Текст книги "За аравийской чадрой"

Бурильщик колодцев

Нарушенный контракт. – Бурение колодцев под солнцем пустыни. – На перекрестке двух дорог. – Язычник среди правоверных

Когда на следующий день Фрис рассказывал мне о судьбе бурильщика колодцев Хельге Хедендале, неожиданно поднялась песчаная буря. Госпожа Фрис плотно закрыла все двери и окна, а щели заткнула тряпками. Но бороться с мельчайшим песком пустыни – напрасная затея. Скоро толстый слой песка лежал в чашках, на коврах, одеялах, столах, стульях и отвратительно скрипел на зубах, когда мы ели печенье.

Если песчаная буря так свирепствует в комнате, то каково, если она застанет тебя в пустыне? – думал я после. Но пока Фрис рассказывал о Хельге Хедендале, я совсем не замечал песка, который лез в глаза и уши, в волосы и бороду.

Вот что рассказал Фрис:

Сорокалетний швед Хельге Хедендаль, по профессии бурильщик колодцев, заключил в 1958 году контракт на шесть месяцев и приехал в Саудовскую Аравию. Шесть месяцев превратились теперь в два года, но, несмотря на все усилия, Хедендаль до сих пор не может покинуть страну.

Он живет в глубине Саудовской Аравии, и, сколько он ни пытался уехать из пустыни, ему чинят всевозможные препятствия. Пока он там работал, оказалось: просрочена его виза. А денег на поездку в Джидду, чтобы продлить визу, у него не было, так как все его сбережения задержали власти в Джидде. Идти же одному пешком через пустыню без гроша в кармане равносильно самоубийству, причем существуют сотни способов более быстрого и безболезненного лишения себя жизни.

Все эти два года Хедендаль работал в районе города Эт-Таифа, где почти совсем не было воды. Прежде чем бурильщик достигнет водоносного слоя, он должен преодолеть восьмиметровый слой скальной породы, а дневная выработка составляет от пяти до восьми сантиметров. Нередко бурение не дает результата: когда бур проходит скальную породу, вдруг оказывается, что под нею нет ни капли воды, и все нужно начинать сначала. В этих чудовищно трудных условиях работы Хедендаль нашел довольно много воды, но местным шейхам этого мало. Они требуют все новых и новых колодцев и потому не отпускают Хедендаля домой…

Несмотря на фатальное невезение, в одном Хеден-далю все-таки повезло: ему не удалось полностью обеспечить водой этот высушенный солнцем район. В противном случае он, вероятно, был бы уже на том свете. Ведь здешние фанатики считают его «неверной собакой», и они просто покончили бы с Хедендалем, если бы он не был им больше нужен. За два года ему пришлось немало вынести. На его долю выпали нечеловеческие страдания и унижения. Хедендаль не умеет говорить по-арабски, а когда он пытается протестовать, его оскорбляют. Конечно, в правовом отношении он не совсем раб, но иначе не назовешь человека, которого каждый может оскорбить или убить, а условия его жизни еще хуже, чем у настоящего раба.

* * *

Пока Фрис рассказывает, я неотступно думаю об одном: как выручить Хедендаля из беды.

Однако мне прекрасно известно, что немусульманам доступ в глубь Саудовской Аравии фактически закрыт и местные власти воздвигают на пути смельчаков непреодолимую стену, если их интересам грозит хоть малейшая опасность. И тут у меня промелькнула мысль, что, пожалуй, мне самому стоит на время принять ислам и, выдав себя за мусульманина, совершить поездку через пустыню внутрь страны. И кто знает, быть может, удастся помочь Хедендалю.

Я поделился своими мыслями с Фрисом, но он только покачал головой.

– Чтобы стать мусульманином, вам потребуется от четырнадцати до восемнадцати месяцев. Прежде всего придется затвердить наизусть почти весь Коран от корки до корки, хотя бы вы не понимали ни единого слова. А Коран, заметьте себе, написан по-арабски. Вы должны бешеной скороговоркой прочитывать целые страницы. Кроме того, вам нужно будет научиться правильно произносить молитвы и правильно бить поклоны в определенные часы, что само по себе потребует долгого и мучительного труда. Не думайте, что все это так просто. Когда вы объявите о своем решении принять ислам, за вами установят слежку и будут шпионить днем и ночью минимум восемь месяцев. О каждом вашем шаге будут сообщать в специальную мусульманскую полицию: что вы делаете и как готовите себя к новой религии. Если все это время вы не сумеете соблюдать заповеди Корана на все сто процентов, вы никогда не станете мусульманином. Кстати, у Ларса Эйка с этой затеей тоже ничего не вышло.

– А кто такой Ларс Эйк?

– Вы его не знаете? Он тоже швед. Живет в Джидде уже много лет.

– Как? Еще один скандинав в Джидде?

– Да. И прежде чем вы впутаетесь в дело Хельге Хедендаля, вам нужно послушать, что произошло с Ларсом Эйком.

Ларс Эйк пробыл в Саудовской Аравии около десяти лет. Сейчас ему под шестьдесят. Он родился в Стокгольме, сын одного известного финансиста. Получив диплом, он унаследовал от деда большое состояние и уехал в Калифорнию, где проучился тринадцать лет и стал преподавателем в университете. Это человек с добрым сердцем и огромным обаянием, но в США его настигла злая судьба в образе одной американской дамы, на которой он женился. Родился сын. Ларе вскоре развелся с женой, женился вторично на голландке, порадовался рождению второго сына и снова развелся. Он вернулся в Швецию, оставив большую часть своего состояния в США, чтобы его дети могли получить образование. И оба они стали процветающими бизнесменами.

В Швеции Эйк решил вложить деньги в тяжелую промышленность и почти разорился. После войны он поступил работать в компанию, которая продавала в Саудовскую Аравию санитарное оборудование для больниц. Ему пришлось переехать на Аравийский полуостров, и одно время он даже был директором местного отделения компании. Между прочим, ему пришлось тесно сотрудничать с зятем наследного принца Фейсала, который сразу понял, что имеет дело с очень умным человеком.

Я уже говорил, что он пытался стать мусульманином, но неудачно. Дело в том, что он слишком одаренный для этого человек! Всякого, кто собирается пробыть здесь много лет, почти насильно заставляют принять ислам. И вот после того как Эйк довольно основательно изучил Коран, ему дали учителя, весьма искушенного в вопросах мусульманской религии. Но вышло так, что, едва учитель начинал обосновывать тот или иной догмат ислама, его красноречивый ученик немедленно начинал диспут и в конце концов чуть не обратил своего учителя в протестантизм! Убоявшись гнева аллаха, тот совсем перестал ходить к Эйку. Поэтому Эйк до сих пор не стал мусульманином.

Однажды Эйку пришло в голову создать предприятие по бурению колодцев, которое обеспечило бы водой умирающую от жажды Саудовскую Аравию. Он и его компаньон-саудиец закупили в Швеции буровое оборудование и привезли его в Джидду. Потом они наняли в Швеции хорошего мастера-бурильщика. Это и был Хельге Хедендаль, тихий, скромный и благочестивый человек, который любил жить так, чтобы не быть никому обузой.

Ему было поручено начать бурение в районе города Эт-Таифа, где предприятие Ларса Эйка собиралось искать воду. С Хедендалем был заключен на полгода контракт, по которому ему причиталось 1800 риалов в месяц.

В Эт-Таифе много денег не истратишь, и Хедендаль попросил, чтобы большая часть заработной платы перечислялась на его лицевой счет в Джидде, а остальные деньги отсылались в Швецию его бывшей жене.

Срок, предусмотренный контрактом, уже близился к концу, и Хедендаль, которому не хотелось больше оставаться в Эт-Таифе, написал письмо в Джидду. В этом письме он просил предприятие прислать ему определенную сумму денег, чтобы он мог нанять людей и проехать через пустыню в Джидду. Однако Хедендаль не знал, что Ларе Эйк уже расстался с этим предприятием.

Хедендаль написал одно письмо. Написал второе. Ответа не было.

Он написал много писем.

Но это был в полном смысле слова глас вопиющего в пустыне.

Срок действия контракта истек, но Хедендаль должен был продолжать бурение без всякого контракта, ибо в противном случае он просто умер бы с голоду.

К счастью, он познакомился в Эт-Таифе с одним иорданцем и упросил его отыскать в Джидде Эйка. Лишь через год этот человек попал в Джидду и нашел Эйка, но Эйк сообщил ему, что предприятие пустило деньги Хедендаля в оборот, а потом прогорело. Однако часть денег Хедендаля находилась в министерстве труда, и на них Эйк должен был попытаться спасти своего земляка…

Шведка в аравийском гареме

Завидный жених. – Великое счастье – Обитательницы гарема. – Король занят. – Аравийская свадьба

Я провел несколько недель в Джидде в гостеприимной семье Фриса и за это время услышал немало историй о европейских девушках, которые влюблялись в смуглых черноглазых шейхов Саудовской Аравии, выходили замуж и уезжали с ними на их далекую родину в уверенности, что они для мужей тоже «великое счастье». Им казалось: под синим небом Востока, в тени колышущихся пальм и под журчание фонтанов они до конца жизни будут наслаждаться взаимной любовью и роскошью. Но все это сплошная чепуха и дешевая романтика, которой пичкают легковерных читательниц еженедельные бульварные газеты. Скандинавы, живущие в Джидде, всегда подтвердят вам этот весьма прискорбный факт. До сих пор в одном из многочисленных гаремов Саудовской Аравии живет одна молодая шведка. Ее история трагична, но в ней заключена хотя и горестная, но очень поучительная мораль, и потому ее нельзя не рассказать.

Несколько лет назад она встретила молодого смуглого красавца, который был сыном одного богатого шейха из внутренних областей Саудовской Аравии. Он приехал в Европу для завершения образования и среди прочих стран посетил Швецию. В одном известном ресторане Стокгольма он встретил очаровательную златокудрую девушку. Они немножко танцевали, немножко флиртовали. Она искренне влюбилась в него, и, когда он спросил, согласна ли она стать его женой, девушка решила, что это во всех отношениях завидный жених, и сказала «да».

Все предостережения, которые ей пришлось выслушивать перед свадьбой, отскакивали от нее как от стенки горох, настолько она была опьянена радостью. Впереди ее ожидало великое счастье…

У молодой девушки было немало претендентов на ее руку, и среди них один шведский летчик. Он сам бывал на Ближнем Востоке и теперь пытался удержать ее от неразумного брака.

– Оставь его, – говорил летчик, – или ты всю жизнь будешь в этом раскаиваться. Пройдет немного времени, и он возьмет себе еще нескольких жен, если только у него уже нет одной, а то и двух. И вне зависимости от того, одобряет он ношение чадры или не одобряет, тебе всегда придется закрывать лицо в те редкие дни, когда тебя будут выпускать из гарема. И добро бы ты еще выходила замуж за одного из аравийских коммерсантов, которые живут в городах! Так нет же, тебе понадобился сын шейха, а шейхи живут в пустыне, и тебе придется следовать законам и обычаям пустыни. Ему всегда будет мало одной жены, что же касается той единственной функции, которую призваны выполнять арабские женщины, то в этом отношении ты никогда не сможешь выдержать их конкуренции, хотя бы ты десять лет изучала секс. Пойми, что у них женщину с детства учат, как услаждать мужчину. Больше она ничего не умеет делать, и от нее больше ничего не требуют.

Но все уговоры были напрасны. Ведь это говорил человек, который сам был в нее влюблен, и юная шведка не придавала значения его словам, полагая, что он просто защищает свои собственные интересы.

В 1953 году, когда она вместе с мужем уехала в Саудовскую Аравию, ей было двадцать лет. Сейчас она мать шестилетнего сына и самая несчастная женщина на свете.

Через несколько лет она приехала в Бейрут вместе с мужем и его двумя женами, на которых он за это время женился, и неожиданно встретила в отеле своего бывшего жениха, предостерегавшего ее когда-то от неразумного брака. На ней была чадра, но летчик узнал ее, и бедняжка, рыдая, рассказала ему свою историю. К сожалению, он оказался прав.

– Мне очень плохо, и я просто не знаю, что делать. Со мной обращаются как с животным, а скоро будет еще хуже. Я в последний раз в Бейруте. Мы уезжаем в пустыню, муж сказал, что возьмет себе еще двух жен. Но кроме меня у него уже есть две, значит, ему придется развестись со мной. Коран ведь разрешает мусульманам иметь одновременно не больше четырех жен. И тогда я стану служанкой и рабыней остальных его жен.

– Почему же ты не идешь к шведскому консулу? Ведь он может помочь тебе вернуться в Швецию. И я тоже охотно помогу тебе.

– Я не могу уехать отсюда. Не могу бросить здесь сына.

Эту молодую женщину уже никто не спасет. Единственная ее надежда – сын. То обстоятельство, что у нее есть сын, может несколько облегчить и скрасить ее жизнь. Уже через семь-восемь лет мальчик начнет пользоваться не только влиянием в доме, но и властью. Он старший из сыновей шейха, а первенец в аравийской семье находится на совершенно особом положении. Никто так не любит своих сыновей, как отцы в Саудовской Аравии, и никто так не почитает своих матерей, как дети в Саудовской Аравии. Поэтому можно надеяться, что, когда мальчик вырастет, он сделает существование своей матери более сносным. Она никогда не вырвется на свободу, но сын наверняка принесет ей больше радости, чем муж.

Трагическая судьба этой несчастной женщины не является чем-то из ряда вон выходящим. Однако за последние годы положение замужней женщины в Саудовской Аравии несколько изменилось к лучшему. Образованные мужчины в крупных портовых городах и уж во всяком случае государственные служащие имеют только одну жену.

* * *

Можно смело утверждать, что король Сауд отнюдь не является воплощением всяческих добродетелей и рыцарем без страха и упрека, с которого его высокопоставленным подданным можно было бы брать пример.

Как известно, Коран разрешает правоверному иметь только четырех жен, зато он может завести себе столько любовниц, сколько позволяют его возможности. А возможности у короля Сауда поистине безграничны: говорят, он становится отцом через каждые четырнадцать дней и у него есть два секретаря, которые ведут счет его бракам, разводам и детям.

Развестись здесь пара пустяков. Если мусульманин хочет расстаться со своей женой, он выходит из дому, устремляет взор на небеса и трижды возглашает, что не считает больше себя связанным браком с такой-то женщиной (имярек). После этого он имеет право выгнать свою бывшую жену со двора или оставить ее в качестве служанки или наложницы.

Как утверждают, король Сауд почти ежедневно женится на новой девушке, а на другое утро разводится с нею, чтобы набраться сил к следующей ночи.

Заведена строжайшая бухгалтерия на всех тех женщин, которые удостоились благосклонности короля, и, когда у его бывших жен родятся дети, придворные считают на пальцах, не состояли ли они в родстве с королем Саудом.

Однажды король Сауд изволил посетить Джидду. И хотя он пробыл здесь не больше четырех часов, он женился на шестнадцатилетней девушке, а перед отъездом развелся с нею. С тех пор он несколько раз приезжал в город, и каждый раз он женился на той же самой девушке, а потом разводился с нею. Таким образом, в какой-нибудь злостной неверности его обвинить никак нельзя! А если девушка забеременеет, то, возможно, она удостоится чести переехать в Эр-Рияд, в королевскую резиденцию, и будет жить в одном из домов при королевском гареме.

* * *

Фактически здешним женам совершенно нечего делать в своем доме. Они не готовят еду и не убирают комнаты. Это входит в обязанности рабов. Обычно женам не разрешают даже заниматься каким-нибудь рукоделием. Они никогда не ходят на рынок и не делают никаких покупок. А без мужа даже не могут выйти на улицу, хотя бы и под чадрой.

Их единственное времяпрепровождение – бесконечные беседы друг с другом на самые различные темы. Поскольку они не читают газет, первостепенное значение имеет устный отчет о тех или иных событиях. Сидячий образ жизни приводит к тому, что еще в самом юном возрасте они быстро полнеют, но в соответствии с арабскими представлениями о красоте это вовсе не недостаток.

Оставаться без чадры женщина может только в гареме или в гостях у европейских друзей мужа, но последнее случается чрезвычайно редко.

Однако нельзя отрицать, что за последние десять лет в наиболее передовых общественных кругах женщина стала пользоваться немного большей свободой, чем раньше, и теперь само государство предпринимает некоторые шаги в этом направлении. В 1957 году было введено обязательное обучение для девочек, но только до двенадцати лет. А дальше все на усмотрение родителей, учению приходит конец, если у них не хватает денег и культуры, чтобы нанять для своей дочери частного педагога или послать ее в школу.

* * *

Если местный житель встречает европейца, он обычно спрашивает, сколько тот заплатил за свою жену. И когда европеец отвечает, что не заплатил за нее ни копейки, он позорит не только себя, но и свою жену, ибо, раз ее отдали бесплатно, значит, у нее нет никаких достоинств.

Мусульманин всегда честно платит за каждую жену, которую берет себе. Но цены бывают разные: чернокожая жена (например, из Судана) стоит от 700 до 10 тысяч крон, а стоимость арабской женщины достигает 20 тысяч крон.

Когда житель Саудовской Аравии женится, он устраивает большой праздник. Возводится огромный разноцветный шатер, который вмещает бесчисленное множество друзей и знакомых. Начинается пир с невероятным количеством всяких яств, а гостей весь вечер развлекают певцы и танцовщицы.

Уже ближе к ночи в шатре появляются двое мужчин: у каждого в руках небольшая дощечка. На одной дощечке написано, сколько денег было заплачено за девушку. Но нередко случается и так, что жених (по предварительной договоренности с родителями невесты) вдвое завышает ту сумму, которая была действительно уплачена. Никто не должен подумать, что будто его жена стоит дешево. На другой дощечке написано, на какую сумму родители жениха и невесты дали молодым приданого. Как говорят, эта цифра тоже бывает несколько завышена.

Демонстрация дощечек – гвоздь всей свадебной программы. Она свидетельствует о том, что к святому таинству брака мусульмане в общем относятся весьма по-земному.

В то же время в Саудовской Аравии есть много бедняков, которые всю жизнь мечтают о том, чтобы накопить денег на жену. Однако нередко эта мечта оказывается несбыточной. Свадьба тоже обходится здесь чудовищно дорого. А всякое незаконное сожительство с лицами другого пола карается по закону вплоть до применения смертной казни.

Аль-Капоне Джидды

Король на троне. – Продавец апельсинов, ставший мультимиллионером. – Отцовская гордость. – Убийство между двумя чашками чая. – Фрис ошеломлен

Салем бен-Омар – король гангстеров Джидды.

Любой обитатель Саудовской Аравии, желающий преуспеть в торговле, должен прибегнуть к подкупу и прочим темным махинациям, и, следовательно, для местного Аль-Капоне здесь открывается самое широкое поле деятельности. Как Аль-Капоне в годы «сухого закона» заправлял всей продажей спиртных напитков в США, точно так же Салем бен-Омар захватил в свои руки большую часть импорта страны как законного, так и контрабандного.

Едва ли кто-нибудь отважится сейчас открыто обвинить этого аравийского Аль-Капоне в противозаконных деяниях (в моей книге он выступает под вымышленным именем). А если такой отважный и найдется, то он рискует разделить судьбу всех тех, кто обвинял Аль-Капоне в руководстве гангстерским трестом. Как известно, американский король гангстеров обстряпывал свои делишки настолько тонко, что его не могли повесить ни за одно из тягчайших преступлений, в которых он не без основания подозревался. Аль-Капоне удалось посадить за решетку только потому, что в его бухгалтерских книгах были найдены кое-какие неточности и его обвинили в неправильной уплате налогов. К счастью для американского правосудия, Аль-Капоне умер в тюрьме, отсидев лишь девять лет из назначенных ему двенадцати.

А вот Салем до сих пор на свободе, ибо власти никак не могут доказать, что он когда-нибудь преступал закон. Напротив, это один из самых уважаемых граждан, снискавший особую популярность благодаря той огромной помощи, которую он оказывает бедным. Его даже можно сравнить с Робин Гудом, который отнимал сокровища у богатых только для того, чтобы раздавать их нуждающемуся люду.

Салем бен-Омар – пакистанец, он родился в Карачи. В школу ему пришлось ходить всего лишь полгода. Он не умеет ни читать, ни писать, но дела у него всегда в полном порядке.

Мальчиком он прибегал в порт и зарабатывал себе на жизнь тем, что носил багаж, выполнял разные поручения моряков, продавал сигареты и жевательную резинку. Когда ему исполнилось четырнадцать лет, он стал коком на небольшом парусном судне, но, очевидно, умение приготовлять пищу было одним из тех немногих талантов, которые полностью отсутствовали у юного Салема. Во всяком случае, когда судно пришло в Джидду, его высадили на берег, даже не заплатив денег. Правда, Салем не много на этом потерял, так как на судне он развил кипучую коммерческую деятельность: матросам, оставшимся без курева, продавал по бессовестно высокой цене сигареты, которые по дешевке скупал в различных портах.

В Джидде он стал торговать апельсинами, неплохо заработал, сел на корабль и вернулся в Карачи. Благодаря связям, которые ему удалось установить по дороге домой в портовых городах, он всерьез занялся коммерцией. В двадцатилетием возрасте он женился на египетской девушке, своей ровеснице, которая родила ему семерых детей, но все семеро умирали вскоре после рождения.

Когда Салему было около тридцати, он снова переехал в Джидду, ибо здесь перед ним открывались более широкие коммерческие возможности. Жена оставалась в Пакистане, но каждый год либо он приезжал к ней на несколько месяцев, либо она к нему.

Восемь лет назад у него родилась любимая дочь – Фарьял, и с тех пор счастье все чаще стало улыбаться Салему. Деньги рекой потекли в его карманы, и каждый год в день рождения маленькой Фарьял он дарил ей тысячу фунтов стерлингов и закатывал пир, который стоил по крайней мере еще тысячу. Но однажды в это дело вмешалась его жена и посоветовала ему тратить деньги более благоразумно.

И тогда, чтобы отблагодарить провидение, сохранившее ему дочь, и выразить любовь к своей далекой родине, Салем построил в Пакистане школу, взяв на себя все текущие расходы. Школа эта получила имя Фарьял. Когда Фарьял подросла, она поступила сюда учиться. Кроме школьных педагогов у нее два домашних учителя и английская гувернантка.

В школе к Фарьял относятся так же, как и ко всем остальным детям, но отец постоянно внушает ей, что, поскольку школа носит ее имя, она должна всегда быть первой ученицей. Учителя утверждают, что лучше Фарьял никто не учится, но искренни ли они, этого никто не знает.

А между тем ее неграмотный отец живет за тысячи километров от родной страны, делает деньги и тоскует о своей семье, оставшейся в далеком Пакистане.

* * *

Эль-Магари дал мне рекомендательное письмо к Салему, и я решил непременно зайти к этому некоронованному владыке Саудовской Аравии, чтобы снискать его расположение и заручиться поддержкой. Кроме того, мне хотелось составить собственное представление о человеке, в котором любовь к семье прекрасно уживается со страстью ко всевозможным коммерческим махинациям. Однако расспрашивать о Хедендале я его не собирался, так как с меня было вполне достаточно и тех сведений, которые я получил от Фриса.

Итак, мне даровано разрешение посетить Салема в одной из его больших вилл. Как и все дома богачей, вилла обнесена высокой каменной стеной, которая, несомненно, обеспечивает в какой-то мере безопасность хозяину.

Я звоню, но, как обычно, проходит немало времени, прежде чем за стеной слышится слабый шорох. У меня неприятное ощущение, будто кто-то внимательно наблюдает за мной, но в этом нет ничего удивительного. В любой подобной стене всегда существует несколько смотровых отверстий, через которые посетителя тщательно изучают, прежде чем впустить его в дом.

Несколько минут спустя тяжелые ворота медленно отворяются. Мальчик-слуга говорит, что я могу пройти. Его хозяин ждет меня.

Салем сидит во дворе под сенью большого олеандра. На нем грязные брюки и ядовито-желтая рубашка, расстегнутая, мятая и грязная. На голове феска неопределенного цвета. Он сидит на трехногом стуле с высокой спинкой, похожем на трон. Здесь этот повелитель контрабандистов и спекулянтов принимает доклады и донесения, отдает приказы и распоряжения всем тем людям, которые один за другим приходят и снова уходят. Это многочисленные агенты, которые постоянно держат своего повелителя в курсе всех интересующих его событий.

Салем просит извинить его за то, что он не встретил меня у ворот. Но он не совсем здоров. И очевидно, это соответствует действительности, так как глаза его горят каким-то лихорадочным блеском, но, возможно, они у него всегда такие. Однако лицо его, почти абсолютно круглое и небритое, отнюдь не пленяет своей красотой. Салем небольшого роста. На ногах у него пара сандалий, и я замечаю, что ногти на его ногах совсем желтые, словно вырезаны из коровьего рога.

Вокруг него прыгают два кокер-спаниеля, которых он выписал из Гамбурга. Это еще щенята, но к каждому приставлен мальчик-слуга, который буквально не спускает глаз со своего четвероногого господина.

Между тем Салем спрашивает о моем самочувствии и выражает радость по поводу того, что иностранный писатель и фоторепортер пожелал зайти к нему. «Для меня это большая честь», – говорит он.

На столе появляются сигареты, кока-кола и немного позднее чай с козьим молоком, а хозяин тем временем расспрашивает меня о том, с какой целью я приехал в Саудовскую Аравию. Я рассказываю ему о своих планах, но тщательно обхожу вопрос о работорговле. У меня есть все основания предполагать, что Салем является одним из главных акционеров этого весьма доходного предприятия.

Пока я рассказываю, Салем успевает продиктовать четыре телеграммы: две в Нью-Йорк – договоренность о предстоящей поездке, одну в Париж и одну в Гамбург с просьбой выслать наиболее эффективное средство против конъюнктивита, которым заболел его кокер-спаниель.

Кроме того, он принимает экстренные сообщения от трех своих агентов, которые, задыхаясь, подбегают к его трону и возбужденно нашептывают ему какие-то известия чрезвычайной важности. Однако Салем по-прежнему сдержан и спокоен: это опытный стратег, который терпеливо выслушивает всех, а потом сам принимает окончательные решения в соответствии со своими замыслами и предначертаниями.

При этом Салем ухитряется слушать и меня: время от времени даже задает вопросы и вставляет замечания на превосходном английском языке. По его знаку слуга вновь наполняет чаем мою чашку и подносит блюдо с печеньем. Салем тоже берет несколько печений и, запихнув их в рот, чуть приподнимает обе руки над головой. Слуга наготове и быстро протирает каждый палец хозяина влажным полотенцем. Стоит ему протянуть правую руку, и он уже держит кальян. А когда его начинают раздражать часы, он просто снимает их, протягивает назад и роняет – слуга все равно успеет подхватить их до того, как они коснутся земли.

Иногда Салем просит извинить его: он должен быстро уладить одно «маленькое дельце». Мне уже порассказали о том, что каждое такое «маленькое дельце» приносит Салему не менее 100 тысяч крон дохода: менее крупные суммы его просто не интересуют.

Когда поток посетителей прекращается на несколько минут и наступает небольшая передышка, Салем полностью завладевает разговором. Теперь это уже монолог, и Салем, изредка прикладываясь к кальяну, рассказывает о своей семье.

– По правде говоря, я очень скучаю без жены и дочери. Они приезжают ко мне лишь раз в год, на три месяца, пока школы Карачи закрыты на каникулы. Когда они снова уезжают, я чуть не умираю от тоски.

– А почему вы не перевезете их сюда?

– Сюда? Я не хочу, чтобы моя жена и дочь жили в Саудовской Аравии. Я слишком хорошо знаю, что творится в Джидде. Вспомните о той унизительной роли, которую играет женщина в этой стране. Вспомните, наконец, о наших гаремах…

Да, Салем бен-Омар, пожалуй, разбирается в этих вопросах лучше, чем кто бы то ни было, и, наверное, не случайно…

Салем замолкает. Возможно, он чуть было не проговорился о том, что сам поставляет женщин в гаремы страны. Потом продолжает свою мысль:

– И я совсем не хочу, чтобы здесь моя дочь вышла замуж. Пусть она лучше живет в Пакистане.

Салем явно не собирается говорить о том, чем он торгует. Когда я спрашиваю, правда ли, что он мультимиллионер, он отвечает:

– Нет, я совсем не богат. Будь я богат, я бы давно стряхнул прах этой страны со своих ног.

А потом он начинает рассказывать о своей маленькой дочери. Когда она была здесь в последний раз, Салем взял ее с собой в Эр-Рияд, чтобы представить королю Сауду. И дальше он вспоминает один очень забавный эпизод, который произошел в королевском дворце.

– Папа, почему все целуют ему руку? – спросила девочка на языке урду.

Король Сауд поинтересовался, что сказала девочка. Салем покраснел и ответил:

– Моя дочь говорит, что, как ей кажется, ваше величество очень добрый король.

– Нет, папа, – возразила девочка, на этот раз по-арабски, – об этом я просто ничего не знаю, но, по-моему, целовать руку ужасно гадко. В Пакистане так не принято.

– Видите, – сказал Салем гордо, – всего восемь лет, а уже разбирается в вопросах гигиены!

К обитателям Саудовской Аравии, во всяком случае к представителям ее делового мира, Салем относится с некоторым предубеждением. Они слишком расточительны и бросают деньги на ветер, говорит он. И с чего они так загордились? Ведь им просто повезло. Но вот что они будут делать, когда кончится нефть? Чем станут торговать? Верблюжьим навозом!

От американцев он тоже не в восторге и называет их «откормленными тварями». Англичане ему нравятся больше: он говорит, что они гордецы, но им хоть есть чем гордиться. Французы тоже гордецы, но с той только разницей, что гордиться им абсолютно нечем.

* * *

Двадцать лет назад Салем сам ходил с лотком и торговал апельсинами. Теперь он импортирует дешевые фрукты из Судана и перепродает их, получая от трехсот до тысячи процентов прибыли. Это лишь одна из форм торговли, которую ведет Салем.

В городе у него три большие виллы, каждая из которых по убранству не уступит любому дворцу. Однако днем его можно чаще всего встретить в небольшом грязном магазине на одной из базарных улиц. И очевидно, лишь в знак особого расположения Салем разрешил мне посетить его на этой вилле.

В магазине у него стоит заветный сундучок, купленный восемь лет назад. Каждое утро он наполняется монетами и кредитками. Это вовсе не выручка за предыдущий день: все эти деньги доставляются сюда из его «казны». Среди тех, кто частенько наведывается в этот магазин, много нищих, в том числе молодых девушек. Мужчина может получить здесь полриала, девушка – десять и даже двадцать риалов, а если она красива, то, как утверждают злые языки, Салем дает ей довольно толстую пачку денег и делает знак, чтобы она поднялась наверх. Там они побеседуют с глазу на глаз, и Салем попытается выяснить, чем он может ей помочь!