Текст книги "Красочный пассат, или Странствия по островам Южных морей"

Автор книги: Януш Вольневич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Гостиница помещалась в конце главной улицы, близ мыса Лоцмана, замыкающего залив. Здесь кончалась Апиа для туристов. Пришлось повернуть к центру бульвара, являющегося главной артерией центра города. По пути я заглянул в кафедральный собор. Рядом с трехэтажными домами он казался величественным. Там в 1970 году отправлял богослужение сам папа Павел VI, единственный святой отец в истории церкви, который отправился из Ватикана в столь далекое путешествие.

В нескольких сотнях метров поодаль мое внимание привлекло огромное, крытое дранкой подобие сарая. Это сооружение должно было, по-видимому, гармонировать с архитектурой самоанских фале —типичных жилищ современных островитян, густо рассеянных также у дороги, ведущей с аэродрома Фалеоло. Сам замысел был, вероятно, хорош, однако то ли пропорции в масштабе макро были плохо соблюдены, то ли реализация проекта оказалась неудачной, но общий облик здания производил плохое впечатление. Все это не помешало мне заглянуть внутрь, где я обнаружил еще один отель «люкс». Холодное пиво несколько смягчило мои претензии по части архитектуры.

Экскурсия с Бобом

«Тузитала, Тузитала», – повторялось повсюду название отеля. Я спросил бармена, что означает это слово. Он укоризненно посмотрел на меня.

–  Тузитала,милостивый государь, – это «слагатель историй». Так жители Самоа называли Роберта Льюиса Стивенсона, который здесь жил, умер и был похоронен. Это он прославил наши острова на весь мир.

Мне стало стыдно. Как я мог забыть о том, что автор «Острова сокровищ», которым я, бывало, тайком зачитывался в школе во время уроков, именно здесь закончил свою жизнь! Позор! Я решил исправить ошибку и на следующий же день обязательно побывать в его доме.

Я допивал кружку пива. В этот момент за моей спиной послышался голос:

– Простите, вы иностранец?

Я обернулся. Передо мной стоял молодой человек в рубашке цвета хаки.

– Да. Прилетел сюда вчера, – ответил я.

– Разрешите представиться: Боб Кинли из Калифорнии. Не согласитесь ли выпить со мной еще одну кружку пива?

Во время беседы я узнал, что Боба на Самоа направил отец, который поручил сыну приобрести там новые экземпляры раковин для его коллекции.

– У отца более десяти тысяч экземпляров, но, как подобает истинному коллекционеру, он все время ищет новые. Его мечта заполучить наконец-то «Морскую красу». Он уже стар и сам не может совершать подобные путешествия, – говорил американец, – и поэтому чаще всего посылает меня. А я и не жалуюсь.

– Вероятно, вы не только прекрасно разбираетесь в раковинах, но и знаете наизусть всю отцовскую коллекцию?

– Да, я кое-что знаю об этих великолепных сокровищах моря, так как с раннего детства помогал отцу перебирать раковины… – Боб глотнул пива, – Недавно отец чуть не заболел, когда узнал, что один австралийский аквалангист на острове Гуадалканал нашел на глубине десяти метров великолепную колонию из двадцати экземпляров раковины «Морская краса». Я сразу же вылетел в Сидней, но, к сожалению, опоздал. Австралиец передал один экземпляр музею в Хониаре, а остальные раковины продал по пятьсот долларов за штуку. Единственный оставшийся у него экземпляр он включил в свою коллекцию и ни за какие деньги не пожелал продать. Я боялся возвращаться домой с пустыми руками.

– Сейчас вы тоже ищете что-то определенное?

– Да, но не скажу что, чтобы не испортить дела.

Мы договорились с Бобом на следующий день поехать на экскурсию вместе.

Взяв напрокат автомобиль, мы отправились на другую сторону острова Уполу. Боб неплохо знал местность, ведь это было его второе пребывание на Самоа.

– В нескольких милях отсюда, у подножия горы Ваэи, стоит бывший дом Стивенсона. Он считал, что для его больных легких наиболее целесообразным будет пребывание в Южных морях. Однако один воздух мало чем мог помочь ему. Он прожил здесь пять лет и писал до самой смерти. Скончался Стивенсон в 1894 г. Заглянем туда?

Я охотно согласился.

По обеим сторонам дороги раскинулись поистине райские сады. На острове росло много пальм. Самое большое впечатление произвели на меня не плантации кокосовых пальм и деревьев какао, а обыкновенные фале. Это, несомненно, самое хорошее жилище аборигенов, какое мне когда-либо приходилось видеть во время моего путешествия по Океании. Элипсообразные сооружения с соломенными крышами, вместо стен – редко расставленные столбы. Поэтому повседневная жизнь, протекающая в доме, проходит как на театральной сцене. Женщины, удобно устроившись на циновках, плели корзины, делали ожерелья из раковин. Одновременно они утихомиривали свое расшалившееся потомство. Пожилые мужчины лениво беседовали. Молодых почти не было – они, видимо, работали. В хижинах кое-где можно было увидеть европейские кровати и кресла, совсем не гармонирующие с пленительными домиками и еще более усиливающие впечатление, что все это происходило на сцене театра. Все фале были оборудованы искусно изготовленными жалюзи. Пользовались ими, очевидно, лишь при сильном ветре или дожде. Трудно представить себе более гигиенические жилые помещения, приспособленные к местному климату. Благодаря своим совершенным пропорциям они производили прекрасное впечатление.

К дому автора «Странной истории д-ра Джекиля и м-ра Хайда» подобное определение никак не подходило. Просторное здание с верандами, покатой крышей – сочетание, пожалуй, элементов германской архитектуры с требованиями местного климата.

– Дом перестраивался много раз, – пояснил мне Боб. – Ныне это своего рода эквивалент Белого дома и живет в нем сам О ле Ао Ле Мало.Трудно поверить, но говорят, что в доме есть даже камин. Думаю, вряд ли знаменитый шотландский писатель им пользовался: морозов здесь не бывает.

Наша следующая остановка у небольшого водопада.

– Водопад Тиави, – сказал Боб. – Он небольшой, но, как видите, декоративный.

– Здесь чего-то не хватает.

– Чего же?

– Обнаженных девушек, купающихся в водопаде. Их показывают в каждом фильме, посвященном южной части Тихого океана.

– Вы правы. Однако увидите фильм, вернее, место, где его снимали. Мой контрагент по раковинам проживает в деревне Лефага, месте съемок фильма, нашумевшего в пятидесятых годах. В нем участвовал Гарри Купер. Фильм назывался «Возвращение в рай».

– Там показывали купающихся в водопаде девушек.

– Эти девушки живут здесь и поныне. Когда я был тут в последний раз, то в соответствии с фаа Самоаменя угощали кавой, которую, по местному обычаю, готовит дочь вождя или кого-то из местной знати.

– Сегодня это редкость…

Мы тронулись в путь, и вскоре дорога пошла резко вниз. Вдали виднелось изумрудное море, которое плохо просматривалось из-за крон пальм. Двадцатимильная поездка поперек Уполу не заняла у нас много времени.

– Вы знакомы с местным этикетом? – вдруг забеспокоился Боб.

– Не имею о нем ни малейшего представления. А вы думаете, что нам устроят прием?

– Если застанем старого Оволу, то кто знает… Итак, слушайте и запоминайте. Никогда не начинайте беседу в самоанском доме стоя. Беседу ведут сидя. Этикет требует сидеть со скрещенными ногами. Ноги вытягивать перед собой не следует. Уж если совсем невмоготу сидеть в такой позе, то можно прикрыть ноги циновкой и изменить положение.

– Хорошо, постараюсь запомнить.

– Если нас будут потчевать кавой, то нужно стряхнуть несколько капель.

– Понятно, что еще я должен знать?

– Нельзя ездить верхом на лошади или раскрывать зонтик вблизи фале, в котором происходит собрание…

– Ни лошади, ни зонтика у меня нет…

– А ведь в самом деле.

Боб замолчал.

Деревня Лефага оказалась такой красивой, что так и просилась в кадр. Песок на пляже был ослепительнобелым. Маслянистые волны набегали на берег. Стволы деревьев склонились над водой. В пальмовой роще стояли аккуратные домики местных жителей. Деревню со всех сторон окружали крутые зеленые холмы. Чувствовалось легкое дуновение ветерка, слышались глухие раскаты волн, бьющихся о прибрежные коралловые рифы. Пейзаж украшали рыбачьи лодки да красочные фигурки в легких разноцветных рубашках и лавалава, мелькающие на протоптанных тропинках.

Боб пошел узнать об Оволу. Я очень обрадовался, что наконец остался один и могу оглядеться. Присев на сломанную пальму, я стал пристально рассматривать окружающий пейзаж…

Боб вернулся минут через пятнадцать и сказал, что никакого приема, никакой кавы и никаких новых раковин для отцовской коллекции не будет. Дело в том, что старый Оволу отправился в Паго-Паго, чтобы навестить своих родственников.

– Поплыл на обычном каноэ вместе со своим десятилетним внуком. А ведь до Паго-Паго почти сто миль, – досадовал Боб.

– Это же Острова Мореплавателей, как назвал их Бугенвиль. Разве такая прогулка считается далекой для островитян?

– Говорят, что они должны приплыть послезавтра. Вдруг там случится какая-нибудь фиафиа…Не знаю, что делать, вернусь, пожалуй, в Апиа и там подожду. Мне кажется, раковины у Оволу есть, но без него их не хотят показать.

Боб так расстроился, что невозможно было смотреть на него без сожаления. В столицу мы возвращались кружным путем, вдоль побережья. Однако на этой трассе мало что удалось увидеть. Настроение у Боба было мрачное. Природа тоже тосковала – начался сильный тропический ливень. Сквозь завесу дождя виднелись лишь очертания больших церквей. Их было много, и они казались огромными. Если бы меня попросили дать Уполу другое имя, то я назвал бы его «Зеленым островом церквей».

Паго-Паго

В Восточное Самоа пришлось собираться в спешке. Я узнал, что единственный самолет полетит завтра, а следующий – только через десять дней. Ни малейшей гарантии, что мне удастся попасть на этот самолет, у меня не было. Я бросился в Апиа, чтобы успеть на местный пароходик, который доставит меня в Паго-Паго – самый красивый порт на всем Тихом океане.

Услужливый Боб помог мне – подвез в порт и посадил на пароход. Часов через восемь я должен был попасть в международный аэропорт Тафуна. Стояла чудесная погода, а сто с лишним километров, отделявших Уполу от острова Тутуила, обещали быть восхитительной прогулкой.

За кормой постепенно исчезали строения Апиа, а на фоне голубого неба отчетливо вырисовывалась вершина горы Ваэи. Где-то там осталась могила Стивенсона. Море было спокойным, а соленый ветер приносил приятную прохладу.

Я распаковал свои сокровища, состоявшие из нескольких десятков красочных западносамоанских почтовых марок. В отличие от марок Тонга это были миниатюрные произведения искусства, отображавшие историю островов и другие события. Здесь имелась красивая серия марок, посвященных трем кораблям Якоба Роггевена[ Роггевен Якоб(1659–1729) – голландский мореплаватель. В 1721 г. предпринял кругосветное плавание и открыл остров Пасхи (1772 г.), посетил острова Туамоту, Самоа и Ява, – Примеч. пер.] (в 1722 году он открыл группу островов Самоа). На 'некоторых марках помещались деревянные скульптуры, иллюстрирующие самоанские мифы. На одной, достоинством в десять сене[В 1975 г. самоанская денежная единица тала,равная 100 сене, превышала стоимость австралийского доллара. – Примеч. авт.], был изображен мифический рыбак с крючком, вылавливающий из океана острова Уполу и Савайи. На другой восседала сама госпожа Эгги Грей на фоне собственного отеля. Любопытнее всего мне показалась памятная марка, которую Самоа выпустило в честь Уильяма Уиллиса. Генеральный почтмейстер Самоа, безусловно, заслуживает всяческой похвалы за издание этой марки. Уиллис, вне всякого сомнения, был самым необыкновенным гостем, когда-либо посетившим эти острова.

Уильям Уиллис – мореплаватель-одиночка – дважды на плоту пересек Тихий океан. В июне 1954 г. из Кальяо он отправился в свое первое путешествие на десятиметровом плоту, построенном из семи бальзовых стволов. Он назвал плот «Семь сестричек». В путешествие Уиллис взял с собой лишь кошку и попугая. Мореплавателю в то время уже исполнилось шестьдесят лет. Через сто пятнадцать дней плавания, полного драматических событий, жестоко страдающий от жажды мореплаватель достиг берегов Паго-Паго на Восточном Самоа. Однако результат плавания не удовлетворил Уиллиса, ведь он прошел «только» 6700 миль и не добрался до Австралии – конечного пункта своего маршрута. Поэтому девять лет спустя он вновь покидает Перу и на плоту из листовой стали под названием «Возраст не помеха» отправляется в новое плавание. Вместе с ним путешествуют лишь… два кота. Плавание оказалось тяжелее прежнего, а идея соорудить плот из жести – весьма неудачной. На этот раз времени на второе плавание ушло меньше, чем на первое. Плот «Возраст не помеха» преодолел 7500 миль. Плот, его капитан и оба кота достигли берегов Уполу. Однако и этот результат не удовлетворил Уиллиса. На следующий год летом на отремонтированном плоту «Возраст не помеха» он снова вышел в море и добрался до берегов Австралии. Это было трудное плавание – частые ураганы и штормы. Семьдесят первый год рождения застает отважного мореплавателя-одиночку в океане. Через семьдесят пять дней плот, хотя плавание проходило среди рифов, оказался у побережья Австралии близ Таунсвилля.

Уиллис покорил Тихий океан. Несмотря на преклонный возраст, он решил переплыть еще и… Атлантику на яхте. В 1966 году он вышел из Нью-Йорка на «Малютке» – суденышке длиной в три с половиной метра. Когда капитан был в море, у него произошло ущемление грыжи. Его случайно заметили с проходящего мимо судна и спасли от смерти. Через год яхта «Малютка» вновь оказалась в водах Атлантики. Снова Уиллис преодолевает невероятные трудности во время плавания. Это и ураган «Хлоя», и голод. Кроме того, немолодой мореплаватель в пути заболел. На этот раз польский траулер «Белона» спас Уиллиса – взял на борт «Малютку» и его капитана. Ничуть не обескураженный, капитан Уиллис 1 мая 1968 года отправился в третий раз в Англию. Упрямый мореплаватель решил отпраздновать свое семидесятипятилетие в бурном Атлантическом океане. К сожалению, ни одно судно не успело оказать помощь престарелому мореплавателю. Полузатопленная «Малютка» была обнаружена 20 сентября 1968 года советскими рыбаками. Великого мореплавателя на ее борту не оказалось.

Пока я рассматривал почтовые марки и раздумывал над ними, на борту внезапно наступила… звенящая тишина. Через какое-то время члены команды засуетились, забегали но палубе. Минут через тридцать толстяк капитан в измятой белой фуражке объявил пассажирам об аварии в паровой машине, которую, однако, «уже исправляют, и скоро рейс будет продолжен».

Однако прошли полчаса, час, а наш пароходик все покачивался на длинной волне на одном и том же месте. Я забеспокоился не на шутку. Правда, самолет вылетал ночью, но запланированная мною туристическая экскурсия в Паго-Паго явно срывалась. Из люка машинного отделения то и дело выглядывали какие-то перепачканные лица, под палубой слышались удары молотков, а наше суденышко все не двигалось с места. Судя по карте, мы находились точно на сто семьдесят первом меридиане, который считается границей между независимым Западным и принадлежащим американцам Восточным Самоа.

Время неумолимо бежало, и я уже мысленно распрощался с поездкой по знаменитой канатной дороге на вершину горы Алава, возвышающейся над чудесной лагуной, возникшей в залитом морем кратере вулкана; с путешествием вокруг острова, который в восемь раз меньше Уполу; с осмотром порта…

Американцы впервые появились на архипелаге Самоа, когда туда прибыл корабль коммодора Чарлза Уилкса, то есть в 1839 году. Тридцать лет спустя согласно «формальному» соглашению с вождем Мауга они основали здесь военно-морскую базу. Уилкс, разумеется, был не первым папалангина острове Татуила. Его опередил кроме Бугенвиля (который не высаживался здесь) в 1787 году Лаперуз. Французский мореплаватель потерял двенадцать человек, на которых набросилась с камнями толпа спровоцированных самоанцев. Присутствие американцев на Восточном Самоа в 1899 году было санкционировано трехсторонним договором. В течение пятидесяти лет этот единственный участок территории США, расположенный к югу от экватора, находился под управлением министерства военно-морского флота, и лишь в 1951 году, после второй мировой войны, управление им перешло к министерству внутренних дел. Десять лет спустя самоанцы получили «собственную» конституцию и двухпалатный парламент (сенат и палату представителей). Однако все вопросы на этой маленькой группе островов по-прежнему решаются с участием американского губернатора.

Под палубой что-то охнуло, стукнуло, и наконец пароход поплыл! Минут десять капитан о чем-то громко совещался с мостика со своими механиками, а затем объявил пассажирам, что все в порядке, но плыть дальше придется на пониженной вдвое скорости. Я облегченно вздохнул. Неужели двигатель вообще удалось запустить? Дело в том, что полинезийцы за машинами ухаживают весьма своеобразно. Механизмы они не смазывают, масла в моторы не доливают. Даже требующие лишь незначительного ухода моторикши (я ими пользовался на Тонга) находятся в плачевном состоянии.

И все же мы поплыли. Впереди показались изумрудные высоты Тутуила. Знаменитая гора Рейнмэкер, вершина которой постоянно обволакивается дождевыми тучами, возвышалась над всеми остальными. Паго-Паго стало известно миру благодаря известному рассказу «Дождь» Сомерсета Моэма.

В залив Паго-Паго мы вошли уже иод вечер. Резкие тени, ложившиеся на окрестные высоты, светящаяся поверхность воды. Казавшийся крошечным вагончик подвесной дороги сползал вниз по невидимому канату. Цвет неба ежеминутно менялся. В открытое море на ночной лов выходила флотилия ловцов тунца.

Мало что удалось мне увидеть в Паго-Паго. Вдоль дороги, ведущей в аэропорт, стояли такие же фале, как в Уполу. Почти в каждом домике светился экран телевизора. Насколько мне удалось заметить, на экранах мелькали персонажи популярных американских мультипликационных фильмов.

В международном аэропорту Тафуна, располагающем огромной, четырехкилометровой посадочной полосой, сенсационным стало дело австралийского эсминца «Куинборо». Накануне утром он прибыл в Паго-Паго с визитом вежливости. Один из членов экипажа корабля, как только оказался на берегу, кинулся в трактиры, где пил много пива. Поздно вечером он взял напрокат автомобиль и отправился на поиски новых приключений. К несчастью, во время этой хмельной вылазки он сбил жительницу деревни Фулига Фималие Моэйвану. Вскоре женщина скончалась.

Собрав среди членов команды корабля двести пятьдесят долларов и прихватив с собой связку красивых циновок, командир эсминца поехал вместе с вождем деревни в дом семьи погибшей. Родные дары приняли и выслушали соболезнования. С точки зрения фаа Самоадело считалось законченным. Однако вмешалась американская юстиция: австралийский матрос попал в тюрьму, а эсминец отплыл с неполным штатом команды на борту.

В заключение мой случайный спутник воскликнул:

– Представляете, родные погибшей теперь носят в тюрьму матросу передачи.

Действительно, что знает рядовой папалангио фаа Самоа?!

«Корзина с цветами и фруктами»

В аэропорт Таити, носящий экзотическое название Фааа, огромные авиалайнеры ежедневно слетаются словно голуби на рынок «Старого города» в Варшаве. Из них выходят группы туристов, которых тут же ловко подхватывают специальные автобусы по обработке экскурсантов.

– Мистер Бэйкер? О’кэй, вот ваш венок…

«Машина» действует безотказно. Там на борт самолета сажают туристов с долларами, отсюда их отправляют уже без денег, но зато с венком из раковин и обогащенных впечатлениями.

Туристам на Таити продают, в сущности, их собственные мечты. Для них не так важно, что они действительно увидят. Всю жизнь они грезили поездкой на Таити. Здесь, на возлелеянных в мечтах островах, они осматривают то, что им позволяет увидеть заранее оплаченная (зачастую в рассрочку) программа путешествия. И это главное. В сущности, для большинства туристов важнее всего сделать (или приобрести) несколько цветных слайдов, которые затем они покажут друзьям в родном городе.

Такие туристы, увлеченные пребыванием на Таити, чаще всего не замечают, что им показывают поддельный фольклор. В перегруженной программе путешествия у них не хватает времени даже полюбоваться природой и насладиться ею. Они все время спешат от одного автобуса или самолета к другому и задерживаются только там, где разрешает гид, – обычно в магазине сувениров или в ресторане, принадлежащих родственнику… водителя автобуса.

Нескончаемый поток туристов способствует переменам, происходящим на островах южной части Тихого океана. Давно миновали времена, когда обнаженные девушки купались в водопадах и соблазняли добродетельных моряков с парусников. Ныне таитянские девушки в поте лица моют посуду в роскошных отелях и убирают комнаты в гостиницах, переполненных на Таити туристами.

Муреа

В Папеэте у главного бульвара круглый год можно увидеть несколько десятков яхт. На них флаги самых разных стран: Франции, Австралии, Канады, США, Новой Зеландии, Нидерландов и даже Испании. Мореплаватели многих национальностей представляют собой единую семью. Здесь всегда много зевак, они читают вслух названия яхт, выведенные на кормах: «Ванкувер», «Акапулько», «Веллингтон», «Порт-Морсби». Яхту, отправляющуюся в море, всегда провожает толпа друзей и любопытных. Искусный маневр, проделанный владельцем яхты на глазах у зрителей, ценится высоко. Яхта отдает швартовы, ставит по очереди паруса и выходит в море. Окрыленная белыми полотнищами, она еще долго четко выделяется на фоне темнеющего вдали массива острова Муреа.

Существует любопытная полинезийская легенда о происхождении Муреа. Произошло это в те далекие времена, когда боги решили наказать жителей священного острова Раиатеа. Испуганные островитяне сидели в своих домах и боялись показываться на улице. Одна неблагоразумная девушка покинула дом, и ее проглотил огромный угорь. После этого животное стало ломать пальмы, уничтожать все на своем пути. В приступе ярости угорь бросился в море и оказался между островами Раиатеа и Тахаа. Земля, выброшенная угрем, превратилась по воле богов в большую рыбу, которая, направляемая божественной силой, уплыла к месту, где сегодня находятся Таити и Муреа. Окаменев, рыба стала островом Таити-Нуи, а спинной плавник – пиком Орохена, украшающим остров. Кусок плавника отломился, поплыл дальше и застыл, превратившись в гористый остров Муреа с огромными вершинами.

Сегодня Муреа – обязательный пункт в программах турне, организуемых туристическими конторами всего мира. Очаровательный гористый остров расположен почти в десяти милях от Папеэте, центра Французской Полинезии. Что может быть выгоднее предприятиям, жаждущим заработать как можно больше при минимальных затратах? «Девяносто минут на лодке или десять минут самолетом?! Прошу садиться! В программу входит путешествие по чудесному острову и посещение ванильной плантации. Бесплатный ленч в отеле „Бали Хаи“. Удобный случай приобрести оригинальные сувениры. Просим Вас в автобус. Быстрее, пожалуйста, господа, быстрее!»

^{Пристань для яхт в Папеэте}

Автобусы с туристами мчатся в Фааа – международный аэропорт. Так, видимо, следует называть маленькое здание, возле которого то и дело поднимаются в воздух небольшие десяти-двенадцатиместные самолеты. Старт и тут же посадка, просто скачок какой-то.

Под крыльями мелькают коралловые рифы, окаймляющие остров. Небольшая посадочная полоса. Подъезжают автомобили, слышатся голоса гидов. Мчатся экскурсионные автобусы выполнять расписанную по минутам туристическую программу. Уехали!

Теперь можно спокойно созерцать окружающее, любоваться белой пеной прибоя, разбивающегося о коралловый риф, торговаться с таксистами. Общественного транспорта, конечно, нет. Ведь таксистам нужно подработать. В этих местах турист – дойная корова. Возможно, это своего рода реванш за уничтожение былых прелестей райского уголка, где некогда королевская семья с Таити искала убежища от порядков, устанавливаемых белыми людьми.

У одного водителя была честная физиономия и сильно потрепанная машина. Степенно, не спеша торгуется он со мной о плате за проезд.

– Месье, вы не из Австралии? Поляк! Слышал, слышал. Я ведь служил во французской армии. Знаю, вы неплохо били бошей!

Он снизил цену, и мы поехали.

У его старенькой «Симки» были привычки извозчичьей лошади. Она сама останавливалась там, где обычно прежние пассажиры Жана делали снимки. Таксист очень удивлялся, что у меня другие намерения.

– Месье, здесь же все фотографируют.

– Хорошо, хорошо, отъедем немного, лучше остановимся здесь!

Таксист недоумевал, когда я отходил далеко от дороги и тщательно выбирал объекты для снимков.

– Обычно туристы делают снимки, не выходя из машины, приоткрывают лишь дверцу. Месье, подождите, может быть, там сыро.

В конце концов Жан примирился с капризами странного пассажира. Больше того, он вошел во вкус и делал остановки в местах, которые ранее не считал заслуживающими внимания. Он даже не дал мне зайти в стилизованные на таитянский манер павильоны отеля «Бали Хаи».

– Там нет ничего интересного. Это для американцев. Непонятно, за что они платят деньги.

Мы расположились на траве над заливом Кука. Жан уже догадался, что имеет дело с человеком небогатым, поэтому мы заранее купили в придорожной лавочке для меня пиво и для него лимонад (водителю пить не полагается!).

– Месье, здесь, в Пао Пао, в этой маленькой деревушке, которая у нас за спиной, я родился. В то время она была еще меньше. Но тогда тут была жизнь! А теперь остров Муреа мертв.

Он сокрушенно покачал головой.

– Ведь каких-нибудь двадцать лет назад у нас было много молодежи. Веселье, забавы, красивые песни. А сегодня словно на кладбище. Ваниль только на показ, садов никто не разводит, кокосовые орехи гниют, а пальмы стали совсем никудышными. Молодежи не стало.

Жан заметил, что хотя мы уже объехали половину острова, но встретили всего лишь одну девушку, которая, по-видимому, готовилась к выступлениям в отеле, так как на голове у нее красовался традиционный убор, напоминавший тиару. Там я увидел только двух молодых людей, мчавшихся куда-то на мотороллерах.

– Сейчас все молодые люди работают в Папеэте. Три мои сына тоже. Я вижу их только по субботам и воскресеньям. «Уик-энд, папа», – говорят. Эти два дня они или спят, или слушают завывания японского транзистора, иногда с ревом носятся на своих мотоциклах. Может, это и есть прогресс, но я предпочел бы, чтобы все было как раньше, в старину. – Жан пригубил, жалобно вздохнув, лимонад, – Плохо гребут на каноэ, рыбы хорошей не поймают, а пиво пьют… Месье, ничего хорошего из этого не получится. Даже уважение к старшим уже потеряно. Так плохо еще никогда не было.

Жан загрустил. Мы немного посидели. Кругом было красиво, спокойно. Ломаные горные вершины без конца заволакивались тучами. Пожелтевшие пальмы клонились к изумрудной воде. Ярко алели цветы. Атиати, Розуи, Моуароа, Тохивеа – одна вершина красивее другой.

«Природа, пожалуй, еще сохранилась», – подумал я. Ведь толпы туристов стали появляться здесь сравнительно недавно.

Мы молча посидели минут пятнадцать. Затем Жан поднялся и, не говоря ни слова, направился к своей «Симке».

По словам Жана, долина Опуноху – «запущенная».

Поселение Папетоаи – вот где все началось: в 1808 году здесь высадились миссионеры и построили первый в Полинезии миссионерский корабль «Хавеис». Они также основали и знаменитую Академию Южных морей.

– Теперь у нас на Муреа церквей больше, чем здоровых пальм, – посетовал Жан.

Строения «Средиземноморского клуба», отель «Моана» и домик для туристов близ пляжа Мауи – все внушало ему отвращение.

Жан внимательно следил за тем, что именно я снимаю на пленку. Мне казалось, что ему нравилось, когда я выбирал такие пейзажи, где не было ни туристических построек, ни, разумеется, туристов. Когда я расплачивался с ним, довольный, он вернул мне двести колониальных тихоокеанских франков.

Муреа гигантом не назовешь. Протяженность дороги, опоясывающей остров, немногим более пятидесяти километров. На тридцатом километре мы увидели католическую церковь, построенную из кораллов, на сорок пятом – храм в старотаитянском стиле – танито,сооруженный из бамбука, несколько реликтов, именуемых марае,связанных с древними религиозными обрядами былых жителей Муреа и представляющих собой нечто вроде платформ или малых пирамид из коралловых блоков. Самый старинный из этих не очень эффектных памятников насчитывает приблизительно тысячу лет, а значит, относится к эпохе, когда остров назывался «Аймехо» или «Эймео», что означает «Дом, местонахождение правящей семьи».

Для нас, европейцев, история этих островов началась всего лишь двести лет назад. В то время попаа(«белые») захватили власть над высокоорганизованным островным населением и вовлекли его в свои дела, сводившиеся к торговле копрой, ванилью и даже кофе и хлопком. После второй мировой войны зажиточные туристы устроили буквально нашествие на этот остров. И сейчас еще пляж Теваро великолепен, но он переполнен белыми телами приезжих туристов.

Тем не менее Муреа оставляет незабываемое впечатление. Неважно, что остров – это своего рода предместье Папеэте, некая «загородная спальня». Все еще можно на острове найти места, где по-прежнему журчат маленькие водопады, а горы, поднимающиеся прямо из моря и взметнувшиеся ввысь на тысячу метров, образуют неповторимый пейзаж. Действительно, никакие творения человеческих рук нельзя сравнить с тем, что создает природа.

По Таити на автобусе

Сегодня цены на Таити выше, чем во времена европейских первооткрывателей. Тогда девушку и три кокосовых ореха можно было приобрести за одну лишь улыбку или дружественный жест. Следует заметить, что, после того как на Таити в 1767 году прибыл «Долфин» под командованием капитана Уоллиса, на острове появился новый товар, который можно было обменять на девушек. Этим товаром стали… гвозди. За один невзрачный, заостренный с одной стороны кусочек железа матрос нмел возможность целыми днями предаваться любовным утехам, в чем особенно преуспели англичане. Спрос на этот импортный товар так возрос, что капитанам судов приходилось устанавливать специальные вахты, чтобы как-то уберечь свои корабли. Матросы без зазрения совести отовсюду вытаскивали гвозди, даже из обшивки корпуса судна.

Так было двести лет назад. Сегодня чашечка некрепкого кофе, которую к тому же приходится пить стоя, в Папеэте стоит сто французских колониальных тихоокеанских франков, то есть больше доллара.

Поскольку на этой заморской территории Франции изменить цены не удалось, то пришлось к ним как-то приноравливаться. Взять хотя бы рейсовый автобус, обладающий замечательными качествами. Так, на нем можно объехать вокруг острова всего за три доллара, тогда как поездка по тому же пути на такси обошлась бы в восемьдесят долларов. Только за одно это можно поставить памятник таитянскому местному автобусу. А ведь он обладает еще и многими другими достоинствами.