Текст книги "Дорога на космодром"
Автор книги: Ярослав Голованов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)
Решение о строительстве 30-40 опытных машин было отменено. На аэродроме появился БИ-2, и летчики-испытатели Константин Афанасьевич Груздев и вышедший из больницы Борис Николаевич Кудрин некоторое время еще продолжали испытания ракетного перехватчика. Но раскрыть тайну гибели Бахчиванджи тогда не удалось. Лишь через несколько лет при испытаниях моделей в аэродинамической трубе больших скоростей было выявлено явление затягивания самолета в пике, бороться с которым тогда не умели. Оно было изучено на практике инженером-летчиком А. Г. Кочетковым и другими испытателями.
Маленький БИ и его первый пилот навсегда остались в истории нашей ракетной техники. 28 апреля 1973 года Григорию Яковлевичу Бахчиванджи посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. А БИ вошел в историю не только как первый советский ракетный самолет – предвестник предсказанной Циолковским эры самолетов реактивных. БИ дорог нам еще и потому, что он дал ракетной технике Алексея Михайловича Исаева – доктора технических наук, лауреата Ленинской и Государственных премий, Героя Социалистического Труда, выдающегося конструктора ракетных двигателей.
Замечательный этот человек долго искал себя, свое дело в жизни, главную ее страсть. Мальчишкой он мечтал стать моряком и собрался с приятелем плыть на остров Таити. В юношестве приманили его другие, более серьезные путешествия. Он поступает в Горную академию, не оканчивает ее, уезжает на Урал – строить Магнитку. После пуска первой домны возвращается в Москву, защищает диплом и обратно в Магнитогорск едет уже инженером. Но первое и новое в Магнитогорске уже свершилось. Теперь требовалось делать второе, третье, повторять, улучшая. Он не мог этого, не умел, не хотел. Запорожсталь, Москва, институт «Гипрооргстрой», Нижний Тагил – у него было много новых смелых идей по организации крупного строительства. Потом пробовал уплывать на Шпицберген, в угольные копи. В этом беге желаний, в метании характера он налетел на авиацию, как на стену, ударился, отпрянул и понял сразу: это – интересно, нашел! Он стал авиационным конструктором, не имея специального образования (и так до конца дней своих его не имел), в годы, когда авиационных конструкторов готовили специальные вузы. Уже одно это говорит о его характере и способностях.
Работая в КБ В. Ф. Болховитинова, он быстро растет как инженер, его назначают начальником группы шасси, а затем – всей группы механизмов. Начиная с БИ, Исаев становится ракетчиком. В тридцать два года он находит свое главное дело, свою страсть. Вы скажете – поздновато. Может быть. Но какова находка!!
Первый раз имя Исаева услышал я, когда делал дипломный проект в одном из научно-исследовательских институтов авиационной промышленности. Тема диплома – большая четырехкамерная ракетная двигательная установка. И несколько месяцев с утра до поздней ночи прожил я среди двигателистов, молодых и постарше, и, как всякие «салажата», юнцы, обожал слушать разные профессиональные «байки» и «случаи». Хорошо помню легенду об Исаеве:
Сделали двигатель, все как надо, а он рвется. Ржет, как жеребец, и разлетается на куски. Исаев пришел, посмотрел и говорит: «Сделайте из тонкого металла крестовину и поставьте внутрь камеры». Вокруг смеются: тут весь стальной горшок разлетается вдребезги, будто его жестянка какая-то спасет. А он свое: «Поставьте, спасибо скажете». Сделали, поставили, и все, как рукой сняло, все теперь нормально работает. Исаев через металл видит…
Через восемнадцать лет, уже после смерти Алексея Михайловича, из очерка А. Аграновского я узнал, что в этой легенде много правды, что Исаев вместе с другим конструктором действительно предложил подобный простой и эффективный метод борьбы с высокочастотными пульсациями ЖРД.
Вскоре после БИ, в 1944 году Исаев создает свое особое конструкторское бюро по разработке ракетных двигателей. С помощью более опытных специалистов из ОКБ – ГДЛ молодой коллектив быстро набирает высокий темп в своих исследованиях. Исаев не просто любит новое – свержение технических догм и авторитетов – высшее для него наслаждение. Именно он разорвал один едва ли не самый трудный порочный круг в ракетном двигателестроении, мешающий его развитию.
Чем выше давление и температура в камере сгорания, тем, как вы помните, лучше характеристики двигателя, но, естественно, тем прочнее должен он быть, тем толще должны быть его стенки. Толстые стенки труднее охладить. Топливо, циркулирующее снаружи, не успевает вобрать в себя тепловые потоки толстых стенок. Кроме того, двигатель утяжеляется. Исаев вводит, ставшую теперь классической, схему внутреннего охлаждения стенок с помощью специальных периферийных форсунок горючего, которые создают завесу, предохраняющую стенки от прогара. Затем он предлагает приварить точечной сваркой тонкую внутреннюю оболочку к прочной наружной, а между ними пустить для охлаждения горючее. Все были уверены, что это невозможно, ведь раскаленная тонкая внутренняя оболочка будет расширяться при нагревании, а наружная не будет, и все искорежится, лопнет. Но Исаев считает: сделать можно. «Рискнем. Бога нет» – любимая его поговорка. И уже в июле 1946 года он проводит 39 испытаний своих новых двигателей, которые работают в общей сложности около получаса.
Так была создана первая в мире камера ЖРД со связанными оболочками, рождение которой явилось настоящим переворотом в ракетной технике и привело к пересмотру многих конструкторских принципов ракетного двигателестроения.
Исаева любили за увлеченность, искренность и ту свободу от всяких поддакиваний, от всякого приспособленчества, которая отличает людей, уверенных в том, что они занимаются своим делом и дело это знают хорошо.
Маленькие штрихи подчас очень многое могут дополнить в образе человека. В своем конструкторском бюро Исаев, например, принципиально ходил обедать в общую рабочую столовую. Он отличался удивительной скромностью, краснел и мучился, когда ему приходилось предъявлять удостоверение Героя Социалистического Труда, чтобы без очереди купить билет на самолет. Когда ему без защиты присуждали звание доктора технических наук, он искренне возражал: «Я не ученый, я конструктор!» Если знал, что другое КБ может лучше справиться с заданием, чем его коллектив, сразу об этом говорил. Если видел, что другие нашли лучшее решение, чем он, тут же использовал его, не заботясь о «чести мундира». К собственным изобретениям относился с полным равнодушием, авторских заявок не оформлял. У него только 8 авторских свидетельств в соавторстве с другими конструкторами. Скорее всего они их и оформили. Очень не любил приказывать. Всегда находил приказу какую-нибудь мягкую замену. Даже у шофера своего, когда тот запускал в машине радиоприемник на полную мощность, он тихо спрашивал: «Мишель, а что, если мы это выключим, а?»
«…Не былые заслуги и не место, занимавшееся Исаевым в деле создания и развития ракетно-космических систем, определяли ту особую симпатию, какую он вызывал у окружающих, – писал знаменитый летчик-испытатель Герой Советского Союза Марк Лазаревич Галлай. – Меня, например, привлекали в нем прежде всего черты чисто человеческие: доброжелательность, острая наблюдательность, органический демократизм, полное равнодушие к так называемому престижу и внешним приметам респектабельности, редкая нестандартность мышления… А главное, наверное, то, что он был, попросту говоря, очень хороший человек!»
Он был очень хороший человек… И тысячи людей восприняли как большую личную утрату смерть Алексея Михайловича 25 июня 1971 года. Ему было 62 года…
Однажды во время приема в Кремле Королев представил Исаева руководителям партии и Советского правительства.
– Это как раз тот человек, – сказал Сергей Павлович с улыбкой, – который «тормозит» все наше дело.
Ведь, действительно, именно тормозные двигательные установки Исаева спускали на землю с заоблачных орбит космические аппараты, о которых мечтал Циолковский.
Член-корреспондент Академии наук СССР Борис Евсеевич Черток, который совсем молодым инженером делал систему зажигания для перехватчика БИ, рассказывал мне много лет спустя, как, застав его на аэродроме с книжкой о межпланетных сообщениях, Исаев очень расшумелся:
– Все этот Циолковский! Буквально помешались все на этих межпланетных полетах. Это муть! Самолет надо строить! Межпланетными экспедициями мы Гитлера не одолеем.
Представляю себе, как бы шумел Алексей Михайлович, если бы кто-нибудь там, на уральском аэродроме, сказал ему, что именно он будет превращать в явь мечты Циолковского, что именно в его опытном конструкторском бюро будут созданы двигатели первых в истории пилотируемых космических кораблей «Восток», а затем «Восход» и «Союз». Что именно он построит двигатели для наших межпланетных автоматов, летящих к Луне, Венере и Марсу.
Но кто мог сказать тогда все это Алексею Михайловичу? Его установка была правильной. Потому что прежде чем мечты Циолковского начали превращаться в явь и для того, чтобы в явь они превратились, нужно было сделать то, о чем говорил Исаев. Нужно было одолеть Гитлера.
Глава 5
Крушение «Возмездия»
Когда 8 сентября 1944 года в 18 часов 43 минуты в лондонском районе Чизвик раздался сильный взрыв, все думали, что взорвалась газовая магистраль, ведь воздушной тревоги не объявляли. Жители Чизвика не знали, что ровно через 16 секунд точно такой же взрыв прогремел на Эппиг, но в штабе ПВО английской столицы это было известно. Взрывы повторялись в разных районах города. На места трагических происшествий выехали военные и гражданские специалисты противовоздушной обороны. Около воронок, образовавшихся на месте взрыва, они нашли искореженные детали какой-то неизвестной им конструкции. Как-то один из экспертов, быстро приехавший на место взрыва, поднял рваный кусок алюминиевого патрубка, и тот словно прилип к руке – пальцы обожгло холодом: металл был заморожен. Эксперты сделали вывод: в новой ракете, которой фашисты бомбят Лондон, очевидно, применяется жидкий кислород. Следовательно, для своего полета она не нуждается в кислороде атмосферы и может лететь на высотах, недоступных авиации. Специалисты не могли предложить ни одного сколько-нибудь эффективного средства борьбы с новыми ракетами, кроме уничтожения их стартовых площадок.
Так за несколько месяцев до конца второй мировой войны родилось новое оружие – баллистическая ракета. Ее конструктором был 32-летний немецкий инженер Вернер фон Браун.
Когда летом 1930 года немецкие энтузиасты ракетной техники Герман Оберт, Клаус Ридель и Рудольф Небель добывали деньги у дирекции берлинского института «Хемиш-технише рейсанштальт», подписывали договоры с кинофирмой «Уфа» и с утра до вечера трудились на полигоне, надеясь удивить репортеров стартом своих ракет «Кегельдюзе» и «Мирак», именно тогда и появился на Ракетенфлюгплаце молодой человек, крепкий, сильный, его можно было бы назвать даже красивым, если бы не тяжелая нижняя челюсть, огрублявшая лицо, – новый член «Немецкого ракетного общества» Вернер фон Браун, студент технологического института.
Здесь упал самолет-снаряд.
Денежный взнос, необходимый для вступления в Общество и способный нанести существенный урон обычному студенческому бюджету, нисколько не стеснял Брауна – он никогда не испытывал недостатка в деньгах. Вернер был отпрыском старинной аристократической фамилии, его предки уже в середине XVI века имели крепостных крестьян и еще в 1699 году были провозглашены баронами. Его отец, Магнус фон Браун, человек с обширными связями в высших сферах, занимал руководящие посты в министерстве внутренних дел, был членом правления Рейхсбанка и закончил карьеру в кресле имперского министра продовольствия и сельского хозяйства. Детство Вернера прошло в родовом поместье Обер-Визенталь в Силезии, в окружении гувернеров и слуг, в сумрачной тиши старинной библиотеки, в гостиной перед белым оскалом дорогого рояля, где мучили его «музицированием», в сытости, тепле и довольстве. Растили барона. Барон и вырос.
Много лет спустя в интервью, которые давал журналистам сам Вернер фон Браун, в трудах его биографа Эрика Бергаста всячески подчеркивалось, что интерес к ракетам появился в юном бароне очень рано, что уже маленьким мальчиком угодил он ракетой сначала в лоток с яблоками, затем в витрину булочной и его даже арестовывала полиция за эти ракетные шалости. Браун особенно любил вспоминать подарок матери – маленький телескоп, подчеркивая тем самым давние корни своих космических устремлений. Я верю, что ракеты действительно заинтересовали его в ранние года: в 13 лет он увлекался книгой Оберта, в 18 – уже работал на полигоне. И телескоп тоже, наверное, существовал. Но не могу приравнять этот телескоп подзорной трубе Цандера. Мальчишеские фантазии об освоении звездных далей быстро покинули холодный и расчетливый мозг Вернера. Он был милитаристом по крови, по духу, по делам. Прежде всего другого он был слугою войны, и Марс [38]38
[38] В древности планета Марс олицетворяла войны войны.
[Закрыть] был у него не в телескопе – в сердце. Вилли Леи, как вы помните, называл Рудольфа Небеля милитаристом за его пристрастие к военным ракетам. Но Небель занимал пост заместителя председателя общества «Пантерра», идейным вдохновителем которого был Альберт Эйнштейн, ратовавший за гласность, за мирное использование крупных технических проектов и международные связи ученых и инженеров. Браун, милитарист истинный, напротив, всегда стремился к засекречиванию своих работ. В своем докладе на конференции по применению реактивных летательных аппаратов к освоению стратосферы Михаил Клавдиевич Тихонравов говорил в марте 1935 года: «Печать приносит нам скудные сведения о тех работах, которые ведутся в этом направлении. Как далеко за пределы начальных опытов, которые производились в ряде стран, ушла ракетная техника, сказать трудно». О какой гласности, о каких международных связях могла идти речь, если Браун прятал свои чертежи от своих вчерашних учителей. Рудольф Небель, у которого Браун учился азам ракетной техники, тихонько отодвигается в сторону, словно шахматная фигура на доске, чтобы пропустить вперед проходную пешку, метившую в ферзи, – Вернера фон Брауна, подсобного рабочего в бригаде Небеля. Заявка Небеля на интересный ракетный патент не публиковалась в течение пяти лет, в то время как идеи, в ней заложенные, использовались управлением вооружений, в штат которого в октябре 1932 года был зачислен 20-летний Браун. Еще один патент Небеля рейхсвер моментально секретит. Через четыре месяца разгоняется международное общество «Пантерра» – новый удар по Небелю. Еще через девять месяцев Гитлер приходит к власти, и Небель объявляется евреем, что для нацизма равнозначно врагу. Да ведь он к тому же сотрудничал с Эйнштейном, то есть «пактировался с евреем – человеком низшей расы». Это не скверный анекдот, это серьезное политическое обвинение в Германии зимой 1933 года. Небель тонет на глазах Брауна. Протянул ли руку бывший ученик своему учителю? Протянул. Чтобы утопить. Браун позаботился о том, чтобы учителю запретили всякие частные исследования в области ракетной техники. Небель уже не мечтает о новых патентах, мысль одна – сохранить старые. Но если он отказывается передать свои патенты Гитлеру, значит, он стремится к ослаблению военной мощи рейха, значит, он уже враг открытый, незамаскированный. Полгода Небеля держат в камере государственной тайной полиции в Берлине, а затем отправляют в концлагерь Бауцен. Его невесту Герту Имбах умертвляют в Освенциме. Да, очень неосторожен был Рудольф Небель, когда в присутствии Брауна осенью 1933 года он намекнул английскому журналисту Сефтону Дельмеру, что скоро создаст огромную суперракету.
Вернер фон БРАУН (1912-1977) – немецкий конструктор ракетной техники, создатель первой в мире военной баллистической ракеты ФАУ-2. Активно сотрудничал с гитлеровцами в годы второй мировой войны. После ее окончания В. Браун возглавил в США работы по созданию первого американского искусственного спутника Земли и мощных ракет «Юпитер» и «Сатурн». Автор многих трудов по космонавтике и ракетной технике.
В один прекрасный день, – с улыбкой сказал тогда Небель, – ракеты, подобные этой, вытеснят артиллерию и даже бомбардировщиков на свалку истории…
Как дорого заплатил он за это интервью…
Небель был опасен Брауну, потому что их милитаристские устремления совпадали: Небель хотел возглавить в Германии военную ракетную технику. Более опытный Герман Оберт был для Брауна противником куда менее серьезным. Его даже не требовалось объявлять евреем: он был румынским гражданином, следовательно – иностранцем, который не мог быть допущен к военным секретам.
Когда Оберт выразил желание принять участие в конструировании военной ракеты, он получил отказ сразу. Отказ продиктовал полковник Беккер из управления вооружений, друг семьи Браунов. Устранить опытнейшего Оберта со своего пути Брауну было совсем не трудно: Оберт любил газетную рекламу, шумиху, у всех свежа была в памяти история с фирмой «Уфа-фильм», следовательно, нет ничего проще доказать, что Оберт – «межпланетчик», человек несерьезный, для дела не нужный, а с учетом «иностранного происхождения» даже вредный.
Оберт, конечно, понимал, какое значение будут иметь ракеты в будущей войне. Еще в 1928 году он прочел в Вене лекцию, в которой напугал публику будущими атаками межконтинентальных ракет, начиненных взрывчаткой и отравляющими газами. Но в конце лекции Оберт заявил, что ракеты – оружие столь страшное, что ни одна страна не возьмет на себя ответственность применить его в будущей войне. Подобными выступлениями Оберт как бы самоустранялся от серьезных работ, позволяя Брауну занять место лидера.
Но Браун никогда не забывал Оберта. И когда в 1941 году он почувствовал, что заходит в тупик и что Оберт с его огромной научно-технической эрудицией может помочь ему, он привозит Оберта в свой секретный центр Пенемюнде с фальшивыми документами на имя Фрица Ханна. Оберт нужен Брауну прежде всего для разработки перспективных проектов. А когда дело дойдет до их реализации, Фрица Ханна без труда можно будет устранить как румынского подданного.
Браун поручает Оберту разработку двух – или трехступенчатой баллистической ракеты, которая могла бы долететь до Нью-Йорка. Оберт закончил расчеты в октябре 1941 года. Браун понимал: заинтересовать Гитлера бомбежкой Нью-Йорка сейчас, когда его армии стояли на подступах к Москве, будет трудно. Нужно выждать. Браун все правильно рассчитал: наступит время, и он положит на стол Гитлера чертежи трансатлантической ракеты. Он, а не Оберт!
Только в 1942 году бывший ученик разрешил учителю взглянуть на свое детище – баллистическую ракету Фау-2. Оберт сразу увидел многие изъяны конструкции. Заволновался, начал сочинять рекомендации. Ему сказали: «У нас нет больше времени для «улучшений». Больше Фау-2 Оберт не занимался. До конца войны он работает в Рейнсдорфе, потом его задерживают англичане, после войны он живет в Италии, Швейцарии, и наконец возвращается в ФРГ.
Я все думаю: а ведь Оберт, наверное, прав был, когда не принял меня в Мюнхене. О чем бы я спрашивал его? Действительно, все, что он мог бы рассказать мне, уже написано в книгах. Жизнь Оберта разломилась на две половины. В первой, до прихода Гитлера к власти, – поиск, новаторство, книги, идеи, опыт, в первой – работа, в первой – жизнь! Тогда, в первой половине своей жизни, стал он, молодой еще человек, «отцом немецкой ракетной техники». А что во второй? И понимает ли он, что трагический этот разлом – дело рук фашизма?
После гибели Валье и Тилинга на пути Брауна оставался еще Клаус Рид ель – третий учитель по Ракетенфлюгплаце. Ридель – чистый ариец, ни с кем из врагов рейха не «тактировался». А самое главное, Ридель быстро понял, куда дует ветер, и заявил о своей полной поддержке режима нацистов. Ридель входит в круг друзей Брауна, работает в Пенемюнде, ему доверяют. Но в отличие от Брауна, который не только никогда не спорил с эсэсовцами, но сам имел звание штурмбанфюрера СС, Ридель часто конфликтовал с людьми Гиммлера. И из-за этого между учителем и учеником постоянно возникали разногласия. Журналист из ГДР Юлиус Мадер, занимавшийся биографией Брауна, установил, что Ридель даже находился под следствием в конце 1943 или в начале 1944 года. В ночь с 20 на 21 марта 1944 года он был арестован и доставлен в гестапо города Штеттина. Со 2 апреля он уже не мог никуда выйти без специально приставленной к нему охраны. И неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не трагическая случайность: Клаус Ридель погибает в автомобильной катастрофе.
Но была ли это случайность? В 1952 году бывший административный директор испытательной базы Пенемюнде Вилли Генте показал под присягой, что, по его мнению, катастрофа была подстроена: сломавшаяся рулевая штанга была явно подпилена.
Немецкая школа ракетчиков-энтузиастов межпланетных полетов была уничтожена фашизмом. Наивно было бы винить в этом Вернера фон Брауна. По самой своей сути космический полет – вершинное достижение человеческого духа, главная, конечная цель которого – земное человеческое счастье, овладение силами природы на благо человека, – был несовместим с фашизмом и враждебен ему. Вернер фон Браун был очень талантливым инженером, хорошим организатором, энергичным человеком. Он написал много статей и много говорил о космическом будущем человечества. Но это было потом. А тогда, осенью 1933-го, он предал это космическое будущее. Он предал его в 1940-м, когда вступил в гитлеровскую национал-социалистскую партию, предал, когда стал штурмбанфюрером СС, предал, когда получил от Гитлера «Рыцарский крест к кресту за военные заслуги с мечами». И учителей своих, книги которых о межпланетных полетах с таким восторгом читал в отрочестве, он тоже предал тогда. Много лет спустя Вальтер Дорнбергер – шеф Брауна в управлении вооружений, а в дальнейшем неразлучный соратник и в Германии до 1945 года, и в США после 1945 года – признался в этом предательстве. «Мы хотели выйти наконец из области теорий, недоказанных утверждений и бесплодных фантазий. – рассказывал Дорнбергер в 1955 году корреспонденту западногерманского журнала «Дер Шпигель». – Мы были по горло сыты прожектерством в деле межпланетных полетов. Шестая цифра после запятой в расчетах траектории полета к Венере была для нас столь же безразлична, как и вопрос об отоплении и обеспечении воздухом кабины корабля для полета на Марс». А у Фридриха Цандера были красные от бессонницы глаза, когда он чертил эту кабину. А Вальтер Гоман годы жизни отдал этой шестой цифре после запятой в расчетах траектории полета к Венере. И если эти слова о «прожектерстве» не предательство идеи, то что же тогда считать предательством?
Работы над секретным проектом, условно обозначенным под грифом А-1, Вернер фон Браун начал в Куммерсдорфе с первых дней прихода к власти Гитлера, в конце 1933 года. А-1 означало Агрегат первый. Слово «агрегат» было выбрано для конспирации и усыпления вражеских разведок. Агрегат представлял собой жидкостную ракету, работающую на спирте и жидком кислороде, длиной чуть меньше полутора метров и стартовым весом в 150 килограммов. Конструкция была неудачной: слишком далеко от двигателя находился центр тяжести, что неминуемо должно было привести к кувырканию в полете, хотя и «предполагалось стабилизировать ее вращением головной части. В декабре 1934 года появился новый, доработанный вариант – А-2. Пуски этой ракеты на острове Боркум прошли успешно. Ракета поднялась на высоту 220 метров. Браун воодушевился. Дорнбергер сделал все от него зависящее, чтобы заинтересовать этими работами военных. Главнокомандующий сухопутными войсками генерал Фрич после знакомства с лабораториями Куммерсдорфа обещал свою поддержку. Теперь Брауну больше всего нужна была хорошо оснащенная база.
Много лет спустя он писал в мемуарах: «Рождественские дни 1935 года я провел в имении отца в Силезии. Однажды я мимоходом заметил, что ищу подходящее место для испытательной станции на побережье. Мать напомнила мне о Пенемюнде. Еще мой дед стрелял там диких уток. Я поехал посмотреть эту местность. Она понравилась мне с первого взгляда».
Не прошло и месяца после визита Фрича, как на совещании с участием высших военных было принято решение о создании «Армейской экспериментальной станции» в Пенемюнде. Так в двадцать четыре года Браун становится руководителем важнейшего направления военных разработок и хозяином большого научно-исследовательского и экспериментального центра. Скромная лаборатория в Куммерсдорфе с ее нищенским бюджетом и девятью десятками сотрудников по воле фюрера превращается в целый город на острове Узедом, строительство которого обошлось в 300 миллионов марок. Здесь работает 20 тысяч ученых, инженеров, конструкторов, техников и рабочих. На создание ракетного оружия в 1937-1940 годах Брауну выделяется 550 миллионов марок.
В истории техники давно уже подмечено, что успехи в работе не находятся в прямой зависимости от количества предоставленных для этой работы финансовых и материальных благ. Так случилось и в Пенемюнде. На испытания экспериментальной ракеты А-3, над которой работали около двух лет, Браун пригласил много весьма влиятельных людей, распределил всех по блиндажам. Поначалу пламя и рев двигателей произвели на гостей должное впечатление, но через несколько мгновений ракета накренилась, зависла над морем и рухнула в воду.
Отрицательный результат всяких испытаний, как известно, тоже результат. Но только в том случае, если знаешь причину неудачи. Вся беда с заключалась в том, что ракета или тонула в море или взрывалась при падении на сушу и не было возможностей узнать причины неполадок, а значит и устранить их. А-3 была как бы промежуточным этапом работы над А-4, которую Клаус Ридель и Вернер фон Браун считали главным своим детищем.
Ракета А-4 по многим своим параметрам превосходила все дотоле созданное в ракетной технике. Огромная сигара весом в 12 тонн имела дальность полета до 260 километров и развивала невиданную скорость – 1600 метров в секунду. Жидкостный ракетный двигатель с тягой в 25 тонн работал на спирте и жидком кислороде. Для ракеты проектировалась специальная турбонасосная установка.
Столь сложная конструкция требовала решения бессчетного количества баллистических, термодинамических, гидравлических, аэродинамических приборостроительных и иных проблем. И решить их, не раскрыв тайны гибели А-3, было нельзя. Видя, что работы над А-4 зашли в тупик, Браун решил построить еще одну экспериментальную ракету – А-5, которая могла бы аккуратно спускать на землю регистрирующую аппаратуру. Ее удачные испытания состоялись в октябре 1939 года.
Это еще не успех, это скорее лишь контуры успеха, но Браун прилагает все силы, чтобы как можно шире разрекламировать старты А-5. Реклама достигает цели: новый главнокомандующий сухопутными силами вермахта генерал-полковник Вальтер фон Браухич отзывает из армии 4 тысячи технических специалистов и передает их Брауну.
А солдаты были очень нужны Гитлеру. Уже месяц шла вторая мировая война. Фашисты приступили к осуществлению своих сумасшедших планов завоевания планеты. Через четыре дня после нападения на Польшу тот же Браухич объявляет ракетную программу Брауна сверхсрочной. Впрочем, ликование в Пенемюнде было не долгим. Вскоре выяснилось, что программа – фикция. Ведь всякая программа прежде всего обусловливает сроки выполнения определенных этапов работ. А на деле получалось, что сроки эти находились в прямой зависимости от сводок с фронтов.
Когда Гитлера называют маньяком, это не гипербола: он действительно был человеком с нарушенной психикой. Решения и приказы фюрера менялись в зависимости от успехов или неудач. Первые легкие победы успокоили Гитлера: зачем нужно новое оружие, если старое справляется с возложенными на него задачами. Укрепилась его вера в танки и авиацию. Интерес к ракетам ослаб, ассигнования Брауну сократились. Летом 1940 года проект А-4 был вычеркнут из списков тех видов оружия, которые имели так называемый «высший приоритет», то есть получали деньги, материалы и людей по первому требованию. Обстановка в Пенемюнде была нервозная, ассигнования то открывались (это значит, фюрер отказался от вторжения на Британские острова и предполагает бомбить их ракетами), то закрывались (это значит, фюрер поверил в блицкриг, в разгром СССР летом 1941 года, и дальнобойные ракеты ему теперь не нужны).
Победа над Францией приблизила фашистов к Англии. Расстояние до британских берегов измерялось теперь не сотнями, а десятками километров. Так, может быть, разумнее строить не огромные баллистические ракеты, а куда более дешевые крылатые? Ими занимались авиационные конструкторы на полигоне Пенемюнде-Вест.
Еще в 1939 году фирма «Аргус» предложила очень простой пульсирующий реактивный двигатель.
Представьте себе трубу, у одного конца перегороженную решеткой из клапанов, которые открываются только в одну сторону – внутрь трубы. При достаточном воздушном напоре клапаны на миг открываются и пускают воздух за решетку в камеру сгорания. В этот момент туда впрыскивается топливо, свеча дает искру, происходит сгорание, давление растет и закрывает клапаны, горячие газы вырываются из трубы, создавая реактивную тягу, давление за решеткой падает, клапаны снова открываются, впускают новую порцию воздуха, новая вспышка…
Отсюда и название – пульсирующий.
Двигатель был столь прост, что его конструкцию могли понять даже самые тупые люди из числа тех, кто должен был решить вопрос: делать А-4 или крылатую ракету.
Оба снаряда несли примерно тонну динамита, но крылатая ракета стоила 60 тысяч марок, а А-4 – 300 тысяч. Вроде бы предпочтительнее была крылатая ракета.
Однако во время совместных испытаний нового оружия в мае 1943 года, когда в Пенемюнде прибыла специальная комиссия, в которую входили рейхсминистр Шпеер (военная промышленность), генерал-полковник Фромм (армия), генерал-фельдмаршал Мильх (авиация), гросс-адмирал Дениц (флот) и другое высокое начальство, случилось так, что пуск двух ракет А-4 прошел успешно, а обе крылатые ракеты взорвались через несколько секунд после старта. Тут сразу вспомнили, что хотя крылатая ракета и дешевле, скорость ее не столь уж велика, и если догнать ее, допустим, истребитель ПВО и не сможет, то перехватить на встречном курсе сумеет, в то время как А-4 была неуязвима.
Вспомнили и о том, что крылатые ракеты требовали для запуска довольно громоздких эстакад, которые строить сложно, а разбомбить легко.
А-4 никаких стартовых сооружений не требовала. Ей нужна была небольшая бетонированная площадка, и все.
