Текст книги "Белая гвардия Михаила Булгакова"
Автор книги: Ярослав Тинченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)
Описанное в романе бегство Николки Турбина с Политехнического (Брест-Литовского) шоссе является вымыслом. Об этом мы уже говорили в разделе, посвященном образу Най-Турса, прототипом которого во многом стал граф Федор Артурович Келлер. В указанное в романе время добровольческие части уже давно капитулировали, на Брест-Литовском шоссе находились украинско-немецкие караулы, и никаких боев там быть не могло. Вероятно, Михаил Булгаков описал местность, по которой должен был бежать Николка Турбин, по памяти, находясь в Москве. Описание имеет громаднейшее количество неточностей. Именно поэтому пройти указанным маршрутом невозможно, реально он не существует.
На самом деле юнкер дружины Кирпичева вместе со своими боевыми товарищами стал "экспонатом" Педагогического музея. Этот факт имеет подтверждение в воспоминаниях его близких и родственников. Не будем говорить о состоянии офицеров и добровольцев, находящихся в плену. Остановимся лишь на одном весьма интересном историческом факте, тесно связанном с судьбой Николая Булгакова.
В романе "Белая гвардия" Николай Турбин умирает. В "Красной короне" автор повествования также хоронит тяжело раненого в голову героя– кавалериста – своего предполагаемого брата. Родные Николая Булгакова вспоминали, что во время гражданской войны он получил тяжелое ранение в голову. Нам известно, что в 1920 году Николай Булгаков был действительно ранен, но не в голову. Само ранение анение было получено несколько ранее. Что же это за ранение?
В киевских газетах конца декабря 1918 года мы находим ряд упоминаний о загадочном взрыве в Педагогическом музее, повлекшим за собой тяжелые ранения 22 и легкие ранения 48 офицеров и добровольцев. Двое казаков-охранников в результате взрыва было убито. Взрыв, произошедший вечером 27 декабря 1918 года, остался до сих пор не исследованным. Непонятно, кто и для чего устроил его. В списках пострадавших мы находим юнкера Булгакова Второго, раненого в голову. Наш ли это Николай Булгаков, или же какой-либо иной – понять сложно. Скажем лишь, что в событиях конца 1918 года в Киеве кроме известной семьи Булгаковых других носителей этой фамилии из среды военных мы не знаем. Не встречали мы и среди киевских юнкеров 1917 года лиц, носивших эту фамилию, кроме самого Николки, конечно. Вместе с тем, нам доподлинно известно, что во время взрыва Николай Булгаков находился в музее. Именно поэтому мы имеем твердое убеждение, что раненым в голову был именно Николка.
Что же случилось на самом деле в Педагогическом музее? На этот счет существуют различные версии. Газеты утверждали, что "бомбу наверное брошено с автомобиля, который сразу после этого сбежал". Плененные офицеры и добровольцы во всем обвиняли петлюровцев, последние утверждали, что взрыв устроили сами пленные, чтобы иметь возможность бежать. Все имеющиеся версии выглядели, мягко говоря, абсурдными, а потому установить, кто и для чего организовал взрыв в музее, было сложно. Впрочем, во время взрыва действительно удалось бежать одному из главных действующих лиц борьбы за Киев генералу Волховскому с… петлюровским комендантом Педагогического музея.
Вот что вспоминал о взрыве один из пленников, Р. Гуль: "Я, сжатый с обеих сторон другими, задремал. Но вдруг вскочил от невероятного треска, взрыва. Показалось, что падают стены, рушится здание… Вылетели, дребезжа окна. И тут же раздался дикий крик сотен голосов. Люди вскочили с мест, бросились, побежали к дверям по лежащим. Страшный крик не прекращается. "Из пушек по нас стреляют!" кричит кто то. "Господа спокойно! Это взрыв!" доносятся голоса среди общего шума… Бежать конечно, некуда. Но все ждут второго удара и метнулись, сами не зная куда.
В отворенные двери нашей комнаты стали входить окровавленные раненые. Забегали сестры.
В соседнем круглом зале громадный купол из толстого стекла рухнул вниз – на лежащих. Стекла падали с такой силой, что пробивали насквозь стулья. Здесь – стоны, крики, паника отчаяния. Раненые с окровавленными лицами, руками, одеждой толпятся – выбегая из комнаты. Есть тяжело раненые".
А вот что вспоминал еще один пленный офицер И. Бобарыков: "Окно комнаты, в котором мы сидели, выходящее в парк, уцелело, но дверь, выходившая в коридор подле вестибюля, открылась. Сразу после взрыва мы услышали немецкие команды и трехэтажную русскую ругань, которой украинский караульный начальник старался привести в порядок своих подчиненных".
Всем раненым офицерам и добровольцам на месте оказывали медицинскую помощь. Почти никого из них на свободу так и не отпустили. О взрыве в Педагогическом музее стало туг же известно всему городу. Многие, кто имел среди пленных своих близких в эту и последующие ночи не сомкнули глаз. О пострадавших стало известно лишь 29 декабря. Здесь стоит вернуться к загадочному сну Елены Турбиной из "Белой гвардии":
"– А смерть придет, помирать будем… – пропел Николка и вошел. В руках у него была гитара, но вся шея в крови, а на лбу желтый венчик с иконками. Елена мгновенно подумала, что он умрет, и горько зарыдала и проснулась с криком в ночи:
Николка. О, Николка?
И долго, всхлипывая, слушала бормотание ночи".
Этот отрывок из романа многим читателям казался странным, поскольку повествовал о живом Николке Турбине, спящем в соседней комнате. Может быть, именно эпизод с пленением Николая Булгакова, его пребыванием в музее и имеющем место ранением послужил для введения в роман этого печального сна Елены. Тем более что о судьбе Николая в семье Булгаковых долгое время ничего не знали.
Из скудных воспоминаний родственников, основанных на воспоминаниях самого Николая Афанасьевича, мы знаем, что он совершил побег из музея. Правда, когда именно бежал Николай Булгаков из плена, и в каком состоянии – остается загадкой. Как вспоминала Елена Сергеевна Булгакова со слов супруги Николая Афанасьевича: "Когда петлюровцы пришли, они потребовали, чтобы все офицеры и юнкера собрались в Педагогическом музее… Двери заперли. Коля сказал: "Господа, нужно бежать, это ловушка". Никто не решался. Коля поднялся на второй этаж (помещение этого музея он знал, как свои пять пальцев) и через какое-то окно выбрался во двор – во дворе был снег, и он упал в снег. Это был двор их гимназии, и Коля пробрался в гимназию, где ему встретился Максим (надзиратель). Нужно было сменить юнкерскую одежду. Максим забрал его вещи, дал ему надеть свой костюм, а Коля другим ходом выбрался – в штатском – из гимназии и пошел домой…" (Цитируется по книге "Киев Михаила Булгакова").
Этот рассказ, уже поддернутый пеленой истории и дошедший до нас через третьи руки, имеет ряд исторических неточностей. Кроме того, сигануть со второго этажа Педагогического музея достаточно сложно, даже если внизу снег. Сей побег Николки в изложении Елены Сергеевны нам как-то пришлось даже повторить – впечатления от него остались пресквернейшие. Из рассказа следует только то, что Николаю Булгакову удалось уйти из плена. Благодаря чему – это уже тайна. Не исключено, что не было и самого побега, – Николка был отпущен лишь благодаря своему ранению.
Последствия ранения брата пришлось видеть Михаилу Афанасьевичу Булгакову. Если учесть, что на протяжении гражданской войны Михаил и Николай оставались вместе лишь с весны 1918 по осень 1919 года, то станет понятным, что упомянутое ранение в голову писатель мог наблюдать лишь во время Гетманской эпопеи. В другое время на глазах у брата Николай Булгаков просто не мог быть ранен, поскольку активных боевых действий в Киеве, в которых они могли бы принимать участие, в указанные месяцы почти не было. А если бы не было ранения брата в голову, Михаил Афанасьевич не написал бы свой рассказ "Красная корона", в котором есть такие строки:
"Щурясь от солнца, я глядел на странный маскарад. Уехал в серенькой фуражке, вернулся в красной. И день окончился. Стал черный щит, на нем цветной головой убор. Не было волос и не было лба. Вместо него был красный венчик с желтыми зубьями – клочьями.
Всадник – брат мой, в красной лохматой короне, сидел неподвижно на взмыленной лошади, и если б не поддерживал его бережно правый, можно было бы подумать: он едет на парад.
Всадник был горд в седле, но он был слеп и нем. Два красных пятна с потеками были там, где час назад светились ясные глаза…
Левый всадник спешился, левой рукой схватил повод, а правой тихонько потянул Колю за руку. Тот качнулся.
И голос сказал:
Эх, вольноопределяющегося нашего… осколком".
Конечно же, ранение Николая Булгакова было не таким страшным, как это видно из "Красной короны". Но, тем не менее, некоторые нервные расстройства, связанные с ранением в голову, преследовали Николая Афанасьевича всю его дальнейшую жизнь.
А как же, спросите вы, поиски тела Най-Турса, и роман Николки с Ириной Най-Турс? Дело в том, что не было никаких поисков погибшего Най– Турса – графа Федора Артуровича Келлера. У последнего к тому же в Киеве не имелось дочерей. По указанному в "Белой армии" адресу Най-Турсов проживала семья Сынгаевских – близких друзей Булгаковых. Если даже Николай Булгаков и крутил амурные дела с кем-нибудь из девушек Сынгаевских, то это отобразилось лишь в образе Ирины Най-Турс, но никак не касается описываемых событий: Николка был в плену, а погибший генерал Келлер никакого отношения к упомянутым семьям не имел.
Всю весну и лето 1919 года Николай Афанасьевич Булгаков оставался в Киеве – он был студентом медицинского факультета Киевского университета, а потому ни украинская, ни большевистская мобилизация ему не грозила. Лишь в сентябре 1919 года, когда в город вошли белые части, Николай Булгаков вновь стал в строй. Николай Афанасьевич, как бывший юнкер-инженер, был призван в Добровольческую армию и отправлен в Одесское Сергиевское артиллерийское училище для окончания военного образования. Факт этот подтверждается рядом документальных свидетельств, вплоть до воспоминаний супруги Н. Булгакова и некрологами последнего, в которых отмечена учеба и окончание упомянутого училища. Именно поэтому доказывать очевидное нам просто нет смысла.
Почему Николай попал именно в артиллерийское училище? Дело в том, что во врёМй гражданской войны потребность в офицерах инженерных войск была невелика. В Добровольческой армии инженерных вузов не существовало, зато были артиллерийские, пехотные и казачьи училища. К тому времени в белой армии имелось значительное количество орудий иностранного производства, с которыми российские офицеры были мало знакомы. Именно поэтому возникла необходимость обучить соответствующее количество военных владеть всеми образцами тяжелого вооружения. Эта задача и была возложена на Одесское артиллерийское училище, куда по возможности направляли бывших юнкеров и студентов технических вузов, а так же военнослужащих, имеющих боевой опыт. Так в Сергиевское училище в Одессе в октябре 1919 года попал Николай Афанасьевич Булгаков.
К тому времени Одесское артиллерийское училище после долгого перерыва только возобновляло свою работу. Во главе него стали старые училищные офицеры-преподаватели во главе с известным военным ученым генерал-майором Нилусом. Обучение в училище должно было проходить по программе мирного времени, то есть три года. Впрочем, этим планам не суждено было сбыться. Интересно отметить тот факт, что юнкера-сергиевцы, так же как и юнкера-алексеевцы, носили алые погоны, но не с серебрянным, а с золотым галуном. Таким образом, Николай Булгаков получил почти ту же форму, которую он носил в 1917 году.
Лишь в ноябре 1919 года юнкера училища приступили к занятиям, которые на долгое время были прерваны в феврале 1920 года: к городу подходили красные, и Одессу нужно было защитить от противника. Юнкера– сергиевцы были выведены на улицы города, где сохраняли порядок и отбивали частичные атаки местных большевиков и красных частей прорваться к Одесскому порту. Днем 6 февраля 1920 года по приказу командования Сергиевское училище оставило город и на транспорте "Николай" было переправлено в Севастополь. На следующий день в Одессу вошли красные.
По прибытии училища в Севастополь доблестный генерал Слащов (легендарный Хлудов из "Бега" М. Булгакова) приказал юнкерам отбыть на фронт, проходящий по крымским перешейкам. 4 февраля (22 января) февраля 1920 года юнкера-сергиевцы на станции Джанкой встретились с уходящими с фронта на отдых воспитанниками Киевского Константиновского военного училища. Это было то самое училище, которое в ноябре 1917 года после героических уличных боев с большевиками вынуждено было покинуть родной Киев и проделать в составе белой армии нелегкий путь двухлетней борьбы с красными. Именно в этом училище в то время преподавали Леонид Сергеевич Карум (прототип Тальберга), муж Варвары Булгаковой – сестры Николки, и Петр Владимирович Рейс – родной брат возлюбленной Алексея Турбина Ирины (в романе – Юлии). Уже после гражданской войны Л.С. Карум вспоминал, что в 1920 году в Крыму он действительно встречался с Николаем Афанасьевичем. Эта встреча могла произойти только 1 февраля 1920 года: больше два училища не пересекались, да и сам Карум не был в Сергиевском артиллерийском училище, расположенном в Севастополе. Вот что вспоминал о встрече константиновцев и сергиевцев товарищ Н. Булгакова, бывший юнкер Одесского училища В. Дюкин Второй: "Наш эшелон был отведен на запасной путь, и мы продолжали в нем жить в ожидании дальнейших приказаний. В первый же зечер нашего пребывания в Джанкое произошла незабываемая встреча с прибывшими с фронта и направляемыми на отдых юнкерами Киевского
Константиновского военного училища, отличившегося в январских боях с красными на Перекопе. Училище это понесло до 50 % потерь, но январское наступление фасных было отбито и сейчас юнкера шли на заслуженный отдых, везя с собой многих своих раненых. Узнав об их прибытии, мы бросились к их эшелону, и Константиновцы рассказали нам о последних тяжелых боях, продолжавшихся несколько дней и так дорого стоивших батальону".
Вскоре и Сергиевское училище было двинуто на защиту крымских перешейков, удерживаемых небольшими частями корпуса генерала Слащова. В составе этого корпуса существовал и Сводно-Гвардейский батальон, в котором служил еще один близкий друг семьи Булгаковых Юрий Леонидович Гладыревский (прототип Леонида Юрьевича Шервинского в "Белой гвардии"). Встречались ли на фронте Н. Булгаков и Гладыревский, нам, к сожалению, не известно.
На фронте юнкера-сергиевцы пробыли всего лишь месяц. За этот месяц они почти не понесли потерь, зато 40 из них были отмечены боевыми наградами. Был ли среди этих 40 юнкеров Николай Афанасьевич Булгаков – сказать сложно. Но то, что ему пришлось участвовать в боях на крымских перешейках в феврале 1920 года, является бесспорным фактом.
В марте училище вернулось в Севастополь, где вновь приступило к учебе. Юнкерам были предоставлены великолепные условия для работы: их расположили в отличных казармах, хорошо кормили, они могли мыться (что было большой проблемой в гражданскую войну), купаться в море. Вместе с тем, учеба шла ускоренными темпами, к тому же, сергиевцы постоянно назначались в городские караулы, что весьма утомляло юнкеров. В октябре 1920 года планировалось произвести из училища ускоренный выпуск, но этим планам не суждено было сбыться. В конце октября началась эвакуация Крыма. Белые уходили, вместе с ними уходило и Сергиевское училище.
Во время эвакуации юнкера-сергиевцы охраняли город и пристань, и уходили с родной земли последними. По дошедшим до нас устным свидетельствам супруги Николая Афанасьевича, во время эвакуации он был вновь ранен. Его перенесли на транспорт "Рион", на котором Н. Булгаков и совершил путешествие к турецким берегам. Прочие же юнкера училища до конца оставались на охране города.
"Отдать концы" было некому, и юнкера шашками перерубили толстые канаты, навсегда отделив нас от берега и от родной земли…
Багровый закат жутким светом освещал надвигающиеся тучи, собиралась непогода… "Херсонес" взял курс на Константинополь…", – такие воспоминания оставил нам о последних минутах пребывания в Крыму один из бывших сергиевцев.
Сергиевское артиллерийское училище расположилось в Галлиполи, в долине "смерти и роз", где было продолжено обучение юнкеров. Не было учебников, не было орудий, учебного оборудования, да и желания, по большому счету, учиться тоже не было. Многие юнкера остались в занятом красными Крыму, другие влились в безликие толпы беженцев, чтобы найти себе в дальнейшей эмигрантской жизни занятие, способное дать кусок хлеба. И лишь самые стойкие оставались в училищах до конца. Был среди них и Николай Булгаков. Многие восхищались стойкостью и мужеством последних русских юнкеров. Вот что писал о них известный киевский общественно-политический деятель Василий Витальевич Шульгин:
"По грязи добираюсь к русскому коменданту. Охраняют юнкера. На них, как всегда, приятно взглянуть. И здесь они твердая опора, как были во всю революцию.
Удивительно, почему та же самая русская молодежь, попадая в университеты, превращала их в революционные кабаки, а воспитанная в военных училищах, дала высшие образцы дисциплины и патриотизма…"
Юнкера Добровольческой армии до конца оставались преданными своему делу. 12 июля 1921 года, вдень именин генерала Врангеля, состоялось их производство в офицеры. Прапорщиком российской армии стал и Николай Афанасьевич Булгаков. Вся армия пыталась скрасить вновь произведенным офицерам чувство утраты Родины, передать им славные традиции чести и достоинства российского офицера. В честь состоявшегося производства командующий Добровольческим корпусом генерал Кутепов издал следующий приказ:
"Поздравляю вас с производством в первый офицерский чин. В необычной обстановке, вдали от родины надеваете вы военные офицерские погоны и вступаете в ряды доблестнейших частей Русской Армии.
Большинство из вас, участвуя в боях с врагами родины, уже доказало свою преданность России и Русскому делу. В этом ваша гордость, но в этом и ваша обязанность быть достойными тех славных погон, которые вы сегодня надеваете.
В этот незабываемый для вас день вспомните, что на вас возлагает надежды наш Главнокомандующий, на вас возлагает надежды вся Армия, вашей службы ждет родина.
Оглядываясь на то, с каким самоотвержением вы переносите все тяжести нашей жизни в Галлиполи, я уверен, что вы оправдаете все надежды и свято, до конца исполните свой долг перед Армией и родиной. Бог вам в помощь!
Генерал от инфантерии
Кугепов"
На военном поприще Николаю Афанасьевичу так и не удалось отличиться. Вскоре он оставил Галлиполи, уехал в Югославию, где окончил медицинский факультет Загребского университета. Оставшись на кафедре бактериологии, Николай Булгаков посвятил себя научной деятельности, работал под руководством известнейшего бактериолога профессора д'Эрреля, способствовал исследованиям в области медицины в Мексике и Франции. Во время 2-й Мировой войны Николаю Булгакову пришлось работать в лагере для перемещенных лиц в городе Компьен (Франция). Впрочем, медицинская карьера Николая Булгакова в эмиграции не является предметом нашего исследования.
Умер Николай Афанасьевич Булгаков, офицер российской армии, родной брат известного писателя, ставший прототипом литературного образа Николки Турбина в романе "Белая гвардия", во Франции 10 июня 1966 года.
Сергей Иванович Тальберг
«Мерзавец он. Больше ничего! – сам себе сказал Турбин, в одиночестве через комнату и переднюю от Елены. Мысли Елены передались ему и жгли его уже много минут. – Мерзавец, а я действительно тряпка. Если уж не выгнал его, то, по крайней мере, нужно было молча уйти. Поезжай к чертям. Не потому даже мерзавец, что бросил Елену в такую минуту, это, в конце концов, мелочь вздор, а совсем по-другому. Но вот почему? А черт, да понятен он мне совершенно. О, чертова кукла, лишенная малейшего понятия о чести! Все, что ни говорит, говорит, как бесструнная балалайка, и это офицер русской военной академии. Это лучшее, что должно было быть в России…», – такой, скажем прямо, нелестной характеристикой наградил Сергея Ивановича Тальберга, супруга Елены, Алексей Турбин.
В романе "Белая гвардия" Михаил Афанасьевич Булгаков представил Сергея Тальберга отрицательным героем: человеком, нечистоплотным во взглядах, карьеристом, нечестным со своей семьей, и в первую очередь – с Еленой Васильевной Турбиной, вышедшей за него замуж всего полтора года назад.
С первых же дней появления романа "Белая гвардия" родственники и друзья Михаила Булгакова однозначно определили сходство между литературным персонажем Сергеем Ивановичем Тальбергом, и супругом Варвары Булгаковой, сестры писателя, Леонидом Сергеевичем Карумом. Сам Карум так же узнал себя в Тальберге, что вызвало резкий протест в адрес Михаила Афанасьевича со стороны Варвары Булгаковой и Леонида Сергеевича. В последующем, эта история вылилась в острый конфликт, но не смотря на это Михаил Булгаков продолжал бывать у своей сестры Варвары и Карума, живших в Киеве.
В последние годы жизни Леонид Карум, живший в то время в Новосибирске, взялся за написание воспоминаний "Моя жизнь. Рассказ без вранья", где пытался по-своему рассказать о себе, событиях в семье Булгаковых и самом Михаиле Афанасьевиче. К сожалению, эти воспоминания, как видно из публиковавшихся отрывков, имеют громадное количество неточностей.
Леонид Сергеевич Карум за свою жизнь успел послужить при всех властях, сменявшихся на Украине, кроме УНР, конечно. При каждой власти он, не считаясь ни с какими принципами, пытался добиться успехов в карьере, а когда понимал, что близок день смены этой власти, делал все возможное, чтобы быть принятым ко двору новых властителей. Предполагая определенное внимание к своей персоне, связанное и с литературным образом Тальберга, и родством с Михаилом Афанасьевичем, Карум в воспоминаниях попытался изложить свой взгляд на события.
Сравнивать воспоминания Карума и роман "Белая гвардия", по нашему глубокому убеждению, бессмысленно. Если в романе мы в первую очередь видим художественное произведение, то воспоминания являются ни чем иным, как попыткой оправдания Карума.
Леонид Сергеевич Карум во время сталинских репрессий подвергался арестам трижды: в 1929, 1931 и 1934 годах. Материалы следственного дела Карума остались в архивах Украины, и при определении правоты в споре между Карумом и Булгаковым они являются главным источником. Кроме них мы располагаем архивными материалами о службе Леонида Сергеевича Карума в российской армии, его политической деятельности в 1917–1918 годах, преподавательской работе у белых в 1919–1920 годах, службе у большевиков в период после гражданской войны. Документы всегда являлись самым лучшим источником, и именно на них мы основываем свой рассказ, почти не прибегая к помощи воспоминаний.
Кем был Тальберг из "Белой гвардии"? Как свидетельствует роман, это был прибалт немецкого происхождения, армейский капитан со значками университета и академии. Весной 1917 года Сергей Тальберг женился на сестре Турбиных Елене. Тогда же он впервые проявил свою способность приспосабливаться: "В марте 1917 года Тальберг был первый, – поймите, первый, – кто пришел в военное училище с широченной фасной повязкой на рукаве". От лица военно-революционного комитета Тальберг арестовал контрреволюционного генерала Петрова, тогда же выступал против деятельности уфаинской Центральной Рады. В 1918 году Сергей Тальберг стал одним из активных участников гетманского переворота, затем служил сотником в военном министерстве Скоропадского, с которым бежал в Германию. Последний штрих к мнению писателя о Тальберге – письменное извещение подруги Елене Турбиной о женитьбе последнего в Варшаве на Лидочке Герц.
Насколько эта литературная биография Тальберга соответствует реальному жизненному пути Карума? Биографические данные во многом сходны, но не во всем. Леонид Карум не участвовал в Гетманском перевороте на Украине, не бежал в Германию и не бросал свою супругу, Варвару Булгакову. Во время Гетманского переворота Карум вместе с женой находился в Москве, а в конце 1918 года оставался в Киеве. Лишь в начале января 1919 года Леонид Карум покинул город, чтобы пробраться в Добровольческую армию генерала Деникина. Не смотря на эти расхождения, литературный портрет Тальберга весьма похож на Леонида Сергеевича Карума.
Почему Михаил Афанасьевич Булгаков наделил своего литературного героя фамилией Тальберг? Ведь по звучанию она далека от фамилии Карум. Попробуем ответить на этот вопрос. В Киеве на Большой Подвальной улице, 22 (теперь улица Ярославов Вал) жила достаточно известная семья юристов Тальбергов. В разные времена представители этой семьи работали по юридической специальности во всех возможных государственных учреждениях Киева. Последний из известных нам киевских Тальбергов, Николай Дмитриевич, в 1918 году, при гетмане Скоропадском, "отличился" настолько, что и представители УНР, и большевики обещали, что он закончит жизнь на виселице. Это был по– своему примечательный человек, "прославившийся" на весь Киев методами своей работы. Наверное, не было ни одной киевской газеты, которая так или иначе не упомянула бы его имя.
При гетмане Скоропадском Николай Дмитриевич Тальберг занял высокий пост вице-директора департамента полиции, не совсем отвечавший его служебному стажу. В 1913 году Тальберг был начальником следственного отдела Киевского губернского Земского правления, во время войны отличился раскрытием в городе крупного австро-венгерского шпиона. Весной 1918 года Николай Тальберг был причастен к нашумевшему в то время делу банкира Доброго, по которому было арестовано несколько министров Центральной Рады, а затем одним из первых поддержал Гетманский переворот Павла Скоропадского. Благодаря этому он и получил такой высокий пост.
Департамент полиции Скоропадского, который по-украински назывался "Державна Варта", оставил после себя очень недобрую славу. Начальник департамента Н.А. Аккерман и его заместитель Н.Д. Тальберг в прессе постоянно обвинялись в коррупции, взяточничестве, неоправданных политических арестах, потаканию различным заказным убийствам и бандитским группам. Естественно, об этом киевские газеты писали не раз, обвиняя в основном не спившегося до состояния маразма Аккермана, а Николай Тальберга, который считался главным виновником разгула преступности. Регулярная травля в газетах вынудила Аккермана и Тальбёрга 9 ноября (27 октября) 1918 года подать в отставку, после которой были обнародованы и другие факты из деятельности руководителей варты. Так, Тальберг обвинялся в прямом причастии к организации заказных убийств. Работа самого департамента Аккермана и Тальберга так же оставляла желать лучшего, поскольку вензеля на погонах его сотрудников "Д.В." (Державна Варта), киевлянами истолковывались, как "дай взятку".
И Аккерман, и Тальберг успели бежать из Киева. Это их и спасло от суда. Вскоре после вступления войск УНР в Киев армейская газета "Ставка" под заголовком "Под суд!" писала о Тальберге (перевод с украинского): "Вице– директор департамента, мордобоец и палач, правая рука Аккермана, организатор киевских наемных убийц и вешателей должен попасть в руки правосудия". Естественно, что ни в какие руки правосудия Тальберг так и не попал, и дальнейшая его судьба остается неизвестной.
Какое влияние имела история с вице-директором департамента полиции Николаем Тальбергом на Михаила Афанасьевича Булгакова, сказать сложно. Но то, что факт существования реального Тальберга писатель должен был знать, у нас не вызывает никаких сомнений. Писатель, как видно из романа "Белая гвардия", очень внимательно читал газеты, и должен был знать эту слишком громкую историю.
Леонид Сергеевич Карум был не менее амбициозным человеком, нежели Николай Дмитриевич Тальберг. Карум все время пытался хотя бы на шаг опережать своих сверстников. Это его стремление заметно с первых же месяцев службы в российской армии. Дело в том, что Карум поступил в Киевское военное училище 17-и лет отроду, хоть вступительным возрастом считались 18 лет. В училище он получил все возможные воинские звания, и в 19 лет стал подпоручиком – самым младшим среди своего выпуска.
Как свидетельствует послужной список подпоручика Леонида Сергеевича Карума, составленный 8 января 1909 года, он родился 7 декабря 1888 г. в семье отставного поручика Курляндской губернии, был православного вероисповедания, окончил 2-ю Житомирскую гимназию и по 1-му разряду Киевское военное училище. За успешное окончание училища, Каруму был дарован год старшинства в звании подпоручика, что давало ему право быть представленным к очередному званию не через четыре, а через три года. С окончанием в 1908 году училища Леонид Карум вернулся в Житомир, где был зачислен на должность помощника начальника строевой команды и адъютанта 4-го батальона в 19-й Костромской пехотный полк. В то время Карум служил в одной дивизии с Антоном Ивановичем Деникиным, будущим командующим Добровольческой армии, возглавлявшим 17-й Архангелогородский пехотный полк. Деникин имел склонность помнить всех офицеров, с которыми он служил в пределах полка или же дивизии, а потому Антон Иванович и Леонид Карум должны были знать друг друга лично.
Леонид Карум уже в то время имел весьма честолюбивые планы на будущее. В 1911 году, 22-х лет от роду, Каруму было присвоено звание поручика, которое, как правило, получали в 24 года. Быстрое продвижение Леонида Сергеевича по службе было обусловлено разницей в один год с сокурсниками и дарованным годом старшинства. Но и на этом Карум не успокоился, а решил поступать в академию Генерального штаба, которая давала ему возможность обеспечить получение, спустя некоторое время, генеральских погон. Чтобы иметь право держать вступительные экзамены в любую военную академию, каждый офицер должен был прослужить три года в строю. После трех лет строевой службы немногие из офицерской среды были готовы к вступительным экзаменам. Однако Карум решился попробовать поступить в академию с первого захода, что он и пытался осуществить в 1911 году. Авантюра не удалась, и Леонид Карум решил переориентироваться на Военно– юридическую академию, куда принимали лишь с выслугой в четыре года. В эту академию, находившуюся в Петербурге, Каруму удалось поступить в 1912 году.
Александровская военно-юридическая академия была кастовым учебным заведением, готовившим строго ограниченное число офицеров для работы в гарнизонных и военно-полевых судах. Конкурс в академию был большой, поскольку принимали не более 30 человек в год. Срок обучения в академии был 3-летний: два года офицеры изучали гражданское право, и год военное. Леониду Сергеевичу Каруму пришлось изучать военно-уголовное законодательство, военно-уголовное и военно-административное судопроизводство, историю военного права, историю русского права, финансовое, полицейское, международное и церковное право, политическую экономию, судебную медицину, психологию и логику.
