Текст книги "В тени Нотр-Дама"

Автор книги: Йорг Кастнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 36 страниц)

Глава 3
Долой бороду!

Я следил за коренастым человеком из своего ненадежного укрытия. Я тут же узнал его, хотя лицо наполовину было скрыто бортами берета, украшенного перьями. Окрашенные в красный и голубой цвет перья яростно бились на ветру, но Жиль Годен казался серьезным, как всегда. Вдруг, совсем недалеко от меня, он остановился, и я уже поверил, что обнаружен.

Но он смотрел не на колыбель для сирот, за которой я сидел на корточках, как играющий в прятки ребенок. Он взглядом следил за одетым в черное человеком, который вышел из дверей портала Страшного Суда и спустился вниз по ступеням на площадь перед Собором. За Клодом Фролло. Их взгляды встретились, и Фролло остановился возле нотариуса. Едва он поравнялся с ним, как Годен согнул слегка колено, склонил голову и тихо сказал:

– Простите и благословите меня. Просите Бога, чтобы он даровал мне хороший конец и уберег от дурной смерти.

Фролло ответил так же тихо:

– Бог благословит вас. Он дарует вам хороший конец и убережет от дурной смерти.

Я был изумлен. Выросший среди монахов, вынужденный выслушивать немало благословений, молитв и набожных приветствий, но таких слов я никогда не слышал. Так же и в религиозных писаниях, которые я переписывал у бенедиктинцев в Сабле, они не встречались. До сих пор Жиль Годен не производил на меня впечатление особенно верующего человека. С интересом я прислушивался к приглушенным голосам, ведущим разговор, и забыл совсем о страхе быть обнаруженным.

Годен выпрямился:

– Я искал вас, монсеньор.

– Я как раз собирался выходить.

– Ваши исследования касательно Фламеля[29]29
  Николай Фламель – французский алхимик (умер в 1418г.), первоначально переписчик, которому, как считается, удалось разгадать тайну превращения металла в золото (прим. перев.)


[Закрыть].

Фролло кивнул:

– Мы должны торопиться. Наши враги подступают к нам ближе и ближе, я чувствую это. Они уже вышли на наш след, даже в Соборе мы не в безопасности от них.

– Вы кого-то конкретно подозреваете?

– Здесь не место и не время, чтобы говорить об этом. Я сделаю свое заявление на собрании девяти.

– Поэтому я и пришел, монсеньор. Я должен предупредить вас, что собрание перенесено. Оно состоится через пять ночей, когда погаснет день Божий.

– Кто распорядился?

– Великий магистр.

– Тогда для этого должна быть веская причина.

– Возможно, у великого магистра есть план уничтожения наших врагов.

Подобие улыбки заиграло на тонких губах Фролло; она отражала рассудительность, а не радость или облегчение:

– И у наших врагов есть планы, это и затрудняет все дело.

Они распрощались и оставили меня полностью растерянным, но, к счастью, не обнаруженным. Их слова были явно предназначены не для чужых ушей и никогда бы не оказались сказанными, если бы меня не скрыла сгущающаяся темнота и деревянная колыбель. Что все должно обозначать, так, впрочем, и осталось неясным. У меня не было и времени, чтобы поразмышлять над этим.

Фролло повернул на север и окунулся в квартал каноников, чьи ворота закрывались лишь после боя колокола, зовущего к Angelus. Возможно, он хотел сократить путь к мосту Нотр-Дам, или он хотел посетить свою келью в богадельне. Нотариус исчез в путанице улиц напротив Собора. Может быть, он хотел пройти по мосту Менял к Шатле, возможно, его цель находилась где-то на острове Сены.

В свете церкви Сен-Христофора я увидел, как узкая фигура скользнула из темного угла и села на хвост Годену. Только на один миг разноцветный свет из витражей церкви упал на бородатое лицо потрепанной фигуры, но все же этого хватило, чтобы опознать нищего.

– Колен!

Думаю, от волнения я произнес его имя вслух. К счастью, нищий был слишком далеко от меня, чтобы услышать. Мгновенно я вскочил и поспешил за обоими. Одного Колена было достаточно для моей спешки, но к тому же он преследовал нотариуса, что вдвойне подстегивало мое любопытство. Казалось, я нащупал узелок сети, в которой барахтался уже несколько недель. Сеть из неуверенности, предположений и подозрений. Если мне удастся в этот вечер развязать узел, то я надеялся вырваться из этих тенет.

Моя роль, признаюсь, доставляла мне удовольствие. Слишком долго я казался себе беспомощным, как оставленный ребенок, как слепой без поводыря.

Теперь я наслаждался тем, что был преследователем своего преследователя – с надеждой разузнать больше о двух темных фигурах: о Жиле Годене, который сделал лживое обвинение против меня, и о Колене, обворовавшем меня и потом выдавшем себя за моего друга Очевидно, он не относился к друзьям Годена. Возможно, он был одним из врагов, о которых говорили Фролло с нотариусом?

Переулки петляли, становились все более темными. Уже скоро я больше не знал, где мы находимся. Я старался не терять из виду Колена в случайном свете окна или открытой двери в таверну. Шел ли он еще по следу Годена, я не знал. В одной темной и спокойной улочке, которая предположительно была наполнена складскими амбарами, нищий оторвался от меня. Я не видел и не слышал его больше, а потому остановился и старательно прислушивался в темноте, пока мои глаза присматривались к очертаниям. У улицы было много ответвлений: невозможно было сказать, какое из них выбрал Колен.

Протяжный и пронзительный крик о помощи раздался у меня в ушах, крик, заставивший меня похолодеть. Голос женщины. Пока я пытался определить направление, раздался снова резкий, полный страха крик:

– Помогите! Грабители, убийцы! Да помоги мне кто-нибудь!

Он звучал справа наискосок от меня – и я бросился вперед. Но голоса многих мужчин, крики и проклятья вновь остановили меня. Хотя у меня и висел в кожаном чехле на правом бедре кинжал, который я купил себе на аванс Клода Фролло, но он подходил больше для накалывания поджаренного мяса, нежели для борьбы против целой шайки разбойников.

Крики женщины уже затихли, когда мне пришла, как я надеялся, спасительная мысль. Я громко застучал по истертому тротуару и заорал изо всех сил:

– Оружие к бою и окружайте банду убийц!.. Сержант Арман налево, сержант Сове направо!.. Вперед, стражники!

С обнаженным кинжалом я действительно бросился вперед и побежал в первый переулок справа Я топал так громко, как только мог, выкрикивал короткие команды и проводил лезвием ножа по стенам, так что от него сыпали в стороны искры – все ради надежды, что мой шум спугнет банду. Если нет, они расправятся в два счета с отрядом из одного человека из Сабле.

Лунный свет упал на площадь побольше. Там лежала пара брошенных пустых ящиков и бочек. Воздух был влажным: площадь явно находилась недалеко от реки, и здесь воняло крысами и нечистотами. Ни души по сторонам. Но я был уверен, что нашел место разбоя. Быстро удаляющиеся шаги заглушали мое запыхавшееся дыхание и стук крови. Я пришел слишком поздно? Исчезли не только разбойники, но и жертва.

Кроме дороги, по которой я пришел, было еще две. Я не мог различить, по какой из них убежали другие. Было невозможно определить, забрали ли они с собой женщину, или бедняжка убежала от своих мучителей. Преследовать разбойников не было моим делом, да и не стоило так поступать. В одиночку я вряд ли сумел бы отбить у них женщину. Даже если незнакомка сама спаслась, то я больше ничего не мог для нее сделать. Мне оставалось лишь искать обратный путь к Собору в путанице переулков.

Когда я решил покинуть площадь, то наступил на что-то мягкое и чуть было не поскользнулся. С любопытством я наклонился и увидел лежащий на земле комок волос. Разбойники отрезали женщине волосы в потасовке? Я наклонился. Волосы были седыми, без крови. Когда я поднял пучок, он приклеился к моей руке. Так все-таки кровь?

Во внезапном приступе отвращения я захотел стряхнуть волосы. Напрасно – они прицепились к моей правой руке. И тут я разобрал, что это было: борода. Седая борода нищего Колена. Не могу сказать, что это открытие уменьшило мое замешательство. Нищий был таким же фальшивым, как и борода? Даже если так, то, что мне это давало? Я свернул мою находку вовнутрь промазанной клеем поверхностью, и спрятал в камзол за пазуху, чтобы позже внимательно рассмотреть при лучшем освещении.

Angelus уже давно отзвучал, когда я нашел дорогу к Собору. И тем больше я удивился, когда увидел портал Страшного Суда открытым в такое время. Свет падал наружу на пару вооруженных людей, который несли там караул. Возможно, они были причиной тому, что только немногие нищие примостились на площади перед Собором. Колена я не сумел обнаружить, но на это и не рассчитывал. Перед лестницей я остановился и обдумал, что должен обозначать весь этот марш-бросок стражи. Узнал ли меня Жиль Годен и созвал по тревоги стражу Шатле?

– Вот он! – раздался резкий голос. – Там внизу у лестницы стоит Арман Сове!

Молниеносно стражники сбежали вниз, чтобы направить на меня свои пики и мечи.

– Не оказывайте сопротивления, тогда с вами ничего не случиться! – прорычал бородатый сержант. – Проследуйте за нами в Собор!

– Да, приведите его сюда, убийцу! – послышался тот же самый хрипящий голос. Его владелец прыгал в проходе по сторонам, как бешеный пес. Я узнал непоседливую фигуру Жеана Фролло.

Другой человек, не выше школяра, вышел вперед перед Фролло. Он был старше, чем студент и не белокур, а черноволос. Его морщинистое лицо сложилось в извиняющейся, почти смущенной улыбке, и он приказал стражникам опустить их оружие.

– Не сердитесь на их горячность, месье Сове, но они ищут убийцу.

– Еще один труп? – спросил я.

Лейтенант стражи Пьеро Фальконе кивнул с выражением сожаления:

– Десятка.

Ему не нужно было называть имени. Я уже знал, кто испустил последний вздох.

Глава 4
Два немых демона

Фальконе пригласил меня следовать за ним. Два вооруженных стражника и Жеан Фролло присоединись к нам. Мы прошли через Собор, мимо каноников и причетников, которые собрались в небольшие группы и взволнованно шушукались.

Показывали пальцем на нас, нет на меня! – и волнение собравшихся росло. Неоднократно произносилось жесткое слово «убийца».

– Если он уже когда-то лакал кровь, священник тоже быстро забывает христианскую любовь к ближнему, – хихикал Жеан дю Мулэн. – Некоторые бы сделали работу палача на месте же.

Ужас пробежал у меня по спине, и тут же встал комом в горле. Я схватился за шею и издал клокочущий звук.

– До этого дело не дойдет, – сказал Фальконе. – Вероятно, нет. – Но если что, мои люди остановят их. .'

Жеан Фролло снова захихикал:

– Власть короля против власти церкви. Возможно, эта ночь покажет, какая власть сильнее.

Охотнее всего я бы заехал ему по лицу кулаком. То, что мы были друзьями в День Трех волхвов, по крайней мере, несколько часов, он, похоже, начисто забыл. Немецкая пословица гласит: «Чтобы распознать друга, нужно съесть с ним пуд соли». Для школяра было достаточно и щепотки.

Недалеко от хоров мы поднялись наверх по винтовой лестнице. Я был благодарен, что не должен и дальше видеть обвиняющие лица священников и церковных служек.

Младший Фролло был совершенно прав: жажда мести отражалась в их взглядах, жажда крови – на серьезных лицах. Все христианское воспитание, внушалось ли оно годы или десятилетия, было не так сильно, как инстинкты человека. Око за око, зуб за зуб!

Но не менее зло, чем его коллеги внизу, на меня смотрел причетник Гонтье. Его узкая фигура прислонилась к тонкой колонне – хворая, написанная полувысохшими чернилами «I». Даже в розоватом отблеске факела в руках стражника его лицо было белым как мел – как у мертвеца. И наоборот – его глаза выглядели полными жизни, казалось, они хотели испепелить меня.

Причетника окружило много стражников и скульптурная группа в человеческий рост – Иисус и его ученики, перед ними на полу простерлась другая каменная фигура, скрюченное туловище с искаженным от боли лицом и пеной из полуоткрытого рта.

– Немой демон, – сказал я. – Марк пишет, как Иисус излечил парня от демонов немоты и глухоты.

– Отличный парень этот Иисус! – прокаркал Жеан Фролло. – Жаль, что его нет больше среди нас. Его искусство врачевания пришлось бы как раз кстати доброму Квазимодо.

Я больше не следил за глупой болтовней школяра. Все мое внимание сосредоточилось на мертвом, который, странно скорчившись, лежал на скульптуре схваченного дьяволом юноши. Кровь вытекла из глубокой раны на шее и образовала большую темную лужу – как раз перед лицом каменной скульптуры. Выглядело так, словно парнишка пил оттуда своими поджатыми губами. Глаза мертвеца смотрели наверх с невероятной задумчивостью. Во рту торчала игральная карта – такая же, какую нашли у сестры Виктории.

Хотя я тут же понял, кто на этот раз стал жертвой убийцы, меня охватил ужас. Возможно, не столько от горя по мертвому, сколько от ощущения, что невидимая, но крепкая веревка связывает меня с убийством, а убитый прицепился ко мне, как тяжкое бремя. Перед лицом каменного Спасителя я спросил себя, какова моя в том вина?

– Два немых демона, – Фальконе указал на юношу из камня и на убитого. – Более знакового места убийца не мог разыскать. Его жертва навсегда обречена на молчание, как и юноша из Нового Завета, если бы милость Иисуса не вылечила его.

– Вы считаете, это место усиливает послание десятки?

– Ваше молниеносное высказывание предположения делает вам честь, месье Сове.

Задетый этой похвалой, я громко стал размышлять:

– Убийца обождал, пока Одон поднимется наверх, чтобы почистить эти скульптуры.

– Или он сам заманил его сюда, потому что внизу в нефе и хорах слишком много свидетелей.

– Тогда Одон должен был знать своего убийцу, – сказал я.

– Арман Сове знает, как это делается, – сказал Гонтье с дрожащим от волнения голосом. – В конце концов, он убийца!

– Как вы можете такое утверждать! – накинулся я на причетника.

– Спросите лейтенанта, я ему уже все рассказал.

– Повторите, пожалуйста, – для месье Сове, – сказал Фальконе так четко, что это уже не было просьбой.

– Когда я сегодня вечером принес суп Сове, он набросился на меня и повалил на пол. Он вел себя, как дикий зверь. Он надеялся увидеть перед собой Одона, и когда понял свою ошибку, то спросил меня об Одоне.

– Я на вас не нападал, я споткнулся!

– Какое такое срочное дело было у вас к Одону? – тон Фальконе был нейтрален, лицо беспристрастно. Но я почувствовал расставленную ловушку охотника, чтобы зверь в итоге попал в капкан.

– Я чувствовал себя одиноко в башне и хотел немного поговорить с Одоном.

– Почему именно с ним?

– Как вы, вероятно, знаете, месье Фальконе, Одон до вчерашнего дня заботился обо мне. Мы беседовали, это я и хотел продолжить.

– И сегодня вечером вы встречались с Одоном?

– Конечно же, это он! – выпалил тут Жоаннес Фролло. – Я же вам рассказывал, господин лейтенант. Я пошел в Собор в поисках моего брата, хотел попросить его о кое-чем, ну, о финансовой поддержке, и увидел, как Арман Сове разговаривал с Одоном в боковой часовне. Потом они вышли на площадь перед Собором.

– Это правда? – спросил Фальконе.

– Да, это верно. Я расспрашивал о Квазимодо, что, пожалуй, и понятно, поэтому Одон показал мне колыбель для сирот, где нашли горбуна. После этого Одон ушел снова в Собор, чтобы продолжить свою работу.

– А вы?

– Я совершил прогулку по острову, хотел побыть среди людей, чтобы развеять чувство одиночества в башне, – было бы неразумно рассказывать Фальконе о Колене и Годене. Лейтенант явно и без того подозревал меня, поэтому мне не нужно взваливать на себя еще обвинение нотариуса.

– У вас есть тому свидетели, месье Сове?

– Нет.

– Ни хозяин таверны, ни девушка из таверны, которая бы вас видела?

– Я не был в таверне, просто шел по улицам.

– Это называют дешевым развлечением, – захохотал школяр.

– Не смейся над этим, брат! – раздался резкий голос с лестницы. – Я был бы рад, если бы ваши развлечения оказались хотя бы наполовину дешевле.

Отец Клод Фролло вышел из тени винтовой лестницы и подошел к нам. Жеан язвительно ухмыльнулся ему навстречу.

– Коли вы уж сами затронули эту тему, милый брат, то я пришел в Собор, чтобы попросить вас о небольшой поддержке моей учебы. Слава Богу, я еще застал вас.

Архидьякон смерил его уничтожающим взглядом:

– Перед лицом мертвого вы думаете только о своих развлечениях, Жеан?

– Развлечениях? Какому студенту учеба доставляет развлечения? Непосильная работа, а учителя хотят хорошей оплаты.

– Они ее получили, это вы знаете так же хорошо, как и я. Но ваши счета из таверн и ваши карточные долги, пожалуй, меньше…

– Не так громко, мой брат, здесь стража!

– Не думаю, что лейтенант Шатле пришел в Собор, чтобы навести справки о запрещенных карточных играх.

– Совершенно верно, монсеньор, – Фальконе указал на мертвого Одона. – Это – единственная причина моего присутствия. Я предполагаю взаимосвязь со смертью сестры Виктории.

– Тот же самый убийца? – спросил Клод Фролло.

– По крайней мере, тот же способ и, пожалуй, даже мотив.

– Какой?

– Из разговорчивых людей сделать немых демонов.

– Зачем?

– Хороший вопрос, – вздохнул Фальконе. – Если бы я знал ответ, то у меня был бы и убийца.

– Итак, вы не подозреваете месье Сове?

– Как вы пришли к этой мысли, монсеньор?

– Капеллан рассказал мне только что, что вы подозреваете моего нового переписчика. Я уже опасался потерять еще и прилежного мэтра Сове после причетника.

Клод Фролло посмотрел на меня с каким-то почти теплым сердечным взглядом, что я спросил себя, не ошибался ли я в нем? Справедливо ли подозревал я его в том, что он запретил Одону общаться со мной? Но почему Квазимодо боялся своего приемного отца, словно тот был палачом Пьера Тортерю? И почему Одон так упорно не желал говорить со мной о Клоде Фролло? А теперь Одон мертв – как сестра Виктория, которая была так напугана Клодом Фролло, когда хотела рассказать мне о нем. Совпадение?

Я выдержал взгляд архидьякона и попытался определить, было ли его сочувствие искренним или льстивым? Напрасно. В его лице было нечто от маски. К тому же, как высокопоставленный священник, он в избытке натренировался изображать чувства от лести до сожаления.

– Ваш переписчик остается у вас, отец, – сказал Фальконе не столько Клоду Фролло, но, прежде всего – ради моего успокоения. – Я лишь хотел поговорить с месье Сове, потому что он один из последних, кто видел Одона живым.

– Убийство в храме Пресвятой Девы! – Клод Фролло яростно затряс головой и перекрестился. – Где может произойти такое, попираются право и закон, как и Слово Божье.

– Аминь, – сказал Жеан Фролло. – Так как вы сказали только самое существенное, дорогой брат, мы, возможно, могли бы поговорить еще о моих финансовых нуждах.

– Постыдитесь, перед лицом мертвого думать только о своих деньгах! – зашипел старший брат.

– О моих деньгах? – глаза младшего засверкали. – Итак, вы дадите мне их?

– Поговорим об этом в другом месте, Жеан. Это не подходящее место.

Они поднялись по лестнице.

Фальконе так же отпустил и Гонтье, которого явно расспросят каноники и причетники внизу.

– Вам я точно больше не нужен, лейтенант Фальконе? – нерешительно спросил я.

– О нет, напротив!

– Но вы же сказали, что не считаете меня виновным.

– Да кто же невинен, за исключением Богоматери? Каким-то образом вы связаны с этим делом. Сперва сестре Виктории перерезают горло вскоре после беседы с вами. А теперь повторяется то же самое с этим беднягой.

– Но я ничего не знаю.

– Возможно, вы что-то знаете, сами того не подозревая. Давайте побеседуем в спокойной обстановке, лучше всего за бокалом вина. Этого, пожалуй, мы заслужили оба. Что вы об этом думаете, месье Сове?

Я не мог отказаться от приглашения, чтобы не навлечь на себя подозрение.

Фальконе поручил сержантам унести труп. Прежде чем он спустился со мной вниз по лестнице, он достал смятую карту изо рта Одона и пробормотал:

– Препятствие, предатель, начало и конец.

Глава 5
«У толстухи Марго»

Хотя лейтенант Фальконе и снял с меня подозрение в убийстве, собравшиеся в Соборе каноники и причетники вовсе не казались мне успокоившимися. Я был рад улизнуть от их застывших взглядов, и последовал за Фальконе на площадь перед Собором, где он повернул направо. Наш путь проходил под самыми стенами монастыря по улицам, которые просматривались ничуть не лучше, чем те, по которым я преследовал Жиля Годена и нищего Колена. Освещенные пивные, гогот и смех, девушки и женщины всех возрастов, одетые скорее легко несмотря на холодный вечер, а часто вообще оголенные на подобающих местах, определяли здешнюю картину. Разбитные бабенки дразнили нас своей грудью с высокой шнуровкой, своими крутыми бедрами и ягодицами и пытались завлечь призывами, которые показались мне по соседству с Собором и монастырем не только бесстыдными, а прямо таки богохульными. Тогда я еще не осознавал, что храмы Бога и слуги Бога, независимо от их обозначения, связаны только с Церковью, а не с Богом.

Фальконе остановился перед большой таверной, чье название я с некоторым трудом сумел разобрать на покосившейся от ветра, обветшалой вывеске – «У толстухи Марго». Рядом с выцветшей надписью не менее блеклая мазня изображала лицо и грудь невероятных размеров женщины, между мясистыми холмами (а лучше сказать – горами) которой, рос пышный и явно когда-то пестрый букет цветов.

Как говорится, доверяй только хорошей вывеске. Эта же производила совершенно иное впечатление, нежели вызывающее доверие.

– Ну, мы пришли, – объявил Фальконе довольно. – Хорошо, по дороге у меня появился крепкий аппетит. У Вас так же, месье?

Скептически я осмотрел старое здание, за покосившимися оконными рамами с марийским стеклом[30]30
  Марийское стекло – заменитель стекла в форме прозрачных кусочков слюды, соединенных между собой гипсом (прим. автора).


[Закрыть], за которым мелькали огни и тени, раздавались крики и песни.

– Снаружи не так привлекательно, тут вы правы, месье Сове. У «Толстухи Марго» позади ее лучшие дни, но истинный ценитель предпочтет лучше опыт возраста, нежели проходящий блеск юности.

– Но само имя не обещает ничего особенного. Каждый второй трактир во Франции будет так называться.

Фальконе охотно кивнул:

– Верно, но здесь – настоящий.

– Что вы хотите этим сказать?

– Вы не знаете, что имя снискало себе известность благодаря балладе Вийона[31]31
  Франсуа Вийон – французский поэт-бродяга XV века, магистр словесности, автор баллад, посвященных простому люду, таких как «Баллада о повешенных», «Баллада о толстой Марго», «Малое завещание», «Большое завещание». Считается, что Франсуа Вийон был связан с кокийярами (прим. перев.)


[Закрыть]? Ну, так вот здесь образец для пользующегося дурной славой стихотворения не менее сомнительного поэта. А теперь заходите, наконец, прежде чем мы здесь не вросли в землю!

Когда Фальконе распахнул дверь, нас обдало плотными, теплыми клубами, какие могли подняться снаружи только в холодном вечернем воздухе. Я в буквальном смысле мог доставать кинжал, чтобы разрезать завесу из пота, пива и винного перегара. И помимо запахов нас окружил необузданный шум хорошо посещаемого заведенья. Помещение харчевни оказалось просторным, а почти каждый из грубо сколоченных столов был занят. Рядом со стойкой был проход, как и ведущая наверх лестница. Там достигалось блаженство горячего мяса, расхваленное Фальконе?

Лейтенант углядел свободный стол и потянул меня за собой, мимо шпильмана с гривой из локонов, чья песня о суровой жизни в темнице, которую он пел с южным акцентом, совсем не вязалась с радостными звуками его лютни.

Я указал Фальконе на это, пока мы усаживались, и он ответил:

– Это тоже одна из баллад Вийона. У толстухи Марго можно петь только песни Вийона. Старый кокийяр[32]32
  Кокийяр – coqille (фр.) – раковина, шайка разбойников в средневековой Франции (прим. перев.)


[Закрыть] вел бурную жизнь. Его стихи, правда, не всегда веселые, но он знал, о чем писал.

Я, должно быть, ошарашено посмотрел на него, потому что Фальконе спросил, что со мной. Он не мог знать, что его фраза напомнила мне о некоторых словах в бане на улице де ла Пеллетери. Я увидел перед собой миловидную Туанетту, когда она вдруг с ужасом отвернулась от меня и назвала «членом братства раковины». И я почувствовал угрозу мэтра Обера и его грубых помощников, которые вышвырнули предполагаемого члена «братства раковины» из бани.

– Я не понимаю ваших слов, месье Фальконе. Кто такие члены «братства раковины»?

– О, святая несведущая юность! – вздохнул лейтенант с наигранным пафосом. – Когда вы родились, организация «братьев раковины» уже утратила свое влияние. И даже если они были далеко распространены, то такие удаленные места, как Сабле, остались ими пощажены. Вы действительно ничего не слышали о кокийярах?

– О раковине? Нет.

– Одна из самых опаснейших и больших банд мошенников во Франции.

– Меня воспитали монахи.

– Это объясняет кое-что, – задорный блеск сверкнул в глазах Фальконе. – Банда мошенников неохотно рассказывает о другой, не так ли?

Я пожал плечами и подозвал жестом девушку, которая едва могла избежать грубых окриков и наглых рук.

– Жаркое, сыр и вино, черное морийон[33]33
  Морийон – вино, бывает разных цветов, первый слог «мор» говорит о смерти, второй – перекликается с именем Вийона (прим. перев.)


[Закрыть], – заказал Фальконе. – Жаркое куском, чтобы оно было еще сочным, – тоскливым взглядом он проводил раскачивающее бедрами удаляющееся рыжеволосое создание, прежде чем повернулся ко мне. – Ну, месье Сове из меланхоличного Сабле, так как вы не знаете ничего о кокийярах, начну-ка я лучше свое объяснение от Адама и Евы. Я предполагаю, об экошерах[34]34
  Ecorcheurs (фр.) – экошеры, цех живодеров, поднявших в 1413 году восстание вместе с мелкими ремесленниками и подмастерьями и городской беднотой под предводительством живодера Симона Кабоша, назывались также кабошьенами (прим. перев.)


[Закрыть] вам тоже не доводилось слышать за вашу молодую жизнь?

– О живодерах? Конечно, я слышал о них! – возразил я с некоторой гордостью и возмущением. Кому же понравится, чтоб его представляли глупым мальчишкой? – Во время войны и Сабле не было ими пощажено, почтеннейшие горожане рассказывали настоящие страшные истории. О бандах живодеров, отбросах войны, уволенных или сбежавших наемных солдатах, которые разоряли любую деревню, любой двор на своем пути, пытали людей, надругались над ними и снимали последнюю рубашку.

– Часто не только последнюю рубашку. Если крестьяне и жители деревень хорошенько припрятывали свое добро или действительно были бедны как нищие, экошеры сдирали тогда с их живых тел кожу.

– Для устрашения? – спросил я вслед, представляя с ужасом яркую картину описываемого.

– И для этого тоже. И потому, что подонкам это доставляло удовольствие.

– И кокийяры – подобная гнусная банда?

– Такой она была, по крайней мере, но вот прошло уже около двадцати лет, когда ее уничтожили, ну, минимум, полностью обезглавили. Говорят, кокийяры вышли из экошеров. Когда страна была опустошена после войны, длившейся свыше ста лет, и бандам наемников, занимающихся мародерством, больше не находилась добычи, они попытали свое счастье за лишь кажущимися надежными стенами городов. Так возникли кокийяры, «братство раковины».

– Странное название. Откуда оно происходит?

– От раковины, которая служила опознавательным знаком членам этого распространенного по всей Франции союза. Предпочтительным образом они использовали спрятанную под одеждой пилигрима раковину. Такой же точно, как крепко закрытые половинки раковины, долгое время была вся банда. Все больше становилась их сеть, и братство делилось на четкие подразделения: одни срезали кошельки, другие были взломщиками, шулерами и фальшивомонетчиками, разбойниками и убийцами – это если назвать только самые главные подразделения. В 1455 году на след банды вышли в Дижоне, где у нее было одно из укрепленных убежищ. В следующие годы кокийяров все больше загоняли в угол, пока они не утратили своего единства и не распались, наконец. Их короля, впрочем, так и не поймали.

– Их короля? Кто это был?

– Никто этого не знает. За его выдачу любому бы пришлось несладко. Знаете, что кокийяры делали с предателями? Они прокалывали глотку и засовывали в рот раковину для устрашения других «братьев раковины».

Тут же Одон и сестра Виктория встали у меня перед глазами.

– Я вижу по вам, что вы думаете, так же как и я, месье Сове. Убийца, за которым я охочусь, действует как прежняя банда кокийяров. Только десятка сменила ракушку.

– Вы верите в совпадения, лейтенант Фальконе?

– Я вовсе ни во что не верю, иначе я бы стал священником. Моя задача найти взаимосвязи, мотивы и, прежде всего, исполнителей.

Рыжеволосая девица принесла большой поднос к нашему столу, на котором стояли два оловянных стакана и глиняная кружка с вином, жаркое, сыр и темный хлеб. Фальконе крепко схватил девушку за руку и спросил, дома ли Марго.

– Я не знаю, – вырываясь, ответила рыжеволосая.

– Ну, да, – ухмыльнулся лейтенант. – Передай ей, что Фальконе хочет с ней поговорить.

Когда девушка снова исчезла в толпе, Фальконе сказал:

– Марго захватила время кокийяров. Возможно, она сумеет рассказать вам об их короле.

– Вы же говорите, никто не знает ничего о нем.

– Но есть целая уйма слухов. Некоторые утверждают, что Вийон – их король.

– Франсуа Вийон, поэт?

– Он самый. Вийон, ученый и уличный поэт, магистр и мастер ножа. Он какое-то время жил в этом доме, когда толстуха Марго была юной красивой девушкой, а он – ее сутенером.

– Вийон – сводник?

– Не говорите так громко, месье Сове! – смеясь, Фальконе налил темное вино в бокалы. – Вы можете обидеть тем самым некоторых господ в этом зале. Кроме того, Вийону вменяются обвинения и похуже. Но давайте сперва подкрепимся. Уж Марго сумеет рассказать кое-что о великолепном Франсуа.

Он достал острый нож из-под своей куртки, чтобы разрезать хлеб, сыр и жаркое. Так же и мой голод победил ужас, который охватил меня при виде мертвого причетника. Я достал кинжал и вонзил его в хрустящее жаркое. Так ловко и неожиданно, как он прежде схватил девушку, Фальконе взял теперь меня за предплечье. Пока моя рука с кинжалом, остановленная таким образом, зависла над столом, я удивленно посмотрел на лейтенанта. Его глаза изучающее уставились на мой кинжал.

– Оружие еще совсем новое, – сделал он заключение. – Но уже имеет следы необычного износа. Клинок здорово поцарапан, – другой рукой он потянулся к моему кинжалу, и, проверяя его заточку, провел большим пальцем по лезвию:

– Тупо и грязно, к тому же, – он потер большой палец об указательный палец. – На ощупь как будто старый строительный раствор.

Стоило ли мне выдавать ему, что я скреб своим оружием по стене, чтобы изобразить из себя отряд королевских стражников? Едва ли, потому что тогда я должен буду рассказать о Жиле Годене. Так что я изобразил по возможности невинную улыбку и проговорил:

– По нему вы можете видеть, что я больше человек пера, нежели холодного оружия. Я недавно чистил кинжалом стык в стене в моей келье и не думал, как это будет губительно для инструмента.

– Лучше почистите сталь, прежде, чем приметесь за мясо и сыр. С тупым кинжалом вам явно придется хорошенько покромсать жаркое.

Звучало доброжелательно, но по взгляду Фальконе я понял, что мой кинжал заинтересовал его не на шутку. И теперь до меня дошло, почему он пригласил меня и заказал жаркое. Я держал кинжал у него перед носом.

– Рассмотрите клинок теперь вблизи, господин лейтенант. Вы не найдете ни капли крови. И тем еще меньше уличите убийцу за этим столом. Наоборот я желаю, чтобы Одон был бы жив!

Фальконе отвел мою руку с оружием:

– Не горячитесь так, месье Сове. Я уже вижу, Одон был убит не этим кинжалом.

Я прекрасно понял намек.

– Вы имеете в виду, я мог бы использовать другое оружие? Вы хотите меня обыскать?

Едва я выговорил это, я предпочел бы залепить себе пощечину. А что, если Фальконе найдет фальшивую бороду у меня под камзолом? Как мне это следует объяснять? Я еще так плохо разбирался во всем, но одно я знал точно: Фальконе будет думать, что я прокрался за Одоном с накладной бородой, чтобы убить его предательски из-за угла.