достала иголку с ниткой, но Мира опередила ее:

– Дайте мне.

Озорно сверкнув глазами, тетя Анджа вышла из комнаты.

– Повернись! – скомандовала Мира, держа иглу на изготовку.

– Вот еще! – возмутился я. – Сам справлюсь.

– Самому тебе не с руки, а я мигом.

Не долго думая, Мира повернула меня и, как я ни упирался, взялась за дело. Латая штаны, она тихонько приговаривала:

– Ну что ты сердишься? Ну не злись на меня.

Я упорно молчал. Наконец мои мучения закончились, можно было отправляться на урок. Уже приоткрыв классную дверь, я замешкался. Мне было здорово не по себе.

– Не беспокойся, зашито – комар носа не подточит, – ободрила меня Мира и легонько подтолкнула.

Класс грохнул, будто в нем взорвалась мина. И вдруг осекся, потому что у тети Анджи брови сошлись на переносице и она с досадой сказала:

– Угомонитесь! Кто еще раз ухмыльнется, выйдет за дверь.

Я стал неуклюже пробираться к своей парте. Беда была в том, что я не был уверен в надежности заплаты, а потому придерживал ее ладонью.

* * *

После обеда, когда до звонка оставалось еще несколько минут, тетя Анджа, наша учительница, вышла на школьное крыльцо и помахала рукой, призывая всех собраться.

Нас словно ветром сдуло в одну кучу. Перед входом образовалась толкотня и неразбериха, было где разгуляться сторожу дяде Петре.

– Встаньте в строй! В строй, шкодники! – разорялся он, размахивая прутиком, с которым никогда не расставался.

Покуда сторож по-свойски наводил порядок, тетя Анджа, привалившись к дверному косяку, загадочно улыбалась и, когда мы утихомирились, нараспев спросила:

– А не отправиться ли нам на прогулку, как вы считаете?

– Ура-а-а! Идем гулять! – не сговариваясь, грянули мы в ответ.

Что тут началось! С трудом налаженный строй враз смешался, в воздух полетели портфели. Гвалт поднялся такой, что тетя Анджа поспешила заткнуть уши и стояла так до тех пор, покуда мы немного не поостыли.

– Прошу вас, постройтесь по одному, чтобы в селе не говорили, что мы бредем, как стадо.

Коле выскочил вперед и дал знак на построение. Отбивая шаг и глядя в затылок друг другу, мы подтянулись. Строй получился ровный, как стрела. На сей раз сторожу пришлось «поработать» с одним только Бузо. Он схватил Бузо за ухо, скрутив ухо, как затычку для бутылки, и втолкнул Бузо в строй. Тот фыркнул и, ни слова не говоря, пошел прочь.

Учительница из конца в конец обошла всю цепочку и, довольная, сказала:

– Вот теперь можно идти.

Мы вышли со школьного двора, промаршировали немного по дороге и, свернув к ручью, остановились.

– Куда дальше, тетя Анджа?

Тетя Анджа отерла платочком лоб и шею, отдышалась, словно бы выпуская из легких весь жар, скопившийся за дорогу, и сказала усталым голосом:

– Остановимся у ручья.

Мы скисли.

– Пойдемте дальше, на луг. Здесь и места-то совсем нет.

– До луга очень далеко, не дойти мне, – вздохнула тетя Анджа и примостилась на придорожном камне.

– Да разве ж это далеко? Рукой подать!

– Для вас, может, и рукой подать, а обо мне вы подумали?

Невелика радость топтаться у этого вонючего ручейка. Ну, побегали мы по берегу, покидали в воду камни, попрыгали через него, больше делать было решительно нечего, и мы снова сгрудились вокруг учительницы.

– Тетя Анджа, если вам тяжело идти, Йоле может привести своего ослика.

– Ну что вам стоит, тетя Анджа? Ну пожалуйста… – ныли мы.

Учительница улыбнулась и устало опустила веки.

С превеликими муками взгромоздили мы тетю Анджу на осла. Дорога была неровная, вся в рытвинах и ухабах, осел пошатывался под непомерно тяжелым грузом, и голова его, как качели, то падала вниз, то взлетала вверх. Тетя Анджа подскакивала в седле, тело ее ходило ходуном, а мы плелись сзади, палками и криками поторапливая осла.

– Потише, потише! Всю душу вытрясли, – сердилась тетя Анджа и еще крепче хваталась то за недоуздок, то за уши осла.

Но вот показалась цель нашего похода, и, подхлестываемые нетерпением, мои одноклассники припустились бегом, только пятки засверкали.

Заворачиваю осла к лугу. А луг у нас мировой! Ровный, словно бы его в те времена, когда земля была еще кашей, специально утаптывали тысячи людских ног. Он для каких хочешь игр годится: и для чехарды, и для «слонов», и для «соленого мяса». И девчонкам здесь раздолье, знай себе цветы собирают или гоняются друг за другом и визжат так, будто их кто по ногам крапивой стегает. А главное, тут можно было вдосталь поиграть в «пни шапку» – лучшую на свете игру, которая просто создана для нас. Пинаем, пинаем чью-нибудь шапку, покуда от нее одни клочки не останутся. Мои друзья прямо-таки в восторг приходили, когда я надевал свой треух. Даже самый настоящий футбольный мяч не мог бы с ним сравниться! Подбрасываешь его ногой, и треух свистит в воздухе точь-в-точь как надутый бурдюк. Соскребать грязь, а то и стирать шапку приходилось довольно часто, но однажды она все-таки не выдержала удара Танаса – порвалась. Зная, что дома мне устроят хорошую встрепку, ребята утешали:

– Не унывай, Йоле, из-за этого старья! Его, верно, еще твой дед носил.

Тетя Анджа натянула недоуздок и велела остановить осла. Захожу спереди, морда осла упирается мне в грудь. Тпру, ослиная твоя душа, тпру! Фу, кажется, остановился.

Но теперь нам предстояло самое тяжкое – снять тетю Анджу с осла. Поднатужившись, мы дружно принялись ее стаскивать, поддерживали под руки, подставляли спины, но не тут-то было! Тете Анд же мерещилось, что она вот-вот упадет, и все попытки шли прахом. Выход был один – отыскать камень побольше, чтобы учительница могла без нашей помощи спуститься на землю, и мы разбрелись по лугу в поисках камня.

Наконец все облегченно вздохнули: тетя Анджа слезла с осла и блаженствовала в густой тени дерева. Как ошалелые бросились мы в разные стороны.

– Чья очередь шапку давать? – спросил Коле.

– Йоле, Йоле! – закричали ребята, и несколько рук потянулись к моей голове.

– Стойте! – воспротивился я. – Дедушка запретил в нее играть.

– Брось, Йоле, не жадничай!

Сзади подскочили, стянули у меня с головы шапку, и она пошла перелетать от одного к другому. Напрасно я гонялся за игроками по всему лугу и требовал вернуть мне шапку – они так самозабвенно ее пинали, что попросту не замечали меня. Не знаю, сколько бы я еще пробегал, выклянчивая злополучную шапку, если бы она вдруг не отлетела к девчонкам. Не раздумывая, Мира отняла ее у подруги и принесла мне.

Ух, что тут началось! Ребята осыпали нас насмешками, язвили, а потом принялись скандировать:

– Жених и невеста, тили-тили тесто! Жених и не-вес-та, ти-ли-ти-ли тес-то!

Я мял в руках шапку, готовый сквозь землю провалиться. Мира улыбалась и бросала в мою сторону лукавые взгляды. Вдруг к ней подлетели несколько мальчишек, подхватили под руки и потащили ко мне.

Ну что, скажите на милость, я должен был делать? Я побежал. Я бегу, а они за мной. Я быстрей, и они ходу прибавляют, да еще орут как оглашенные. Залез я на первую попавшуюся вербу и затаился среди веток – спасся, думаю. Да куда там! Ватага преследователей, потешаясь вовсю, собралась под деревом. Когда этого им показалось мало, они решили, что и Мира должна составить мне компанию на вербе. Но тут меня будто что толкнуло: спрыгнул я вниз и выпалил им в лицо:

– Да, я люблю Миру! Люблю, и вас это не касается!

Чтобы дело приняло совсем уж никудышный оборот, прибежал брат Миры. Это Бузо его позвал, будь он неладен. Скроив зверскую мину и выпятив грудь, Мирин брат со всего размаху залепил мне пощечину.

– Я, кажется, предупреждал, чтоб ты не смел с моей сестрой шашни заводить! – И давай мне пинки отвешивать.

Все расступились. Только Мира стояла рядом и, прижав ладони к лицу, плакала.

Когда ее брат наконец убрался, к ней подошел Васе и сказал:

– Ну чего голосишь? Тебя, что ли, били? Мира взглянула на меня и опять зарыдала.

В довершение ко всему кто-то додумался разбудить тетю Анджу и доложить ей обо всем, что со мной стряслось.

– Больше уж я вас никуда водить не буду, – огорчилась учительница и велела привести осла.

III

Идея, подброшенная нам Коле, была быстро приведена в исполнение. На клочке земли, похожем на расстеленный у подножия холма зеленый ковер, закипела работа. Дело нашлось каждому: один таскал жерди, другой – ветки, третий добывал гвозди, солому, и всего за каких-нибудь три дня шалаши были готовы. Это были превосходные шалаши с дверями, окнами и крышей, а места в них хватало как раз для нас семерых. В случае необходимости там можно было даже пожить день-другой в свое удовольствие, переждать дождь, спрятаться от ветра или другой какой напасти. Но старались мы совсем не для этого, ради подобной ерунды мы бы пальцем о палец не ударили. Идея состояла в другом: открыть в шалашах лавки. И они открылись. Да такие, каких белый свет еще не видывал. В одну мы понатащили тыщу полезных мелочей и безделушек – от иголок и вязальных спиц до часов, служивших когда-то самым разнообразным целям: звонить, тикать, куковать на стенке или трястись в специальных кармашках на брюках. Были здесь и всевозможные консервные банки с пестрыми наклейками и надписями – читай их хоть целый день, все равно ничего не поймешь; бутылки разной высоты и толщины – одни из них умещались на ладони, другие можно было носить на плече на манер ружья; всякие там браслеты, колечки, ремешки, сережки, цепочки, пуговицы, перочинные ножички, расписные кувшины, свистульки, ручки от зонтов, подковы, шилья, колеса от тачек, ярмарочные трещотки… Легче сказать, чего не было.

Стены, окна, углы и столы второй лавки были увешаны и уставлены вещами совсем иного толка, вызывавшими оторопь и восхищение у всех, кто сюда входил. Это были разные по величине и исполнению картинки и фотографии, обертки от шоколадных конфет и вырезки из газет и журналов; рождественские и пасхальные ангелочки и святые угодники красовались здесь вперемежку с отцом Калчо в бытность его солдатом, с братом Танаса, с матерью Васе, когда она была невестой, и, конечно же, с моим дедом, обнявшим бочонок вина.

Все, что было выставлено на обозрение, продавалось почти даром: за печеные яблоки и тыкву, пригоршню сахарного песка, медную монетку, вареную картофелину, маринованный перец и прочую пустяковину. Яркие надписи над входом лавки лаконично сообщали: «ДАЙ – НА!» и «БЕРУ – БЕРИ!».

Не успеют, бывало, закончиться уроки, а к нам уже валом валят покупатели. Вся школа у нас перебывала. Шум, гам, давка… Будь наша команда хоть в два раза больше, пожалуй что, и тогда нам бы не навести маломальского порядка. Одни торгуют, другие безотлучно сторожат у входа, готовые в лепешку расшибиться, а не дать проникнуть в лавку никому из шайки Бузо.

Бузовцы кружили возле шалашей, прикидываясь, будто что-то потеряли, или кричали благим матом, что их якобы надули. Мы отгоняли их пинками, и торговля шла без сучка без задоринки.

Но сегодня в школу прибежал взъерошенный Танас и, с трудом переводя дыхание, выпалил с порога:

– Все пропало!

– Да что случилось? – затормошил его Коле. – Выкладывай все по порядку.

– Плакали наши шалаши, – всхлипнул Танас.

– Что с ними? – всполошились мы.

– Бузо, чтоб ему провалиться, захватил их со своей оравой.

Злость и возмущение захлестнули нас.

– А вы с Васе где были, дрыхли, поди? – напустились мы на Танаса.

– Так ведь они как снег на голову свалились! Мне кое-как удалось вырваться, а Васе бузовцы связали. Налетели, выкинули из шалашей все, что под руку попалось, ужас сколько всего переломали. Потом расставили по полкам какую-то свою дребедень и вывески испоганили, на одной осталось только «ДАЙ», а на другой «БЕРУ». Марко велели догнать меня, но тот разлегся на травке и говорит: «Была охота ноги ломать! Пусть убирается подобру-поздорову». А Бузо гоготал мне вослед: «Беги, доложи своим! То-то радости будет. Обещал я, что все здесь в пух и прах разнесу – по-моему вышло. А ежели что не так, милости просим в гости».

Все, точно по команде, посмотрели на Коле, ожидая его решения.

– Приготовиться к атаке! – приказал он. – Шалаши должны быть отбиты!

– Легко сказать! Их там знаешь сколько! Да они нас, как мух, раздавят, – предупредил Танас.

– Вся шайка в сборе?

– Все до одного.

Коле закусил губу и помрачнел.

– Все равно… Шалаши нужно отбить! – сухо повторил он.

– Правильно! – согласились мы. – Вперед!

Бесшумно ступая, мы незаметно подкрались к поляне. Залегли в овраге, и Коле, как прирожденный командир, стал разрабатывать план:

– Голыми руками их не возьмешь, это ясно, как дважды два. На стороне противника численный перевес, следовательно, придется действовать хитростью. Нужно натянуть им нос.

– А как? – шепотом спросил Танас.

– Шайка Бузо нас, скорей всего, с этой стороны поджидает, а я вот какую штуку предлагаю. Митре, Джеле и Калчо, вы должны выбраться из оврага и залезть на вершину холма. Отыщите там укромное местечко, откуда хорошо видны шалаши, и по сигналу начинайте сбрасывать вниз камни. Кидайте без передыху, не давайте бузовцам опомниться. В это время мы атакуем неприятеля из засады и выкурим его из шалашей.

Мы так и ахнули: план был гениальный. Митре, Джеле и Калчо тут же ушли, а остальные принялись собирать по оврагу камни.

К несчастью, план был сорван. Дозорные Бузо обнаружили нас раньше времени и со всех ног понеслись докладывать своему вожаку. В одночасье все рухнуло. Группа, посланная на холм, все еще не давала о себе знать, и нам, судя по всему, предстояло отбиваться малыми силами. Оставался один выход – задать деру. Да только Коле об отступлении и слышать не желал. Он лихорадочно прикидывал, как бы потянуть время, покуда Митре, Джеле и Калчо не доберутся до вершины холма.

– Начнем переговоры, – решил наконец командир.

Коле пошарил по карманам, отыскал обрывок бумаги и быстро-быстро стал писать:

«Слушайте, вы! Кто дал вам право хозяйничать в наших шалашах? Мы, выходит, потей, строй, по крохам собирай всякую всячину, а вы будете готовеньким пользоваться? Ну уж, дудки! А коли вас завидки берут, постройте-ка себе сами. Нам тоже ничего на блюдечке не подносили, и свои шалаши мы разорять не дадим. Уходите по-хорошему, без шума и драки.

Ждем ответа.

Коле».

Он завернул в записку камень, вылез из оврага и помахал носовым платком. Видно было, как Бузо цыкнул на своих, которым не терпелось разделаться с нами. Коле размахнулся, и камень с запиской полетел в сторону шалашей.

Таким же манером мы получили ответ:

«Плевать мы хотели на ваши требования. Катитесь отсюда, пока не поздно. Кто сказал, что шалаши не могут быть нашими? Раз они стоят на ничьей земле, значит, они ничьи. А рухлядь, которую мы здесь нашли, даже трофеями-то не назовешь. Захотим, выбросим все на помойку, а захотим, вам вернем, кроме, конечно, ножей и стреляных гильз.

Бузо».

Мы стиснули кулаки и вперились в холм: да где же они наконец? Ползут, как черепахи. Коле расправил скомканную записку и на обороте написал:

«Хоть вы так нахально присвоили себе чужое и строите из себя хозяев, не будьте разбойниками с большой дороги. Отпустите нашего товарища Васе, которого вы захватили в плен и держите, ровно собаку, на привязи. Васе вам ничего плохого не сделал, и изгаляться над ним мы не позволим».

Скрипя зубами, Коле швырнул записку в неприятельский лагерь. Ответ пришел не сразу, но лучше бы Он и вовсе не приходил. Шпана писала:

«Да будет вам известно, что ваши обвинения – бред сивой кобылы. По правде говоря, вначале мы Васе действительно связали, но после того, как он поклялся, что отныне дружбу с вашей компанией водить не намерен, а от ваших имен у него уши вянут, мы его освободили. Васе говорит, что все это он вам назло подстроил. А не верите – можете убедиться сами».

– Предатель! Перебежчик! Ничтожество! – Негодование и ненависть душили нас.

Забыв об опасности, мы выскочили из укрытия и остолбенели. Так и есть: Васе стоял плечом к плечу с Бузо и его подручным Марко и угрожающе размахивал палкой.

– Совсем спятил! – в сердцах произнес Танас.

– Товарищ называется! А еще клятву давал! Для таких клятва что гусиный гогот. Га-га-га! Вроде бы поклялся, а сейчас вон кривляется и плюет нам в лицо, – с гневным возмущением проговорил Коле.

– Пусть только попадется, он у меня козленком заблеет, – вконец обозлился Танас.

Вдруг Коле вскинул руку вверх:

– Тсс! Приготовиться! Ребята на месте.

На вершине холма, словно в дымке, маячили три фигуры. Коле отрывисто свистнул. Это был условный сигнал. С грохотом обрушилась на шалаши лавина камней, дробясь по дороге на множество мелких осколков. Как очумелые заметались по поляне бузовцы. Прикрывая голову руками, они шарахались из стороны в сторону, но камнепад настигал их всюду.

Тут подоспели и мы, у каждого карманы были битком набиты камнями. Теперь и наши камни засвистели в воздухе, круша все без разбору. Сбитая с панталыку, не зная, от кого защищаться, орава Бузо волчком вертелась по поляне. Да у них и камней-то не было. Некоторые, правда, пытались подбирать наши, но, большую глупость трудно было придумать: в ту же секунду они с воплем хватались за голову. Двое-трое поджали хвост и пустились наутек, а Бузо с остальными приспешниками решился на отчаянный шаг. Ища спасения от каменного дождя, они забежали в шалаш. И тут произошло событие, вернувшее доверие и спасшее честь нашего товарища Васе. Проворно, точно заяц, подскочил он к двери шалаша и накинул крючок, а для прочности обмотал крючок веревкой. Ух, как колотил в дверь рассвирепевший Бузо, когда до него дошло, что он попался, как кур в ощип!

Васе ликовал, бегал вокруг шалаша и звал нас:

– Быстрее сюда! Залетные пташки в силок угодили! Ха-ха-ха!

Теперь-то разделаться с ними было проще простого. Мы окружили шалаш и начали по одному вытаскивать оттуда бузовцев. Отпускали не сразу – тогда лишь, когда от их козлиного блеянья лопались барабанные перепонки или от пинков гудели ноги. Бузо мы оставили напоследок. Обмякший, точь-в-точь мешок с ватой, заковылял он по поляне, обещая пожаловаться отцу.

– Ну и хитрец! – со смехом теребили мы Васе. – И как тебе в голову взбрело к ним переметнуться?

Васе довольно улыбался:

– Думал, с развязанными руками от меня проку больше.

– Молодец! – торжественно произнес Джеле. – Примеры подобного мужества и смекалки встречаются только в истории.

– Когда мы то письмо получили, а потом своими глазами увидели, как ты рядом с Бузо хорохорился, я подумал, не рехнулся ли ты часом, – сказал Танас, удивленно разводя руками.

– Вечно ты с выводами торопишься, – пожурил его Васе. – Правильно учитель говорит, что у тебя язык наперед ума рыщет.

Все рассмеялись и пошли собирать бутылки и жестянки, разбросанные по поляне.