Текст книги "В тени Нотр-Дама"

Автор книги: Йорг Кастнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 36 страниц)

Глава 3
Корона Люцифера

Это был монах-призрак, чье лицо по-прежнему скрывал капюшон. Он шел сгорбленно, немного шаркая ногами; нервным движением он закрыл за собой дверь. Словно богослужение, которое было богохульным и тем самым – скорее, дьявольской мессой, – утомило его. С тихим вздохом он опустился на стул с тяжелыми подлокотниками в углу комнаты, расположенном в тени. И в тени его лицо было еще белее.

– Присаживайтесь, Арман Сове. Наша беседа будет долгой, у вас появится куча вопросов.

Он указал на табурет перед камином, на свету. Я почувствовал себя ребенком, который стоял в углу и таращился с широко раскрытыми глазами на закутанного в плащ человека, полный ожидания, очарованный, но едва ли напуганный. С его появлением мой страх прошел. От него исходило что-то удивительно доверительное, чему я не находил объяснения. Я не знал его, но одно мне теперь казалось ясным: под рясой монаха-призрака не скрывался Клод Фролло – серьезный, железный, хитрый архидьякон.

Медленно я сел и сказал неуверенным голосом:

– Вы правы, монсеньор, в моей голове кружится так много вопросов, что она грозит лопнуть. И все же я не знаю с чего начать, – я все еще находился под впечатлением произошедшего сегодня, видел мертвого ростовщика на полу, его дом, горящий в пламени, вертящееся подо мной роковое колесо мельницы. Возможно, это была отправной точкой; я достал кошелек с деньгами и подкинул его высоко. – Это я показал месье Эбрарду, он должен был вспомнить, должен был привести меня к вам. Поэтому он должен был умереть. К чему все это?

– Это моя вина, – ответил монах-призрак почти беззвучно. – Я выкупил кошелек, потому что он принадлежал вам, а я хотел завоевать ваше доверие. Но это была жестокая ошибка, как потом выяснилось. Я вполне мог бы вам и просто так дать деньги.

– Но с какой целью? Вы посылаете меня к Клоду Фролло, в Нотр-Дам, но это не означает сделать мне какое-то добро!

Стук в дверь прервал разговор. Это была Колетта, все еще в широком белом одеянии, которое делало из нее послушницу монаха-призрака.

Она принесла поднос, с красным вином, хлебом и сыром, поставила его молча на стол и снова покинула помещение. Прежде она бросила на меня долгий взгляд, словно я был хорошим другом. Это сбило меня с толку так же, как и ее красота впечатлила меня.

– Широкая рубашка скрывает привлекательность тела Колетты, но изящество лица красноречиво выдает ее, будоража воображение, – слова монаха-призрака удивили меня, и я вопросительно посмотрел на него. – Не бойтесь, я явно не ваш соперник, – продолжил он с тихим смехом, который перешел в сухой кашель. – Очарование женщины не властно над истинными верующими, как и наслаждение плотью. Собственно, также, как сыром и вином, но я не «совершенный»[42]42
  «Совершенные» – так называли себя богомилы – исповедники дуалистического вероучения и члены религиозного крайне аскетического общества сначала в Болгарии, потом в соседних странах Балканского полуострова и даже за его пределами. Они названы так по имени своего основоположника, попа Богомила, жившего в Болгарии во второй половине X в. Богомильство стремилось разрешить в теории вопрос о происхождении зла в мире и найти на практике правильный путь для борьбы со злом. Во Франции их называли катарами (чистые), либо альбигойцами (прим. перев.)


[Закрыть] старой школы.

Он наполнил вином оба деревянных бокала и отрезал себе кусок сыра большим ножом, который лежал на подносе. Эта картина разбудила мой голод. Я тоже ел и запивал сыр и ржаной хлеб сладковатым на вкус вином. В это время мой хозяин подложил пару свежих поленьев на изогнутую решетку в камине. Я отчетливо видел в луче света его руку, которая напомнила мне лапу демона: костлявая и морщинистая, как высохшая кожа, покрытая шрамами.

– Вы хотите знать, Арман, почему я послал вас к отцу Фролло? Ответ лежит на поверхности: чтобы шпионить для меня.

– Странный получается шпион – не знает ни своего задания, ни своего заказчика.

– Только так вы могли быть убедительны, вне подозрений и внушить доверие. Вас действительно измучил голод, вы были оборваны, как нищий, отчаянно искали работу. Вам мог, должен был поверить даже очень недоверчивый архидьякон, – рука монаха-призрака вытянулась вперед, лапа со шрамами указала на меня. – Поэтому я выбрал вас.

– Благодарю, – сказал кисло я. – Уже не раз я чуть не лишился своей жизни, выполняя поручение, о котором я вовсе не знал, хочу ли выполнять его.

– Я велел следить за вами, чтобы избежать худшего. Я кивнул:

– Нищему Колену.

– Ему и другим. И сегодня с вами по дороге к Мельничьему мосту были вооруженные тени.

– Ростовщику они не помогли.

– Для этого они, к сожалению, подоспели слишком поздно.

– И кто же, – спросил я медленно, делая ударение на каждый слог, – жнец Нотр-Дама?

– Это я надеялся узнать от вас, Арман.

– У меня нет и малейшего представления. Впрочем, я подозревал вашего мэтра Леонардо.

– Тут вы сделали ложное заключение. Жнеца явно нужно искать не в наших рядах. Скорее, его послал дьявол Нотр-Дама.

– Вы говорите об отце Фролло?

– А о ком же еще?

– А почему вы называете его дьяволом?

– Как вы назовете человека, который молится Сатане и служит злу?

– Чтобы быть искренним, месса, на которой я только что присутствовал, на меня произвела тоже не совсем христианское впечатление.

Я услышал тяжелое дыхание, почти сопение, словно мой собеседник был задет, даже оскорблен. Наконец, он с болью ответил:

– Вам нельзя совершать ошибку, путать власть, которая называется Церковью, с Христианством. Истинные христиане – это мы, мои братья и сестры.

– Это уже многие говорили – те, кто всходили на костер.

– Кто истинно верит, лучше сожжет свои греховные тела, чем обманет свою добрую душу!

– А как вы называете себя, истинно верующие?

– Нам дали разные имена: и альбигойцы, и альбанензы, чаще нас называют катарами, и это стало синонимом для еретиков. Но мы не нуждаемся в особенном имени, мы просто называем себя добрыми людьми.

– Возможно, вас и вам подобных следует лучше называть сумасшедшими, – вырвалось у меня.

– Почему? – спокойно спросил монах-призрак.

– Потому что катары изгнаны, уничтожены кровавым Крестовым походом – двести пятьдесят лет назад.

– Вы говорите правду, Арман, но не совсем. Что вам известно о нашей вере, о нашем движении?

В scriptoriume[43]43
  Scriptorium (лат.) – мастерская по переписыванию книг в монастыре (прим. автора).


[Закрыть] Сабле я переписывал «Liber Supra Stella», который Сальво Бурсе издал в 1235 году в Пьясенце против всех еретиков. Взволнованный им, я беседовал с монахами о катаризме и узнал немного о сатанинской секте. Они имели свое начало на Балканах, в группе, которую называли богомилами. Лжеучение появилось в южной Франции, возле города Альби, откуда пошло название альбигойцы. Их приверженцы сами обозначали себя как «чистые», «katharoi» по-гречески, отсюда имя катары.

Их вера мне показалась такой сбивчивой, что я не совсем ее понял. Это значит, они не признавали в Боге Создателя этого мира, или они возвеличивали Сатану до существа, равного по могуществу наряду с Богом. Но они были достаточно храбрыми, чтобы назвать себя истинными христианами, и не боялись даже публичных диспутов с людьми Церкви. С помощью своей дьявольской практики катары завоевывали заблудшие души одну за другой.

Чем сильнее становилась их власть, тем решительнее ополчались против них Церковь и король. Папа Иннокентий III с 1231 года с помощью доминиканцев и францисканцев начал подвергать всем испытаниям инквизиции со всей ее жесткостью безрассудных еретиков. Был начат Крестовый поход, кровавый и несправедливый, как любая война, пока цитадель богоотступников Монсегюр в Аквитании[44]44
  Аквитания – старинное обозначение для южно-французского Тулузского графства, Лангедока (прим. автора).


[Закрыть] не пала после продолжительной осады в 1244 году. Все это я сообщил человеку, закутанному в плащ – не без гордости за свои обширные знания.

Не обращая внимания, он продолжил:

– Верно, большинство из нас покорились преследователям, пожертвовали либо своей верой, либо своим телом. Но некоторые избежали этой участи, собрались вместе в укромных уголках, образовали новые общины, выбрали новых епископов, чтобы не дать умереть истинной вере. Во многих хрониках Монсегюр введен как конец нашей веры. Но четверым совершенным удалось выбраться из осады, и они взяли с собой самую большую тайну, которую когда-либо видел этот свет – солнечный камень.

– Об этом я никогда не слышал, – признался я.

– Иначе это не было бы тайной, по крайней мере, не такой большой. Чтобы было понятно, вы должны обстоятельно заняться верой добрых людей, Арман. Вы готовы к этому?

– Да, вполне, – ответил я, немного колеблясь и чувствуя себя как слепой, который идет по незнакомой тропе, опасливо думая о том, чтобы по возможности избежать неправильного судьбоносного шага. – Но почему вы хотите, чтобы именно я был вовлечен в эту тайну?

– Потому что, возможно, вы, Арман Сове – ключ к разгадке, – многозначно ответил монах-призрак. – К тому же, вы должны понимать, что не все добрые люди являются добрыми людьми.

– Вы хотите загадать мне загадку?

– Я хочу разгадать загадку – с вашей помощью. Но вы должны понимать, о чем идет речь!

Я приготовился к долгому рассказу, поэтому взял еще сыра, хлеба, вина и сказал:

– Расскажите мне вашу тайну. Вы правы, я же должен знать, почему вокруг меня умирают люди, словно мимо идет черная смерть.

– Вы говорите, наша вера отрицает, что Бог сотворил мир. Это верно только частично. Все зависит от того, какого Бога вы имеете в виду.

– А существуют еще какие-то? – спросил я, не зная, как реагировать при такой очевидной наглости: позабавиться или ужаснуться.

– Доброго или злого, чего достаточно, чтобы обрушить мир в хаос. Добрый Бог, любимый Бог, которому молятся все христиане – в действительности, злой. Это Люцифер, Сатана, создатель мира. Он создал землю, на которой мы стоим, плоть, в которую заключены наши души.

– Достойная внимания мысль, – заметил я. – Но почему он это сделал?

Хотя я не мог видеть его глаза, я почувствовал, что монах-призрак смотрит на меня испытывающим взглядом.

– Разве злу требуется причина? Разве оно не находит в себе самом выполнение, так же как и добро?

– Тогда я задам вопрос иначе: откуда пришло зло? Вы говорите о Люцифере, которого вы идентифицируете с Сатаной. Разве он не считается павшим ангелом?

– Павшим ангелом, повелителем зла И подумайте, что Люцифер называется «приносящий свет» и что создатель мира говорит в Сотворении: «Да будет свет!»

– Продолжайте! – сказал я, забыв жевать. Возможно, его история была подобна безумию, возможно, она была искусной ложью, но она увлекла меня.

– Люцифер господствовал на стороне Бога над миром добра, где души были без плоти и ее неминуемой греховности. Он был первым из ангелов, по мнению некоторых ученых – даже сыном Божиим. Но он поддался соблазну внешних соблазнов телесного и создал мир по ту сторону духовной чистоты, мир материи. Он населил его телесными оболочками, куда заточил души других ангелов, которые он частично соблазнил, частично просто бросил в беспорядке борьбы. Так возникли мы, люди.

– Что за борьбу вы имеет в виду?

– Борьбу добра со злом, Бога против его павшего ангела. Конечно, Бог хотел удержать других ангелов, но для многих он уже опоздал.

– Бог всемогущ! – запротестовал я.

– Бог – добро и всемогущ в добре. Зло же ново для него, и превращения Люцифера вначале были для него загадкой. Когда он понял, то его ангел уже превратился в его противника, Сатану, творца материального мира, нашего мира.

– Бог царит надо всем космосом. Если Сатана – его единокровный противник, почему он довольствуется единственным миром?

– В небесах царил Люцифер на стороне Бога и носил корону творения, корону Люцифера. В борьбе Бог сумел сорвать с него корону и, таким образом, лишил силы создавать дальнейшие миры. Так Люцифер создал себе не только империю, но, вместе с нею и темницу, в которую запер себя, – как запирал души ангелов в телесную оболочку.

– Следуя вашей вере, все материальное – грех.

– Это вы верно подметили, Арман. Наши тела – греховны, наше золото, а также наша власть над другими, намерение королей и папства править людьми – греховно. Потому что когда-то мы все были ангелами, творениями Бога, когда-то были равны между собой. Конечно, эти мысли не нравились ни королям, ни папству, поэтому они сделали все, для того чтобы преследовать нас, уничтожить – ас нами и нашу веру, наше столь опасное для них учение. Они действовали, побуждаемые ненавистью, ужасом, из чистого страха потерять свою власть, а с ней и все, что так важно для них. Поэтому самозваные рыцари Христа во главе с их безжалостным предводителем Симоном де Монфором залили огнем и кровью Аквитанскую землю. В 1209 году в Кастри был сожжен лишь один совершенный, который достиг состояния чистоты. Два года позже в Лаворе горели уже четыреста совершенных, а восемьдесят рыцарей, которые встали на нашу сторону, были повешены. Госпожу Лавор, тоже совершенную, сбросили в колодец, потом закидали камнями, пока она не умерла. Кровавый пес Монфор погиб в году 1218 при осаде Тулузы, но год спустя принц Людовик продолжил с двадцатью епископами, тридцатью графами, шестьюстами рыцарями и десятью тысячами лучниками разрушительный крестовый поход. В 1226 году он, к тому времени – уже Людовик VIII, коронованный король Франции, возглавил следующий поход против Юга – только внешне во имя Бога. В действительности же – чтобы добыть новые земли и власть.

Монах-призрак начал говорить все быстрее, его возбуждение росло, пока сильный приступ кашля не прервал его и чуть не сбросил со стула. Когда он успокоился, я спросил:

– Если добрым людям так отвратительна их греховная телесная оболочка, тогда не является ли смерть спасением для них? Не должны ли они тогда искать добровольной смерти, чтобы освободить свои души?

– Некоторые так и поступили. Многие взошли с высоко поднятой головой на костер, пели песни и смеялись. Но это не так просто. Души мертвого не возвращаются непосредственно на небеса. Люцифер был умен, Сатана – хитер. Он создал лучшее средство, чтобы удержать измученные души: продолжение рода человека. С каждым ребенком, который приходит в этот мир, зло создавало новую тюрьму, чтобы взять душу умершего.

– Итак, никакого спасения нет?

– Нет, почему же! Мы сами должны себя спасти, каждый человек – свою душу. Кто отворачивается от зла и постепенно достигает состояния чистоты, тот возвращается обратно на сторону Бога.

– Приятная перспектива для вас, как и для ваших братьев и сестер. Но какое имеют отношение ко всему этому я, отец Фролло и собор Парижской Богоматери? И кто вы, черт побери?

– Я всего лишь епископ этой бедной общины, которая собралась в Париже, чтобы сохранить тайну солнечного камня.

– Ах, да, этот солнечный камень. Что же за ним кроется?

– Когда Бог сорвал у Люцифера корону творения, выпал один камень, смарагд. Кто знает его тайну, может повернуть с помощью силы солнца в обратную сторону создание материального мира, воссоздать дуализм духа и материи.

– Это значит….

– Разрушение мира и всех живущих в нем людей – одним махом!

– Только Богу это под силу.

– Не Богу, а Сатане.

– Зачем ему разрушать мир, который он создал?

– Таким образом, он освободится из темницы, которая означает для него весь мир.

– Но это было бы тогда великолепно для вас тогда бы вы покончили со всеми тревогами о греховной плоти.

– Глупец! – закричал монах-призрак и поднялся со своего стула. – Глупый, болтливый дурак! Это было бы не спасением, а разрушением заблудших душ. Вы бы лишились навсегда возможности испытания, возвращения на небеса, – неловким движением, словно он потерял над ними власть, он широко раскинул руки. – Все человечество было бы проклято!

Забывшись от возбуждения, он вышел на свет каминного огня, и капюшон сполз с его головы. То, что он обнажил, заставило закрыть меня от ужаса глаза. Этот подземный лабиринт должен быть адом, а мой собеседник – Сатаной во плоти!

Глава 4
Солнечный камень

Я должен был выглядеть, как слабоумный, когда сидел с закрытыми глазами на табуретке – как маленький ребенок, который считает настоящим то, что видит. Он закрывает глаза от ужаса и ждет, что напугавшее его видение тут же исчезнет, как кошмарный сон, когда он снова откроет глаза. Мой кошмар не исчезал.

Я взглянул не на лицо, а на отвратительную морду. Если Сатана, падший ангел, обладал лицом, то оно должно выглядеть так. Не кривое и косое, утратившее свои формы, как физиономия горбатого звонаря, но не менее неестественное и дьявольское.

Монах-призрак ненавидел все плотское так сильно, что изрезал свое лицо? Именно такое впечатление оно производило. Смуглая кожа лица, как и рука, которую я незадолго видел, была изрезана вдоль и поперек шрамами. Тонкая верхняя губа разделена рваным шрамом. Некоторые шрамы пересекались, собирались во вздутые холмы, рядом с которыми глубокие морщины превращались в пропасти. Изуродованная кожа натягивалась на костях так, что она в каждый момент могла быть проколота ими – словно кто-то затянул череп тонкой кожей, совершенно забыв при этом о мышцах.

Это впечатление усиливалось полной наготой головы. Ни одного волоса на голове, ни бороды, ни бровей – ничего. Тот, кто отвечал за разрушение этого черепа, не остановился и перед ушами. О левом напоминал только глубокий шрам, но правое было истрепано, как изъеденная молью рубашка; безучастно, словно они были излишни, тряпки из кожи свисали у головы. И действительно, как я позже установил, их владелец, слушая, вытягивал левое ухо вперед, правое ухо так или иначе больше нельзя было использовать. Под морщинистым лбом на меня смотрели печально темные глаза – глаза человека, который повидал на своем веку немало страданий.

Тяжело дыша, он отошел назад и снова опустился на стул. Тень сумерек окутала страшное лицо, и я был благодарен тому.

– Простите мое волнение, – тихо сказал он. – Я должен был помнить о том, что для вас это все слишком непривычно. Брат Донатус явно не распространялся во время ваших занятий о вере еретиков.

Теперь наступила моя очередь подпрыгнуть от волнения. Затаив дыхание я, запинаясь, сказал:

– Откуда вы знаете об этом? Почему вам известно имя библиотекаря и учителя аббатства Сабле?

Я увидел перед собой постоянно сгорбленного монаха с пшенично желтым венком волос, который годами ревностно старался наставить бастарда Армана Сове на истинную веру и преподать ему trivium грамматики, риторики и диалектики. В quardrium он, впрочем, свел арифметику, геомегрию, астрономию и музыку до ознакомления с общими сведениями. Сабле был маленьким аббатством, и высокообразованные монахи переезжали в большие, престижные монастыри. Сыны выдающихся горожан Сабле, которых обучали в аббатстве, были довольны, что им не приходилось излишне забивать свои головы знаниями. В основе своей они все были крестьянами и, право, не знали, как могут применить семь свободных искусств. Так что и в этом смысле я был постоянно в стороне. Я наседал на занятия, поскольку у меня не было дела, дома и даже возможности получить наследство. Только благодаря знаниям, которые приобрел, я мог добиться в дальнейшем чего-нибудь, пусть у меня даже и не было отца.

В этих подземных каменных стенах, вдалеке от Сабле, я чувствовал, что близок к тайне моего происхождения, как никогда. Монах-призрак должен что-то знать, если ему был известен брат Донатус. Я повторил свой вопрос.

– Всему свое время, – получил я в ответ. – Брат Донатус должен был вам преподать, что невозможно учиться двум вещам одновременно. Только что мы были еще на небесах и в аду, теперь ваш дух витает в Сабле. Куда вас влечет сильнее?

– Уж точно не в ад, – пробормотал я в дурном настроении и снова присел. – Итак, хорошо, расскажите мне подробнее о вашем солнечном камне, прежде чем мы поговорим о Сабле. Смарагд из короны Люцифера, кажется, пришелся вам по сердцу.

– Разумеется. Мы должны найти его, и вы должны мне в этом помочь, Арман! – Похоже, это действительно было очень нужно; я слышал, как его гулкий, немного звенящий голос задрожал. – Мы должны разыскать солнечный камень, прежде чем наши враги будут держать его в руках.

– Кто ваши враги? Вероятно, представители инквизиции.

– И эти тоже, но они не самые опасные. Они хотят сжечь только наши тела, а не весь свет. Те, кто намеревается сотворить такое (и я почти стыжусь этого) – люди нашей веры, люди, которые тоже называют себя добрыми людьми, в действительности же служат злу.

– Вы имеете в виду отца Фролло?

– Он один из них – и не самый последний.

– Почему вы боретесь против ваших собственных людей?

– Раскройте уши, Арман! Я объяснил же вам, что они служат злу, даже если многие из них не знают этого, действуют с лучшими побуждениями и нас считают злом.

– Очень похоже на запутанное дело.

– Зло всегда запутанно, иначе оно не было бы успешно, – вздохнул монах-призрак. – Как Люцифер подавил ангелов на небесах, так Сатана поступает с добрыми людьми на земле. Некоторых из нас он сумел ослепить и даже внушить им, что они сильно верующие люди. Они оспаривали, что Сатана-Люцифер – создание Божье, называли его самостоятельной силой, таким же первичным и могущественным, как сам Бог.

Он говорил мрачным тоном, но я не понимал его печали и сказал ему об этом. Украдкой посмеиваясь, я добавил:

– Вы воспринимаете как божественную дерзость – поставить Сатану наравне с ним? Куда это заведет, если еретики будут обвинять друг друга в ереси?

– Это божественная дерзость, но самое худшее то, какие выводы сделали из своего учения дреговиты, как себя называют представителя этого крайнего дуализма – по их фракийской родине Дреговица. Если Сатана – самостоятельное божество, а его мир независим от мира, созданного добрым Богом, то души созданий из плоти порождены Сатаной, а не Богом. Тогда души не нуждаются в путешествии от тела к телу, чтобы очиститься и быть спасенным. Для них не может существовать превращение в добро, единственное спасение заключается в окончании их существования. К сожалению, проклятому Никите удалось заразить добрую долю «чистых» этой обманчивой верой.

– Кто это еще – Никита?

– Он был епископом катаров в Константинополе, столь могущественным, что некоторые называли его папой. В 1167 году в замке Сен-Феликс-де-Караман состоялся большой собор катарских церквей для нового порядка нашей церкви. На нем появились Роберт фон Епернон, епископ французской церкви, епископ Маркус из Ломбардии, Бернард Сатала с советом из Каркассона, Сикард Целлерье, епископ из Альби, совет из Аген, а так же Никита, сын Сатаны. Он закрепил свое влияние на церковном соборе и привел «чистых» к тому, чтобы рассматривать Сатану, как божественную силу. Не иначе, Сатана вселился в него, и это относилось к дьявольскому плану навечно увести в сторону души от их спасения. Теперь ученикам Сатаны осталось только завладеть солнечным камнем, чтобы уничтожить мир.

– Но тут же противоречие! – вмешался я. – Если эти дреговиты или ученики Сатаны рассматривают Сатану как самостоятельное существо, он не может быть падшим ангелом Люцифером. Тогда же не может существовать короны Люцифера и выпавшего оттуда камня.

– Вы уже рассуждаете, как истинно «чистый», – постановил монах-призрак с явным удовольствием; к тому же, необъяснимым образом мне показалось, что я услышал в его голосе налет гордости. – В действительности, Арман, ход ваших мыслей верен и разоблачает учеников Сатаны. Но большинство дреговитов не знают, что они служат злу, и, к сожалению, теологический спор между крайним и относительным дуализмом они познают только урывками. В большинстве своем это простые люди, ведомые и послушные – слуги Сатаны, которые борются с нами, истинно «чистыми», и не знают, что тем самым они способствуют уничтожению своей бесценной души.

Моя голова гудела, и я спросил себя, кто больше предался безумию: мой собеседник с его запутанными речами о Сатане и конце света или я, который начал серьезно дискутировать об этом? Замешательство охватило меня. Значит, это так легко – стать еретиком? Я сжал руками мои стучащие виски, потер их, втянул гнилостный воздух и не нашел возможности закончить это безумие. Не было ни одного аргумента, который бы привел речи монаха-призрака ad absurdum. Парень хотел быть безумным, но безумие имело под собой методическую базу.

– Вам нехорошо, Арман? Не желаете прервать наш разговор, чтобы вы могли немного отдохнуть? – серьезное беспокойство звучало в его голосе, но это так же могло входить в его планы, чтобы заполучить меня.

– Нет, продолжайте! – я налил себе еще вина, – Тем скорее мы подойдем к концу истории. Что произошло потом после церковного собора в…

– Сен-Феликс-де-Караман называется место триумфа Сатаны. Ему это удалось легко, потому что у него было много союзников. Рыцари-тамплиеры стояли на стороне дреговитов, побратались с ними. Более того, дреговиты основали орден тамплиеров, потому что предполагали, что камень света находится на Востоке.

– Подождите! Теперь вы все перемешали. Тамплиеры были христианским орденом, который был основан, чтобы защищать процессии паломников в Святую Землю.

– Ах, – возразил монах-призрак скорее иронично, нежели убежденно, – и поэтому тамплиеры были распущены Папой, преследовались инквизицией? Почему последний великий магистр ордена, Жак де Молэ, был сожжен накануне дня Иосифа в 1314 году на Еврейском острове позади Нотр-Дама?

– Потому что тамплиеры молились Сатане, – ответил я, и лишь теперь мне стало ясно, что это подводило базу к словам монаха-призрака. Быстро, словно я мог этим что-то вернуть, я добавил:

– Но говорят, король Филипп хотел присвоить сокровища тамплиеров, а слабый Папа Клемент должен был покориться его воле.

– Конечно, задолжавшему Филиппу богатства тамплиеров пришлись кстати. Но вы как раз сказали, Арман, что они молились Сатане. И Папа, и король слышали о солнечном камне и хотели заполучить его власть. Отсюда и травля тамплиеров, которые сами даже не все знали, что служили злу. Если вы прочитаете записи о допросах схваченных тамплиеров, вы установите, что во Франции были допрошены только шестьсот бедных рыцарей Христа, хотя их число в этой стране составляло две тысячи.

– А их великий магистр, он был приспешником Сатаны?

– Думаю, он заблуждался, но действовал с добрыми намерениями. То, что он причислял себя к «чистым», доказывают слова, которые он сказал после объявления приговора, который объявил первоначально вечное замуровывание: «Я радостно отказываюсь от жизни, которая мне теперь глубоко ненавистна». Возможно, король Филипп боялся, что Жак де Молэ может распространить еще больше нежелательной истины о себе, если его замуруют. Король приказал тут же сжечь Молэ и Годфруа де Шарне, командора Нормандии, который сохранил верность своему великому магистру.

– Вы переписываете историю! – возмутился я, хотя и догадывался, почти знал, что монах-призрак говорил правду. Не было ли странное собрание тамплиеров, которое я подслушивал вечером накануне несчастья, лучшим тому доказательством?

– Хронисты, в большинстве – мужи папского клира, – описывают историю, как скоро они хватаются за перо и чернила. Я расскажу вам, о чем они умолчали. Верите вы или нет, Арман, дреговиты основали орден тамплиеров, чтобы найти солнечный камень, а не для того, чтобы защищать пилигримов. Это произошло лишь позже, когда орден приобрел влияние и многие рыцари примкнули к нему, – те, кто действительно хотел защищать христианство с мечом в руках. Гуго де Пейн, первый великий магистр и архидреговит, был со своими братьями уже около 1119 года в Святой Земле, устав ордена у них появился лишь в Санкт-Хилариусе в году 1128. Что произошло за эти девять лет?

Я вопросительно пожал плечами:

– Я не был при этом.

– Я тоже, зато я знаю правду. Тамплиеры, вначале многочисленные, но еще слишком слабые, чтобы защищать дороги паломников и процессии пилигримов, искали солнечный камень, и нашли его. Все произошло без правил ордена при двойном освещении братства, которое никому не подчинялось, не контролировалось никакой властью, кроме силы зла. Солнечный камень был только одной из тайн, которые оказались обнаруженными на Востоке, в колыбели Иисуса. Чтобы действовать дальше и в большем количестве, тамплиеры разработали правила и для виду защищали Крест Господень и его пилигримов.

– Так солнечный камень находился во власти зла, – подытожил я и спросил поспешно:

– Почему тогда мир еще не разрушен? Монах-призрак наклонился вперед, и красный отблеск огня затанцевал на его отвратительном лице, придав ему действительно вид демона ада.

– Потому что истинно «чистые» сумели прибрать его к своим рукам благодаря ловкости и удаче. Конечно, у нас были шпионы среди тамплиеров. Эти люди украли солнечный камень для нас, и мы спрятали его во время переполоха альбигойских крестовых войн в 1232 году на Монсепоре. Но потом верная королю армия, натравленная дреговитами на церковном соборе в Бециере, осадила в году 1243 горную крепость, чтобы разрушить ее.

– И чтобы выкрасть солнечный камень?

– Верно. Но сперва все выглядело так, словно осаждающим не улыбалось счастье. Крепость Монсегюр восседает на отвесной скале, чья верхушка, защищалась глубокими пропастями. Вокруг не было ничего, кроме камня и снега, и почти никакого прикрытия для нападения. Запертые «чистые» насчитывали пятьсот человек, их противник же – шесть тысяч или больше. Но все же солдатам короля не удалось полностью окружить крепость. По тайным тропам, между скал и пропастей и под землей добрые люди получали подкрепление, продукты питания и оружие.

– Оружие? – удивился я. – Я всегда думал, катарам, презирающим убийство других людей, это было запрещено.

– Верно. Но стоит ли придерживаться этого запрета, если угрожает враг? Мы должны были бороться, чтобы защитить солнечный камень. Добрые люди отказались за долгие годы их кровавого преследования от многих священных предписаний, чтобы выстоять перед могущественным врагом. Король и Папа вели войны против них, и войну не выиграть, позволяя убивать себя без сопротивления.

Монах-призрак смочил глотком вина свой хриплый, скрипучий голос.

– В крепости Монсегюр рыцари и оруженосцы, лучники и арбалетчики заняли оборонительную позицию. Они несли свою священную военную службу достойно. Сперва все выглядело так, будто преобладающая численность осаждавших помогала им, как решето при черпании воды. Но кого нельзя победить внешне, легко победить изнутри. Язва, которая разъела наше сопротивление, состояла из предателей в наших собственных рядах – из дреговитов. Они выдали врагу тайные ходы в скалах. Пьер де Арси, сенешаль Каркасоннский, который командовал королевским войском вместе с архиепископом Нарбонны, завербовал наемных солдат из Гаскони, мужчин, у которых навыки ведения боя в горах были в крови. Они взобрались, подобно горным козам, по давно уже не тайным тропам, одолели часовых и заняли оборону на восточной вершине. Отсюда враги устроили тяжелый обстрел горы, который увенчался тем, что они максимально приблизились к крепости. Так же и мы сделали бросок наверх и защищались изо всех сил. Но каменный дождь, который беспрерывно обрушивался на башни, крыши и людей, сломил и сковал боевой дух. И, кроме того, выданными тайными путями больше нельзя было воспользоваться, прервалось снабжение продуктами питания. К этому прибавилось начало зимы. В стенах Монсегюра голодали, мерзли и умирали.