Текст книги "Золото собирается крупицами"
Автор книги: Яныбай Хамматов
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)
– А как подавать? Лошади-то нету, и тачки нет! Земля мерзлая, вода далеко, нет, я не пойду! – заявил тот, что натягивал лапти.
– Нас же много! – возразил Сайфетдин. – Можно и на санках подвозить, шахта неглубокая, да и озеро, по-моему, как следует не за мерзло, сделаем прорубь, воду по трубе подведем, – убеждал он.
Скоро четверо старателей поднялись, чтобы идти с ним, пошел и Хисматулла.
Старатели освободили шахту, покрытую сверху жердями, поставили над ней ворот, чтобы поднимать из ямы воду, и приделали корзину. Сайфетдин первым спустился в шахту. Наступила очередь Хисматуллы. Он никогда еще до этого не спускался в шахту и, как только корзина стала погружаться в темноту, почувствовал, что очень боится. Ухватившись за канат обеими руками, он сел в корзину, поднял голову и увидел, как медленно плывет над головой, уменьшаясь, белое пятно света, в котором еще можно было различить серые клочки облаков. Корзина вдруг стала раскачиваться, ударяясь краями о бревенчатый сруб шахты, и Хисматулла сразу вспомнил, как один из старателей наверху посоветовал ему высунуть одну ногу на случай, если корзина зацепится, и тут же перебросил ее через плетеный край. Спустя некоторое время снизу запахло спертым, застоялым воздухом, и корзина стукнулась дном о землю. Ослабленный канат, скрутившись змейкой, улегся рядом с ней, неожиданно вздрогнул, как живой, подпрыгнул, натянулся и в следующую минуту уже тащил пустую корзину вверх.
В шахте было сыро, но довольно тепло. Глаза Хисматуллы привыкли к темноте, он увидел в стороне от ствола шахты, в одном из забоев, еле заметный огонек и двинулся навстречу. Однако не успел он сделать и двух шагов, как сильно ударился головой о подхват. Искры посыпались у него из глаз, и, вскрикнув, Хисматулла навзничь упал на землю.
– Сильно? – спросил подбежавший Сайфетдин. – Больно ушибся? Где? Прости, забыл предупредить, чтобы ты шел, нагнувшись, не сердись…
Хисматулла встал, потирая растущую на лбу шишку:
– Ничего, агай… До свадьбы заживет!
– Ну и ладно! Иди за мной, не отставай.
Забой становился все уже, местами они шли, совсем согнувшись. Сайфетдин, подняв свечу, осветил штрек и осмотрел его. Предохранявшие от обвала подхваты из бревен, крепления и огнева [12]Огнево
Поперечная перекладина на креплениях
[Закрыть] от постоянной сырости покрылись грибками и плесенью. Сверху, звеня, монотонно капала вода. Под ногами скользила глина. Дойдя до конца забоя, Сайфетдин поднес к глазам кусок породы и растер его пальцами.
– Остатки кварцевой жилы, – важно сказал он, поглядывая на Хисматуллу. – Такие вот как раз, когда размельчаются, становятся золотым песком…
– Откуда ты знаешь, агай?
– Поработаешь с мое на золоте, и не то уз наешь! Я начал, когда тобой еще и в материнской утробе не пахло! Правда, нажиться я на этом деле не смог, хоть земля до сих пор не при давила, и за то спасибо… – Сайфетдин взял кайлу, выкопал со дна забоя крупные черные камни и приготовил место для креплений по бокам. Его пальцы проворно и легко скользили по черенку кайлы. Он наполнил корзину породой, запрягся в тачку и потащил ее по темному забою.
– А я? – крикнул ему вслед Хисматулла.
– Побудь пока тут, – глухо отозвался Сайфетдин.
Вернувшись, он с силой бросил об землю пустую корзину.
– Бери лопату! Пошли! Зря старались! – сказал он.
– А что случилось!
– Не отставай!
Поднявшись наверх, Хисматулла увидел мужчину высокого роста, разбиравшего насос по частям. Мужчина был богато одет и сердито бурчал что-то себе под нос.
– Кто это? – шепотом спросил Хисматулла у одного из старателей.
– Это его шахта, – ответили ему.
Мужчина сбросил вниз насос и решетку и обернулся к старателям, кучкой стоявшим в стороне.
– Уходите! – крикнул он. – Хотите, чтобы я позвал урядника? Вечно задарма все получить хотите…
Понуро опустив головы, старатели вернулись в барак…
22
Отчаявшись получить работу на прииске Хисматулла решил вместе с другими старателями отправиться в лес. Может быть, он сумеет на пяться там и хотя бы какое-то время прокормиться. А то, гляди, и заработает немного и вышлет матери деньжат…
До деляны, где, по слухам, нужны были пильщики и дровосеки, они шли целый день. И хот} Хисматулла с детских лет любил лес и вроде становился сильнее, стоило ему очутиться в лес ной чаще и подышать смолистым ароматом, но сейчас он не испытывал никакой радости и даже оживления. Лес, обступивший дорогу, был сумрачным, чужим, точно его заколдовали злые и недобрые духи. И толстые сосны с надвинутым) на брови снежными шапками, и зябкие осины редкими черными листьями, и дубы, шелестевшие шестью, и серые низкие облака, проносившиеся, как дым, над верхушками деревьев, – все это было полно тревоги, таило скрытую опасность. Ветер, налетавший с гор, бросал с маху холодные россыпи снега, бил в лицо, и Хисматулла ежился и кутался в негреющее рванье.
Когда вступили на просеку с торчавшими пеньками, ветер утих и посыпал крупными белыми хлопьями ленивый медлительный снег, и все старатели побелели. Идти стало тяжело, и люди, месившие лаптями снег, тихо и беззлобно переругивались, но скоро замолчали, точно хотели поберечь силы, шли размеренно – след в след.
Лишь к вечеру, в сумерках, запахло дымом костров, послышались голоса возчиков, погонявших лошадей, стук топоров, затем, рассекая тишину, рухнуло, где-то поблизости дерево, и Хисматулла засмеялся, радуясь, что скоро он будет в тепле, под крышей.
– А кто тут работает? Что за люди? – спросил он.
– Безлошадники, с Кэжэнского завода, – ответил Сайфетдин.
Теперь было уже слышно, как шаркают пилы, с треском валятся деревья, и, хотя Хисматуллу окружал тот же лес, ему казалось, что здесь уже не так холодно, как было в пути. Повалив дерево и очистив его от веток, лесорубы с помощью небольших слег складывали бревна на расчищенную от снега и утоптанную площадку, звали подрядчика, и появлялся маленький человечек в телогрейке, суетливо бегал с аршином, ставил зарубки. Лесорубы делали передышку, дымили махрой, от их разогретых спин струился пар.
– Тут артелями сбиваются, чтоб легче было, – пояснил Сайфетдин. – Но для артели нужна лошадь, а так туда и не суйся… А безлошадники все на своем горбу вывозят…
– Как это? – не понял Хисматулла.
– А вон видишь горку? Доволокут туда, сбросят вниз, а потом впрягаются сами в сани и тащат…
Постояв немного, старатели разошлись кто куда. Хисматулла сунулся было к безлошадникам, но они, окинув его хилую и нескладную фигуру, не приняли его к себе. Бродя по участку, он натолкнулся на паренька, сидевшего на пеньке с пилой в руках.
– Ты один, что ли? – спросил Хисматулла.
– Да ну их, сволочей, – паренек сплюнул. – Как будто я виноват, что еще не вырос…
– А давай мы попробуем с тобой…
– А сдюжишь?
Они утоптали снег под высокой, сосной, подрубили ее с одного бока и начали пилить.
Поначалу все шло хорошо и легко – острые зубья пилы вгрызались в дерево, желтые опилки брызгали с двух сторон, но чем пила глубже уходила в древесную мякоть, тем тяжелее было ее тащить. Она часто застревала, гнулась и ныла тупым звуком, но Хисматулла, подражая заправским лесорубам, подбадривая своего напарника, весело покрикивал:
– Тяни живей! Тяни быстрей…
Ему стало жарко от злости и лишних усилий, он остервенело дергал пилу, но чувствовал, что уже выбивается из сил. Осталось допилить совсем немного, когда сосна затрещала угрожающе, качнулась, какое-то время не двигалась, как бы раздумывая – падать или еще повременить, потом, разрубая воздух свистящим ударом, грохнулась в сугроб, подняв облако снежной пыли.
Хисматулла не понял, какая сила отбросила его в сторону, а когда поднялся, отряхивая снег, то увидел своего напарника, побледневшего от страха.
– Ну чего ты?
– Чуть не убило, – просипел тот, словно еще не веря, что он чудом остался жив.
– А пила где?
– Вот, – он поднял и протянул два обломка пилы. – Что теперь будем делать?
Хисматулла чуть не заплакал от обиды, но, взглянув в растерянное и жалкое лицо напарника, сжал зубы, нахмурился:
– Ладно, со всеми бывает, кто впервой… Бери топор!
Они обрубили ветки, очистили от коры ствол и не успели выбрать другое дерево, как стемнело и нужно было идти на ночлег.
В рубленом, барачного вида балагане было тепло и сумрачно. Маленькая железная печка, стоявшая посредине, и освещала балаган и обогревала, но тепло было только тем, кто находился близко около нее. На длинном колене железной трубы, протянувшейся под потолком, уже висели мокрые портянки, от них шел пар, и в воздухе круто замешивался запах пота и давно не стиранных рубах.
Пристроившись на краешке нар, боясь, как бы его не согнали и с этого места, Хисматулла прислушивался ко всему, приглядывался.
– Говорил я тебе, мусульманин – это мусульманин, он всегда поможет правоверному, – с горячностью утверждал человек с острой козли ной бородкой своему соседу. – Кто оказался прав?
Сосед его сидел к Хисматулле спиной и чинил лапти, но, как только он начал говорить, Хисматулла узнал по голосу Сайфетдина.
– Что ты ко мне пристал? Видишь, я лапти чиню, – отвечал Сайфетдин. – Дело не в мусульманине, а в человеке, понял? Рано еще хвалить! Хваленая девушка на свадьбе воздух портит, слыхал? Вон Хажисултан или Галиахмет– бай… Какой мне толк от того, что они правоверные, раз в животе у меня и так и так пусто? Галиахмета хоть тупым ножом режь – кровь не покажется, такой жадный! Чего ж ты этого нового выгораживаешь? Живы будем, поглядим, что за птица этот Рамей, а пока судить без толку…
– Ошибаешься, Сайфетдин-агай! Я его сам видел, он на плохого человека не похож. Улыбнулся мне и сказал: Никого без работы не оставлю…
– Ладно, ладно, – отмахнулся Сайфетдин. Он натянул лапоть на колодку, поддел острием кочедыка сплетение, пропустил лыко через отверстие и постучал по этому месту, чтобы расправить строчку.
– Посмотрим еще, кто прав будет! – не унимался человек с козлиной бородкой.
Хисматулла обратился к нему:
– Агай, скажи, о чем спорите?
– Не спорим, а говорим! – раздраженно ответил тот.
– А чего ты задаешься? – спокойно заметил Сайфетдин. – Тебя по-хорошему спрашивают! Знаешь – ответь, а не знаешь – так и скажи, что не знаю, мол, – и пропустил лыко в новое отверстие.
– Кто не знает, я?.. – человек с козлиной бородкой задохнулся. – Да разве есть хоть что-нибудь, чего я не знаю?! Ведь и эти новости вы узнали от меня! Знали вы, что управляющий приехал? Не знали! Знали, что за крепления вдвойне платить будут? Нет!
Однако скоро, сменив гнев на милость, он отвел Хисматуллу в сторону и стал шептать что-то.
– Балаболка! – тихо сказал Сайфетдин. – Язык, как мочало, обтрепался…
Тем временем человек с козлиной бородкой, разойдясь, стал говорить громче:
– Новый управляющий, Гарей Накышев его зовут, запомнил? Так вот, запомни сразу и другое – он свой, мусульманин, хороший человек. Вчера он из Оренбурга приехал, я его встретил, когда крепы отвозил на санках. Он сам меня остановил, за руку поздоровался, говорит: Салям! Ей-богу, не вру, зачем мне врать? Сам остановил и поздоровался, рука белая, мягкая, веселый такой, все время смеется! Говорит, как тебя зовут, передай, говорит, своим, что нарубленные крепы я все у вас скуплю и за ценой не постою! Вот какой он, наш новый управляющий! По плечу похлопал, говорит, чем занимаетесь, приходите ко мне, у меня ни один без работы не останется…
– И, таких ребят, как я и Мутагар, на работу возьмет? – спросил Хисматулла, указывая на своего напарника.
– А почему нет? Конечно, возьмет! Он свой человек, это сразу видать! А если б не был свой, разве стал бы он с таким, как я, за руку здороваться? .
– И у нас купит заготовки? – спросил один из старателей. – Мы много нарубили…
– Купит! Я сам ему скажу, будь уверен!
– А сколько будет платить, не сказал?
– Я и не спрашивал, как можно? Ты что думаешь, если он со мной за руку поздоровался, он от этого таким, как я, стал? Нет, наш начальник – большой человек, самому Рамею близкий, говорят! А уж богаче Рамея никого нет, все прииски у него в руках!..
– Как Хажисултан? —робко спросил Мутагар.
– Что там Хажисултан, ему и Галиахмет– бай в подметки не годится! Тьфу! Все наши баи для него – сор, не больше! У Рамея знаешь сколько добра? Лошади и коровы тысячами, по тысяче в каждом стаде, вот какой он богатый!
– Сам видел? – не отрываясь от работы, на смешливо спросил Сайфетдин.
– Не видел, говорили мне…
– А не видел, так и не бреши! Он же в Оренбурге живет, где там скот держать? У него в руках золото, плевать ему на твоих коров!
– Ну, плевать… У богачей всегда коровы и лошади есть! Какой же без этого богач? – не сдавался человек с козлиной бородкой.
– Какой, какой! Самый обыкновенный!.. – Сайфетдин посмотрел на собеседника и отложил лапти в сторону: – Давай-ка спать, хватит на сегодня!
– Рано еще!
– Ну и что ж, что рано? И вставать завтра тоже рано. – Сайфетдин накинул на себя армяк и растянулся на нарах.
Старатели разбрелись по своим местам. Одна за другой гасли зажженные в глубине барака сальные свечки, кое-где еще шептались, но Хисматулла уснул сразу, будто провалился в темную глубокую яму. Проснулся он внезапно, среди ночи. Люди все еще шептались. Лежа на нарах и прислушиваясь, Хисматулла ловил обрывки этого шепота. Старатели говорили все о том же – о золоте, тяжелой работе, о том, как из рук в руки переходят прииски, и каждый раз еще хуже становится жизнь. От этих разговоров на душе Хисматуллы стало опять тревожно, но усталость была такой, что он опять уснул и проснулся, когда уже рассветало.
– Вставай, Мутагар! – толкнул он лежавшего рядом напарника.
– Еще немножко, подожди, еще чуть-чуть, – забормотал спросонья Мутагар.
– Вставай, вставай! Сайфетдин-агай и другие давно уже ушли на прииск! Давай быстрее закончим на делянке и тоже пойдем в контору, заодно и о цене за крепы сторгуемся. Может, тогда и увезут сами, а то на санках тяжело– не под силу нам будет…
– Ну и сны мне снились! – Мутагар сел, почесывая за пазухой. – Всю ночь одна какая– то чертовщина!
– Ты был как больной, – сказал Хисматулла. – Я даже думал – не простудился ли ты! Или испугался, когда дерево упало, все бормотал и звал кого-то…
– Не помнишь, какое имя я называл? – Мутагар засмеялся: —Может, девчонку звал?
– Да нет, вроде просил у кого-то хлеб.
– И во сне хлеб! – Мутагар вздохнул, улыбка сбежала с его остроносого худого лица. – Когда ешь не досыта, всегда снится хорошая еда.
Когда Хисматулла со своим напарником подошли к деляне, тут уже вовсю кипела работа.
Ночью выпал снег, к утру подморозило, дул резкий, пронизывающий ветер, и старатели то и дело прикрывали рукавицами лица, словно боялись, что ветер обожжет щеки.
Туго поскрипывал под полозьями саней снег, фыркали заиндевелые лошади, покрикивали возчики, в морозном воздухе далеко разносился стук топоров и визг пил.
Хисматулла с товарищем выбрали дерево, попрыгали вокруг него на снегу, пытаясь согреться. Мороз перехватывал дыхание.
– Давай! – поднимая топор, сказал Хисматулла. – Поработаем, и нам станет тепло…
Он взмахнул топором, и свежие, пахнущие смолой щепки полетели на снег.
23
Узнав, что новый управляющий за двойную цену скупает намытое в верховьях Юргашты золото, люди хлынули на прииск со всех окрестных деревень.
Едва занимался рассвет, как целые толпы старателей окружали контору – небольшой рубленый дом с крыльцом – и стояли там часами, обросшие, грязные, с мешками за плечами, чайниками, санками, кайлами и лопатами, чтоб получить работу. Вечером они расходились, ночевали в заброшенных землянках, в наскоро сколоченных балаганах, а то и просто в шалашах, у костра. Ни в один теплый барак нельзя было протиснуться и отвоевать там место хотя бы не на нарах, а где-нибудь у стены, чтобы сесть, скрючившись, и скоротать там ночь.
Хисматулла и Мутагар, не расстававшиеся теперь, тыкались то в балаган, то в барак, но их отовсюду гнали, а утром, когда они прибегали к конторе, там уже тянулся огромный, шевелящийся и гудящий хвост очереди. Однако проходили дни, работу получали только редкие счастливчики, а на прииск шли все новые и новые толпы искателей счастья и удачи, и он становился похожим на гигантский вокзал, куда прибывали пассажиры, не находившие себе ни пристанища, ни работы. До города было далеко —без малого триста верст; хлеба, который выпекали на месте, не хватало даже для тех, кто уже имел работу, да новый управляющий и не позволял продавать. хлеб на сторону, поэтому люди голодали, жили на одной картошке и на принесенных с собой сухарях. Хисматулла и его напарник перебивались подачками и уже еле держались на ногах.
Новый управляющий властвовал на прииске, как хотел. Он уволил старых служащих, не угодных ему, на все посты поставил привезенных с собой из города и, пользуясь тем, что люди все прибывали и прибывали на прииск, снизил расценки работающим. А чтобы они не роптали, он не говорил правды тем, кто каждый день собирался утром у конторы, – они стояли там как угроза. Пусть те, кто работал под землей, в шахтах и на земле, видят, сколько охотников получить работу, и дорожат ею.
Теперь уже никто не расхваливал нового управляющего, в очереди у конторы с утра до вечера гудели рассерженные голоса – люди вспоминали прежнего начальника и не скупились на слова, когда речь заходила о новом.
– Вот тебе и мусульманин! Вот тебе и правоверный!..
– А еще Аркашку ругали! При нем небось не голодали!
– Эх, та кобыла, что уже подохла, всегда молочная!.. Все начальники один одного стоят – один похитрее, другой покруче, а служат они, как собаки, одному хозяину – золоту…
Когда исчерпывался один разговор, тут же, легко подожженный, вспыхивал другой.
– Может, лучше на завод податься?
– Не один черт, где спину гнуть – здесь или там?
Однажды, подойдя к конторе, Хисматулла увидел возбужденную толпу, осаждавшую крыльцо. Потом толпа отвалила от крыльца и бросилась к воротам, в открытый двор.
– Что случилось? – спросил Хисматулла у одного старателя с торбой за плечами. Тот стоял, опираясь на суковатую палку, и тоже тянул шею, привставал на носки, чтобы что-то увидеть.
– Да вроде новый управляющий прибыл! Накышев!
Толпа, шумевшая у крыльца и ворот, отхлынула, отступила, на крыльце показался толстый человек в рыжей лисьей шубе и такой же пушистой, красной, как огонь, шапке. Он что-то крикнул, недовольно нахмурился, махнув рукой, и к крыльцу, давя людей, подкатила кошевка, запряженная парой лошадей.
– Начальник! Начальник! —закричали в толпе. – Не томи душу, скажи, чтоб зря мы тут не пропадали, – будет работа ай нет?
– Обносились все!..
– Вшей кормить на нарах нечем!.. Голода ем!..
– Хуже подневольных, выходит!.. Не томи– скажи правду!
Не отвечая, управляющий сбежал с крыльца, сел в кошевку, накрыл ноги меховой полостью, и лошади рванулись, разваливая надвое толпу; кучер гикнул, привставая на козлах, и кошевка умчалась, оставляя позади крутящийся белый вихрь…
– Накормил всех досыта! – кто-то хрипло рассмеялся. – Зато наш, мусульманин, – подохнуть бы ему!..
– Грех так говорить! Не гневи аллаха!.. Он не царь, чтобы всех нас пригреть и накормить…
– Ну и жди милостыни от него, а я не буду!.. Пропади оно все пропадом, но ждать больше нету мочи!..
Толпа стала быстро рассасываться, люди расходились по баракам, и скоро на дворе остались только Мутагар и Хисматулла. Они сели рядом на бревно, прижались друг к другу и замерли. Вдруг на дороге показались четыре лошади, игриво бежавшие от проруби; вскидывая ноги, они взрывали копытами укатанный снег. Одна из них, карей масти, остановилась недалеко от ворот, легла на снег и стала перекатываться с боку на бок. Но тут щелкнул кнут, и лошадь вскочила, встряхнулась так, что снег, налипший на ее шерсти, полетел на парней. От реки верхом ехал конюх и постреливал кнутом.
– Тебя, случаем, не Хисматуллой зовут?
Хисматулла, узнав конюха, радостно вскочил с места:
– Зинатулла-агай!
Зинатулла спешился, обвязал поводья вокруг лошадиной шеи и подошел к ребятам:
– Без работы?
– Да, Зинатулла-агай…
– А Сайфетдина я устроил, в шахте работает, – важно, точно хвастаясь, сказал Зинатулла. – Попросил сынка управляющего – Давлет-хана… Отцов баловень – тот ему ни в чем не отказывает, а мальчишка передо мной заносится, любит показать свою силу…
– Агай, и нам помоги, – стали умолять Хисматулла и Мутагар. – До гроба не забудем!
– Одному, пожалуй, можно, – сказал Зинатулла, взглянув на Хисматуллу.
– А я как же? – жалобно спросил Мутагар. – Тогда я совсем пропаду…
– Агай, помоги и ему! – попросил Хисматулла. – Маленький ведь, куда он пойдет?
Зинатулла отвел их в землянку, выстроенную впритык с конюшней, посадил на лавку. В землянке стоял густой запах дегтя, на шестах у печки были сложены для просушки оглобли и мерзлые санные вязки, по стенам на больших деревянных гвоздях висели хомуты, поперечники, узды, вожжи, шлеи, на полу валялись в куче стружек кленовые санные полозья и обручи. Хисматулла и Мутагар с интересом разглядывали все это хозяйство, а Зинатулла тем временем засыпал овса лошадям, растопил докрасна железную печурку и вскипятил чай.
– Садитесь, небось проголодались! – пригласил он, разливая заваренный малиновым лис том чай в алюминиевые кружки и разламывая на три части испеченную в золе лепешку.
Неделю неевшие горячего, Хисматулла и Мутагар с жадностью набросились на еду. После чая их быстро разморило, потянуло в сон, и когда конюх, выходивший во двор к лошадям, вернулся, оба уже крепко спали.