Текст книги "В тени Нотр-Дама"

Автор книги: Йорг Кастнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 36 страниц)

Глава 3
Притон сводни

Дом сводни лежал передо мной, как спящее чудовище, тихое и мрачное. Хотя солнце давно зашло, глаза чудовища были закрыты, ни в одном окне не горел свет. Было слишком рано. Лишь после пьянящего вина, после которого забывается груз дня, горожане и школяры обращались к свободным бабочкам, если остались еще лишние деньги. Я стоял на том же самом углу, как в тот вечер, когда видел заходящими в дом Эсмеральду и капитана, и хотел выяснить, почему лгала Фалурдель. Потом я мог привлечь Бийона или цыганского герцога, чтобы задать жару сводне.

Конечно, я мог бы рассказать правду лейтенанту Фальконе ради освобождения Эсмеральды. Но кто бы поверил моему сумасбродному рассказу? К тому же, я ничего не мог доказать. Многоуважаемый отец Фролло, который имеет дела даже с королем и его личным врачом, у которого друзья в суде вроде Годена и Шармолю, – подлый убийца? Да меня высмеют!

Задним числом я должен признаться, что пытался из чувства вины в одиночку помочь Эсмеральде. Если бы я предотвратил убийство капитана Феба, если бы я не только наблюдал за ними?!

Это заставляло меня испытывать ответственность за бедную судьбу цыганки. Моя прогулка к мосту Сен-Мишель была попыткой исправить положение, что, по моим представлениям, я был обязан сделать для Эсмеральды.

Я надеялся, таким образом заслужить ее милость и уважение.

Зачем я хотел это? Ну, цыганка была очаровательной женщиной. Колетта поправилась, и я благодарил Бога за это, но она теперь держалась со мной необычно отстранено – не только равнодушно, а чуть ли не враждебно. У меня не было объяснения тому, и я вряд ли нашел бы таковое, пока она скрывалась в подземном убежище Вийона, куда вернулась после своего выздоровления.

Я собрался с духом, подошел к притону сводни и постучал в дверь, которая вся прогнила от влажности вблизи Сены. Ничто не колыхнулось. Но Фалурдель или кто-то другой должен был там быть. Тонкие нити света пробивались через щели. И я слышал запах дыма. Итак, я постучал еще раз, так сильно, что дверь задрожала.

– Не рушьте мой дом, проклятье! – прокряхтела старуха – Да иду я уже, иду я уже, – и она подошла, шаркая ногами, отперла дверь, приоткрыла ее на небольшую щель и осветила лампой мне лицо. – Что вы хотите, месье?

Гнилостный запах обдал меня, так что я охотнее всего отвернулся бы. Мне стало почти так же дурно, как днем, когда толстуха помазала мне лоб и щеки кипяченым маслом и еще осмелилась потом потребовать за это деньги. Фальконе заплатил ей, и я посчитал возможным, что он даже велел ей специально подойти к нам.

– Хороший глоток вы можете мне предложить, конечно, взамен хорошей оплаты, – сказал я.

Окруженные многочисленными морщинами глаза взглянули на меня недоверчиво.

– Пить вы можете здесь, наверняка, но это не то дело, которым я живу.

– Да, я в курсе, мадам Фалурдель. Моя милашка подойдет попозже, я пришел первым.

– Может быть, может быть, – захихикала старуха и раскрыла дверь шире. – Ну, тогда заходите, месье, и позвольте вас угостить. Деньги-то есть у вас, скажите?

И как само собой разумеется ко мне протянулась лапа, в которую я сунул один соль.

Внутри притон сводни был таким же обшарпанным и обветшалым, как и фасад. Заляпанные стены уже целую вечность не красились, потолочные балки почернели как затянутая облаками ночь, камин, в котором потрескивал тлеющий огонь, полностью вышел из строя.

По всех углам висела паутина, словно ее кровожадные создатели только и поджидали скорейшей кончины сводни, чтобы потом окончательно занять ее квартиру. Пахло нечистотами и плесенью, смертью и разложением. Единственным живым существом был шелудивый грязный паренек, который сидел на сундуке и стучал голыми ногами по дереву, при этом он напевал медленную мелодию и раскачивал из стороны в сторону головой.

– Вина многоуважаемому господину, Фэсан, ну живей!

Фалурдель согнала паренька с сундука и поставила мне шатающийся стул. Высохшая, сморщенная женщина выглядела, как согнутая грузом возраста буква «I», которая – недалек тот день – окончательно надломиться и упадет.

– Принеси вино не только для меня, но и для мадам Фалурдель! – крикнул я мальчишке, который исчез за стойкой, состоящей из пары досок, положенных на бочки. – Садитесь со мной, мадам, тогда мы сможем скоротать немного времени за болтовней.

Она уселась и ухмыльнулась мне ртом с гнилыми неровными зубами. Так показалось мне, пока в свете лампы, которую она поставила на стол, я не узнал истину. Возраст иссушил ее кожу, при этом губы до десен запали и навсегда обнажили жалкие остатки ее челюсти. Теперь всегда казалось, что она будет улыбаться до самой смерти.

Фэсан принес два грязных глиняных бокала со сколотыми краями и не лучше сохранившийся кувшин, который источал резкий кисло-сладкий аромат. Мои предположения, что вино уже не далеко к тому, чтобы превратится в уксус, оказалось верным, когда я осторожно пригубил из липкого бокала.

Снова недоверие закралось в глазах хозяйки. Я слишком мало выпил этого пойла? Она одним глотком наполовину опустошила свой бокал и издала целый ряд зловонных отрыжек.

– Вы уже бывали у меня в гостях, мессир?

– Я впервые переступил порог вашего дома, – ответил я правдиво. – Но я много уже слышал о вас. После того ужасного события, произошедшего у вас, мадам Фалурдель у всех на устах.

Она подмигнула, задрожала и ее белая борода задрожала:

– О чем вы говорите, мессир?

– О капитане, которого у вас здесь зарезали. Говорят, это произошло в вашей гостиной. Верно?

– Да, это было здесь. Но я не понимаю, что вас в этой истории…

– О, это доставило бы мне особую радость – пойти с моим сокровищем именно в ту самую комнату. Вы понимаете, мадам? Я заплатил бы двойную цену.

– Двойную цену, говорите вы? – она довольно кивнула. Это был тот язык, который она понимала.

– Вы могли бы мне уже сейчас показать комнату? Я наверняка буду возбужден этим зрелищем.

– Комната стоит золотую крону.

Я положил две кроны на стол, и в следующий миг они исчезли в жадных руках Фалурдель.

– Ну, тогда пойдемте, мессир! Я покажу вам чулан, в котором вы можете покормить свою голубку.

Она взяла закоптелую лампу и заковыляла к узкой крутой лестнице, похожей больше на приставную лестницу, нежели обычную лестницу в доме, по которой, несмотря на свой возраст, она забралась с удивительной ловкостью. Я последовал за ней на мрачный верхний этаж, где она уперлась в дверь каморки. В дрожащем свете лампы я узнал место, в котором капитан Феб искал любовных утех, а нашел смерть. Тут стоял сундук, на котором он сидел вместе с Эсмеральдой, кровать, на которой он наслаждался ее теплой, сладкой плотью. Слишком недолго для него… и для цыганки тоже?

При мысли о двух телах на кровати меня охватила ревность. Я повернулся к затянутому паутиной окну, через которое можно было нечетко разобрать темную реку и мост со скудно освещенными рядами домов. Позади них дома, башни и стены расплывались в ночной темноте, в тумане над Сеной, и любая тень оставалась тайной. Днем Париж был лабиринтом, ночью – мистерией.

– Если мессир хочет здесь подождать свое сокровище, то я с удовольствием распоряжусь принести вам вина сюда.

– Велите принести вина и подарите мне еще немного вашего волшебного общества, мадам. Я бы охотно послушал еще о том, что здесь разыгралось, – я попытался скривить довольную, наполненную радостью мину.

Старуха кивнула и поставила лампу на сундук:

– Я принесу вина, мессир.

Вскоре после этого она вернулась обратно с кувшином и бокалами. Вольно или невольно я пил ужасное пойло, которое Фалурдель заливала с жадным удовольствием в свое высохшее, морщинистое горло. Мы сидели на кровати, и я страстно молился, чтобы старой карге не пришла на ум похотливая мысль. Представления об ее нагом, морщинистом теле было достаточно, чтобы прогнать обратно винный уксус тем же путем, каким он попадал ко мне в желудок. Гнилой запах, который исторгала ее пасть, мне удавалось переносить все с большим трудом.

– Значит, здесь старуха смерть нанесла свой удар, – сказал я, чтобы начать разговор.

– Как вы сами видите, мессир.

Фалурдель указала костлявым пальцем на темное, больше чем ладонь пятно на матраце. Липкая масса уже застыла и сопротивлялась всем попыткам уборки, если старуха вообще предпринимала такие попытки. Кровь капитана! Мысль, что за последние недели бесчисленное количество пар ворочалось на испачканном кровью матраце, не облегчала мне необходимость переваривать якобы вино в желудке.

Я сделал глоток и сказал:

– Рана, должно быть, была велика.

– Я не смотрела на мертвого.

– Меня удивляет, что женщина может обладать такой силой.

– Она цыганка, ведьма. С помощью своих колдовских сил Эсмеральда могла бы убить целую роту солдат.

Она действительно верила в это – или же хотела уйти в сторону, что она знала настоящие обстоятельства происшествия? Отец Фролло едва мог пройти незамечено мимо нее. Но я так же сильно старался, я не мог определить выражение ее обезьяньего лица. Среди многочисленных складок, бородавок и волосков любое волнение превращалось в несказанные гримасы. И ее глаза, которые, возможно, и могли мне что-то выдать, были скрыты в тени.

– Откуда вам известно это, мадам?

– Что?

– Что она цыганки и ведьма.

– Вы что, не распознаете цыганку, если ее увидите? Она должна быть ведьмой, иначе она бы не сумела убить такого бравого мужчину, как Феб де Шатопер. Кроме того, всякая цыганская баба – ведьма, не так ли?

Я выдавил из себя улыбку и ответил:

– Я думал, вы знакомы с убийцей ближе.

– Я? – ее голос звучал возмущенно. – Как вы додумались до этого, мессир?

– Вы называете ее по имени, Эсмеральда.

– С той самой ночи убийства воробьи чирикают по всему Парижу это имя над крышами.

– И капитан вам не знаком ближе?

– Да, он часто заходил ко мне пожарить на вертеле цыпленка, – с этими словами она снова захихикала, теперь ее тон стал серьезным, и она немного отодвинулась от меня. – Вы очень любопытны. Почему вы так падки до этой истории?

– Я же сказал вам, что такие описания нравятся мне. Итак, расскажите мне побольше и будьте уверены, что вы не потратите без толку ваше время!

Следующей кроной я купил, как надеялся, ее благожелательность. Постепенно мой кошелек становился легче. Фалурдель спрятала монету где-то в складках одежды и обнажила еще больше свои черноватые десны, которые я принял за улыбку. Она наклонилась над сундуком и наполнила бокал. Поневоле я выпил вместе и так же улыбался, пока она молола мне всякую чепуху о примечательных событиях в жизни «честной хозяйки таверны». Все снова я пытался перевести разговор об убийстве капитана Феба, но это мне не удавалось.

Мой язык отяжелел и как онемевшее инородное тело лежал у меня во рту – разбухший комок, который отказывался подчиняться. Мое сознание заволокло, будто затянутое клубами тумана, которые тянулись с реки, через щели оконных рам, наполняли помещение и ползли через рот, нос и уши в мою голову. Там они улеглись подобно сильным пальцам вокруг моего мозга и давили на него, отчего было больно. Я чувствовал оглушение вместе с болью. Каждое слово, которое формировал мой язык, несмотря на отчаянное сопротивление, и каждый кивок вызывали новое давление в моей голове.

У меня было ощущение, что мне потребовались часы, чтобы понять, что меня окутывали не пары Сены, а пойло, называемое вином. Я храбро пил его, чтобы усыпить бдительность Фалурдель, и вместо этого сам напоил себя. Я так неловко отразил новую попытку старухи наполнить мой бокал, что кувшин разбился о пол. Красная жидкость разлилась по замшелому полу и затекла в щели. Осталось всего лишь большое пятно, подобное высохшей крови капитана на матраце.

Яростное кряхтение и оханье заставило вздрогнуть меня. Было ли это доски в прихожей, которые требовали еще больше вина и крови? Жило ли это запутанное здание пролитым соком жизни? Была ли ведьмой не Эсмеральда, а Фалурдель? Когда я взглянул на нее – с бородой, бородавками и морщинами, вечной гримасой, ответ стал мне ясен: она заколдовала меня, дала выпить яд и хотела принести меня в жертву своему дьявольскому дому, как это произошло с Фебом!

Я вскочил и хотел вырваться из каморки, но резкое движение отдалось болью в голове во сто крат.

Невидимые пальцы сомкнулись одним рывком и раздавили мой мозг, как гнилое яблоко. Все расплылось перед моими глазами и растворилось в болезненной колющей боли, которая пронзила мой череп, словно его прокололи со всех сторон клинками.

Поскользнулся ли я на пролитом вине или мои ноги просто отказали мне? Я упал, ударился головой о деревянный сундук – и новая волна боли накрыла меня с головой.

Когда завеса тумана рассеялась, и мой взгляд прояснился, я узнал, что вызывало кряхтение и оханье: шаги по лестнице. Я увидел грязные сапоги, брюки, верхнюю одежду… Жесткие, обветренные лица, которые мрачно и безжалостно смотрели на меня. Сильные руки, сжимающие рукоять кинжала или палку. И посередине – вечно ухмыляющееся лицо Фалурдель.

Одна из палок ударила меня, попала по голове, и я снова погрузился в туман, самый густой из тех, который когда-либо висел над Сеной. Последнее, что я разобрал, было сиплое хихиканье сводни.

Глава 4
Месть Гутенберга

Я попал в плен темноты и неподвижности. Вокруг меня была ткань, мешок. Я был слишком оглушен, чтобы разорвать грубый лен, и он бы не поддался этому. Потому что что-то болезненно врезалось мне в кожу – должно быть, тугие путы. Мешок кто-то нес на плече, а потом небрежно сбросил с полной высоты на что-то жесткое, на деревянные доски. Я услышал приглушенные голоса, потом плеск и от нового качания меня стало заново тошнить. «Лодка на реке!» – было моей последней мимолетней мыслью – перед тем как я потерял сознание.

Я очнулся снова, лишь когда голоса раздались в моем оглушенном сознании. Я по-прежнему был связан и находился в мешке. Сухая пыль забилась мне в рот и нос, но я сдерживался, чтобы не чихнуть и не закашлять. Я чувствовал, что было важно и дальше разыгрывать обморочное состояние. Возможно, это зависело оттого, что голоса мне казались знакомыми, хотя я и не мог их определить. В моей голове стоял постоянный шум и гул – видимо, последствия жесткого удара, возможно – отравленного вина. Но и двое мужчин говорили тихо, я разобрал только части разговора.

–…Наконец, прибыли, – сказал низкий, полнозвучный голос. – Кем бы ни был этот проныра, его появление у старухи Фалурдель доказывает, что на наш след вышли.

Более звонкий голос, он показался мне каким-то образом знакомым, возразил:

– Не лезьте в бутылку, мэтр Гаспар. Разнюхивающий кусок навоза уже давно сам стал добычей охоты. Возможно, это всего лишь воображала. Возьми хорошенько парня в оборот, вы знаете в этом толк. Тогда он все разболтает…

Гул в голове заглушил конец фразы, он становился громче, если я думал напряженнее. Голос мне казался таким знакомым, как и само имя – мэтр Гаспар – но мне никак не приходил ответ на ум.

– Собственно я хотел сегодня ночью поработать, – пробормотал низкий голос. – Мне совершенно не с руки заниматься этим прощелыгой.

– Если же он больше, чем воображала, об этом следует знать отцу Клоду до Вальпургиевой ночи.

– На Вальпургиеву ночь должно что-то случиться?

– Отец Клод считает, так будет лучше, и так же великий магистр желает того же. Паук Плесси становится слишком любопытен. Он, похоже, догадывается, что не все в ближайшем окружении заслуживают его доверия. Большой выезд – лучшая возможность отрубить ему голову. Маски скроют не только крестьян, но и исполнителей.

Когда звонкий голос разразился блеющим смехом, я знал, кому он принадлежит. Уже упоминание отца Клода должно было мне подсказать. Если мужчина с козлиным смехом увидит меня, все пропало!

– Я сообщу отцу Клоду об ищейке и передам вам в случае необходимости его распоряжения, мэтр, – сказал мой старый знакомый и распрощался к моему большому облегчению с человеком по имени Гаспар.

Теперь я услышал постукивание дерева и металла, как и тихие голоса, порой только краткие крики. Где я теперь находился, тяжело работали. Пахло маслом и жиром. И пахло сухой бумагой. Это был запах, который я разобрал бы еще в могиле, так я верил и думал, что, возможно, скоро смогу установить, действительно ли это было так.

Шаги нескольких мужчин стучали возле моего уха, и я услышал голос мэтра Гаспара, отдающий приказ:

– Развяжите мешок! Ищейка уже достаточно поспал. Мешок схватили и швырнули. Я ударился головой обо что-то твердое, пожалуй, о стену, и это был только вопрос времени – лопнет ли мой череп, как оброненное яйцо.

Свет ламп и свечей бил в глаза, когда сильные руки вынули меня из мешка. Я быстро зажмурился и упал на пол, в надежде, что меня примут за потерявшего сознание и обождут. Ушат воды смыл надежду. Кашляя и хватая ртом воздух, я не мог притворяться спящим. Итак, я открыл глаза и увидел напротив троих мужчин, которые все были в кожаных фартуках. Двое держали ножи в руках и, похоже, не знали, перерезать мне путы или фитиль моей жизни. Третий мужчина, настоящая бочка в виде коренастого парня, который казался еще шире с упертыми в бока руками, должно быть был мэтр Гаспар.

– Разрежьте веревки, – приказал он, и я вздохнул. – Ничтожество никуда от нас не денется.

Путы упали с моих рук и щиколоток, и я неловко растер онемевшие руки и ноги. С трудом я поднялся.

– Ну что, лучше? – спросил Гаспар без искреннего участия.

– Да, получше.

– Ах, ты и говорить умеешь? Мило. Тогда выкладывай-ка! Как тебя зовут и почему ты расспрашивал Фалурдель об убийстве?

– Почему вы хотите это знать?

Один из людей Гаспара ударил локтем мне по левой почке. Я закричал от боли.

– Отвечай на мои вопросы, тогда тебе не придется кричать, – вероломная гримаса искривила физиономию Гаспара, казавшуюся блином. – Итак, как твое имя?

– Меня зовут Понсе, и я новичок в Париже, – солгал я, чтобы спасти себя от следующих болезненных тычков. – Если я какой-нибудь глупостью вызвал ваше неудовольствие, простите меня.

– Явно было глупо, так выпытывать старую Фалурдель, – возразил Гаспар.

– Какое тебе дело до убийства, а?

– Ах, только любопытство. Я считаю такие истории по-настоящему волнующими и хотел…

Дальше я не дошел. Краткий кивок мэтра Гаспара, и на этот раз я получал одновременно два удара – один по каждой почке. Боль пронзила меня, я даже покачнулся. Горький привкус желчи поднялся у меня в горле. Я подавился и сплюнул. Цветные звезды и черные полосы затанцевали у меня перед глазами.

– Отнесите его в мастерскую! – приказал Гаспар. – Мы должны действовать немного ловчее, чтобы развязать ему язык.

Двое парней подхватили меня под мышки и протащили из чулана в большее помещение, где трое других мужчин в кожаных фартуках занимались своей работой. Они с любопытством взглянули на меня, – но без сочувствия. Тут же мне стало ясно, что мне не от кого ждать помощи.

– Если ты попытаешься смыться, это повлечет болезненные последствия, – предупредил меня Гаспар. – Кричать можешь, сколько хочешь – это не поможет тебе. На дворе снаружи никого нет, а стекла толстые и снаружи, как и внутри закрыты на большие замки.

– Возможно, нам следует его немного поджарить, – один из тех двоих, что притащили меня, указал на огромную печь, на которой дымилась кастрюля. Третий сидел недалеко от плиты за столом перед весами для монет и сортировал серебряные монеты. Некоторые шли в мешок, другие – в кастрюлю.

И тут я понял, каким промыслом занимался мэтр Гаспар и его люди. Они были литейщиками и весовщиками. Фальшивомонетчиками. И то, что они открыли мне свою тайну, означало, что они не отпустят меня живым.

– Нет, не огонь, – решил Гаспар. – Месье Ищейка кажется немного неженкой. От огня некоторые быстро лишаются чувств, и потом он не сможет больше говорить. Нужно его так изувечить, чтобы он это видел, но все же оставался в сознании, – он оглянулся и кивнул. – Ах, пресс, прекрасно!

Теперь и я увидел его и испугался вдвойне словам Гаспара и при виде машины, которая стояла на тяжелых деревянных подпорках посередине комнаты. Это было дьявольское изобретение Гутенберга – печатный станок! Тут мне пришло в голову, где я слышал имя Гаспара: на Свином рынке.

– Вы мэтр Гаспар Глэр, книгопечатник! – выпалил я.

– Итак, тебе кое-что известно. Чудесно, сейчас ты расскажешь еще больше. Вперед, его руку!

Гаспар Глэр потер свои вымазанные черной краской руки и наблюдал затем, как его подмастерья тащат меня к книгопечатному прессу. При этом мы прошли мимо маленького аппарата, который выглядел точно так же, но служил не для печати на бумаге, а для чеканки монет. Постепенно я собрал все нити воедино, но, похоже, слишком поздно. Оба парня крепко держали меня, и человек, который прежде сидел у весов для монет, сжал мою правую руку под деревянный прямоугольник печатного тигеля. Они явно не впервой проделывают подобное, и в моем воображении всплыл однорукий Николя. Действительно ли он потерял руку во время несчастного случая?

Мэтр Гаспар положил свои руки на длинный оловянный рычаг, который был связан деревянным шпинделем с печатным тигелем, и посмотрел требовательно на меня.

– Итак, дружок Понсе или как тебя там зовут. Сейчас настало время для правды, если ты не хочешь провести остаток жизни калекой.

– Если я буду молчать, вы сделаете меня калекой, если я буду говорить – трупом. Прекрасный выбор оставляете вы мне!

– Почему я должен тебя убить?

– Потому что я знаю ваше имя и знаю, что вы печатаете не только тексты.

Мэтр Гаспар сделал долгий выдох:

– Ты чересчур много думаешь, ищейка. Возможно, я буду милостив и отпущу тебя, если ты пообещаешь развернуться к Парижу спиной. Итак, ну как, ты будешь говорить?

– Нет!

Мой голос звучал не так уж твердо, как было мое решение. И все же это была единственная возможность выжить. С момента прибытия в Париж я видел слишком много жестко убитых, чтобы поверить в милость книгопечатника.

Он повернул рычаг в сторону. Шпиндель повернулся и прижал тигель плотнее к тяжелой деревянной пластине, на которой лежала моя рука. Я взглянул на мою дрожащую руку, которую напрасно пытался вытянуть, и на тигель, который приближался все ближе и ближе, пока не коснулся моей кожи. Давление уже усилилось, и подмастерье книгопечатника мог отпустить мою зажатую руку.

Гаспар Глэр убрал руку с рычага:

– Последняя возможность спасти твою руку!

Этот проклятый богом пресс! Я всегда подозревал, что однажды он станет моей смертью. Я еще больше проклинал Иоганна Гутенберга – и а тот же момент приносил извинения. Возможно, я слишком часто ругал его, и это стало его жестокой местью. Недостаточно того, что его машина лишила меня постоянного заработка – теперь она пожирает еще и мое тело, возможно, мою жизнь.

Все задрожало у меня перед глазами – от страха или же от действия плохого вина? Лица мужчин превратились в гримасы демонов, как лица каменной армии на Нотр-Даме. Пресс обернулся прожорливым чудовищем, которое держало в своих зубах мою руку, как закуску, а вскоре проглотило бы меня всего. Давление на руку усилилось, стало болезненнее, и предводитель демонов – его звали Гаспар Глэр или Гутенберг? – обращался ко мне.

– Иди к черту, Гутенберг! – закричал я, корчась от боли в гримасу демона, и в своем возбуждении не учел, что истинный Гутенберг уже годы пребывал либо в названном месте – либо противоположном.

Я приготовился к последней боли, к неизбежному кромсанию меня самого. Никогда больше я не смогу взять в руки перо!

Но вместо того, чтобы притянуть к себе на последний дюйм оловянный рычаг, мэтр Гаспар отошел в сторону от пресса и схватился за горло. Что-то длинное, блеснувшее в свете, застряло в нем. Кинжал! Хрипя, он упал на колени, повалился в сторону и после собственных диких судорог остался лежать недвижим.

Его помощники бросились врассыпную, как вспугнутые уличные мальчишки. Но запертая мастерская печатников превратилась из крепости в ловушку. Повсюду появились фиолетовые мундиры королевских стражников. И посередине я увидел морщинистое лицо лейтенанта Пьеро Фальконе.

Он подошел к прессу и отвел рычаг назад. Шпиндель повернулся и поднял тигель. Я был свободен!

Осторожно я вынул руку из-под тигеля. Она была еще невредима и двигалась как прежде. С помощью Фальконе я поднялся, но чувствовал себя еще слабым, так что мне пришлось посидеть на деревянной доске. Я дрожал всем телом, и пот от страха бежал по мне теплым градом.

Королевские стражники схватили пятерых и надели на их руки железные наручники. Фальконе приказал отправить их в Шатле и склонился над Гаспаром Глэром.

– Этому нельзя больше ничем помочь, – постановил он, вынул свой кинжал из раны и вытер его о кожаный фартук мертвого. – А жаль.

– Что же в этом жалкого? – заохал я. – Если бы не вы, лейтенант, он бы расплющил мою руку, как таракана.

– И если бы мне не нужно было уберечь вас от такой судьбы, у меня сейчас был бы живой свидетель, а не мертвый фальшивомонетчик.

– У вас есть его люди.

– Гаспар Глэр явно не был предводителем литейщиков и весовщиков, но он, возможно, мог вывести меня на него. Его люди не должны много знать. Для них мэтр Гаспар был покровителем и богом. Если бы только вы доверились мне, месье Арман!

– Но я ничего не знаю, клянусь вам, господин лейтенант. Сегодня днем я впервые из ваших уст услышал о книгопечатнике Гаспаре Глэре.

– Возможно, это и так, к тому же вас притащили сюда.

– Вам это известно?

– Что же вы думаете, почему я здесь появился? Я не предполагал, что мэтр Гаспар занимался производством фальшивых монет, даже если появление в деле Николя Маншо озадачило меня. Я велел следить за домом сводни, и мои люди проследили за вашим похищением.

– Фалурдель явно натравила мэтра Гаспара на меня, – сказал я и вспомнил, как она покинула комнату Святой Марты, чтобы принести вина. Вероятно, она послала взъерошенного парнишку к Гаспару Глэру.

– Это мы сейчас выясним, Арман.

Прежде чем мы покинули логово фальшивомонетчиков, я бросил последний взгляд на печатный станок. Гутенберг пощадил меня. Я поклялся никогда больше ничего не говорить против немецкого изобретателя.

Мастерская мэтра Гаспара лежала на правом берегу Сены, рядом у реки и не далеко от Двора чудес. Сквозь плотный туман паром доставил Фальконе, меня и обоих сержантов, которые уже дважды заходили за мной в Нотр-Дам, к мосту Сен-Мишель.

Фалурдель разыграла скверную комедию и хвалила Господа на небесах, что я остался в живых. Она уверяла, что не знала моих похитителей и еще меньше посылала за ними.

– Спросите мальчишку, этого Фэсана! – сказал я Фальконе. – Старуха явно использовала его как посыльного.

Но Фэсана нигде нельзя было найти, и Фалурдель объявила:

– Иногда он помогает мне за пару солей, потом я снова целыми днями не вижу его. Но даже если вы найдете его, господин лейтенант, он едва ли сможет вам помочь. Его сознание темно, как эта ночь.

Фальконе распрощался со сводней, и я спросил егоперед дверью, почему он не забрал ее с собой в Шатле.

– Под пытками она бы наверняка призналась.

– Ей нечего доказывать. У меня нет причин передавать еемэтру Тортерю. Скорее я мог бы вас отправить в камеру пыток, Арман Сове!

– Опять вы за свое? – мой голос осекся. – Почему?

– Потому что вы что-то скрываете от меня. Что вы хотели от Фалурдель?

Я улыбнулся и вероятно неудачно:

– Я еще и мужчина…

– Глупости!

– Но господин лейтенант!

– Вы были один в доме сводни, без бабы.

– О, я поджидал милую красотку.

– Кого?

– Ее имени я не знаю. Я заговорил с девушкой на мосту Сен-Мишель. Она должна была еще закончить свою работу и хотела потом подойти к Фалурдель.

– На кого она работает?

– Не имею понятия.

– Я так и думал, – Фальконе заглянул глубоко мне в глаза. – Вы лжете, это известно вам, и я это тоже знаю. Но зачем? Что вы утаиваете от меня?

– С чего вы это решили?

– Сегодня днем я рассказал вам, что только Фалурдель может помочь цыганке, и вечером вы идете к старухе. Вот почему я думаю так!

– Тогда вы должны предположить связь между мной и цыганкой.

– Так оно и есть, – сказал Фальконе к моему удивлению. – Эсмеральду видели довольно часто танцующей перед Нотр-Дамом, хотя епископ запретил это. И кто там работает?

– В Нотр-Даме работает дюжина людей.

– Но они не появляются всегда именно там, где гостит старуха-смерть!

– Я приношу, похоже, несчастье.

– И правда! И если бы я сегодня не пришел, вы бы напоролись на острие косы. Не мните ли вы себя невредимым, Арман? Предводитель фальшивомонетчиков вершит свои дела, как раньше подлинный жнец Нотр-Дама. Возможно, это будет даже ради вашей безопасности, если я арестую вас.

– На то у вас нет причины.

– Вы забываете, что я задержал вас в мастерской фальшивомонетчиков.

– А вы забываете, лейтенант, что меня там пытали и угрожали смертью. Это, пожалуй, не повод, подозревать меня в соучастии!

– И почему вас пытали?

– Путаница, я полагаю.

Фальконе поморщил лоб, который и без того был в морщинах, и покачал головой.

– Вы кажетесь таким чертовски хитрым, Арман. Но если вы не посмотрите вперед, то ваша хитрость превратится в рок. Сегодня она чуть не стоила вам головы.

– Скажем, узкой руки.

Фальконе взглянул задумчиво на туман над рекой и, наконец, заметил:

– Я мог бы допустить, что вам известны важные сведения о фальшивомонетчиках. Тогда предводитель банды шел бы сразу за вами по пятам.

– Вы стражник или убийца? Фальконе кисло усмехнулся:

– Я подумаю об этом. И вы сделайте так же. Я даю вам день. Завтра вечером мы увидимся снова, и тогда я хочу, наконец, услышать от вас правду!

Лодка доставила меня к восточной стрелке острова Сите и высадили у Отеля-Дьё. Когда я вернулся в Нотр-Дам, то вошел туда с колотящимся сердцем. Правда, соучастник мэтра Гаспара с блеющими смехом не видел меня и не подозревал, что это я был пленником в мешке. Но я теперь знал, что существовал еще другой человек, которого я должен принимать в расчет. Не только отец Клод Фролло – также и его младший брат Жеан был дреговитом.