Текст книги "Анна навсегда (СИ)"

Автор книги: Ярославия Кузнецова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

А танец под дождем свалил бы меня с ангиной, не посчитавшись с моими собственными желаниями. Я любила шашлыки в снегопад. Я любила горький кофе в перерыве между статьями. Я любила сигарету после тяжелого рабочего дня. Я любила писать по ночам, когда все спят. Я любила сноуборд и ледяную корку поверх сугробов. Я любила ощущение асфальта босыми ногами и лежать на траве. Любила море ночью. Любила зиму, потому что зимой ночь почти весь день. Но танец под дождём сломал бы мои отношения в тот момент, когда они еще даже не успели толком начаться.

Арис начинал допускать обидные промашки, когда я уже начинала откликаться на чужое имя и принимать чужую жизнь. Он делал это случайно, допуская ошибку, приравнивая всех девушек к несуществующему идеалу? Или же он делал это нарочно, не принимая моей веры в Анну? Моя вера в Анну могла оборвать его фантазии. Я не знала его конечной цели, и от этого было так страшно дать ему фору и оборвать моё существование, пускай и в большой коробке, ограниченной бетоном.

Мы смотрели очередную сопливую историю о любви тех, кому не суждено быть вместе. Костюмы прошлого века должны были придать картине колорита и прикрыть блеском искусственных бриллиантов сэкономленные на сценарии деньги. Такие фильмы заставляли утирать меня скупую слезу сожаления о бывшем кинематографе, который мог собрать кассу только за счет сценария и актерской игры. От блеска искусственных камней у меня сводило скулы. Но Арис упорно приносил мне исключительно розовые сопли. Я несколько раз пыталась поднять тему действительно стоящего фильма, но всё было бесполезно. По его глупому уразумению данные экранизации должны были разбудить во мне что – то такое неведомое, что жило только в его реальности.

– Это была экранизация известного романа. Что скажешь?

Ему было важно моё одинаковое мнение после каждого одинакового фильма, что он мне преподносил. Порой мне казалось, что вся моя жизнь здесь – это какой – то наиглупейший эксперимент по превращению человека в овощ с ядром грецкого ореха вместо мозга.

– Пятичасовой фильм. Я прекрасно выспалась, спасибо, Арис, – ответила я ему.

– Ты сегодня снова ядовита. Интересно, когда-нибудь я привыкну к твоим переменам настроения? – он снова задавал риторические вопросы. Да, моё настроение менялось чаще, чем мне самой того бы хотелось, но, возможно, дело было в том, что я заперта в подвале, где плесень по стенам разрастается со скоростью света, грозясь скоро пустить свои корни внутри меня? Я устала. От запаха. От сырости. От постоянного холода. От невольной зависимости. От невозможности принимать решения. От себя... Я надоела самой себе. Мне нужно было вложиться в другого человека, чтобы получить взамен чужой энергии, с которой я смогла бы идти вперед. Я не знаю, как выживали люди, которых запирали на долгие годы в одиночных камерах. Я бы сошла с ума за месяц.

– А я по – прежнему продолжаю надеяться на хороший кинематограф от тебя. Что ты пытаешься сказать мне этой сладенькой вкусняшкой?

– Почему, Анна? Ты разлюбила легкое кино?

– Я никогда не смотрела его и не жалею ни о чем. Я люблю тяжелые фильмы. Те, которые несут в себе какой – то груз размышлений. Я люблю грязные фильмы, после которых ты осознаешь, что на самом – то деле в твоей жизни всё куда лучше, чем тебе кажется. Я люблю драмы, после которых ты начинаешь ценить то, что имеешь. Люблю фильмы, основанные на реальных событиях, после которых хочется стать лучше. Я люблю мрачное кино. Я люблю темные оттенки и саундтреки, от которых мурашки ползут по спине. Мне нужен смысл.

– Изначально кинематограф был просто развлечением.

– Спасибо моим родителям, что я родилась на век позже. Я не терплю легкие фильмы. Принеси мне груз, который вызовет у меня хоть какие – то эмоции. Я хочу атмосферности. Хочу полного погружения. Хочу переживать и радоваться вместе с актерами. Я хочу такое кино, в котором растворяешься. От которого теряется связь с реальностью.

И он раздобыл такой фильм. Я не знаю, как он его отыскал, но, похоже, что чьи – то рекомендации сыграли мне на руку. Вполне возможно, что это были мои собственные рекомендации. Я много писала в Сети. Статьи, отзывы, комментарии. Забив в поиск "НикНикиНиколь" можно было получить максимум информации обо мне. Везде, на каждом сайте, я представлялась этим именем, и за долгие годы оно успело примелькаться и даже полюбиться некоторым читателям.

Кино было прошлого десятилетия, но, как следует, настоявшись, с годами оно приобрело еще более терпкое послевкусие. Я посмотрела его с упоением. Во – первых, главную роль в нем блестяще отыграл мой любимый актер, который отдавал музыке всё свое свободное время, поэтому снимался не так много, как мне этого хотелось бы. Но я, тем не менее, любила его как актера чуть больше, чем как музыканта. Во – вторых, фильм оставил ощущение "как обухом по голове". Титры давно закончились, а я всё сидела и смотрела в черный экран.

– Анна, я вижу, что смог угодить.

– Более чем, – ответила я ему абсолютно искренне. – Арис, знаешь, кем я мечтала стать в детстве? Хотя, я приврала, не только в детстве. Эта мечта до сих пор со мной.

Он покачал головой. Я не сомневалась. Естественно, что он не мог этого знать. Настолько откровенна я была только со своим мужчиной. С этой стороны меня знал только он. Но не потому, что ему было интересно. Просто мне хотелось быть искренней со своим родным человеком. Арис же действительно желал услышать ответ. Я видела, как он напрягся и смотрел на меня снова так пронзительно, как на меня не смотрел никто и никогда.

– Я всегда мечтала работать за кадром. Участвовать в съемочном процессе. Я никогда не была по ту сторону экрана и понятия не имею, как это происходит, но, если бы я могла хоть на секунду увидеть, кто чем занят позади камеры, я бы сразу сказала тебе, кем я хочу стать. После просмотра любого фильма я сразу пыталась найти и прочесть его сценарий, посмотреть кадры со съемок, интервью с создателями и, если повезет, найти неудачные дубли. Если когда-нибудь мне удастся выбраться отсюда, то я разведусь с мужем и уеду туда, где рождается чудо.

Арис долго молчал, глядя на меня таким пронзительным взглядом, каким на меня не смотрел, кроме него, никто и никогда. Тем самым, который чувствуется где – то на подсознании и передается импульсами в тело.

– Почему за кадром, а не в нем? – спросил он абсолютно серьезно.

– Потому что актеры люди подневольные. Они не могут отвлечься от того, что уже произошло в голове у Маэстро. Именно он зарождает чудо. А актеры его только воспроизводят. Это не интересно для меня. Я хочу быть создателем. Или поджигателем искры в голове создателя. Тем более, я никогда не стремилась к славе. Хоть в какой – то степени и обрела её. Я один из самых известных журналистов в нашем городе. Часто ко мне обращаются люди со своими проблемами, вдруг узнав меня на улице. Не могу сказать, что это мне не льстит. Но я к этому не стремлюсь.

– Анна, ты не журналист, – устало вздохнул Арис, и я постаралась перебить его до того, как он испортит момент откровенности.

– Ты ведь тоже мечтал в детстве стать кем – то?

– Патологоанатомом, – ответил он после секундной паузы. – Моя мама, твоя свекровь, лучший хирург в нашем городе. В детстве я любил бывать у неё на работе и однажды по ошибке забрел в морг. Там с топориком в руке стоял огромных размеров мужик в клеенчатом фартуке, забрызганном бурой кровью. Он курил прямо над вскрытым телом девочки примерно моего возраста. Через всё тело у неё был разрез в форме буквы "игрек", а ребра торчали наружу. Я остановился прямо напротив него и смотрел, как он курит, держа сигарету длинным блестящим зажимом. На руках у него были огромные закатанные резиновые перчатки длиной по локоть. Я смотрел то на него, как он прищуривается, выдыхая едкий дым. То на девочку, чьи светлые волосы разметались по столу. То на него. То снова на нее. "Ты не боишься?" – спросил меня доктор. Я помотал головой и спросил, отчего она умерла. "Сердце" – ответил он мне. И с тех пор я понял, что тоже хочу быть доктором для тех, кому доктор уже не понадобится больше никогда.

– Почему же в итоге программер?

– А почему в итоге филолог? – ответил он снова вопросом на вопрос.

– У меня так сложились жизненные обстоятельства. А вот что остановило тебя? Мама-главврач не дала бы тебе пропасть с медицинским образованием.

– По образованию я хирург, – ответил Арис.

– Тогда я не понимаю, в чем дело.

– Дело в том, что мечтал я быть патологоанатомом.

– Это не одно и то же? Оба режут людей. Только одни живых, а другие мертвых.

Арис рассмеялся.

– Наивная девчонка, всё не так просто. Не забывай, у меня есть еще группа, которая лишится своего создателя, если я покину её. Ты хочешь быть создателем чуда за кадром, я являюсь создателем чуда в плеере. Это тоже часть меня. Так бывает. Что люди любят сразу несколько вещей. И любая из них может делать их счастливыми.

– Самолеты, – кивнула я.

Арис меня не понял и вопросительно вскинул брови.

– Самолеты сделали бы меня счастливой наравне с работой за кадром.

– Летчица?

– Стюардесса.

Я помню, как впервые в своей жизни увидела самолет в одном стареньком русском фильме, где один из героев заткнул собой выбитый иллюминатор. Я заболела полетом уже тогда. А потом, уже в сознательном возрасте, тётя вывезла меня и братьев на море. Мы летели так долго, несколько часов, но я помню каждую мелочь, которая звучала тогда. Помню прекрасных улыбчивых стюардесс, холод из кондиционера, момент отрыва от земли, мерный гул во время полета. Тетушка боялась летать, потому что больше всего на свете она боялась умереть. Но я влюбилась в эту огромную машину всей душой, и если бы мне было суждено выбрать свой дальнейший путь, в тот период жизни, я бы осталась жить в аэропорту и работать улыбчивой стюардессой. Риска хватает в любой профессии. Люди умирают каждый день пачками. А самолет – это стихия.

Арис улыбался, слушая меня. А я захлебывалась воспоминаниями первого взлета. Это было настоящее волшебство, испытать которое у меня не получится больше никогда. И не потому, что я хороню себя заживо за четырьмя бетонными стенами. Нет. Наоборот, я была более чем уверена, что всё это еще далеко не конец, и я обязательно выберусь отсюда. Просто я давно уже не испытывала той радости, которая была в детстве. В одной своей статье я вывела формулу окончания детства: ты становишься взрослым в тот момент, когда понимаешь, что больше не ждешь Нового года и лета. Новый год становится слишком затратным, а летняя поездка в теплые страны – обыденностью. Я перестала испытывать чувство волшебности примерно в семнадцать лет. И через год я уже сознательно вышла замуж. Вот такая печальная история. Не знаю, что должно случиться в двадцать восемь лет, чтобы ты обрадовался как ребенок, так чисто и искренне, аж до мурашек.

На этом грустном моменте монолога у меня по щеке покатилась слеза, и я предпочла отвернуться от Ариса. Я наивно ожидала, что он дотронется до меня. Или скажет хоть что – то. Но этого не произошло. Через мгновение я услышала, как хлопнула дверь за моей спиной. Он снова ушел, чтобы не видеть моих слёз. Впрочем, как обычно. Я уже не удивлялась.

Порой мне и вовсе казалось, что он не знаком с такими понятиями, как жалость и сострадание. Эта манера поведения меня ошеломляла. Каким образом Арис комбинировал запредельную внимательность с абсолютным пофигизмом? Он знал, что происходит в моей голове каждую секунду нашего совместного времяпрепровождения. И он никогда даже не попытался вытереть мне слёзы. Я не ждала от него поцелуев в макушку и фраз ободрения, нет. Меня просто крайне удивляло, как можно предугадывать моё настроение и не предпринимать попыток обнять меня в момент огорчения.

Зато утром Арис сумел меня удивить. Еще не открывая глаз, я поняла, что в моей бетонной коробке что – то изменилось. Было полное ощущение того, что я сплю не в подвале, а на лугу, окутанном ароматом цветущих растений. В предвкушении сюрприза я открыла глаза и огляделась. На полу, в большой пятилитровой бутылке стоял букет разноцветных гербер. Они были такие яркие, такие ароматные и живые, что мне захотелось плакать от переизбытка чувств. Я не знаю, как описать ту гамму эмоций, что я пережила при виде настоящего букета. Здесь, в подземелье, где есть только я, четыре бетонные стены и Арис, человек – праздник, который появлялся, когда хотел и уходил так внезапно, словно каждый раз навсегда, мне безумно хотелось увидеть что – то из того, другого, мира. С которым нас разделял фундамент и слой земли. Я до слез бессилия устала быть похороненной заживо. А сейчас здесь были живые цветы. Пусть ненадолго, но они были прямо передо мной. На какой – то очень короткий миг я почувствовала себя бесконечно счастливой.

Я попыталась сесть спиной к стене, чтобы любоваться этой красотой из соседней реальности как можно дольше. Чтобы впитать в себя их аромат и дышать им, когда их не станет. Но, уткнувшись в Ариса, я вскрикнула от неожиданности.

– Ты что тут делаешь? – возмутилась я, глядя, как он потеплее укрывается моим пледом.

– Сплю, не видишь? – проворчал он сонно.

– Там твой корабль часом не пришвартован на заднем дворе, Мистер Очевидность? Я вижу, что ты спишь! Почему здесь? У тебя есть своя комната, там и спи! – я старалась говорить как можно нахальнее, но, видимо, у меня ничего не вышло. Внутри меня бурлила целая тонна счастья от увиденного, поэтому злиться на Ариса у меня уже не было ни сил, ни желания.

– Анна? – он открыл глаза и приподнялся над подушкой. – Я давно не видел тебя такой. Откуда столько нежности ко мне? Неужели девять гербер на тебя так влияют? Я могу подарить тебе их тысячу, лишь бы ты снова могла любить меня, как раньше.

– Моя любовь не продается.

– А я и не пытаюсь её купить. Я пытаюсь договориться с твоими воспоминаниями.

Арис стянул с себя плед, обнажив рельефный торс, от которого у меня снова по телу прокатилась тёплая волна электричества. Мне нравилось его тело. С таким телом и глянцевой внешностью он бы мог играть героев – любовников в бесконечных мыльных операх по телику.

– Ты не ответил мне. Почему мы снова спим вместе?

– Потому что я не хочу спать без тебя, Анна, разве это не очевидно?

Я согласилась с ним. Он и правда старался не оставлять меня одну надолго. Может, он боялся, что я найду способ бежать. Или же его действительно тянуло ко мне.

– К цветам в комплекте не шел завтрак? – спросила я его.

Арис улыбнулся. Перегнувшись через меня, он вытащил из – за моей спины небольшой термос с горячим кофе и пластиковую тарелку с холодными круассанами.

– Пластиковые тарелки. Пластиковые стаканчики. И горячий кофе в термосе. Не боишься, что я могу плеснуть тебе его в лицо?

Он покачал головой и протянул мне круассан. Я взяла его и уселась поудобнее, приготовившись снова разговаривать обо всем на свете. В последнее время это получалось так легко, будто мы действительно были с ним одной семьей и у нас никогда не было секретов друг от друга. Больше всего меня пугало то, что порой я забывала, где нахожусь и вела себя с ним так, как обычно вела себя только со своим мужем.

Арис подвинул мне тарелку, а сам сделал глоток кофе из стаканчика.

– Хочу с тобой сидеть вот так в кафе в перерыве между съемками. Муж никогда не ел вместе со мной. Даже если наши перерывы совпадали. Даже если это были выходные. Я всегда сидела за столом одна.

Не знаю, что на меня нашло, если я вдруг стала такой откровенной. Скорее всего, так на меня подействовали яркие живые герберы.

– Знаешь, Анна, ты так часто говоришь о муже из той, другой, своей жизни, о собаке, но никогда не говоришь о друзьях. Почему? Там у тебя их не было?

Арис умел переводить темы и настраивать на разговор. В один момент я забыла о том, что он снова в одних трусах находится в моей постели, в миллиметрах от меня. Он был так близко... Мне не нужно было протягивать к нему руку, чтобы дотронуться. Достаточно поглубже вздохнуть, чтобы почувствовать тепло его тела. И всё это сделалось таким неважным в тот момент, когда он решил задать мне очередной вопрос. Вопрос, который снова поможет запустить ему свою руку мне в душу и как следует там покопаться.

– Потому что у меня их нет, я тебе уже говорила.

– Но ведь когда – то они у тебя были.

Я кивнула, давая понять, что разговор на эту тему окончен. Снова безуспешно.

– И куда они делись?

– Кончились, – улыбнулась ему я и натолкнулась на его пронзительно – ледяной взгляд.

Этого взгляда я боялась на каком – то инстинктивно – подсознательном уровне. Арис умел быть разным. Обычно любопытным и вопросительным, когда дело касалось меня. Но, стоило мне сказать что – то, что он вовсе не желал слышать, и он буквально менялся в лице. В такие моменты он выглядел так, словно сошел со страниц романа о похождениях некрофила – каннибала.

– Раньше у меня было очень много друзей и знакомых. Телефон разрывался, в подъезде караулили, поджидали у школы. Но я, по своей глупости, дружила только с мальчиками. Характер у меня такой. Не болтушка – хохотушка я. Со временем поняла, что мальчики вовсе не дружить со мной хотели. Поэтому вскоре все они нашли себе девушек и общение со мной завязали. А с девочками я дружить так и не научилась.

– Что тебе мешает сделать это сейчас? – спросил он. От ледяного блеска в его глазах не осталось и следа. В них снова сиял озорной огонек любопытства. Он сходил с ума от желания снова коснуться меня где – то там, внутри.

– А сейчас мне никто и не нужен, как оказалось. Кроме моего мужчины, правда. И, как ни странно, но, почему-то, ты становишься мне близок. Наверное, это стокгольмский синдром. Но мне порой кажется, что если бы мы с тобой познакомились в других условиях, у тебя были бы все шансы получить взаимность с моей стороны. Ты интересен мне. Но ты мой похититель. И я тебя ненавижу. Чёртов, мать его, диссонанс.

– Тебе нужен человек, который будет понимать и принимать тебя. И, кроме меня, ты таких не встречала. Именно поэтому тебя так сильно тянет ко мне.

– Может быть, – рассеянно кивнула я, стараясь не принимать близко к сердцу то, что он мне говорил. – Что – то я не замечала, чтобы у тебя самого друзей было много. Да, у тебя куча знакомых. Но хоть кому-то из них ты сможешь рассказать о том, что живет внутри тебя? Уверена, что нет. Мы одинаковые. Одиночки.

– Не сравнивай, – грубо отрезал он. – Я другой. Ты меня совсем не знаешь.

– Может быть, – снова согласно кивнула я, не пытаясь переспорить его. – Я знаю, что ты одиночка. И что это не просто блажь. Это твое прикрытие. Твоя маска. От чего ты скрываешься, я пока не знаю. И не уверена, что хочу это знать. Мне хватает того, что я знаю сейчас.

По его изменившемуся взгляду я вдруг поняла, что случайно попала в самую точку. И не просто попала. Я туда ударила. Ударила неожиданно больно для него. Арис не был готов к моим словам и еще долго не мог принять свой привычный хладнокровный вид. Но, после, взяв себя в руки, он вернул разговор в прежнее русло.

– Чем же ты занималась после работы обычно, если друзей у тебя нет?

– Дались тебе мои друзья! Я абсолютно самодостаточна! Мне хорошо наедине с собой.

– Что делают люди, которым хорошо наедине с собой? – он никак не унимался.

– Играют на гитаре, – неожиданно серьезно ответила я ему и провела пальцами по невидимым струнам.

– "Девочка с ярким огнём в глазах,

Остановится если трещина пройдет в небесах .

Я хочу проснуться с тобой в одной постели!"

Я спела во весь голос так звонко, что Арис весело рассмеялся.

– Мне еще никто никогда не пел, – с улыбкой ответил он. – А последняя строчка – это призыв?

Я смутилась от неожиданности. Он меня подловил. Именно поэтому она сделала ударение на эти слова. Именно потому, что мне действительно приятно было просыпаться с ним по утрам. Но не в моих правилах было сдаваться.

– Глупости, мне просто нравится эта песня. От неё веет такой безнадёгой, что проиграв её раз пять – шесть, хочется начать жить заново. Чтобы выход был всегда.

– Мне нравится, как ты поешь. А еще мне нравится твоя противоречивость. Никогда не слышал, чтобы у кого – то возникало желание жить от чужой безнадёги.

Здесь я сочла, что ничего отвечать не нужно.

– Помимо гитары? – продолжил свой опрос Арис.

– Арис, у тебя есть мечта? – спросила вдруг я его, проигнорировав вопрос. – Мы вчера разговаривали о том, кем мечтали бы стать. Но жизнь не заканчивается на выборе профессии. Чтобы проснуться утром и жить дальше, у человека должна быть мечта. Для чего проснулся сегодня ты?

В его глазах промелькнула искра удивления, и он запустил руку в свою длинную челку, обычно уложенную назад. Этот жест я уже успела изучить. Он машинально повторял его каждый раз, когда думал перед тем, как ответить правильнее на мой вопрос. Подбирал слова. Он не любил вопросы, потому что на них приходилось отвечать. Это противоречило принципам его внутреннего мира, который был сокрыт глубоко внутри него. И я это знала. И беззастенчиво этим пользовалась, всё чаще задавая ему вопросы, ответить на которые он был не готов. Сказывался ли мой опыт работы в области журналистики, или же простое интуитивное любопытство – я не могла ответить. Но пользовалась этим открыто, запрыгивая в самый центр его "Я" без дистанции на разбег.

– Я коллекционирую воспоминания о людях, которые достигли своей мечты, благодаря мне. Я трачу очень много времени на то, чтобы пополнить свою коллекцию воспоминаний. Именно поэтому мы не можем с тобой видеться чаще.

– И когда ты почувствуешь удовлетворение от того, что твоя коллекция полна, в этот миг исполнится твоя мечта?

Он покачал головой.

– Моя коллекция никогда не будет полной. Недавно я нашел лучший экспонат. Но, к сожалению, я не могу обладать им. Я ответил на твой вопрос?

– Не совсем. Если бы я так ответила на твой вопрос, ты бы начал расспрашивать, что это за коллекция.

– Но ты этого не сделаешь. Поэтому твоя очередь ответить на мой вопрос. Что еще, помимо гитары?

– Теперь ты можешь спросить меня, о чем мечтаю я, – предложила я ему. – Честность за честность. Я тебе отвечу.

– Если это ответ на вопрос, чем ты еще занимаешься вечерами, помимо гитары, то я хочу узнать, о чем ты мечтаешь?

– Я мечтаю написать такую книгу, которая будет переведена на несколько языков и экранизирована, – со всей серьезностью ответила я, повернувшись к Арису лицом, чтобы видеть его реакцию на свои слова. Еще ни с кем я не делилась своей мечтой, потому что даже мне самой она казалась недосягаемо невыполнимой.

Но он смотрел на меня без малейшей искры улыбки. Несколько мучительных секунд молчания, во время которых Арис внимательно разглядывал меня, будто пытаясь уловить нотки смеха в моем взгляде. Но я говорила абсолютно искренне, не пытаясь отшутиться от его вопроса.

– Почему эта мечта носит характер тайны за семью печатями? – спросил Арис.

– Потому что это глупая мечта. Книги сейчас не в тренде.

– Похоже, я отстал от современной молодежи. Просвети – ка тридцатилетнего старика, что сейчас в тренде?

– Комиксы и штампованные супергеройские фильмы. Они выходят пачками дважды – трижды в сезон. Никому не нужны серьезные поучительные книжки про дружбу, ненависть и предательство. Над ними нужно думать, а это бесполезный и бессмысленный труд, по мнению сегодняшних трендов.

– Анна, мы с тобой живем в такой провинции, что не можем знать наверняка, что сегодня в тренде. Вся наша модная тусовка баулами скупает леопардовый принт, а через неделю узнает, что в столице это уже не актуально с конца прошлого месяца.

Я неожиданно громко рассмеялась над его словами и приподнялась на локте, чтобы снова посмотреть в глаза цвета моря:

– Так, дружок, давай начистоту, откуда ты знаешь словосочетание "леопардовый принт"?

– Это не то, что я хотел до тебя донести, – приподнял он левую бровь, что говорило о крайней степени недовольства.

Сегодня мне было с ним весело, несмотря на то, что часто он принимал неприступный вид лидера ситуации. В такие моменты он облачался в мантию изо льда, и я не знала, с какой стороны можно подойти к нему, чтобы не удариться о стену из его колких замечаний и насмешек. Он не умел подбирать слова. Не умел быть вежливым и обходительным. Не умел быть внимательным и тактичным. Не знал таких понятий, как учтивость, толерантность и корректность. Он говорил о том, что знал. Он говорил то, о чем думал. С ним было очень просто, потому что все его чувства и желания тотчас обретали словесную форму и изливались на собеседника потоком монолога. И с ним было невероятно сложно, потому что порой приятнее слышать ложь, чем грубую правду.

И, конечно, он никогда не отступал так просто от темы, что была ему интересна.

– Вернемся к твоей мечте, – настойчиво предложил он, всем своим видом демонстрируя нежелание слышать отказ. Поэтому я благоразумно промолчала. – Что ты делаешь для того, чтобы твоя мечта сбылась?

– Знаешь, натыкалась не так давно на фразу, что если не можешь бежать, идти и ползти к своей мечте, то просто ляг и лежи в направлении мечты. Так вот я отношусь к тем, кто еще только находится в поисках направления для лежания.

– Давай без абстракций? – снова категорично предложил Арис. – Четко, ясно и по делу.

– Я работаю журналистом. Пока что на этом всё.

Снова взглянув на Ариса, я поняла, что он начинает закипать, во второй раз услышав не то, что ему хотелось.

– Стоп, – остановила я его, пока он еще не успел взорваться. – Поскольку я не знаю, какой ответ ты считаешь правильным, то спроси меня, и я тебе отвечу.

– В своих обеих реальностях ты так или иначе связана с миром словосложения. Здесь, со мной, ты филолог и преподаешь литературу в ВУЗе. Там, с так называемым мужем, ты отработала почти десяток лет в газете. И до сих пор ни в одной из реальностей в твоей голове ты не сдвинулась в сторону своей мечты ни на миллиметр? Анна, тебе должно быть стыдно.

Я оставила без ответа его незаданные вопросы. Но Арис был не так прост.

– По какой причине ты застряла на месте?

– Я считаю, что у меня еще нет мыслей, которые можно было бы донести до большого количества людей.

– Вернемся к тому, с чего начинали. Ты считаешь, что книги сейчас не в тренде и читающих в нашей стране два с половиной человека. Почему ты думаешь, что именно им не понравится твоя работа, если эти люди не относятся "к большему количеству людей"?

Этот вопрос был лишним. Вскочив на ноги, я поняла, что взрываюсь и, для того, чтобы уравновесить себя, принялась шагами измерять шагами свою тюрьму вдоль и поперек. Я нервничала. Арис ступил на запретную территорию. Туда, куда я еще не пускала никого и никогда. Такое количество мыслей и идей долгие годы существовало только у меня в голове, не имея устного выражения. Я слегка повысила голос, принялась размахивать руками и нервно дергала плечами, пытаясь сказать всё то, что так давно жило в моей голове. Монолог обещал быть длинным.

– Арис, я хочу написать что – то категорически безусловно новое. Что – то, что взорвет весь мир. Чтобы люди разделились на два лагеря и вели споры о том, что это откровенное дерьмо, но из розовой пасти единорога. Что это отвратительно настолько, что заставляет переосмыслить свою жизнь и начать ценить то, что раньше было незаметно ненужным. Я хочу, чтобы это была омерзительная жесть. Чтобы читатель на середине страницы отрывался от книги и думал: "Боже Милостивый, зачем я читаю это? Зачем я потратил 6 долларов на это предательски пакостное чтиво?". Я хочу, чтобы это была романтическая история, чтобы потом, спустя еще пару страниц, читатель улыбался с мыслью: "Это написал чертов гений! Кто писатель? Не Безумный ли Шляпник, часом прислал эту восхитительную рукопись в издательство?". Я хочу объединить невозможное, несовместимое, несбыточное, желаемое и любимое каждым. Я хочу, чтобы это была история о любви. Неосуществимой любви. Такой, которая нереальна в нашем мире. Я хочу, чтобы она была приправлена ароматом лаванды и жасмина. Я хочу, чтобы под этими ароматами скрывался запах пота, крови и ненависти. О любви написано так много, но мне важно, чтобы эта любовь была обречена на смерть. Кровавую, мучительную, с отголоском шизофрении. Любовь Джокера и Харли, Сида и Нэнси, Коллекционера – все они должны быть детским лепетом по сравнению с больной любовью шизофреника и девушки, чья судьба будет зависеть от голосов в его сознании. Я хочу, чтобы эта книга была гнусной настолько, чтобы сам Чак Паланик снял передо мной шляпу. Но не могу... Эта история... Арис, она вышла из – под моего контроля.

Я вдруг остановилась так же внезапно, как сорвалась. Осознавая, что все силы без остатка были потрачены на этот нервный срыв, я опустилась на колени и уронила голову вниз. Кровь моментально прилила к щекам. Я почувствовала, как они раскраснелись. Но при этом мне было так холодно, что лицо оставалось бледным, а руки покрылись мурашками. Я сгорела дотла. Монолог, столько раз проигранный в голове, обретя душу из слов и голоса, превратил меня саму в пепелище, на котором не осталось ничего, кроме раскаленных обуглившихся деревяшек. Искра, заставлявшая меня много лет жить мечтой, может убить, не найдя выход. И только легкое дуновение со стороны того, кто имеет силу влияния на головешки, может разжечь костер снова.

И вдруг я почувствовала это дуновение. Оно было мимолетно, словно привидение, проходяще, словно закат в морской гавани, скоротечно, словно время до будильника. Оно пришло справа. Оттуда, где сидел Арис, подогнув под себя одну ногу.

– Твоя идея нашла своего первого читателя. Не обещаю, что хоть кто – то снимет перед тобой шляпу, но обещаю, что твои мысли превратятся в образы на бумаге. Всё остальное зависит только от тебя. От того, насколько ты продвинулась в своей манере письма за этот десяток лет.

Это было то, что я так сильно хотела услышать все эти годы от своего мужчины. Насколько же многогранна и противоречива судьба... Никогда бы не подумала, что услышу самые важные слова в своей жизни от собственного похитителя.

То, что он сказал мне в тот день, стало, возможно, самым важным событием в моей судьбе. Поворотным. Если бы меня спросили, когда я поняла, что наша история закончится именно так, как она закончилась, а не иначе... Я бы ответила, что в тот день, когда я увидела в своей тюрьме букет разноцветных гербер. В день, когда я услышала самые главные слова в своей жизни. Так часто я отвечала в своих статьях на невыносимые вопросы из разряда "Как найти свою половину?". Тяжелее всего мне давались именно такие колонки. Порой я сидела ночами напролет, пытаясь вытащить из себя хоть полслова. Но ответ пришёл ко мне здесь и сейчас. Только ту половину можно считать своей, которая поймет без слов. Которая не только слушает, но и слышит. Которой не важно, что и как ты делаешь, ведь ты умничка только потому, что ты это делаешь. Неважно, что макароны слиплись, а белая футболка стала розовой после стирки. Важно то, что половина старалась для тебя.