Текст книги "Пыль и пепел. Или рассказ из мира Между (ЛП)"

Автор книги: Ярослав Гжендович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Я неподвижно лежал на тележке, когда до меня дошло, что, собственно, делаю. Сейчас он повернется и закроет дверь на ключ, а я останусь здесь, как дурак. Мне было слышно, как клавиши сигнализации пикают под его пальцами.

Я решил встать и пояснить ему, что произошел случай летаргии. Стараясь не делать резких движений, я поднялся с тележки.

Одевание почтенных ночных сторожей в какую-то выпендренную униформу, сшитую по образцу полевой одежды антитеррористов – это вообще дурацкая идея. Психологически складывается впечатление, будто бы повсюду проходит фронт, мы едва-едва удерживаем последние плацдармы и никак не контролируем происходящее. Опять же, такой вот кривоногий, лысеющий толстячок, одетый в смолистый комбинезон с карманами по всему телу – это уже полнейший гротеск. Ну кто на это поведется?

Эффект превзошел все мои ожидания, тем более, что я вовсе не собирался его пугать. Совсем даже наоборот.

Охранник издал пронзительный писк фальцетом, бросил в меня фонариком и бросился к выходу. Пару секунд он сражался с дверью, пытаясь ее тянуть на себя, а не толкать, после чего выскочил в коридор.

Я вышел за ним и произнес: "алло, прошу прощения", как можно более дружеским тоном. Тот оглянулся через плечо и неожиданно свалился на пол. Совершенно без сил.

Если бы я вот так реагировал на первого встреченного духа, хорош бы я был.

Я подошел к нему и осторожно коснулся шейной артерии. Мужик был жив.

Кража его униформы в расчет не входила, потому что, потеряв сознание, он обильно опорожнил мочевой пузырь. Бедняга.

Я обыскал его бесчисленные карманы, но обнаружил только лишь пачку сигарет с зажигалкой, которую я присвоил, и купон спортлото, который оставил.

На поясе у него еще имелся баллончик с перечным газом, мобильный телефон и брелок с пучком ключей. Я забрал ключи и аэрозоль, сел в лифт. Как правило, каморки сторожей размещаются на первом этаже, рядом со входом. К счастью, там было совершенно пусто, и никто не заметил голого типа, который вышел из лифта и поковылял по коридору.

Если бы больничные палаты находились с этой стороны, наверняка все кончилось бы скандалом. Ноя шел мимо ряда дверей с табличками типа "Радиоизотопная лаборатория" или "Расчетный отдел", все помещения были закрыты. Самое лучше, было бы найти склад и отыскать собственную одежду, только я был уверен, что это помещение тоже оборудовано сигнализацией. И тогда туда прибыло бы еще больше антитеррористов-пенсионеров или даже полиция.

В каморке находились три микротелевизора, показывающие различные фрагменты двора вокруг больницы и передающие картинку с камер наблюдения, и четвертый, тоже маленький, со встроенным видеомагнитофоном. Телевизор был включен, и в моих всколоченных мыслях на мгновение появилось впечатление, будто бы я смотрю программу, в которой какая-то женщина жадно и трудолюбиво заглатывает бесконечную змею, пока до меня не дошло, что я вижу порнуху.

Поскольку в этот как раз момент страна находилась в в разрыве между периодами левацкого идиотизма, это означало, что в этот момент власть страдает религиозно-благочестивым кретинизмом, в связи с чем я выключил видеомаг и вытащил кассету, которую забросил за провалившийся диван под стенкой. Они же готовы уволить бедного перца за то, что ему хотелось попялиться на своей скучной работе на секс, который в реальности ему ждать уже не приходилось. Хватало и того, что он потерял сознание на службе, обмочил портки, а потом утверждал, будто бы своими глазами видел зомби. Борлее того, я собирался своровать у него все, что только удастся, так что не хватало еще, чтобы утром начальство выявило демонстрирующуюся в служебном помещении порнуху.

На столике, рядом со "Спортивным Журналом", которым я пренебрег, находилась надкусанная булка с сыром и термос с остатками паршивого кофе. Я заглотал булку, запивая кофейной бурдой прямо из термоса и давясь гущей, потом поискал шкафчик с одеждой. Обнаружилось два – узкие, высокие, из серо стали, точно такие же, которые имеются в армии, на заводах и в интернатах. Оба закрыты на маленькие висячие замочки.

Бывают такие моменты, когда даже одна помеха – уже лишняя.

Возможно, что следовало поступить более тактично. Наверное, нужно было выгнуть крючок из скрепки и попробовать открыть замочек ним. Ну не могут они быть такими уж сложными. А может, следовало бы поискать ключ. Только меня уже все достало. Я был голый, находился черт знает где, у меня украли тело, меня пытали, пытались женить на призраке, упаковали в мешок, закрыли в холодильник, назначили вскрытие моих останков через пару часов, а теперь еще и шкафчик заперли на висячие замки.

Я вышел в коридор и вернулся с выкрашенным в красную краску пожарным топором, который сорвал с крючков в шкафчике с противопожарным оборудованием.

В одном из шкафов находилась гражданская одежда моего охранника. Гадкая болоньевая куртка какого-то абсурдного попугайного цвета, рубашка в клетку, черные брюки от костюма и полуботинки.

Брюки заканчивались у меня на половине икры, зато за поясом можно было перетащить приличных размеров овцу.

А обувь, естественно, была на меня слишком мала.

Во втором шкафчике, как я и догадывался, находилась одежда сменщика – к сожалению, это была чудовищная черная униформа, притворяющаяся комбинезоном антитеррориста. Обуви я вообще не нашел. Черные штаны со слишком большими и слишком низко вшитыми набедренными карманами были слишком темными, зато не столь короткими, как предыдущие. Ними можно было и воспользоваться, тем более, когда я ослабил стягивающие их на бедрах ленты. К сожалению у них имелся дебильный, вшитый по бокам желтый лампасик, который должен был давать понять, что это не просто одежда.

В конце концов, я забрал штаны от униформы одного охранника, обширную рубашку и куртку второго. Пользуясь топором, я выломал задники у полуботинок, тем самым получив нечто вроде странных шлепанцев, зато я мог в них ходить, и спереди не возбуждал столь нездорового интереса, как человек, ходящий по улицам босиком.

В бумажнике охранника, которого я как раз грабил, находились деньги в сумме девяносто пять злотых и сорок грошей. Там же были и документы, которые я оставил, записав себе только фамилию и адрес; я решил, что если выживу, то отошлю ему какие-то адекватные деньги. Еще я узнал, что, если мужик был прописан там, где работал, то сейчас нахожусь в Познани.

Рукавом я вытер топорище, шкафчики и все, к чему, как мне казалось, прикасался.

В себя я пришел при вое полицейской сирены. Как правило, я только крутил у виска пальцем при столь очевидном идиотизме, как их подъезд к месту преступления с полным звуковым представлением. Но в этот раз я был им за это благодарен.

Патрульная машина вырубила сирену где-то в сотне метрах от больницы, когда я сражался с ключами, пытаясь найти тот, что был от входных дверей. Но я видел голубые вспышки на стенах жилых домов за оградой.

Вспышки, которые приближались.

Тогда я отскочил от застекленных дверей и побежал по коридору со своими "шлепками" в одной руке и пуком ключей в другой, шелестя идиотской курткой и чувствуя, что штаны прямо сейчас перережут меня наполовину. Остановился я только у шкафа с противопожарным инвентарем, чтобы бросить взгляд на план эвакуационных выходов, а потом снова побежал вперед.

Эвакуационный выход был обозначен в соответствии со всеми европейскими нормами, только, ясен перец, закрыт. Если бы он был открыт или закрыт на внутренний засов, то люди могли бы выходить через него, и тогда произвол, раз-два, и произвол обеспечен. Где-то за спиной мне были слышны бравые голоса полицейских и стук во входную дверь. Ключ, который подходил к задней двери, находился где-то в другом месте, в сейфе или другом шкафчике в каморке охранников, которую следовало бы полностью вынести, что парализовало бы розыскные мероприятия, но не на колечке у дежурного.

Рядом с аварийным выходом находилось узенькое окошко. Я открыл его и выполз наружу, после чего перебежал через неухоженный дворик.

Почти сразу же оказалось, что там находится громадная куча кокса, и я немедленно напоролся на острый кусочек шлака, вбивая его себе в пятку. Ковыляя, я добежал до бетонной ограды, увенчанной ржавой колючей проволокой, перебросил обувку за стену, набросил куртку на засеки и перелез на другую сторону, дополнительно разодрав ладонь и болоньевую полу верхней одежды.

У меня был рассеченный лоб, побитое все тело, разваливалась голова, внутри себя чувствовал тоже что-то нехорошее, ногу я проколол, и еще ковылял словно козел. Выглядел я самым настоящим пугалом, вместо обуви у меня были какие-то импровизированные сабо, сжимавшие ступни, что твой испанский сапог; мои денежные средства ограничивались девяноста пятью злотыми, половиной пачки сигарет, надорванным пакетом пластырей и одноразовой зажигалкой.

Зато я жил.

Я сидел на какой-то автобусной остановке под навесом и шмалил вонючую сигарету, произведенную, наверное, из козьей шерсти. Моросил дождик. У меня раскалывалась голова, словно бы кто-то угостил меня дубьем. Если бы можно было блевануть от голода, я давно бы уже так и сделал. Меня всего трясло, и одновременно мне было душно. Болел желудок, и я мерз.

Зато мне удался бравурный побег из морга.

И, опять же, я был жив.

Очень далеко от дома.

Я отдохнул на остановке и потащился, куда глаза глядят, ковыляя, сунув руки в карманы и подняв воротник куртки.

По дороге как-то нашелся ночной магазин. Какая-то особенная компашка перед входом отреагировала на мой внешний вид с уважением, а вот продавщица слегка побледнела.

В громадных холодильных витринах красовались сыры и колбасы, на полках радовали глаз банки различных лакомств, таких как "саперский зельц" или "семейная рубленая колбаса", искушающе представляли себя бутылки самых различных напитков. Я буквально чувствовал ароматы "щецинского паприкаша" или паштета "любимый", хотя они находились в герметически запаянных банках. Но я купил только лишь упаковку порошков от головной боли, минеральную воду без газа и, с отчаяния, стакан кефира и булку. Просто я чувствовал, что если не съем чего-нибудь, то просто потеряю сознание.

Мои средства уменьшились на семь восемьдесят.

Ни на что более я не мог себе позволить. Мне нужно было попасть домой. Никаких сарделек. Никакого паприкаша.

Я заглотал сразу три таблетки, запивая их водой, а потом слопал булку и выдудлил кефир за пару секунд, еще под магазином.

Помогло не сильно.

Снова я пошел на остановку. Там всегда имеется какой-то кусочек крыши и лавка. Остановки – хорошие. Обмыл ноги в ледяной воде из сточной трубы, обтер рубахой и заклеил раны оставшимися пластырями, которые украл из морга. Я не был похож на небесное создание, зато не оставлял за собой кровавых следов.

Близилось шесть утра. Город начинал просыпаться к жизни. Все больше автомобилей пересекало мокрые от мороси улицы. Фаза жизни, определяемая рабочими первой смены. Когда-то, в течение какого-то времени, "на шесть, на работу" обязаны были идти все. От каменщиков до профессоров. С пяти утра трамваи и автобусы превращались в инферно. Теперь же город просыпался в рассрочку. Не столь живо, зато нормально.

Мне была нужна обувь, нужно было что-нибудь поесть, и был нужен билет. На междугородний автобус, на поезд, на что угодно.

Лишь бы домой.

Я поискал рынок.

Тот обнаружился на вытоптанной площади, между какой-то заброшенной промышленной территорией и автомобильной стоянкой. Пусто. Подъезжали только лишь первые, немногочисленные машины, выгружали товар, но лавки были еще закрыты. Люди, проснувшиеся к этому времени, спешили на работу, а не за покупками.

Самые оборотистые и скорые в этой части галактики – это азиаты. Так что я ждал косоглазых продавцов и их товар. Нужно было приобрести хоть какую-нибудь обувку. У меня уже были покалеченные и промокшие ноги, ходить я практически не мог. Впрочем, обувь это базовое проявление цивилизации. Скорее уж выслушают человека без штанов, чем того, у кого нет обуви.

У микроскопической вьетнамки, раскладывающей пластиковые мешки, набитые обувью, было милое, только абсолютно лишенное какого-либо выражения лицо. Без тени жизни и сожаления.

– Какие у вас самые дешевые ботинки?

– Исё закрыто, – сообщила та, перебрасывая упаковки. – Пйийти позе.

– Послушайте, меня обокрали. Мне нужно купить какую-нибудь обувь и успеть на поезд. Можете мне продать? Какие-нибудь дешевые ботинки?

– Седесят.

– Шестьдесят? А подешевле у вас нет?

– Седесят. Десёвые – десёвые. Харосие.

– Ну а подешевле?

– Писят пяць.

– А двадцать?

– Закрыто. Ты уходить. Нету.

Вот и поговори.

Поляк был более разговорчивым.

– Так, понимаю. Ясно. Это точно пана обокрали, и пан хочет, чтобы осталось на билет. Парень, иди, поработай! Вот я же тут работаю, или нет?

Тяжело быть бомжом.

– Ну послушайте меня, – произнес я как можно более вежливо. – Водярой от меня несет? И я не прошу милостыни. Хочу купить обувь. Видите, что на мне? Мужик, меня оставили голого на свалке. На мне только то, что я там нашел. У меня осталось пятьдесят злотых, которые я припрятал, но мне еще нужно что-то оставить на билет. Только ведь и обувь тоже нужно купить, так что спрашиваю, что у вас есть самого дешевого?

– А ну покажись, пан, – бросил тот подозрительно и осмотрел меня.

– Нда, здорово пана обустроили, – констатировал он уже чуточку другим тоном, но так же грубо. К счастью, ему не пришло в голову выяснить, а где мог припрятать деньги человек, вроде как голый. – И кто это был?

– А откуда мне знать? – Тут мне вспомнилось, что это, вроде как, Познань. – Пенеры[15]15
  Пенеры (penery – познаньский сленг) – с одной стороны, вроде как хулиганы, подонки, бандиты, но с другой стороны: люди уважаемые. В одной из статей имеется такое объяснение: «люди, которых ты опасаешься, когда ходишь вечером или ночью, но, вроде как, и уважаешь».


[Закрыть] какие-то. Или вы считаете, что они мне представились?

– Тогда почему пан в полицию не пойдет?

Я пожал плечами. Как раз от этого можно было довольно легко отбояриться. Обитатель моей страны скорее уж поверит во вмешательство Небесного Воинства, чем в какую-нибудь осмысленную помощь со стороны собственного государства.

– Да? И что они мне помогут? А я лишь хочу вернуться домой, и все.

Тот вздохнул.

– Ну, оно вроде бы и правда. Какой у пана размер?

– Сорок пять.

– Погоди-ка, пан.

Он пошел к своей машине, там какое-то время копался в тюках, потом исчез между будками.

Таблетки начали действовать, боль сделалась какой-то тупой, разместившись где-то глубже, зато ее было легче снести. Вот только в желудке все так же была черная дыра, а еще я трясся от холода. Я закурил – немного помогло.

Мужчина вернулся.

– Самые дешевые у меня – это кеды. И размер нашелся. По закупочной цене. Пять злотых. Носки даю даром. А вот это… – он подал мне большого размера блузу с капюшоном от спортивного костюма, "кенгурушку", – у подруги шматье-хэнд… тоже за пятерку. Все вместе – десятка. Пан берет? Просто бабки или задаром ничего не даю. А за десятку, так и быть.

Я взял и заплатил.

– Даром и я не хочу, – пояснил я. – Спасибо вам.

– Удачи.

Переоделся я за его палаткой, с неописуемым облегчением надел носки, кеды и блузу; кошмарную фиолетово-зеленую болонью натянул сверху, а возненавиденные полуботинки послал в мусорный ящик. И у меня еще осталось семьдесят семь шестьдесят.

Я все так же ковылял, но уже как-то мог ходить и не возбуждал особых сенсаций, тем более – в капюшоне на голове.

Чтобы добраться до центра города, понадобился почти что час хода. Тяжкого похода среди мороси, в течение которого я отдыхал на автобусных остановках, сражаясь со спазмами в желудке. Мне казалось, будто я перевариваю себя изнутри. Похоже, что двое суток тяжкой летаргии полностью расстроили мой организм.

На какой-то из этих остановок у меня из носу начала идти кровь. Я сидел, широко расставив колени, чтобы не забрызгать одежду, и лил кровавые капли на мостовую, пока не удалось остановить кровотечение, сунув в нос вискозные сигаретные фильтры.

Несколько раз я спрашивал дорогу, и, в конце концов, добрался до старых, прусских каменных домов, до строящихся торговых центров и до уличных пробок.

Центр.

Довольно долго продолжалось, пока я не обнаружил подходящую гостиницу. Не слишком большую, но и не слишком маленькую. Среднюю такую. Пристойную, занимающую весь дом в плотной застройке.

Я прошел по нескольким закоулкам, и мне удалось обнаружить двор, принадлежащий нужному мне зданию. Автомобильная стоянка. Охранник, сидящий в маленьком, жестяном киоске, не обратил на меня внимания. Он же охранял автомобили, а не дворик или задний вход в гостиницу.

Я скользнул в средину и пошел по коридорам, игнорируя таблички, направлявшие к стойке администратора. На третьем этаже обнаружил то, чего искал: дверь с болтающейся табличкой "не мешать". Я запомнил номер, потом снял куртку, стряхнул с нее капли влаги, сложил, как можно плотнее, и спрятал в одном из глубоких карманов штанов охранника. Пригладил волосы и спустился на урчащем успокаивающую музычку лифте на первый этаж.

Вышел я у самой стойки администратора и задержался на миг, глядя на девушку в фирменном жакете за стойкой бесцветным взглядом. Одновременно сонным жестом я протер лицо, чтобы заслонить часть синяков и пластырей.

– А где столовка?

Та показала. Так, первый этап засчитан.

По дороге я еще нашел туалетную комнату и провел последние коррекции своего внешнего вида, пользуясь мылом в дозаторе и сушилкой для рук. Там же имелся автомат для чистки обуви. Обувную пасту я не добавлял, зато с помощью вращающихся щеток удалил грязь с кед и высушил из под сушилкой для рук. А еще развязал шнурки, как мог бы сделать человек, возящий подобную обувь в качестве гостиничных тапочек.

В столовой подавали включенные в цену номера завтраки. Одна и та же девушка обслуживала кофемашины и термосы с чаем, отмечала клиентов в блокнотике и приносила новые порции для шведского стола. Ее я проигнорировал, пошел за тарелкой, протискивающих между несколькими страдающими похмельем менеджерами.

– Прошу прощения, вы из какого номера?

Я задумался.

– Погодите… Третий этаж… Тридцать второй.

Девушка отметила это в блокноте.

Я съел яичницу, пласт вареной колбасы, сосиски по-канадски, ветчину, творожок, топленый сыр, помидорный салат, салями, выпил две чашки кофе и две чаю, четыре жалостливо маленьких стаканчика сока и молоко.

К сожалению, преследующего меня "щецинского паприкаша" в этой гостинице не было.

Девушка не обратила на мое пиршество ни малейшего внимания. Подвыпившие менеджеры беспрерывно гоняли ее то за соками и кофе, то делали ей комплименты. Только лишь два иностранца, поедающие завтрак, достойный дервишей, поглядывали на меня в растущим изумлением. Один из них наложил себе несколько кусочков арбуза и грейпфрута, после чего обрабатывал их вилкой и ножом, словно это был стейк из мраморной говядины, а второй хрустел сухими зерновыми хлопьями, запивая их минеральной водой. Я не обращал на них внимания.

Затем я еще воспользовался чистеньким туалетом, прошел мимо стойки, надел куртку и вышел точно так же, как и вошел – через задний выход на парковку, победно закурив вонючую сигарету.

На вокзале оказалось, что мне конец. В продаже имелись только Интерсити и скоростные поезда, билет домой стоил девяносто два злотых.

– Я не продам пану билет в кредит без документов, – стояла на своем кассирша.

– Но я же вам объясняю, что меня обворовали. Как у меня могут быть документы?

– Тогда обратитесь в полицию.

– И они дадут мне деньги на билет?

Та пожала плечами.

– А если я поеду без билета? Мне выпишут штраф, а я заплачу его на месте.

– Если у вас нет документов, тогда на ближайшей станции вас передадут в руки полиции, они же направят дел в административный суд. Мы боремся с преступностью.

– Но в Польше не обязательно носить с собой удостоверение личности.

– Кондуктор обязан проверить у вас документы. Да, обязанности носить удостоверение нет, но имеется обязанность предъявлять его по первому же требованию органов правопорядка.

– Эй, пан! Тут очередь! Мы на вокзале! Все спешат! – заорали сзади.

Я плюнул на все и отошел от кассы. И что теперь? Милостыню просить? Пробовать ехать автостопом? Но при этом я считал, что в машину меня бы посадил только явный психопат. "Простите, на билет две десятки не хватает…". Сколько таких крутится на вокзале.

И я уселся на лавку.

Вокзальные лавки. Когда-то я и сам очутился в подобном месте, а еще однажды в подобной ситуации встретил племенника. И вот теперь сам здесь сижу и гляжу на ноги пассажиров. Где ты, дядюшка?

ГЛАВА 10

Колеса мерно стучали, а я путешествовал по железной дороге. Словно Джек Лондон. Я решил положиться на пассажирские и пригородные поезда. От станции до станции, наиболее дешевым образом, лишь бы домой. Через всякие дыры, жопы и куда-макар-телет-не-гонял. Лишь бы в сторону своего города. Неважно, сколько нужно будет сделать пересадок, неважно – как долго. Когда закончатся деньги, останется недалеко. Попытаюсь автостопом, на товарняке, попробую проехать на шару или пойду пешком. Пока же что выезжал из Познани на пассажирском поезде, из которого нужно было выйти на третьей станции. Лишь бы вперед.

Я сидел в коридоре и думал. Эти раскладные стульчики явно придумал садист. Не хватало пары сантиметров ширины, чтобы человеческое существо могло усесться и подпереть копчик; опять же, некуда было глядеть, только на стенку ближнего купе. А времени на размышления было навалом.

Все это походило на маджонг. Старинную китайскую игру, похожую на домино, для которой применяются несколько десятков прямоугольных костяшек с различными значками, кости укладываются слоями. Значки повторяются парами, снимать их следует по два. Задача игрока – полностью снять все костяшки, но снимать их можно они располагаются в некоей осмысленной системе; раскладывают же камни случайным порядком.

Михал, шипы, Спинофратеры, монастырь в Могильно, Феофаний, монастырь в Брушнице, книга, Патриция, телефон, крест с терниями, псалмы, иностранцы, мое тело, мир Между, старый покойный монах, повесившийся монах. Вот сколько камней, вот сколько значков. И совершенно хаотичный расклад.

Я представлял себе костяные пластинки, уложенные рядами, один на другом. И символы, отмечающие каждый элемент. Камни поднимались пространстве и скрывали в себе ключ. Расклад, систему. Вот только я этой системы не видел.

Поначалу я снял два камня. Михал и старый монах. Михал – церковный полицейский, и таинственный похоронный обряд, проведенный иностранцами. Спинофратерами. Они существовали. Но почему этот обряд для старого монаха они проводили в Польше? Монаху, который много путешествовал, который выезжал в миссии.

Может, это потому, что он был одним из них.

Очередной камень исчез со стола, открывая следующие. Почему погиб Михал? Потому что открыл слишком многое? Что именно? Что старый священник был членом странного сообщества? Книга. Манускрипт Феофания – "О тернистом пути", найденный Ги Как-то-там. Де Монтесур. Священная книга ордена. Братства Терниев. Братства, обнаружившего дорогу в мир Между? Спинфратеры по той стороне. Таинственные иностранцы по этой. Две костяшки.

Я не был сам. Мир Между не принадлежал только мне. По нему крутились терновые братчики. Почему я их не встречал? Наверное, потому что этот мир был таким же большим, как реальный мир. Расстояния точно такие же. Они не знали обо мне, пока… Пока не умер старый монах. Он умер и очутился в мире Между. С каждым может случиться. А впрочем, возможно, он и сам того хотел. Возможно, даже к тому стремился. Там он узнал обо мне. Это он на меня охотился. Это он позвонил призрачным гебистам. Все это было, как маджонг. Когда один камень соответствует другому, можешь снять их с поля. И снизу видны другие камни. "Где находится книга?". Эти костяшки должны были соответствовать друг другу. Другого выхода не было. Михал забрал книгу.

Брат Ян ее спрятал. Укрыл их величайшую реликвию – их путеводитель по миру Между, их туристический разговорник и их билеты. Спрятал так, чтобы после его смерти никто ее не забрал, и чтобы она вернулась в орден. Только его парни книгу не нашли. Облажались. Не поняли указаний учителя. А вот Михал – да. Считал какие-то зашифрованные следы, быть может, выбитые на стенах или написанные симпатическими чернилами. Какие-то чертовы головоломки, достойные тамплиеров, укрытые, допустим, среди латинских сентенций. И опередил их. Книгу забрал. А потом погиб сам. Заставили ли его рассказать что-то обо мне? Но, возможно, узнали каким-то другим путем?

Следующие костяшки. А под ними – последующие. Где книга? "И уж если начинаешь копать, копай поглубже".

– Прошу прощения, – неожиданно сказала девушка, отодвинувшая дверь купе.

Я глянул на нее, ничего не понимая, столешница с разложенной партией в маджонг куда-то исчез, костяшки полетели в космос, во все стороны, словно обломки звезды. Девушка, которую я никогда ранее не видел, протягивала мне руку с мобильным телефоном.

– Это вас.

– Не понял.

– Вам звонят.

Я взял аппарат из ее ладони, глядя ничего не понимающими глазами. У девицы были абсолютно пустые, лишенные выражения глаза, похожие на стеклянные шарики. Казалось, будто бы она все время шевелит губами, беззвучно повторяя "вам… зво… нят…".

– Слушаю?

– Беги из этого поезда! – услышал я женский голос в трубке.

– Кто это говорит?

– Да убегай же! Беги!

Я отдал телефон и сорвался со стульчика еще до того, как до меня дошло, что я делаю. Сквозь коридор я протискивался в направлении, обратном движению поезда. И что дальше? Выскакивать? Куда, зачем? Бомба?

Я пропихивался между людьми, неожиданно замечая в толпе нечеловеческие лица, словно бы маски из розовой резины, с черной дырой на месте рта и еще двумя, вместо глаз.

Кто-то что-то говорил мне, я видел, как лицо говорящего неожиданно размазывается, словно нерезкий фотоснимок, губы растягиваются в молчаливом вопле и так и остаются, распахнутыми, будто пещера.

Тяжело дыша, я остановился между вагонами. Балансир танцевал у меня под ногами, какие-то металлические элементы сталкивались где-то внизу с глухим грохотом. Я пытался собрать мысли. Еще я пробовал дышать, только воздух сделался каким-то пустым, будто бы неожиданно кончился кислород. Прыгать на ходу? В чистом поле? Сорвать аварийный тормоз?

Кто-то отодвинул дверь, и появился кондуктор. В темно-синей униформе, в форменной фуражке, с сумкой и ручной фискальной кассой на поясе.

Без особых раздумий я сунул руку за билетом. Кондуктор, попеременно, казался высоким и худым, потом низким и толстеньким.

– Добрый день, прошу бежать из поезда, – известил он служебным тоном, повернулся и ушел.

Я прошел в следующий вагон, как внезапно мир у меня в голове перекувыркнулся. Я услышал нечто вроде писка сокола, потом начал западать сам в себя. Меня окутала густеющая мгла и какая-то духота. Максимальным усилием воли, словно бы неумело управляя марионеткой, я раздвинул дверь между вагонами и сделал два косых, неуверенных шага, чтобы не упасть прямо в балансир. Мне хотелось вытянуть руку и схватиться за что-нибудь, но не успел. Еще подумалось, что лучше всего будет усесться на полу, чтобы не валиться словно башня, только было уже поздно.

Лицо у меня торчало в грязи, во рту вкус крови, пепла и пыли. А вокруг бурая, непроникновенная мгла. Добро пожаловать в мир Между.

Я взгромоздился на колени. Никогда еще раньше со мной ничего подобного не происходило. Случалось пару раз потерять сознание, но автоматически в Страну Полусна я не попадал, как только что-либо било меня по голове. На сей раз это было нечто иное. Я умер? Так внезапно? И все? Конец?

Я поднялся на ноги и осмотрелся. Голая земля, по которой сновал туман, следы пепла и пыли на штанах охранника. В полутьме маячили скрюченные Ка деревьев, словно бонсаи родом из ада.

Я решил попытаться вернуться. По крайней мере, я знал, где находится мое тело. В пассажирском поезде до Шроды Велькопольской. Где-то здесь должны были находиться Ка рельсов, только мой телесный футляр лежал на полу вагона второго класса и с каждой секундой удалялся от меня.

Мне вспомнился сокол. Благодаря нему в прошлый раз мне удалось вернуться, хотя призрачный городишко никак не находился в Познани.

И я пошел, куда глаза глядят, в туманный и холодный полумрак. Куда угодно.

И вот тут меня залило светом. Раздался треск, и я очутился в лучах желтоватого света от двух одинаковых фонарей. Автомобиль?

– Стой! – пролаяло нечто из тумана.

Я кинулся в сторону, будто заяц. Мчался, что было сил, колючие ветки хлестали меня по лицу. За спиной же, среди белых испарений, маячили какие-то нечеткие, черные силуэты. Все ближе и ближе. Я видел, что они пересекают мне дорогу. Я свернул, перескочил через какую-то канаву, споткнулся о какой-то корень, вскочил, снова бежал. А меня окружали.

Я не знал, кто из черных силуэтов – это мои преследователи, а какие – деревья. Где-то за собой и сбоку я услышал лай, только непохожий на лай обычных собак. Скорее, на лай гончих ада, и ими, наверняка, эти создания и были. Я же убегал. Что-то ухватило меня за куртку и рукав. Я яростно вывернулся, ударил ногой и освободил полу.

– Здесь он! Тут! – разорался кто-то.

И тут меня нагнали псы.

Чудовищно худые гончие в доспехах. С пастями, наполненными акульими зубами, с вытянутыми мордами и рваными небольшими ушами. С глазами, горящими гнилушечным огнем.

Первый выстрелил из белесого ничто словно торпеда, прямиком в мою голову. Я уклонился, тот пролетел надо мной, но успел свернуться на месте и цапнуть меня за рукав, распанахивая мне руку. Я заорал и попытался сбить его пинком, но свалился на землю. Сражался я в молчании; борзые бешено рычали, стискивая зубатые пасти, словно клещи, прижимая меня к земле лапами. Одну руку я вырвал, совершенно бессмысленно, чтобы откинуть полу куртки и бессильно ощупать бедро. Кобуры с обрезом не было. У меня ее забрали – еще там, в конторе безопасности. Тесак пропал еще на кладбище в Могильно. Конец. У меня ничего не было.

Я был безоружен.

Меня догнали, хорошенько угостили пинками, потом выкрутили руки и связали проволокой. Я чувствовал, что это проволока. Самая обычная, стальная, которую используют для сеток ограждения. Еще я почувствовал прикосновение плоскогубцев; у меня за спиной кто-то, сопя, скручивал концы проволоки.

На сей раз мешок на голову надевать не стали. Я уже знал, кто это. Узнал носки с подковками от низких саперных сапог, масляную вонь толстых, скрипучих плащей.

Меня потащили к старинному грузовичку, с капотом, похожим на крокодилью морду, с колесами, прячущимися под выпуклыми крыльями, и все так же светящимися фарами, словно вылупившиеся глазища. И здесь кинули в кузов из досок, пахнущих пылью и кровью.

Еще я услышал, как хлопает дверца в кабине, потом хлопнула дверь другого автомобиля. Запустили двигатели. Второй был мне уже известен: задыхающийся дизель со стучащими клапанами. Черный, округлый лимузин, который я помнил из города-призрака. Машины тронулись.