Текст книги "Анна навсегда (СИ)"
Автор книги: Ярославия Кузнецова
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)
Annotation
Она-журналист. Она любит свою работу, свою собаку и своего Мужчину. У неё обыкновенная размеренная жизнь. Она-обыкновенная девушка, каких миллионы. Но всё меняется однажды утром, когда она приходит в себя в затхлом, заросшем плесенью и грибком, подвале. Теперь у неё новая жизнь. Новое имя. И новый муж. Он говорит ей, что она больна. Что она пролежала полгода в психиатрической клинике. И что теперь ей нужно вспомнить всё.
Кузнецова Ярославия
Кузнецова Ярославия
Анна навсегда
В этой жизни меня зовут Анна.
В этой жизни мне всегда будет ровно 25 и ни днём больше.
В этой жизни нет воскресенья. Нет Нового года. Нет солнца. Нет звездопада. Нет неба. Здесь нет ничего из того, что окружает всех вас. Всех, зажравшихся удобствами настолько, что новые средства комфорта не приносят вам ничего, кроме нового приступа тошноты от потраченных впустую денег.
В моей сегодняшней жизни есть только Я, Он и четыре бетонные стены, обшитые дешевой фанерой для лучшей звукоизоляции. И, поверьте, самое главное удовольствие в жизни – это чисто вымытые волосы и недавно вынесенное ведро.
Моя прошлая жизнь закончилась в обычный летний день, ничем не отличавшийся от сотен предыдущих, когда я гуляла с собакой перед сном. Было тепло, темно и ярко от тысячи огней ночного города. Я слушала произведения композитора позапрошлого века у себя в наушниках, а мой маленький питомец семенил рядом, вынюхивая в траве кузнечиков. Мы были абсолютно счастливы. Я – от того, что, наконец – то, наступило по – настоящему жаркое лето, которое я могу вдохнуть так глубоко хотя бы вечером под звездным небом, а пес – от того, что его вывели на прогулку. Ему вообще всегда было нужно для счастья так мало.
Последнее, что я запомнила – это вдох полной грудью. Пахло вечерним теплом, переспелой вишней и пылью от четырехполосной автодороги, которая проходила за гаражами. Я смотрела в ночное небо, усыпанное миллиардами звезд, и вдыхала предельно глубоко, пытаясь пресытиться теплом пыльного города на много зимних месяцев вперед. Вокруг не существовало ничего, кроме меня, лета и черной ночи. Очень зря.
Я догадывалась, что Он следит за мной, но списывала всё на профессиональную паранойю. Как часто в городе вы обращаете внимание на серебристый Солярис? У каждого пятого такая машина, а буквенно – цифровое сочетание на номерном знаке недостаточно коротко для запоминания. Хотя, быть может, мне просто страшно было запомнить его, чтобы вдруг не остаться один на один с осознанием того, что машина одна и та же и преследует она именно меня. Этот Солярис почти месяц возникал на моем пути из ниоткуда. Я выходила из подъезда, а он резко давал по газам, с визгом покидая свое парковочное место. "Сосед?" – думалось мне. Я приходила на работу и видела, что машина пустая стоит прямо под моим окном. "Коллега" – успокаивала я себя. Я шла в супермаркет возле дома вечером после прогулки с собакой и наблюдала, как он паркуется на небольшой площадке, оборудованной под стоянку. "Просто поздний покупатель" – мысленно вздыхала я.
У меня не было врагов. А муж меня обсмеял, когда я поделилась с ним своими страхами.
– Николь, ты хоть представляешь, сколько серебристых Солярисов в нашем городе? – спросил он меня, когда вечером за ужином я попыталась поговорить с ним о том, что так сильно тревожило меня последние пару недель.
– Я не фанат авто, милый, ты же знаешь, – ответила я ему, макая в чай печеньку, что всегда вызывало улыбку у моего Мужчины. Я это прекрасно знала и таким образом попыталась надавить на него. Вроде "ну, я же такая милаха, просто поверь мне". – И тем не менее мне приглянулась именно эта машина. Не любимая мною Киа. Не Тойота, которая, действительно, у каждого второго. Именно Солярис.
– Ты просто параноишь. Ники, попробуй зациклиться на Киа Рио, например, и тебе будет казаться, что за тобой следят, потому что такие машины тоже встречаются часто.
– Я попробую, – ответила я ему тогда и быстренько перевела тему, чтобы не выглядеть шизофреником перед Любимым Мужчиной, который относился ко мне так нежно, так трепетно и так серьезно.
По – большому счету он был прав. Откуда враги у журналиста в провинциальной информационной газетке, освещающей будни горожан? В своих статьях я писала о качестве асфальта, уложенного на центральной площади ко дню города в мае. О том, что приют для бездомных животных едва сводит концы с концами, о празднике урожая, прошедшем на выходных, придумывала смешные комментарии к фотографиям солнечного затмения, составляла отчеты об общегородских мероприятиях и брала интервью у бабушек, которые в силу возраста не могли самостоятельно разобраться в запутанной сфере ЖКХ. Еще у меня была собственная колонка, где я могла отвечать на вопросы, которые нам задавали в группе в социальной сети. Но и там не было ничего криминального. В – основном, население нашего городка интересовали вопросы из разряда "как избавиться от страха перед полетом" и "где купить морошку по цене, ниже рыночной". Я принципиально не лезла в политику и не пускалась в рассуждения о том, почему у детского сада течет крыша два раза в сезон, когда здание администрации обшили мраморной крошкой на общую сумму 38 миллионов рублей. Главредша ко мне относилась снисходительно. Почему – то мне прощалось больше, чем другим. Именно поэтому, когда я на планерке между темами для статьи о вчерашнем собрании депутатов и днем Смайлика выбирала второе, все на это снисходительно закрывали глаза.
Откуда могут быть враги у журналиста, который по четыре часа подряд скачет на оживленном перекрестке с микрофоном, желтой улыбочкой в руке и фотографом за своей спиной, приставая ко всем прохожим с вопросом: "А вы знали, что сегодня день Смайлика? Быть может, вы хотите улыбнуться на камеру?". Это просто глупо. При таком раскладе враги скорее бы появились у Вельки, которая лезла со своим диктофоном в самую грязь, пытаясь раскопать вместе с полицией, кто же делает закладки в неблагополучном районе на окраине и кто подставил сутенера Сэта, поджогом машины его соседа. Велька была тем человеком, который первым хватается за все статьи о домашнем насилии, расчлененке в парке возле пруда и убийстве матери троих детей лишенной родительских прав. Я бы не удивилась, даже если бы она однажды не вышла на работу по причине: "да я тут за городом себе могилку копаю, пока ребятки держат меня на прицеле. Клянусь, это будет моя лучшая статья, готовьте разворот!".
Тем не менее, уверенность в том, что машина одна и та же и появляется повсюду она неспроста, держала меня в постоянном напряжении. Для этого не требовалось запоминать её номер. Достаточно было видеть ядовито – зеленого плюшевого кролика, который болтался на лобовом стекле, смешно трепыхая лапами при движении. Сколько в день вы встречаете на своем пути серебристых Солярисов? А в скольких из них болтается плюшевый кролик на присоске?
Я до сих пор помню то ощущение, когда от резкой боли проваливаешься в темноту. Когда ты прикладываешь все силы для того, чтобы остаться в сознании, но проклятая физиология оказывается сильнее тебя. Но не это было самым страшным. Перед тем, как упасть на землю, я почувствовала, как из моей руки выскользнул поводок. Я потеряла свою собаку. Я не знаю, сколько времени прошло в моей новой жизни, но потерявшийся пёс не давал мне покоя до сих пор. Я спрашивала Его: "Узнай, вернулся ли пёс домой? Он в безопасности? Мой муж гуляет с ним по вечерам?". Но Он только качал головой в ответ: "Анна, ты совсем плоха. Твой муж Я. А собаки у нас никогда и не было. У нас был кот. Но он умер прошлой весной. Пора смириться с утратой".
И тогда мне вновь и вновь казалось, что я схожу с ума.
Двадцать восемь лет меня звали Николь. Почти десять лет я прожила с самым прекрасным Мужчиной на свете. Мы планировали ребенка. Мы мечтали о собственном домике на берегу моря. Мы завели мне собаку, чтобы я не ленилась бегать по утрам и вечерам. А однажды утром я проснулась рядом с незнакомым мне мужчиной, который называет меня Анной и показывает фотографии с нашей свадьбы и фотографии нашего сына – младенца, который умер от асфиксии. "И после этого ты называешь себя Николь и просишь узнать, вернулась ли твоя собака к твоему мужу" – завершал он свои рассказы всегда одной и той же фразой.
– Если я твоя жена, то почему ты держишь меня в подвале? – спрашивала я его.
– Потому что ты опасна. Я не хочу, чтобы тебя снова закрыли в палату с психами и пичкали таблетками, от которых у тебя текут слюни.
Когда я слышала этот бред сумасшедшего, мне казалось, что слюни у меня потекут сейчас от его рассказов обо мне.
Я помню свой первый день в этом бетонном подвале, обшитом изнутри фанерой, так ясно, словно он был вчера. В моей голове находились тысячи молоточков, которые одновременно изнутри стучали по затылку и обычное поднятие головы для осмотра помещения, в котором я находилась, превращалось в невыполнимую задачу. Я лежала с закрытыми глазами, и, положив прохладную ладонь себе на лоб, пыталась детально восстановить общую картинку вчерашнего вечера. Точно. Мы ведь собирались на вечернюю прогулку. Оставив собаку ждать меня в коридоре, я поцеловала мужа в колючую щеку. Я всегда так делала, даже если разлука не составляла больше десяти минут.
– Мы скоро вернемся, но ты будь умничкой, скучай изо всех сил.
– Я только и делаю, что скучаю по вам, – пробурчал он сонный из – под одеяла. – Мы категорически мало видимся. На этих выходных я организую корпоратив своим ребятам, без них я бы просто задохнулся от этих диких условий последних месяцев. А вот потом, обещаю, я весь ваш. Выпишу себе три дня выходных, щедро приправлю их премией, и мы поедем за город. Будем купаться в озере, жарить шашлыки и друг друга.
Я от души рассмеялась. Мой муж часто отвечал мне грубее, чем того требовала ситуация. Но это была часть его. А я любила его всего целиком и без остатка. Со всем скопом его плюсов и минусов.
– Дождаться уже не могу! – ответила я ему и запланировала на следующую неделю три дня за свой счет.
В конце концов, могу себе позволить. Моя зарплата в добрый десяток раз меньше, чем у мужа. Мы ничего не потеряем, если я вообще останусь дома и больше никогда не выйду на работу. Но журналистика – это моя душа. Моё призвание. Моя жизнь. Когда работа в радость, я готова на неё ходить даже за чай с печеньем.
Я уже обувалась в прихожей, когда он зачем – то вышел нас проводить.
– Солнц, мы вернемся через полчаса максимум, – сказала я ему тогда. – А ты прощаешься так, словно навсегда.
– Мне так мало тебя, родная, – ответил он и чмокнул меня в макушку. Он знал, что я люблю, когда он так делает. За эти десять лет он узнал обо мне всё. Иногда я даже с обидой говорила ему, что, наверное, сложно продолжать любить такую предсказуемую жену. Но он лишь загадочно улыбался.
И вот теперь я не могла понять, где же я нахожусь и почему здесь так холодно и душно. Я приложила обе ладони к вискам, запустив пальцы в волосы, словно так возможно было унять ноющую тупую боль и почувствовала на своей коже комки налипшей грязи. Тогда, наконец, я открыла глаза. Поначалу мне показалось, что это чья – то глупая шутка. Но кому могло понадобиться закрывать меня в коробке? Стены, пол и потолок были одного цвета. Цвета фанеры. Там, где должно было располагаться окно, был нарисован крест-накрест перечеркнутый квадрат, по периметру которого была криво наклеена светодиодная лента. Мне пришла в голову мысль, что это, наверное, грубая интерпретация дневного света.
Я лежала на толстом и мягком матрасе, укрытая легким белоснежным пледом. Под головой покоилась высокая пуховая подушка. На этом плюсы моего заточения заканчивались. Я перевернулась на спину и засунула руки в карманы своего комбинезона, в попытке нащупать телефон или ключи от дома. Но там было пусто. Ровно, как и в остальном. С пальцев моих рук пропали все кольца, кроме обручального, с ушей все серьги, а с шеи – золотая цепочка с крестиком, подарок мужа на моё совершеннолетие. В моей больной голове всё встало на свои места. Меня обокрали. Надо вставать и плестись домой, сдаваться мужу, пока он не сошел с ума от пропажи любимой женщины.
– Молли! – закричала я и вскочила на ноги. Перед глазами поплыли разноцветные круги, и я едва удержалась на ногах.
– Молли!!! – звала я изо всех сил, пытаясь простучать стену в поисках двери.
Мой любимый маленький пес, моя верная девчонка, она не могла потеряться. Иначе как же ей искать дорогу домой? Паника подступала к горлу. Золото, телефон, ключи от квартиры – это всё сейчас было таким пустяком по сравнению с тем, что пропал мой любимый маленький товарищ.
– Молли! – кричала я, надрывая голос.
Спустя, казалось, целую вечность, где – то вдалеке раздался шорох, будто кто – то тихонько двигал щеколду на двери. Вслед за звуком, в сторону плавно уехала одна из фанерных стен. Как я и ожидала, за ней оказалась дверь, распахнутая настежь. На входе стоял человек высокого роста и больших размеров. Мне не было видно его лица в полумраке, но, на всякий случай, я отошла в самый дальний угол. Это глупо, ведь бежать из фанерной коробки мне было некуда, но инстинкт самосохранения кричал, что стоя как можно дальше от похитителя, у меня будет больше шансов спастись, если он допустит ошибку.
– Вы забрали всё ценное, что у меня было с собой, – я мысленно удивилась, откуда вообще у меня взялись силы заговорить первой с этим бугаем, поэтому продолжила еще тише и неуверенней, чем начала.
– Если нужно, вы можете потребовать у моего мужа выкуп в разумных пределах. Он заплатит за меня, я уверена. Не подходите ближе, пожалуйста, ведь я еще не видела вашего лица. Я не смогу вас опознать, а вы сможете меня отпустить.
– Анна, прекрати нести этот бред, – ответил он грудным баритоном. "Очень странно знакомый голос" – отметила я про себя, а вслух облегченно вздохнула.
– Я так и знала, вы похитили не ту девушку. Вам нужна не я. Моё имя Николь.
– Анна, я второй раз прошу тебя прекратить немедленно этот бред. После третьей просьбы я просто развернусь и уйду. До завтра ты пробудешь в одиночестве.
Не совершая ни малейшего движения, он продолжал стоять в тени, словно кукольное чучело, оставаясь неопознанным мной. В его тоне я не слышала никакой враждебности, только глубокое непрошибаемое спокойствие, поэтому я осмелилась продолжить разговор, а не замолчала, как он мне приказал. Ну, и еще потому, что мне хотелось пить, и я боялась, что он оставит меня тут в одиночестве умирать от жажды, если я не попытаюсь наладить с ним контакт прямо сейчас.
– Окей, вы можете называть меня так, как хочется вам. Но почему именно я? Я боюсь, что вряд ли смогу представлять для вас какой – либо интерес.
Я подбирала слова так осторожно, будто пробовала их на вкус. И это сработало. Он до сих пор не делал ни шага в мою сторону, но попытка выстроить диалог прошла удачно. Он откликнулся.
– Потому что я выбрал тебя. И ты нужна мне любой. Не имеет значения, излечимо это или нет. Я буду рядом.
Наш разговор начинал походить на сломанный телефон. Кто – то кого – то сейчас явно недопонимал. Либо моя ушибленная голова не усваивала информацию, либо этот человек напротив не в себе.
Я сделала еще полшага назад и спиной прижалась к теплой фанере, которой была обшита моя тюрьма со всех сторон. Страх оказался настолько силен, что меня потряхивало как при лихорадке. Я съёжилась, безуспешно пытаясь хоть немного успокоиться, и смотрела на него в упор, пытаясь осознать хоть что – то из происходящего.
Тысячи просмотренных фильмов в моей голове напоминали о том, что я должна знать, как необходимо вести себя, оказавшись в тех условиях, которые сейчас диктовались мне помимо моей воли и желания. Но, если кто – то когда – то прочтет мои записи, я хочу сказать, что вот именно ты, да – да, ты, никогда не сможешь предсказать, как поведешь себя в стрессовой ситуации, пока лично не окажешься в самом её эпицентре. Героини американских ужасов/триллеров/драм/трагедий вели себя нелогично настолько, насколько им велит сценарий. И всегда, глядя на них, я могла с уверенностью предсказать исход событий: "Дамочка, не кричи, этот идиот тебя услышит", или же "беги быстрее, не оглядывайся, это так просто", или "найди к нему подход, он взрослый ребенок, с ним так легко будет договориться".
Но вот сегодня, здесь и сейчас, главная героиня драмы – это я. И я смотрю в упор на смутно знакомый мне силуэт мощного бугая в дверях. А он смотрит на меня (или не на меня, мне отсюда не видно, он в тени). Мы находимся друг напротив друга и, чёрт его знает, что мне делать дальше.
Больше всего хотелось, чтобы сейчас кто – нибудь швырнул мне в лицо липким поп – корном и подсказал выход из сложившихся не в мою пользу обстоятельств.
Но вокруг не было ни единого зрителя. Только я, он и стены. Голые бетонные стены, обшитые фанерой с химическим запахом дерева.
– Анна, – позвал он.
Поскольку здесь больше не было людей, кроме нас с ним, я на всякий случай молча подняла голову и посмотрела на него.
– Я просто хочу сказать, что не нужно меня бояться. Я не знаю, помнишь ли ты меня, но я никогда не причинял тебя боли.
Я наклонила голову вниз и продолжила смотреть на него исподлобья, изредка смахивая с лица непослушный локон, который постоянно норовил упасть мне на глаза. Наверное, со стороны я выглядела, как загнанный зверь, ищущий всего один промах хищника, чтобы либо напасть самому, либо бежать как можно дальше отсюда. Внушительная фигура в дверях продолжала стоять без движения. А я нервно дергалась, меняя положение каждые несколько секунд. Внутри меня всё кипело от страха и злости. Единственное, чего мне сейчас хотелось – это пожить еще хоть минутку. Как ни странно, вся моя храбрость куда – то делась в тот момент, когда она была нужна мне так сильно. Я ждала чего угодно, лишь бы протянуть еще хоть одно мгновение и дождаться всего одного промаха с его стороны.
Он ждал моей реакции. Тишина больше не могла длиться вечно.
– То есть, ты похищаешь меня посреди ночи. Увозишь за тридевять земель от любимого мужа, выкидываешь за борт мою собаку и говоришь, что я должна тебя помнить? Ты кто вообще такой?
– Я твой муж, – ответил он практически шепотом и шагнул в мою тюрьму. Вместе с этим шагом с его лица ушла тень, и я его узнала в тот же момент, ведь мы были знакомы уже большую половину жизни. Я закрыла глаза и сползла по стенке вниз, чувствуя, как моя мягкая толстовка цепляется за мельчайшие опилки, торчащие из фанеры. Мне не хотелось верить своим глазам.
– Это шутка? Розыгрыш? – спросила я, ожидая оваций и взрыва хохота за дверью.
Но этого не произошло.
Он молчал. В его руках было ржавое ведро, которое сейчас он ставил за дверь, повернувшись ко мне спиной. Да, я знаю, что это был отличный шанс если не сбежать, то хотя бы попробовать. Но я была настолько шокирована, что упустила подходящий для побега момент.
– Твою мать. Что за нахрен ты творишь? У меня разбита голова, ты держишь меня в подвале... Ты осознаешь, что, когда я свалю отсюда, то тебе категорически не поздоровится? – закричала я, даже не пытаясь сдержать слезы бессилия и злости.
– Анна, – ответил он. – На этот раз я предусмотрел всё. Мы состаримся вместе. Обещаю.
Он поклонился так, как это обычно делают в театре, срывая аплодисменты, и покинул меня. Я осталась в окружении вонючих фанерных стен, импровизированной кровати и старого ведра, установленного в углу за дверью.
Арис. Мы все учились в одной школе. Я была в седьмом, когда он уже заканчивал десятый. Наша школа не была элитной, именно поэтому мы все были знакомы и знали друг друга в лицо. Мы все варились в одном огромном районном котле. Я училась там, где были намешаны дети из обычных семей со средним достатком, и дети со дна. Дети, которые кочевали из интерната в пропитую комнату в общаге родителей. И дети, изучавшие три иностранных языка по выходным. В моём классе, о чем я могу сказать с гордостью, не было никакого разделения на элиту и слои "снизу". Все вместе мы прогуливали уроки и курили за гаражами у школы, не рассчитываясь на группки по наличию денег и статуса родителей. Наш класс был семьей. Всё остальное – неважно.
Также, в нашем классе были те, кто успел повзрослеть раньше остальных. Эти двое сидели всегда вместе, потому что были неразлучны настолько, что даже ночевали друг у друга. Временами мы подхихикивали над этой их особенностью, но они хором отвечали, что эта жертва дана ими его величеству Искусству. Наличие штабелей девушек у каждого из них, было явным подтверждением тому, что вместе ребята только творят, а вытворяют они по отдельности. Отдельным ключом их объединяла ежевечерняя тусовка в гараже у Ариса. Того самого парня из десятого класса, своими формами напоминающего нам культуриста со стажем. С Арисом был знаком весь наш класс, благодаря этой неразлучной двойке, сидящей на третьем ряду, за четвертой партой.
– Малая, позови пацанов срочно, – иногда кричал мне Арис из толпы.
– Сам зови, если они тебе нужны. Я передавать ничего и никому не буду, – отвечала я ему, а он лишь улыбался такой улыбкой, определения которой в том возрасте в моём словарном запасе еще не было. Сейчас я бы назвала её плотоядной. В те времена у меня от неё где – то в животе сворачивался клубок, а по спине пробегал неприятный холод, как от морозного сквозняка. Эта схема повторялась столько раз, что мы оба со временем сократили её до максимально возможной.
– Малая, – кричал он мне.
– Не передатчик, – откликалась я.
Это было у нас вместо приветствия. Вместо общения. И вместо прощания.
Малая. Не. Передатчик.
Мы никогда не были с ним не то чтобы друзьями, мы даже не были официально знакомы. Я знала, что его зовут Арис и что каждые выходные он собирает всех друзей где – то на окраине поселка километрах в двадцати от города. В такой лесной глуши, где случись что, концов не бы нашел никто.
Картинка в моей голове сложилась.
Я поняла, где находилась сейчас.
– Не передатчик!!! – закричала я, глядя вверх.
– Не передатчик, мать твою за ногу!!! – повторила я так громко, как только смогли выдержать мои связки.
Почти целую вечность ответом мне была лишь тишина.
А потом раздался знакомый скрежет открываемой двери.
На пороге появился Арис.
– Малая моя, – прошептал он с такой любовью в голосе, что я даже прибрала ноги на постель от неожиданности.
– Будешь насиловать двадцать пять раз в день, пока я не растянусь до размеров коридора? – спросила я, придав своему тону максимум вызова, и посмотрела ему прямо в глаза (вернее туда, где они должны были находиться по моим расчетам, ведь в тени мне не было видно ровным счетом ничего, кроме того, что парень колоссальной комплекции).
– Не вижу смысла.
– Я не привлекаю тебя? – продолжала я держать планку.
– Более чем, Анна. Иначе бы я никогда не женился на тебе.
– Тогда в чем же дело? Я твоя пленница. Тебе не нужен выкуп за меня. Ты ничего не хочешь получить взамен моей свободы. Получается, что я нужна тебе для удовлетворения твоих мужских потребностей. Давай, что же тебя останавливает?
Арис аккуратно закрыл за собой дверь и подошел ко мне. Он наклонился настолько близко к моему лицу, что я смогла разглядеть цвет его глаз. Такой серо – зеленый, как море в часы шторма. Он молчал. И не двигался. Он не отводил взгляд от меня. А я сидела, всё так же подобрав колени к подбородку. Минуту назад я хотела сорвать с себя одежду и швырнуть ему в лицо, как знак того, что мне плевать на последствия. И что я предпочту смерть насилию. Но его ледяное спокойствие сбило меня с толку. Я замолчала. И он предпочел молчать тоже.
Казалось, прошла еще одна вечность, прежде чем он заговорил.
– Ты всё сказала, Анна?
– Да, – ответила я внезапно охрипшим голосом.
– Готова выслушать меня?
Я посчитала, что он обойдется простым кивком с моей стороны и не стала отвечать на его вопрос.
– Я не притронусь к тебе и пальцем, пока ты сама не попросишь меня об этом.
– Никогда.
– Ты любишь меня. Просто сейчас ты больна и помнишь только то, что хочется помнить тебе. Мне нужно всего лишь помочь тебе разбудить те, другие, воспоминания.
– Никогда тебя не было в моей жизни, Арис. Меня зовут Николь. И тебе это прекрасно известно еще со школы. Хватит называть меня чужим именем и пытаться заставить проживать чужую жизнь.
– Наш разговор идет по спирали. Достаточно. Ты дома, Анна. И я этому очень рад. Приходи в себя потихоньку. Если тебе что-то нужно, то ты только скажи. Я всё принесу и сегодня больше не побеспокою тебя.
– Ключи от двери мне принеси. Или телефон, – ответила я беззлобно. Голова гудела, и только сейчас, когда адреналин в крови начал спадать, я почувствовала смертельную усталость.
– Здесь нет связи, ты никому не сможешь позвонить. И идти отсюда некуда. Со всех сторон лес. В этом году особенно много волков, ты просто не пройдёшь одна почти четверть сотни километров. Что – то еще?
– Пить хочу. Лекарство от головы. И еще иногда я пользуюсь туалетом.
Он молча протянул мне пластиковый стакан с водой и серую таблетку на ладони, а на последнюю просьбу указал на ведро, установленное за дверью.
– Откуда ты знал? – удивилась я, аккуратно забирая у него стакан двумя пальчиками, стараясь не дотронуться до его ладони. Было страшно. Я не знала, что происходит у него в голове.
– Ты моя любимая женщина. Я знаю о тебе всё, – прошептал он так ласково, что я едва сдержала рвотный позыв и нервно вздрогнула. Этот жест не остался незамеченным им, но Арис предпочел промолчать.
Я отвернулась лицом к стене, чтобы проглотить маленькую круглую таблетку, которую он принес. На самом деле мне было абсолютно безразлично, что же я сейчас выпила. Находиться в плену у человека, чьи намерения туманны, как воздух в минус сорок, более чем опасно и наилучший выход из этого положения – сдохнуть как можно скорее. На всякий случай. Пока он не начал меня пытать, ставить на мне опыты или же насиловать ежечасно и ежедневно без выходных. Кстати, последнее было для меня самым страшным. Я перебрала в голове все варианты, что может сделать огромный гориллоподобный Арис с такой маленькой пятидесятикилограммовой мной. И пережить насилие от него или же его друзей представилось мне самым кошмарным ужасом, справиться с которым я не смогла бы, даже приложив к этому все свои силы.
Он давно вышел из моего нового обиталища, а я всё сидела и думала о том, как такое вообще могло произойти и почему же это произошло именно со мной.
В школе Арис казался мне бесподобно прекрасным. И не только мне одной. В него были влюблены все старшеклассницы. Но он не останавливался на единственной, перебирая всех подряд, до кого только мог дотянуться. Я не могу сказать, что он перепробовал всех девчонок нашей школы, но побывать на знаменитой даче Ариса считалось почётным. После этого девчонки делились подробностями друг с другом, а их неприглашенные подружки тихо завидовали тем, кто весело провел выходные на тусовке у Ариса. Сам он называл большой двухэтажный дом за городом "вилла" и говорил, что она принадлежит ему, а не его родителям. Тогда это казалось естественным, а сейчас, в свои почти 30, я уже понимала, что вряд ли семнадцатилетнему ребенку подарят на день рождения дом за городом.
Но факт оставался фактом. На "вилле" Ариса тусовки продолжались с вечера пятницы до утра воскресенья каждую неделю. И наличие повышенного дружелюбия не было его единственным достоинством.
Этот парень был талантлив настолько, насколько позволял быть талантливым наш небольшой провинциальный городок. Мои одноклассники были одними из тех немногочисленных его союзников, кто дружил с ним по призыву совместного творчества. Один из них играл на бас-гитаре, а второй писал неплохие тексты. Да, Арис был еще и барабанщиком в собственной рок-группе, основателем которой он стал около пятнадцати лет тому назад. Поскольку мы с ним никогда не общались более, чем двумя фразами на перемене, я не знаю, почему он вдруг решил, что хочет создать музыкальную группу. Тем не менее, в кратчайшие сроки она была создана, и, ребята начали усердно репетировать. Начиная свою карьеру в гараже у Ариса, сейчас они были неизменными гостями любого городского праздника. Не раз я, освещая события прошедших выходных, писала о том, как тепло публика принимает наших местных музыкантов и о том, на каком высоком уровне ребята делают своё дело. Каждый раз, стоя с планшетом у сцены, я наблюдала, как пищат девчонки при виде Ариса. С такой любовью наша прекрасная половина горожан не встречала даже столичного сладкоголосого паренька, которого сейчас не знает разве что табурет.
Арис, лучезарная гора рельефных мышц, всегда выступал в тонкой футболке, которая выгодно подчеркивала каждый изгиб его мощного тела. Между песнями он щедро обливался водой из полуторалитровой бутылки и остатки воды неизменно выливал на барабаны. Всю оставшуюся часть выступления переливающиеся в свете софитов брызги красиво разлетались по сторонам, а напряженный бицепс барабанщика играл под мокрой футболкой в такт мелодии. Срывая бурные овации, Арис предпочитал не оставаться на сцене, а броситься в самый центр толпы, чтобы обниматься с сегодняшними школьницами и делать красивые фотографии, от которых те получали кучу восторженных отзывов в соцсетях и массу положительных отметок. Никто и никогда не видел Ариса на фотографии без фирменной широкой улыбки аля Монро, от которой лично у меня уже сводило скулы. Я не знаю, каким образом ему удавалось быть всеобщим любимцем, но с этой ролью Арис справлялся блестяще. Это был единственный человек среди всех моих знакомых, о котором я никогда не слышала никакой информации, кроме той, что всплывала в сети как будто мельком. Я, как журналист, считаю, что он умело манипулировал массами, проговаривая вслух исключительно те вещи, которые люди хотели слышать. Не удивительно, что армия его поклонниц росла вместе с ажиотажем, который вечно сопровождал эту группу. Он никогда не оставлял без внимания ни одну из своих фанаток и каждая из них могла с уверенностью заявить, что знает об Арисе всё, настолько открытым и жизнерадостным он был с каждой из них. Своим позитивом он заражал воздушно – капельным путём и мгновенно становился центром любой компании.
Лично я не знала о нем ничего, кроме того, что этот парень умеет делать настоящее шоу даже в нашем среднестатистическом городке. Иногда главредша упоминала о том, что неплохо бы взять интервью у нашего знаменитого местного барабанщика, но на этом все разговоры заканчивались. Мы не виделись после школы ни разу, не считая открытых концертов, на которых мы оба были заняты работой и даже не считали нужным поздороваться.