Текст книги "Грабители"

Автор книги: Йен Лоуренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

12
КАМЕННОЕ СЕРДЦЕ

С криком махнул Обрубок на крышу таверны. Его рука схватила мою лодыжку, и я упал и перекатился через край. Я ожидал, что сейчас вокруг меня сомкнётся холодная вода, тьма поглотит мое тело, но вместо этого грохнулся на крышу пивоварни, находившуюся лишь ярдом ниже. И Обрубок растянулся там же.

Он крепко схватил мои ноги, потом руки, мы покатились вместе, пока наконец я не замер на спине с висящей над проходом головой. Его рука вцепилась мне в шею. Я пытался освободиться, но ничего не получалось. Я пыхтел, хватая ртом воздух, а безногий поднялся, чтобы лечь на меня всем весом. Тут его нос вдруг исчез. Только что он нависал надо мной, острый, как клюв, и вдруг на его месте появилась черная дыра. И в тот же момент я услышал пистолетный выстрел.

Обрубок разинул рот, руки его взметнулись к лицу, раздался еще один выстрел. Тяжесть с меня свалилась, туша безногого рухнула назад, покатилась к краю и упала вниз. Вода, казалось, расступилась, чтобы втащить его вглубь пенными пальцами. Он не вынырнул. Войдя в воду, тело Обрубка исчезло.

Внизу стояли двое. Они спустились к последней ступеньке. Мэри прижимала кулаки ко рту. Рядом с ней, накрытый своей громадной шляпой, в черной сутане, держа в каждой руке по пистолету, стоял пастор Твид.

– У этого человека вместо сердца был камень,– произнес он торжественно.

Пастор опустил пистолеты в бездонные карманы своего одеяния и помог мне слезть с крыши. Он ощупывал меня своими длинными пальцами.

– Ты не ранен?

– Чуть-чуть, – сказал я, потирая шею. Он мягко отстранил мои руки.

– Это пройдет. Синяки заживут раньше, чем воспоминания.

– Вы спасли мне жизнь,– сказал я.

– За это надо благодарить Мэри. Она подняла тревогу и привела меня. – Он приподнял шляпу, и я обнаружил, что он улыбается.– Прибыли мы, надо признать, в судьбоносный момент.

Я посмотрел на Мэри, пытаясь догадаться, что она сказала пастору. Знал ли он все об Обрубке и об отце?

Мы вместе выбрались на улицу. Сутана пастора развевалась на ветру.

– Есть у тебя на душе что-нибудь, что бы ты хотел мне сказать?

Я промолчал. Мне, правда, очень хотелось узнать, где это пастор научился стрелять как снайпер. Но об этом лучше было не спрашивать, как и ни о чем другом.

Он кивнул:

– А ты, Мэри?

– Нет, ничего особенного не вспоминается.

– Ну и отлично. – Пастор улыбнулся еще раз и прикоснулся к нам обоим.– Об этом погибшем не беспокойтесь. Жалости он не заслуживает, таких, как он, всегда ждет ужасный конец.– Сказав это, пастор отвернулся.– Вы сейчас собираетесь домой, в Галилею?

– Да,– ответила Мэри.

– Будьте осторожны. Пустошь теперь может быть неспокойна.

Он опустил поля шляпы и двинулся прочь. Тяжесть пистолетов оттягивала его сутану, туго облегавшую плечи, и видно было, что пастор худ, как щепка.

– Скажи ему, – прошептала Мэри. – Иди попроси помочь.

Она подтолкнула меня, но я не двигался.

– Ты мне не веришь?

– Извини. Мэри вздохнула.

– Как знаешь, – сказала она. – Но кто бы ни был кукловодом, это не пастор Твид.

– Надеюсь, что ты права.

Мы не возвращались к отцу. Он слышал наши голоса и знал, что мы живы, а если мы вернемся с пустыми руками, думал я, его ждет отчаяние. Быстро рассветало, тени пробежали вместе с нами по мосту и свернули по дороге, огибающей побережье.

По небу тянулись рваные облака. В разрыве холмов я увидел черные полосы дождя над Ла-Маншем и размазанный дым от разведенного костра. Вокруг огня по-прежнему сидели люди, как раз под спрятанным в утесах садиком Мэри. Повозка Вдовы была рядом, лошадей из нее не выпрягали. Старуха стояла возле сиденья, на ее голове водрузился винного цвета колпак. Люди сидели завернувшись в брезент, а за ними боролся с черным кипящим морем парусник. Сейчас он был ближе к берегу, иногда в кабельтове от линии прибоя. Так или иначе, казалось, что совсем скоро его судьба будет решена.

– Я не могу сидеть дома, – вздохнула Мэри. – Что бы ни сказал дядя, я не буду сидеть дома в такое время.

Я чувствовал то же самое. А Саймон Моган не вернется домой, пока судно в бухте. В этом я был уверен. Мы пересекли подъем над дорогой и стреножили там пони, которых теперь не было видно ни с дороги, ни с берега. После этого мы залегли в траве, наблюдая за судном. Волны были выше, но в условиях видимости берега капитан получил возможность ориентироваться, и это давало ему преимущество в борьбе со стихией.

С рассветом ветер переменился. Не слишком, но всё же заметно. Дым от костра более не тянулся через садик, а направлялся к западу черными как смоль пузырями.

Изменение погоды застало судно в дальнем конце бухты Святого Элмо. Оно развернулось, прошло возле кромки прибоя и направилось в нашу сторону.

В это же время появился и всадник, несущийся во весь опор на черном коне. Он вырос из темного пятнышка в величественную фигуру в развевающемся плаще. Люди поворачивали головы в его сторону, но не двигались с места. Он прискакал к костру и спешился точно так же, как человек у кромлеха.

– Дядя Саймон, – сказала Мэри. – Что он делал всю ночь?

– Ждал, – сказал я. – Он сидел в какой-нибудь бухточке у мыса Нордграунд со спичкой и фонарем и ждал подходящего момента.

– Но у него нет фонаря, – сказала Мэри.

– Значит, он его спрятал.

– Зачем?

Я не ответил. Он не подошел ни к кому из сидевших у костра, никто не подошел к нему. Они слишком внимательно следили за морем. Сначала один, потом другой, третий, и вот уже вся толпа поднялась на ноги, наблюдая за приближением судна. С переменой ветра увеличилась вероятность того, что парусник пройдет мимо Сморщенной Головы.

Костер трещал и искрился. Дым завивался спиралью над огнем, перед тем как устремиться прочь устойчивым потоком. Через Пролив летели черные зазубрины рваных туч. За ними золотилось небо.

– Ветер меняется,– заметил я.

Мэри поднялась на локтях, наблюдая за судном.

– На этот раз обошлось, – сказала она. – Сейчас оно уйдет.

Она права. Но только если ветер не изменится снова. Палубу окатывали потоки воды, нос зарывался в волны, серебристый след пенился за кормой. Виднелись люди на палубе, матросы стояли наготове у снастей, чтобы моментально исполнить приказания капитана, от которых зависела их жизнь.

Дым снова заколебался. Он колебался и извивался, как змея.

– Что происходит с ветром? – воскликнул я.

– Это не ветер, – объяснила Мэри. – Это Вдова.

Старуха взгромоздилась на сиденье своей телеги. Она как будто оседлала кучера. Бедняга сжался, схватившись за ее лодыжки. Она подняла руки, держа их ладонями к ветру, потом развела в стороны. Она стояла перед штормом, как крест. Ветер рвал ее платье и волосы. Судно подходило к мысу. Все ближе и ближе.

– Сдуй его на камни! – завопил Калеб Страттон.

Вдова запела тонким голосом, и ветер над морем обезумел. Он гонял буруны, обнажал подводные камни. Платок на плечах Вдовы поднялся над ее головой. Колпак слетел и закружился в воздухе, как фантастическая птица.

Судно почти лежало на боку. С него сорвало баркас, за баркасом за борт последовали бочки для воды.

Толпа на берегу затаила дыхание. Люди опирались руками о землю, не сводя глаз с судна. Над ними пела Вдова. Она вопила, как стая чаек.

Судно так близко прошло мимо оконечности мыса, что его главный парус коснулся скал Сморщенной Головы. Но оно вышло из бухты и было теперь в безопасности. Ветер сразу упал до бриза. Судно уходило прочь, и через мгновение донесся ликующий вопль его команды.

Калеб Страттон поднялся первым. Он проклинал упущенную добычу. Он подобрал камень и швырнул его вслед уходящему паруснику.

– Ушел! – вопил он. – Гуляет на свободе! Вдова опустила руки.

– Мальчишка! – вскрикнула она. – Это он, перевоплощенный Сатана.– Она медленно обернулась. – Вы все помните его, – кричала она. – Он жил среди вас. – Ее взгляд скользил по склону, по саду Мэри, по тому месту, где я затаился. Казалось, она смотрит прямо на меня.– Он здесь. Он где-то близко.

Я чуть было не вскочил, чтобы бежать назад, к пони. Мэри удержала меня. Вдова сделала знак дурного глаза и плюнула на землю между растопыренными пальцами.

– Это он, говорю я вам! – кричала она срывающимся голосом. – Он вернулся на землю в том же месте, где утонул много лет назад.

Люди что-то невнятно бормотали. Некоторые крестились кончиками пальцев. Вдова шипела, как взбешенная кошка.

– Вы видели его! Вы все видели его! Это была наша добыча. – Она протянула руку в направлении Саймона Могана. – Это твоя работа! Верни его в море! Верни его в море, из которого он вышел, или ты проклянешь день, в который его спас.

Саймон Моган стоял на песке, держа повод своего коня, когда к нему подошел, размахивая топором, Калеб Страттон.

– Я знаю, где он! – закричал Страттон.– Найди девочку и сразу найдешь мальчика.

– Если прикоснешься к девочке, ты покойник, – ответил Моган. – Тронь только волосок на голове девочки, и...

– А что с ней сделается? Да мы ее и пальцем не тронем, – уверял Калеб. – Ее надо использовать как приманку. Крысу всегда заманивают самым лакомым кусочком сыра.

Саймон Моган повернулся к нему. Они стояли лицом к лицу, того, что они говорили, теперь не было слышно. Затем Страттон отступил.

– Черт бы тебя побрал, Моган! Я знаю, как обходиться с детьми. Плеткой-семихвосткой. Это быстро выбьет из него правду.

– Я сам разберусь.

– Посмотрим. – Калеб отступил еще на шаг. – А то ведь я могу рассказать девочке кое-какие истории. Об ее отце, может быть, о том, что однажды случилось на Надгробных Камнях...

В следующий момент Калеб Страттон уже лежал на земле. Моган с кулаками наклонился над ним.

– Придержи язык, Страттон, – прорычал он. – А с этим проклятым пацаном я сам разберусь.

Вдова заверещала. Она вытянула пальцы и нацелила их на Могана. Она повернулась за ним, когда Моган вскочил на лошадь и галопом понесся по дороге.

– Ты пожалеешь! – кричала она ему вдогонку и смеялась. – Блуждающие огни побегут по пустоши! Мертвые поплывут по морям, и живые вспыхнут пламенем!

Поднимая пыль, Моган исчез тем же путем, которым и появился.

– Пошли, – сказала Мэри. – Я хочу быть дома раньше, чем он туда попадет.

– Нам надо поторопиться.

– Нет, ни к чему. – Мэри сквозь слезы посмотрела на меня. – Он через минуту сбавит ход. Его гнев проходит быстро.

13
ЧЕТВЕРО ВМЕСТЕ

Мы направились сначала к кромлеху. Это была моя идея.

– Я хочу посмотреть, принесет ли он фонарь обратно,– сказал я.

При дневном свете это сооружение выглядело как странное обиталище таинственных существ. Тяжеленная «крыша» устанавливалась без всяких тонких балансировок, употребляемых современными строителями, но она держалась уже не одно тысячелетие и продержится еще многие тысячи лет.

Мы приблизились настолько, что я без труда мог видеть бегущего человека и его искаженное ужасом лицо. Миновав подъем, мы остановились во впадине, ожидая стук копыт лошади Могана.

– Он нас увидит, – сказал я.

– Возможно, – ответила Мэри. – Мне все равно.

Такой я ее еще не видел. Я подогнал своего пони поближе к ней.

– Ты все еще веришь в проклятие?

– Не знаю. Я вообще не знаю, что теперь думать.

Она посмотрела на небо, потом вниз, в землю. Я сжал ее ладонь.

– Мэри, что случилось с твоим отцом?

– Он погиб на Надгробных Камнях. Он, моя мать, тетя и Питер. Все четверо вместе.

– В одну и ту же ночь?

– Все четверо вместе. – Ее губы едва шевелились.

– Как?

Она не успела ничего сказать. Небо к западу, над фермой, взорвалось тучей грачей. До нас донесся жуткий крик, затем шум птиц.

– Что случилось? – крикнула Мэри.

Птицы кружили над нами, когда мы спешили через кустарники изгороди, подъезжая к ферме. Громадной массой они бурлили над нами, парами и поодиночке оседая на крыши дома, конюшни и хижины Эли. Они не издавали ни звука, только следили за нами.

– Эли! – звала Мэри. – Эли!

Дверь конюшни была распахнута. Куча сена лежала глубоко внутри, из нее торчали вилы. Мы расседлали пони, и они потрусили прямо к сену. Мы остановились между постройками, вслушиваясь в жуткую тишину, чувствуя, что кто-то чужой пришел и ушел совсем недавно.

Мы заглянули в хижину. Печальное это было место. Только одна комната, пустая, как судовая кладовая. Грубый стол, шаткий стул, скамья вместо кровати. Брат владел состоянием, у Эли не было ничего. Мэри закрыла дверь.

– Не похоже на него, – сказала она. – Он теперь редко выходит за ограду.

– Может быть, он в доме, – предположил я.

Мэри покачала головой:

– Он ни за что не войдет туда. – Мы подошли к фасаду дома. – Ондаже не войдет в дверь, он даже не взойдет на крыльцо.

– Твой дядя не разрешает ему?

– Шшш! – Мэри поднесла палец ко рту. – Внутри кто-то есть.

Дверь зияла щелью, сквозь которую внутрь проникал дневной свет. Мы взобрались на крыльцо, доски заскрипели под ногами.

– Эли? – почти шепотом позвала Мэри.

Я взялся за ручку. Дверь заскрипела и полностью открылась. Пальцы стали липкими, я посмотрел на них и увидел красные свежие капли.

– Кровь, – сказал я.

Мэри ужаснулась. Вслед за мной она проникла в дом.

У нас было неприятное ощущение, что кто-то чужой только что побывал в доме. В воздухе слабо пахло табаком и жженым трутом.

Мы прошлись по дому, заглянули в кухню, кладовую и столовую. Мы заглядывали в буфеты и под столы. Мы поднялись на второй этаж, а наши руки, потные от возбуждения, со скрипом скользили по перилам.

В комнате Саймона Могана возвышалась кровать с балдахином на мощных колоннах, с драпировками из дорогих тканей. Вдоль стен стояли бюро и столы, украшенные вазами из тонкого фарфора. Тут же лежали всякие гребни и щетки. Я распахнул драпировки кровати, но никого там не обнаружил. А когда я отвернулся от кровати, мне показалось, что в окно смотрит призрак.

– Это Питер, – объяснила Мэри, подходя ко мне.

Я задержался у этой картины, изображавшей мальчика в морском костюме на фоне бушующего моря. Портрет был выполнен в натуральную величину, может быть даже увеличен, краски поблекли, отчего картина казалась неестественно бледной.

Мэри прикоснулась к моей руке:

– Я слышала, как дядя Саймон разговаривает с этим портретом. Он говорит и плачет.

– Что он говорит?

– Слов я не слышала. Только звук голоса. – Она прикоснулась к раме. – Он любил Питера больше всего на свете. То, что случилось той ночью, изменило его. Сейчас он очерствел. Он тверд, как кирпич. Как будто он соорудил стену вокруг себя.

– А что произошло?

– Я знаю только то, что рассказал дядя. Его жена и Питер вместе с моими родителями отправились зачем-то в Лондон. Я была слишком мала, не умела еще ходить. Меня оставили с Эли.

Мы вышли из комнаты и спустились вниз.

– Они должны были вернуться на пакетботе. Но им подвернулось судно, отправлявшееся на день раньше. Оно называлось «Роза Шарона». В шторм оно попало в нашу бухту и погибло на Надгробных Камнях.

– Из-за фальшивых маяков, – добавил я. Мэри кивнула:

– И дядя Саймон был там. Это случилось на его глазах. Судно налетело на камни. Люди стояли на палубе, карабкались на снасти, звали на помощь. Это был жалостный вопль. «Роза Шарона» гибла час, не меньше. После этого море начало выбрасывать тела. Десятки тел кувыркались на песке.

Мы прошли столовую и вышли через заднюю дверь. Воздух, казалось, сгустился. Все птицы на гребне кровли конюшни смотрели на юг. Мэри поддернула юбку, чтобы ступить на траву.

– Дядя Саймон нашел на пляже сына и жену, они лежали крепко обнявшись. Неподалеку он нашел своего брата – моего отца, – сжимавшего в руке кусок платья моей матери. Мою мать выбросило на берег лишь через два дня. – Голос и облик Мэри были печальны, но она не плакала. – Тогда они впервые использовали ложные маяки. Дядя Саймон говорит, что не помнит, кто их зажег. Но он все еще с криком просыпается среди ночи, колотя по своей кровати кулаками. – Она замолчала, потом добавила:

– Он здесь.

– Кто?

– Дядя Саймон.

Он вышел из тени конюшни во двор, перекинув свой плащ через руку. Мэри побежала к нему.

– У нас неприятности. Эли пропал.

Моган снял плащ с руки и перебросил через плечо.

– Мы слышали крик. Ужасный вопль. На двери дома кровь. Случилось что-то кошмарное.

Она поднесла кулак ко рту и укусила себя за палец. Моган взял ее за плечи.

– Что точно вы слышали? – спросил он.

– Вопль. Я уверена, это кричал Эли. Он кричал, как кролик.

– Когда?

– Совсем недавно, – сказал я. – Мы услышали его от кромлеха.

– От кромлеха?

– Да. – Я храбро уставился на него. – Где вы держите фонари.

– Ты туда лазил?

– Да.

– Дурак. – Он провел рукой по лицу, стирая пот. Пальцы его оставляли за собой безобразные красные пятна.

– У вас кровь на руках.

Он поднес ладонь к лицу и растопырил пальцы. Руку свою он рассматривал, как будто видел впервые в жизни.

Я сказал:

– Эли послал меня туда. Его лицо потемнело от гнева.

– Слушай, парень, – сказал он – ты ничего не понимаешь. Ты как лошадь в шорах, которая прет прямо вперед, не видя, что происходит вокруг.

Я хотел было возразить, но Мэри схватила его за руку и уставилась на ладонь.

– Это кровь! Дядя, что происходит?

– Эли мертв. – Моган тер руки, как будто мыл их. – Я нашел его в конюшне, в сене, с вилами в груди.

– Нет! – крикнула Мэри, закрыв лицо руками и сотрясаясь от рыданий. – Нет, пожалуйста, только не Эли.

– Извини,– сказал он и на мгновение прижал ее к себе.

Мэри с дрожащими губами смотрела на него.

– Ты не собирался мне этого говорить.

– Конечно, я сказал бы тебе.

– Нет. Ты бы ничего не сказал, если бы не кровь.

– Мэри, он был моим братом.

– Да, но ты ненавидел его. – Она отстранилась от своего дяди. На ее плечах были кровавые следы от его пальцев. – Ты сделал это? Ты убил его?

– Мэри!

Она рванулась. Она подхватила свою юбку и понеслась к конюшне. Моган повернулся ко мне:

– Видишь, что ты натворил? Видишь?

– Я натворил? А что случилось на Надгробных Камнях в ту ночь, когда утонул Питер? Это кто натворил?

Его глаза сделались черными. Я хотел его «переглядеть», но не мог. Его глаза были ужасными, как смерчи, уводящие в небытие. И я отвел глаза.

Моган засмеялся:

– Ты такой же мужчина, как крабы, ползающие по пляжу. – Он поднял руку и резким ударом сбил меня с ног.

Я покатился по земле, думая, что он сейчас пнет меня. Но он лишь глянул на меня, как на слизняка, на которого наступил на дороге.

– Она – все, что у меня осталось. Не смей замахиваться на это. – Он отвернулся и зашагал к дому.

Я нашел Мэри на коленях в конюшне, стаскивающей с Эли клочки сена. Его ноги торчали в стороны, лицо виднелось сквозь желтые стебельки. Глаза были закрыты, а рот разорван в безмолвном крике. Мэри очищала его от сена.

Четыре дырочки в ряд темнели на его рубашке, ткань вокруг сморщилась и пропиталась кровью. В волосах, в воротнике, в кулаках – сено. Он был похож на брошенное соломенное чучело, окровавленное и мертвое.

– Это моя вина, – сказала Мэри. – Если бы мы вместо кромлеха вернулись домой... О Джон, он даже не мог позвать на помощь.

Несколько соломинок прилипли к губам. Я снял их, ожидая ощутить холод, но почувствовал вместо этого легкое теплое дуновение. Я прижал руку к его шее.

– Принеси воды, – сказал я. Мэри повернулась ко мне.

– Он жив, – сказал я. В складках посеревшей кожи чувствовалось тепло крови.

Мэри засмеялась и заплакала, вытирая лицо руками. Она вскочила и понеслась прочь, почти сразу вернувшись с небольшим ведерком воды. Она обмакнула пальцы в воду и прикоснулась к губам Эли.

– Больше, – сказал я.

Мы зачерпывали воду ладонями и лили на лоб и щеки. Через некоторое время лицо Эли дрогнуло, глаза открылись.

Его руки напряглись, он старался оттолкнуть нас. Изо рта вырвалось неясное бульканье, обрубок языка ворочался, как бородавчатая жаба.

– Эли, Эли, это я,– тихо сказала Мэри. Она взяла его руки в свои, утешая, уговаривая. Он обмяк, кровь сочилась из дырочек при дыхании.

Саймон Моган вернулся. В руках он держал сложенное одеяло. Остановившись у двери, он снял со стены лопату.

– Лучше не откладывать, – сказал он. – К вечеру поднимется жуткий ветер и польет как из ведра. – Лопата звякнула, как похоронный колокол.

Эли открыл глаза, но не шевелился. Мэри сидела рядом.

– Он жив, – сказала она.

– Не может быть, – не понял Моган. – Я сам вытащил из него вилы. – В четыре шага он пересек конюшню. – Да, живой...

Едва живой. Мертвенно-бледный и тихий, как громадный кокон. Дышал Эли с присвистом, каждое движение грудной клетки выкачивало из него кровь.

– Помоги, – сказала Мэри.

Саймон Моган бросил лопату на кучу сена, опустился на колени, накрыл брата одеялом. Он поднял его с пола.

– Разведи огонь в избушке,– велел он Мэри.

– Нет, – сказала она. – Отнеси его в дом.

Моган колебался.

– Ему будет лучше у себя.

– Пожалуйста, дядя. – Она подняла на него глаза, чуть не плача. – Положи его в мою кровать.

Моган сделал, как она просила. Он вынес Эли легко и быстро. И впервые Эли пересек порог дома своего брата.

Моган положил его в кровать нежно, как ребенка. Но сразу после этого он держал руки так, как будто они запачканы.

– Надо поддерживать давление на ранах, пока не прекратится кровотечение, – сказал он и прикоснулся ко лбу Эли. – Лоб горячий. Держите его под одеялом и разведите огонь. – Потом он вышел.

– Здесь нет доктора? – спросил я. Она покачала головой:

– Не для Эли. Никто из Пенденниса не сделает шага, чтобы ему помочь.

Ухаживать за раненым Мэри пришлось в одиночку.