Текст книги "Дорога на космодром"

Автор книги: Ярослав Голованов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 32 страниц)

Гефту пришлось нелегко: только после долгих его трудов в октябре 1926 года в Вене было наконец создано Общество по исследованию межпланетных пространств, председателем которого он стал.

Прошло совсем немного времени, и 11 июня 1927 года несколько человек, собравшихся в задней комнате ресторана небольшого немецкого провинциального городка Бреслау, решают организовать собственное, немецкое общество межпланетных сообщений. Гефт становится его членом и активно сотрудничает в новом журнале «Ракета». И если сегодня историки науки выделяют так называемую «венскую школу» пионеров космонавтики, куда входили уже известные вам Ейген Зенгер, Макс Валье и другие инженеры, то в этом немалая заслуга Франца Гефта, «классического инженера» начала нашего века, который увлекся столь далекими от инженерной «классики» того времени делами.

…Цандер мечтал, планировал, рассчитывал, испытывал. Ноордунг только мечтал. Гефт планировал. Валье испытывал. Гоман рассчитывал. После выхода в Мюнхене его книги «Возможность достижения небесных тел» Макс Валье воскликнул:

План и маршрут для путешествия к небесным светилам мы уже имеем, и нам недостает лишь корабля для того, чтобы начать путешествие на практике!

Валье горячился: до практики было еще очень далеко…

Жил-был в Германии архитектор Вальтер Гоман. Если помните, я уже вспоминал о нем, когда речь шла о мускульных тренировках в невесомости. Впрочем, Гоман был далек от проблем космической медицины. Да поначалу от космонавтики вообще был он далек. Строил хорошие дома в Вене, в Берлине, в Бреслау, в Эссене. Как и Гефт, был он человеком с крепкой профессией в руках и сам, наверное, не знал, что притаился в душе его романтик-межпланетчик. В отличие от других своих единомышленников, романтик проявил себя довольно поздно: Гоману было уже 34 года, когда задумался он о полете в космос. Ракета, ее конструкция сами по себе его интересовали мало, да он и не был машиностроителем. Если для Мещерского ракета была просто неким «телом переменной массы», то для Гомана чаще всего представлялась она абстрактной точкой, движущейся в беспредельных просторах космоса. Как пройдет ее дорога? – это интересовало его больше всего. У него была своя ракета – огромный вогнутый конус из пороха, похожий на индийскую пагоду, а в шишечке на верхушке пагоды – корабль, кругленький, как желудь, с двумя человечками внутри. Вот для этой «условной ракеты» Гоман все и считал.

В общем, это была своеобразная математическая игра, но игра не пустая, не холодные упражнения для тренировки мозга, это была математика одухотворенная, пронизанная верой в будущее. Тогда не было ни компьютеров, ни ЭВМ, ни ручных маленьких счетных машинок. Были у Гомана бумага, карандаш, счетная линейка, и работу он проворачивал огромную, работу, за которую никто ему ни гроша не платил и даже «спасибо» сказали много позже.

Гоман считал, сколько топлива нужно, чтобы перелететь с одной планеты на другую, считал, сколько нужно для этого времени, считал, какая траектория выгоднее. Он высчитывал эллипсы возвращения и пришел к выводу, что придется тормозить космический корабль. Одним из первых он пытался теоретически рассчитать посадку – на Землю, Луну, Марс, Венеру. Сведения об атмосферах соседних планет были тогда весьма приближенными, но он не жалел труда и считал. Сейчас я думаю: может быть, мы потому знаем сегодня так много о разреженной атмосфере Марса и плотной раскаленной газовой оболочке Венеры, что были вот такие энтузиасты, как Вальтер Гоман, – считали, звали вперед…

Ракета Вальтера Гомана.

Астрономией Гоман интересовался с юношеских лет и, когда еще учился в Мюнхене в Техническом университете, специально ходил слушать лекции по баллистике, поскольку справедливо связывал эту дисциплину со своими астрономическими интересами. О траекториях межпланетных полетов, по мнению немецких историков, он стал думать еще в годы первой мировой войны, главным образом, под влиянием «лунных» романов Жюля Верна и вышедшей в 1911 году книги В. Траберта «Основы космической физики». Наконец, в декабре 1923 года Гоман решает опубликовать свои расчеты и отсылает рукопись в Штутгарт в издательство Франка. Через месяц рукопись вернулась назад, поскольку издатель посчитал, что подобная книга никому не нужна и, кроме убытков, ничего ему не принесет. Узнав, что книги Оберта и Валье издавались в издательстве Ольденбурга, Гоман решил еще раз попытать счастье. Рукопись рецензировали Оберт и Валье и высоко оценили ее. В 1925 году книга Вальтера Гомана «Достижимость небесных тел» вышла в свет. Имя Гомана становится известным среди тех немногих, главным образом, немецких специалистов, которые занимались проблемами космических полетов. В 1928 году Гоман публикует вторую книгу – «Возможность межпланетных сообщений», в которой развивает некоторые вопросы своего первого труда.

Гоман искренне верил, что все свои расчеты он сделал впервые. В 1925 году в предисловии к своей книге он пишет, что читал Годдарда, Оберта и Валье. Архитектор из Эссена не знал, что наивыгоднейшие траектории межпланетных перелетов до него уже просчитал московский инженер Цандер. И, увы, не один Гоман не знал об этом. До сих пор в научной литературе существует термин «эллипсы Гомана». По этому поводу дочь Ф. А. Цандера А. Ф. Цандер пишет: «…результаты подобных расчетов полетов по касательным эллипсам для случаев полетов на Марс и Венеру имеются в рукописи Цандера, написанной им в 1923 году… В стенографических записях Цандера расчеты, связанные с касательными эллипсами, встречаются уже в 1921 г.».

Не знал эссенский архитектор, что калужский учитель Циолковский до него придумал способ спуска межпланетного корабля без расходования энергии за счет торможения об атмосферу. В редакции журнала «Техника и жизнь» в 1924 году уже лежала рукопись Циолковского «Космическая ракета», где одна глава так и называлась «Спуск на Землю без затраты вещества и энергии».

Умаляет ли это заслуги Гомана? Мне кажется, нет, не умаляет. Приоритетных несправедливостей, таких, как «эллипсы Гомана», в истории полно. Представляете, каково было бы Колумбу узнать, что открытый им материк назвали именем Америго Веспуччи, который ничего не открыл? Гоман не плагиатор, и сколь ни приближенны, сколь ни абстрактны его построения, до них он додумался сам, и не случайно в третьем томе трудов пионеров космонавтики, издаваемых нашей Академией наук, имя его стоит рядом с именами Гансвиндта, Годдарда, Эсно-Пельтри и Оберта. В нем было обязательное качество неистового межпланетчика – увлеченность и вера в близкую победу. Согласитесь, только неистовый межпланетчик мог в октябре 1925 года утверждать, «что при целесообразном развитии уже имеющихся в распоряжении людей технических возможностей этот вопрос (межпланетное путешествие. – Я. Г.) может получить успешное разрешение».

Вальтер ГОМАН (1880-1943) – немецкий ученый, архитектор, математик и механик. Занимался теорией межпланетных полетов. Независимо от трудов К. Э. Циолковского и Ф. Цандера теоретически рассчитал полет космических кораблей на Луну, Марс и Венеру. Эллипс, связывающий орбиты двух планет и используемый в качестве траектории полета с планеты на планету при условии минимальной затраты энергии, в научной литературе называется «эллипсом Гомана».

Когда я думаю о судьбах и трудах людей, названных в этой главе, да и в предыдущих тоже, почему-то всегда остро ощущаю несправедливость ограниченности жизни человеческой. Валье умер в 1930-м, Цандер – в 1933-м, Гансвиндт – в 1934-м, Мещерский и Циолковский – в 1935-м, Гоман – в 1943-м, Годдард – в 1945-м, Гефт – в 1954-м, Эсно-Пельтри – в 1957-м. Только Зенгер и Оберт увидели космический старт. Но мне представляется, что все они живы и все они приехали на космодром, чтобы увидеть, как уходит ракета в космос. Почетных гостей привезли на наблюдательный пункт. Объявлена минутная готовность. Старенький Циолковский наклонился к стереоскопической трубе. В стороне от других, загородясь шершавой рабочей ладонью от солнца, всматривается в даль Годдард; скрестив руки на груди, откинув назад красивую голову, застыл Эсно-Пельтри. Цандер, весь устремившийся вперед, сжал поручни террасы так, что побелели пальцы. Шепотом переговариваются между собой Гоман, Гефт и Гансвиндт. Нервно теребит усы Кондратюк. Валье, конечно, просит, чтобы его пустили поближе к ракете, но его не пускают, и он сердится…

Я ясно вижу всю эту группу, вижу их лица, их глаза, слышу их нервный шепот или смешок. Чувствую, как напряжены их фигуры в эту последнюю минуту перед стартом космического корабля. С каким восторгом следили бы они за полетом огромной ракеты! И какая чудовищная несправедливость в том, что они, именно они, ни разу в жизни не стояли здесь, на наблюдательном пункте космодрома!

Я вижу их, и мне становится немного стыдно за то спокойствие, с которым сам я смотрю сейчас на экран телевизора, где стоит ракета, на которой должны улететь сегодня мои друзья-космонавты…

Глава 5
Зовущие к звездам

Летом 1936 года харьковский школьник Николай Шишкин писал в «Комсомольскую правду» о своем желании принять участие в строительстве ракеты для сверхвысотного полета. «Мне 18 лет, – сообщал он. – Учусь в 10-м классе. Я успел прочесть много литературы по ракетоплаванию (Рынина, Перельмана, Валье, Циолковского)…»

Знаменательно, что фамилии эти стоят в одном ряду, фамилии пионеров космонавтики и популяризаторов их идей.

Влияние писателей-фантастов и популяризаторов науки на научно-технический прогресс – прекрасная тема отдельной книжки. Применительно к прогрессу космонавтики влияние это бесспорно. Жюль Верн и его лунная эпопея оказали влияние на всех без исключения энтузиастов межпланетных полетов. Один из них – Ганс Лоренц прямо пишет, что «первый толчок в таких полетах дал в своих романах Жюль Верн». Под влиянием фантастической литературы идеями космонавтики увлекся Роберт Годдард. «Одиннадцатилетним мальчиком прочитал я зимой 1905-1906 гг. книги Жюля Верна «Из пушки на Луну» и «Вокруг Луны», – писал Герман Оберт. – …Я был захвачен идеей космического полета…» Для Ейгена Зенгера путь в науку начался с романа Курта Лассвитца «На двух планетах». Кондратюк писал о том, что он увлекался фантастикой Жюля Верна, Уэллса и Келлермана. Фридрих Цандер вспоминает: «Мальчиком я читал с особым вдохновением книги и рассказы из области астрономии и межпланетных путешествий». Он никогда не расставался с книгами Жюля Верна, привез их из Риги в Москву, хранил до самой смерти. 15 августа 1925 года он составил «Список романов и повестей о перелетах на другие планеты и о жизни на них». В этом списке – 22 названия. «Весной 1921 года я прочел «Из пушки на Луну», а затем «Вокруг Луны». Эти произведения Жюля Верна меня потрясли. Во время их чтения захватывало дыхание, я был как в угаре. Стало ясно, что осуществлению этих чудесных полетов я должен посвятить свою жизнь», – вспоминает Валентин Глушко.

Воображение питало ум, ум давал работу воображению. Именно труды пионеров космонавтики во многом способствовали утверждению нового научно-популярного направления литературы. Сейчас о космонавтике пишут больше и, наверное, лучше, но в одном сегодняшние книги, мне кажется, проигрывают в сравнении с работами давних лет. Писатель-популяризатор был тогда теснее связан с учеными. Я знаю очень многих журналистов, которые пишут о космонавтике, но никогда не слышал, чтобы кто-нибудь из них регулярно и серьезно переписывался с теоретиками, конструкторами или космонавтами, как переписывался Перельман с Циолковским. Не помню случая, чтобы эти теоретики и конструкторы почувствовали необходимость общественного обсуждения какой-либо своей проблемы и попросили писателя или журналиста написать статью или книгу, как просил об этом Королев Перельмана. Быть может, вот эта постоянная живая связь и сделала Якова Исидоровича Перельмана классиком советской научно-популярной литературы.

Мне довелось беседовать с десятками людей, которые начинали космические исследования в нашей стране. Почти всегда я задавал им вопросы: «Почему вы начали заниматься ракетной техникой?», «Откуда появился у вас интерес к космонавтике?» Не ошибусь, если скажу, что каждый второй говорил мне о фантастических или научно-популярных книгах, прочитанных в детстве. И чаще других фамилий называлась фамилия Я. И. Перельмана. Под впечатлением его книг будущий академик В. П. Глушко написал первое письмо Циолковскому. Перельман воодушевлял молодых энтузиастов-гирдовцев, он был первым учителем нынешних ракетных дел мастеров.

Думаю, что и сегодня имя это знакомо каждому школьнику, интересы которого хоть чуточку высовываются за пределы обложки обязательного учебника. Большая серия книг Перельмана «Занимательная наука» – это гигантское собрание фактов, поучительных историй, парадоксов, примеров, задач и вычислений, которые, как мозаичные камешки, умело встроены в монолит серьезной, «взрослой» науки. Примеры из книг Перельмана запоминаются на всю жизнь. Кто не знает истории о бедном мудреце, который в награду себе попросил положить на клетку шахматной доски одно-единственное зерно, на другую – два, на третью – четыре и дальше удваивать количество зерен на всех 64 клетках. Ведь каждый из нас побывал, наверное, в положении этого раджи, потому что невозможно даже отдаленно представить себе, в какую астрономическую цифру выльется эта такая невинная с первого взгляда просьба.

Книги Перельмана сложились позднее, а начинал он именно с занимательных историй. Ему вдруг открылась очень простая истина: наука не только полезна, но и интересна, надо только суметь доказать людям это. Еще гимназистом Белостокского реального училища он публикует первую в жизни заметку «По поводу ожидаемого огненного дождя». Студент Петербургского лесного института, Перельман понимает, что лесоводом он не будет, совсем другое влечет его. И действительно, только один год работает он по специальности, сотрудником Особого совещания по топливу. Кстати, и здесь, в решениях сугубо хозяйственных, прозаических задач, проявляет он оригинальность своего мышления. Он, например, предлагает (и предложение его было принято) законопроект о переводе в России часовой стрелки на час вперед. Это меняло освещенность привычного времени и сберегало топливо для искусственного освещения.

Журналистика становится главным делом его жизни. Только в журнале «Природа и люди» с 1901 по 1918 год Яков Исидорович напечатал около тысячи статей и заметок, то есть в среднем по статье в неделю в течение семнадцати лет, – не знаю современного журналиста, который выдержал бы такой литературный марафон. С 1919 года он редактирует журнал «В мастерской природы», заведует отделом науки «Вечерней Красной газеты» в Ленинграде.

Космонавтика, межпланетные полеты – одна из основных тем сочинений Перельмана. Начиная с 1913 года он регулярно переписывается с Циолковским. В одном из писем Перельман откровенно признается: «Мой интерес к трудам Вашим не удивителен, – я ведь многое, многое из них почерпал, попросту заимствовал для своих книжек и, во всяком случае, подражал им». Под влиянием идей Циолковского Перельман пишет и издает в 1915 году самую знаменитую свою книжку «Межпланетные путешествия». Константин Эдуардович так охарактеризовал ее: «Это сочинение явилось первой в мире серьезной, хотя и вполне общепонятной книгой, рассматривающей проблему межпланетных путешествий и распространяющей правильные сведения о космической ракете».

Распространять правильные сведения – такую задачу ставит перед собой Перельман в годы, когда идея проникновения человека в космос была буквально со всех сторон облеплена, обмазана, испачкана небылицами, домыслами и насмешками. За 20 лет «Межпланетные путешествия» переиздавались 10 раз, а всего книги Я. И. Перельмана только в нашей стране издавались более 400 раз, их общий тираж – около 13 миллионов экземпляров.

Вслед за «Межпланетными путешествиями» Перельман издает «Полет на Луну» (1930), «В мировые дали» (1930), «К звездам на ракете» (1933). Только в 1928 году проблемам космического полета посвящены его статьи «Астронавтика – плавание среди звезд», «Ближайшие перспективы звездоплавания», «На границах атмосферы», «Проблемы звездоплавания», «Звездоплавание на Западе, «Искусственная Луна». Недаром Циолковский писал, что Перельману в России принадлежат «особые заслуги» в распространении идей космонавтики.

В 1932 году Яков Исидорович издает книгу, о которой думал много лет: «Циолковский, его жизнь, изобретения и научные труды».

Здесь у Перельмана был «соперник». Они даже спорили, кто же первый из них начал писать о Циолковском. Спор выиграл Владимир Владимирович Рюмин.

Это был человек энциклопедически образованный. Он учился в Лодзинском высшем ремесленном училище, был студентом Рижского политехникума, слушал лекции в Московском университете. Диплом Харьковского технологического института, с которым приехал он в город Николаев, был лишь фундаментом огромного здания его знаний, и если существует понятие «инженер широкого профиля», то более всего оно подходит к Рюмину. Читая его, понимаешь, – как свободно чувствовал он себя в мире техники, тут все для него ясно и понятно, и все он легко и образно может объяснить другим. С равным успехом он работал в Николаеве на сахарном, химическом, судостроительном заводах и на том самом ракетном заводе, который создал здесь и открытия которого, как вы помните, так и не дождался генерал Константин Иванович Константинов. Он преподает физику, химию и специальные технические предметы. Он хорошо владеет украинским, польским, немецким и английским языками. Он автор более 60 научно-популярных книг и брошюр. Памятник на могиле Рюмина в Николаеве украшают слова К. Э. Циолковского: «В смелости я Вас считаю первым, также в деликатности и глубине ума».

Яков Исидорович ПЕРЕЛЬМАН (1882-1942) – советский журналист, популяризатор науки, много сделавший для пропаганды космонавтики. Автор широко известных книг «Занимательная наука». О его работе «Межпланетные путешествия» К. Э. Циолковский сказал: «Это сочинение явилось первой в мире серьезной, хотя и вполне общепонятной книгой, рассматривающей проблему межпланетных путешествий и распространяющей правильные сведения о космической ракете».

Впервые о работах никому не известного Циолковского Рюмин рассказал еще в 1912 году в статье «На ракете в мировое пространство», опубликованной журналом «Природа и люди» – в котором активно сотрудничал Перельман. Уже тогда понял он истинные масштабы работ Циолковского. «Циолковский не только один из многих завоевателей воздушной стихии, – утверждает Рюмин. – Это гений, открывающий грядущим поколениям пути к звездам». Он пишет письмо в Калугу и дает начало переписке, которая длится почти четверть века, до смерти Константина Эдуардовича.

Они никогда не встречались, но можно говорить о дружбе Циолковского и Рюмина. Не только общие радости объединяли их, даже беды были общие: в 43 года Владимир Владимирович оглох.

Рюмин был верным рыцарем космонавтики. Только о работах Циолковского им опубликовано в различных газетах и журналах более 35 статей. Когда он в свою очередь попросил Циолковского написать предисловие к своей брошюре «Человек на Луне», тот сразу согласился. «…Автор этой брошюры Владимир Владимирович Рюмин один из первых ознакомил широкие круги публики с моими работами в области заатмосферного летания», – писал Циолковский. Он говорил о Рюмине как об «искреннем, талантливом и проницательном человеке», в одном из писем в Николаев есть такие, полные трогательного внимания, слова: «Вы себя не умеете ценить. Такие вдумчивые и глубокие люди – крайняя редкость. Мне встретился только один такой человек: это – Вы…»

Рюмин ненадолго пережил своего великого друга: он умер в Николаеве 8 апреля 1937 года…

Владимир Владимирович РЮМИН (1874-1937) – советский инженер, страстный пропагандист идей К. Э. Циолковского. В 1912 году В. В. Рюмин в статье «На ракете в мировое пространство» первым рассказал о работах никому не известного Циолковского, он уже тогда утверждал, что «это гений, открывший грядущим поколениям путь к звездам». Всего о работах К. Э. Циолковского В. В. Рюмин опубликовал в различных газетах и журналах более 35 статей.

…Космонавт Георгий Гречко рассказывал мне, что еще школьником он решил, что непременно будет строить космические корабли. Но он не знал, в какой институт ему надо поступать, где его могут этому научить. Никто из его ленинградских знакомых ничего присоветовать ему не мог, но он вдруг вспомнил, что тут, в Ленинграде, есть человек, который знает о космонавтике все. И он решил пойти к этому человеку. Разыскал адрес в старой книге: улица Жуковского, дом 4, квартира 9, и пошел. Поднимаясь по лестнице старого дома, волновался: как-то его встретят… Остановился перед высокой, обитой клеенкой дверью. Позвонил. Никто не отпирал. Позвонил еще раз. Где-то из глубины квартиры послышались шаги, и тихий женский голос спросил:

– Кто там?

– Простите, а Николай Алексеевич дома?

Звякнула цепочка, дверь распахнулась. Старая женщина стояла на пороге, рассматривая Жору. Потом тихо сказала:

Но ведь он умер, мальчик. Он давно умер, в 1942 году…

Извините, – сказал он. – Извините…

Повернулся и ушел.

Да, встретиться они не могли, но глубоко символично уже то, что будущий космонавт пришел к Николаю Алексеевичу Рынину, человеку, который действительно знал все о космонавтике.

Рынин был педагогом, профессором прославленного Петербургского, затем Ленинградского, института инженеров путей сообщения. Он был первым, кто распространил это понятие – «пути сообщения» и на воздушный океан: еще в 1910-1911 годах написал для своих студентов учебное пособие – «Курс воздухоплавания» – и позже организовал факультет воздушных сообщений.

Рынин был авиатором. Он изучал все летательные аппараты своего времени, посещал парижский авиасалон, присутствовал на авиационных соревнованиях в Германии, Франции – о России и говорить нечего. Он сам летал на змеях, воздушных шарах, дирижаблях, самолетах. Он сдал летные экзамены по правилам Международной воздухоплавательной федерации и получил свидетельство летчика-универсала, удостоверяющее, что он имеет право летать на всем, что могло и умело летать. В 1910 году 33-летний Рынин становится рекордсменом России, поднявшись на аэростате на высоту 6400 метров.

Николай Алексеевич РЫНИН (1877-1942) – советский ученый, активный популяризатор идей космонавтики. В Петербургском институте путей сообщения им была создана одна из первых в России аэродинамических лабораторий и организован факультет воздушных сообщений. Н. А. Рынин экспериментально изучал влияние инерционных перегрузок на живой организм. Автор первой энциклопедии по истории и теории реактивного движения и космических полетов.

Рынин был ученым, пропагандистом науки. В списке его работ – 255 наименований.

И еще Рынин был коллекционером. Сейчас, случается, о коллекционерах говорят с иронией, как о людях, одержимых приобретательством, чуть ли не стяжателях. Рынин был коллекционером в самом высоком и благородном смысле этого слова: один, он собирал, чтобы отдать всем. Он собирал все, что относится к воздухоплаванию и плаванию там, где воздуха уже нет. Он собирает «Полет» – внеземную коллекцию. Его ленинградская квартира была похожа на музей: стенды, витрины, афиши. На стенах – фотографии, в шкафах – папки с документами, рисунками, чертежами.

Главный труд его жизни – «Межпланетные сообщения» – выстраивался из его коллекции в течение четырех лет – с 1928-го по 1932-й. За это время вышло 9 выпусков «Межпланетных сообщений», охватывающих буквально все вопросы, связанные с космонавтикой, – от мифологии до конкретных конструкций ракет.

Это более 1600 страниц текстов, фотографий, рисунков, чертежей, которые Рынин объединяет в трехтомник. Тираж некоторых выпусков составляет всего 800 экземпляров, и трехтомник сразу после выхода превращается в библиографическую редкость.

Маленький тираж «Межпланетных сообщений» объясняется тем, что Рынину не удалось заинтересовать издателей книгой на столь легкомысленную тему. О седьмом выпуске он писал Циолковскому: «Печатание за свой счет и в долг». Потребовалось время, чтобы подвижнический труд Николая Алексеевича был оценен по достоинству. Только через пять лет после выхода последнего выпуска журнал «Природа» писал: «Межпланетные сообщения» – это непревзойденная, оригинальная, выдающаяся, исчерпывающая девятитомная энциклопедия по вопросам теории и техники реактивного движения. Эта работа едва ли не единственная в мире по собранным воедино источникам этих актуальнейших проблем современности. Она положила начало возникновению специальной литературы по перечисленным проблемам и открыла необозримые перспективы для мировой науки и техники».

Николай Алексеевич был в самой гуще всех «космических» проблем. Он переписывался почти со всеми пионерами ракетной техники. В мае 1914 года на III Всероссийском съезде воздухоплавателей он знакомится с Циолковским. Его жизни и трудам посвящает Рынин целиком седьмой выпуск своих «Межпланетных сообщений». Он читает лекцию «Реактивный полет» курсантам Военно-воздушной инженерной академии имени Н. Е. Жуковского, а на следующий день едет, чтобы посмотреть, как Фридрих Цандер будет запускать свой первый жидкостный ракетный двигатель ОР-1.

Весной 1934 года в Ленинграде открылась Всесоюзная конференция по изучению стратосферы. С докладом выступал сотрудник 1-го Ленинградского медицинского института А. А. Лихачев. Он рассказал о влиянии на живой организм больших ускорений, о тех самых перегрузках, которые «несомненно могут оказать весьма значительное, а в некоторых случаях и роковое воздействие на человеческий организм». Инициатором всей этой работы был Рынин. В 1930 году Николай Алексеевич и его молодые друзья-медики построили две центрифуги. Первая, маленькая, с радиусом 32 сантиметра, давала 2800 оборотов в минуту. На ней испытывали насекомых и лягушек. Вторая, побольше, с метровым радиусом, давала 300 оборотов – тут ставили опыты с мышами, крысами, кроликами, кошками, даже птиц крутили: чижей, голубей, ворону. Были получены интересные данные о влиянии величины и продолжительности воздействия перегрузок.

В докладе Лихачева находим мы блестящие примеры научного предвидения.

«Для изучения влияния перегрузки в зависимости от ускорения исследование при помощи центробежных машин вполне целесообразно», – через много лет создаются специальные центрифуги для тренировки космонавтов, проверки аппаратуры и оборудования космического корабля.

«Для изучения влияния качки желательно устройство приспособления, воспроизводящего таковую», – в Центре подготовки космонавтов были сконструированы специальные качающиеся платформы и вибростенды.

«Для изучения влияния добавочных факторов (положения тела, температуры, влажности, газового состава, атмосферного давления и т. п.) желательно устройство кабины с соответствующим оборудованием» – это заказ на барокамеру и сурдобарокамеру, выполненный четверть века спустя.

«…Желательно исследовать перегрузку в опытах с человеком до 10…» – примерно такие перегрузки испытывали во время тренировок первые наши космонавты.

На конференции Рынин делает свой собственный доклад.

Разбирая все возможные методы освоения стратосферы, он приводит множество примеров, анализирует зарубежный опыт и заключает:

Дальнейший прогресс в высоте и скорости полета аэропланов в стратосферу возможен, но связан с применением реактивного двигателя.

Почти половина его доклада посвящена ракетам, их истории, классификации, техническим данным, результатам экспериментов.

Он отдельно разбирает работы Зенгера, Цандера, Тихонравова.

Наиболее реальными являются такие перспективы, – говорит Николай Алексеевич, – до высоты в 20-25 километров возможны полеты стратопланов с винтомоторной группой, далее, до высоты 50 километров, возможны полеты реактивных стратопланов и, наконец, еще выше – полеты ракет…

Незадолго перед смертью, работая над монографией «Завоевание неба», Николай Алексеевич Рынин писал: «Когда в 1924 году я начал знакомиться подробно с вопросом межпланетных сообщений, меня вначале смущал иногда вопрос: не за химерой ли я гонюсь? Достижимы ли и осуществимы когда-нибудь эти сообщения? Победит ли человек в конце концов земное тяготение и унесется ли в неведомый и таинственный космос? Однако подобные сомнения и колебания скоро уступили место твердой уверенности в положительном опыте. Я осознал, что да, цель достижима…»

Он умел убеждать, этот коллекционер «Полета», умел заглядывать в завтрашний день и твердо верил, что наступит час, когда будущий космонавт постучит в дверь его квартиры…

Рынин умер в Казани, в эвакуации, в 1942 году. Он не дописал своей новой книги «Завоевание неба». Впрочем, книга с таким названием не имеет конца…

…Еще с одним замечательным ученым и популяризатором космонавтики посчастливилось мне познакомиться лет двадцать назад в редакции «Комсомольской правды». В отдел науки вошел высокий, красивый, совершенно седой, чернобровый старик с маленькой пилюлькой слухового аппарата в ухе и большими черными усталыми глазами. Представился:

– Ари Штернфельд…

Человек удивительно прихотливой судьбы. Родился он в крошечном польском городке Серадзе, входившем тогда в состав Российской империи. Подрос, окончил гимназию и уехал во Францию доучиваться. В 22 года окончил университет в Нанси. По диплому был он инженером-механиком, по призванию – космическим навигатором. Более всего увлекала его проблема выбора наивыгоднейших космических траекторий. – как легко понять, не самая хлебная работа в конце 20-х годов. Но Штернфельд не унывал, напротив, он использовал все возможности для пропаганды своих идей, читал лекции, выступал с докладами и продолжал работать над диссертацией по межпланетным путешествиям.

Тема диссертации представлялась всем настолько несерьезной, что ни у кого просто рука не поднималась представить ее к защите. Штернфельд рассказывает о своей работе в Варшаве и Париже, оказывается, у него есть единомышленники, ему даже присуждают международную премию, которую в свое время учредил Эсно-Пельтри вместе с банкиром Андре Гиршем, но печатать эту работу никто не хочет.

Вышла она в Советском Союзе, куда в 1935 году переезжает Ари Абрамович. Называлась эта книжка скромно и непонятно: «Введение в космонавтику». В предисловии к ее второму изданию академик В. П. Глушко писал: «А. А. Штернфельд посвятил себя теоретическим исследованиям главным образом траекторий космических полетов. Его поиски энергетически наивыгоднейших траекторий полета явились значительным вкладом в развитие космонавтики».