сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц)
- Это - третий, - сказал он. - Один купил пан Ян Лятощ, краковский астролог; второй - Тихо Браге, который сейчас служит астрологом графа Рантцау фон Вандсбека; этот Липпершей хотел оставить для себя, но все таки в конце концов уступил мне. Похоже, ещё только некий Кеплер из Магштада и Галилео - профессор из Падуи - имеют подобные приборы. Говорят даже, что это один из них подал Липпершею мысль...Но ты не слушаешь! - воскликнул он, видя, что Мартен направил люнет вправо и высматривает что-то на дороге у леса.
Не получив ответа, Стефан тоже взглянул в ту сторону и зарделся, как девица. Сеньорита де Визелла ехала шагом в сторону шато. Он узнал её по белой шляпе с перьями и голубому бархатному болеро, которое она надевала для верховой езды.
Еще не сумев справиться со смущением, он ощутил на себе взгляд Мартена. А посмотрев на того, смутился ещё больше. Ян, казалось, пронзал его взглядом. Он побледнел, брови сошлись под вертикальной складкой на лбу.
И вдруг он громко выругался, отбросил Стефана в сторону, в два прыжка выскочил за дверь и помчался по лестнице. Со двора раздался его крик: Коня! Живее! - и Грабинский увидел, как топча цветники и клумбы Ян галопом миновал дорожку, вылетел за ворота и поскакал по каштановой аллее...
"- Что с ним случилось? - думал он с бьющимся сердцем. Господи Боже, что случилось?"
Стефан замер на террасе, словно врос в каменную кладку, и следил за происходящим со все нараставшей тревогой. То, что происходило, что творилось с Мартеном, было так странно и непонятно, как бредовый сон, в котором нет никакой логики в следующих друг за другом событиях и происшествиях. И как в мучительном кошмарном сне Стефан, охваченный обессилившим его испугом, не мог двинуться с места. Он ждал, что вот-вот произойдет что - то страшно, но мысли, застывшие от ужаса, словно замерли на мертвой точке, неоконченные, не сформулированные, едва зародившиеся в мозгу, который вдруг отказался работать.
Тем временем Мартен гнал сломя голову, вздымая клубы пыли, повернул направо и уже приближался к сеньорите, которая при виде его придержала коня.
Грабинский ощутил, как сердце у него уходит в пятки.
Кровь стыла в жилах, жуткие вещи должны были произойти сейчас у него на глазах...Вот Мартен натягивает повод, остановив коня напротив Марии. Нет, он не хватает её за горло, не выхватывает пистолет - что за облегчение! Значит он не намерен её убить! Да и для чего ему это делать? Откуда вдруг такие мысли?
Ян указывает рукой в сторону леса, что-то возбужденно и гневно говорит, а она возражает, пожав плечами. Мартен трясет головой, видимо сыплет проклятиями или угрожает, наконец снова пришпоривает коня и галопом скачет к опушке.
Все по-прежнему непонятно, и слишком смахивает на дурной сон, который возвращается после минутного пробуждения.
Но Стефан уже не спит - к нему вернулась способность действовать. То, чего он подсознательно больше всего боялся, пред чем в ужасе содрогался не произошло. Если Мартен внезапно обезумел, то его ярость обращена против кого-то иного. Надлежало его удержать, спасти от него самого, помешать непоправимому, что мог он натворить в умопомрачении.
Вот именно! Спасти! Догнать! - мысль эта подтолкнула его, словно удар бичом.
Как мог он стоять и пялить глаза, вместо того чтобы немедленно действовать?
Стефан помчался вниз, влетел в конюшню и закричал, чтобы ему седлали лошадь. Юноша был настолько возбужден, что конюх не посмел ни о чем спросить, хотя видел его первый раз в жизни.
Мартен гнал коня по лесной дороге, пылая местью и яростью, от которой кровь затуманивала глаза. Мария Франческа явно лгала. Обманывала его и лгала, ибо не мог же обманывать его люнет, через который разглядел он их нежное прощание на опушке. Люнет открыл правду; он выдал все и всех тому, кто смотрел сквозь его волшебные стекла. Лишь он ему был верен, и это делало его бесценным.
"- Как только догоню, стреляю прямо в лоб", - решил Ян.
Попытался представить, как это произойдет. Всадник, которого он преследовал, услышит топот его коня; наверное, придержит своего и обернется, чтобы посмотреть, кто его догоняет. Может даже подумать, что это Мария Франческа. И как же будет он разочарован, увидев того, кого меньше всего хотел бы видеть, особенно с пистолетом наизготовку.
Если это будет Бельмон, тот тут же поймет, что ему грозит. Если д'Амбаре - может на миг растеряться. Но ни один из них не пустится наутек: что тот, что другой должны будут погибнуть, зная, за что.
И тут Ян увидел их обоих: Ричарда и мсье д'Амбаре. Обоих вместе! Те показались из-за поворота и, неторопливо труся рядом, удивленно взглянули на него и одновременно подняли руки в приветственном жесте.
Нет, такого он не предвидел! Не мог же он стрелять в них по-очереди!
Сунув пистолет обратно за пояс, Мартен придержал взмыленного коня и остановился.
Кто же из них?.. Который, черт возьми?
Пока они приблизились, Ян уже успел остыть, и вдруг вся ситуация показалась ему крайне забавной. Он едва не прыснул от смеха, видя их изумление.
- Я ищу одного из вас, - переводя дух, сказал Мартен.
- Которого? - спросил Арман д'Амбаре.
- Собственно, я не уверен, - протянул Мартен. - Откуда вы и куда?
- Завтракали у Антуана, - сообщил Бельмон. - Мадмуазель Жозефина обручилась с молодым Айртоном...
- Как, вы оба были у мсье де Карнарьяка?! - прервал его Мартен, глядя то на одного, то на другого.
- Ну да, - подтвердил д'Амбаре. - Что тут необычного?
- И едете прямо оттуда? - продолжал распрашивать Мартен.
- Ma foi! * Кто бы подумал, что от Карнарьяка полдня пути до Марго? заметил Бельмон. - В чем дело, Ян? Мы едем прямо оттуда (разумеется, целых две мили одним духом, без передышки) главным образом для того, чтобы успеть к тебе на обед. И вдобавок мы настолько утвердились в этом намерении, что нас не соблазнило даже любезное приглашение графа де Бланкфора, которого мы встретили минуту назад.
________________________________________
* Слово чести! (франц.)
Мартен присвистнул сквозь зубы.
Граф де Бланкфор! Этот надутый петух! Неслыханно!
В ту же минуту он заметил, что и Ричард, и Арман сидят на гнедых лошадях.
"-Как же мог я сразу не заметить!" - подумал он. А вслух сказал: Рад, что мы встретились. Я как раз искал вас обоих. И разумеется приглашаю на обед. Не можете представить, как я рад.
Развернув коня, Ян присоединился к приятелям.
- Поехали! - воскликнул он. - Как мило с вашей стороны, что вы не приняли приглашения графа Оливье!
- У тебя на него зуб, - заметил д'Амбаре.
Мартен коротко хохотнул.
- Если он ехал на вороном коне, то у меня на него чертовски большой зуб.
- На вороном коне? - повторил Арман. - Черт возьми, не думал, что тебя это может интересовать.
- Ведь не украл же он у тебя коня! - воскликнул не менее удивленный Бельмон. - Но он действительно ехал на прекрасной вороной кобыле. Он её у тебя перекупил?
- Нет, - отмахнулся Мартен. - Пусть черти поберут всех лошадей на свете; речь идет о его собственной шкуре. Я собираюсь продырявить его пистолетной пулей или шпагой - как ему будет угодно! И наверняка бы уже это сделал, не встреть я вас. Разумеется, меня бы обвинили в убийстве, добавил он.
- Если я тебя верно понимаю, - заметил Бельмон, - ты хочешь, чтобы мы нанесли визит графу Оливье де Бланкфору как твои секунданты.
Мартен взглянул на него исподлобья и кивнул.
- Ты меня прекрасно понял. Но это не к спеху: я уже немного отошел. Вполне можете поехать к нему утром, переночевав у меня в Марго-Медок. У нас есть два дня: в пятницу "Зефир" выходит в море на некую интересную встречу в районе Бискайского залива, так что я хотел бы все это оставить позади. Могу я на вас рассчитывать?
- Разумеется, - сказал д'Амбаре.
- Безусловно, - сказал де Бельмон.
Мартен обнял их за плечи.
- Спасибо, - только и выговорил он.
Все трое помолчали. Мартен чувствовал, что должен пояснить, что толкнуло его пуститься в погоню за Бланкфором и вызвать того на поединок. Они ждали. Может быть, даже догадывались...
- Он оскорбил Марию, - начал он и прикусил губу при воспоминании об этом "оскорблении", которого по счастью стал единственным свидетелем. - Не буду вам рассказывать деталей, сказал Ян, поняв, что не сумеет их придумать. - Он наверняка не спросит, в чем состоят мои претензии. Сам прекрасно все знает.
- Entendu! * - выручил его из замешательства д'Амбаре.
______________________________________________
* решено, согласен (франц.)
- Взгляните, с кем едет Мария! - воскликнул Бельмон.
Мария - Франческа и Грабинский натянули поводья; их кони с размашистого галопа перешли на рысь, потом на шаг.
- Видишь, мой мальчик? - бросила сеньорита Стефану. - Pues nada! ** Буря уже миновала, como siempre. ***Где ты их нашел, querido****? обратилась она к Мартену с сияющей улыбкой.
_______________________________________________
** ничего страшного (исп.) *** как обычно (исп.)
**** любимый (исп.)
- Недалеко отсюда, - ответил Мартен, улыбаясь в ответ. Подумай, милая, как все удачно для меня сложилось: завтра они поедут к графу де Бланкфору, чтобы оговорить условия поединка. Надеюсь, этот кобардо не сбежит, чтобы спасти свою шкуру. Полагаю, я ему её изрядно разукрашу.
Мария Франческа снова усмехнулась. Она знала, что на этот раз Мартена ждет удача, хоть граф и не был трусом.
ГЛАВА III
В пятницу на рассвете "Зефир" отошел от маленькой пристани в Марго-Медок и поплыл по течению реки, провожаемый Иоахимом, который остался в поместье за старшего, и заспанной прислугой, выстроенной под его командой. Арман д'Амбаре и Ричард де Бельмон уехали ещё в четверг, не выполнив миссии, порученной им Мартеном, поскольку граф Оливье де Бланкфор отбыл с женой и ближайшими домочадцами в Париж, даже не догадываясь, что ему угрожало, задержись он хоть на несколько часов в своем замке.
По этой причине Мартен был зол на него и на себя самого, но - как обычно - злость и гнев его очень скоро оставили. Когда после полудня он велел бросить якорь под Руаном, солнце, свежее дуновение морского бриза, и прежде всего вид ожидающих на рейде четырех корсарских кораблей полностью переменили его настроение.
Теперь, когда у него под ногами легко колыхалась палуба "Зефира", когда он готовился к новой экспедиции, все прочее казалось куда менее важным, чем ещё вчера или два-три дня назад. Он был готов даже поверить, что то, чему он случайно стал свидетелем благодаря люнету, в самом деле не случилось. Может просто игра теней от ветвей, качаемых ветром? А может быть он увидел то, что подсказывала ему ревность? То, чего он опасался, ибо все же поначалу ему показалось, что во всаднике на вороной лошади он узнал Армана д'Амбаре или Ричарда. И сам не был уверен, которого из них...
Мария Франческа отрицала всякое сближение с графом Оливье. Разумеется, возвращаясь с прогулки она встретила его на дороге; граф ехал в другую сторону, но остановился и поговорил с ней несколько минут. Потом они распрощались на краю опушки, где стояли в тени развесистого тополя. Она подала ему руку, он её галантно поцеловал. И ничего больше!
Как она возмущалась, что Мартен подозревает её в заигрывании - и с кем, Господи! С мсье де Бланкфором, который совсем недавно получил резкий отпор, когда слишком резво атаковал её на охоте у Карнарьяков! В конце концов Мария поклялась на своей Мадонне из Альтер до Чао, призывая её в свидетели, что говорит чистую правду, и эта клятва вызвала первую трещину в убежденности Мартена.
Не любил он этой почти мифической Мадонны, о которой столько слышал и которой никогда в жизни не видел. Но Мария Франческа питала к ней особое уважение и привязанность, и притом оставалась очень религиозной. Не решилась бы она на такое святотатство!
И ещё одно: когда он заявил, что берет её с собой, сеньорита тут же согласилась, словно её очень обрадовало это решение. Разве это не свидетельство её любви и верности?
"- Я мог ошибиться, - думал Мартен. - Мне могло привидеться больше, чем произошло в действительности. Дьявол бы побрал этого Бланкфора! Раз уехал в Париж, может и вообще сюда не вернется? Я охотно бы всадил пулю в его тупой лоб, но сейчас есть дела поважнее. Если снова его встречу, прослежу: пусть только попробует морочить Марии голову! Тогда не выкрутится, как на этот раз."
Что касается сеньориты де Визелла, она в самом деле была довольна, что на некоторое время покинет шато Марго-Медок. Тому было несколько причин. Во-первых, уже наступил Великий пост, значит пришел конец забавам и светским развлечениям. Во-вторых, ситуация между четырьмя мужчинами, с чувствами которых она играла так беззаботно, вдруг очень запуталась.
Из них только Оливье ни о чем не догадывался. Но если он вдруг вернется из Парижа, д'Амбаре или Бельмон не замедлят дать ему понять, что Мартен заметил то, о чем не должен был даже подозревать. Оливье будет в ярости. Наверняка поймет, что эти двое...ну, что не он один...А Ричард с Арманом? Что произойдет между ними? И между каждым из них и Мартеном?
"- Собственно, все это так волнующе, - думала она. - но не выйди мы сейчас в море, могло бы дойти до весьма неприятных разбирательств. И вообще могло бы кончиться совсем не так, как бы мне хотелось".
Нет, она совсем не хотела, чтобы все кончилось. Эта игра её забавляла. Занимала её мысли, угождала самомнению, щекотала нервы.
Вначале Арман - Арман, которого она без особого труда отбила у всех прочих женщин. Он признался, что она его очаровала и впервые он влюбился по-настоящему. Едва ли не с первого взгляда! Потом - Ричард! Как же убедительно умел он говорить о своей любви, пробудившейся слишком поздно. Как жалел, что когда-то согласился уступить Мартену свою пленницу. Тогда он руководствовался своей дружбой с Яном, однако оказалось, что дружба эта его ослепила, и вслепую он проиграл свое счастье. Теперь же он желал собрать хотя бы его осколки. разве можно было напрочь отказать? И наконец Оливье породистый, гордый, деспотичный, аристократ из аристократов. И он у её ног! Она восторжествовала над его гонором!
Она могла выбирать среди них, могла колебаться, обещать и не придерживаться обещаний, одарить своими милостями или лишить их без всякого иного повода, кроме собственного каприза. Возбуждала зависть и ревность женщин, замечала жаждущие взгляды других мужчин, убеждалась в силе своего очарования на чопорных гугенотах, наслаждалась замешательством скромных, неопытных юношей.
Порой ей приходило в голову, что не будь она любовницей Мартена, могла бы заполучить мужа даже среди пэров Франции. Мысль эта ошеломляла. Но Мария Франческа её боялась. В такие минуты она ненавидела Мартена, чувствовала, что могла бы его даже убить. И тогда её вдруг охватывали угрызения совести, жалость и сочувствие к этому неустрашимому человеку. Она жаждала вознаградить ещё не нанесенные обиды и все более или менее совершенные измены. Это у неё получалось довольно легко; она поддавалась собственной ветрености и чувственным позывам, которые одолевали тем сильнее, чем сильнее чувствовала она свою вину.
Оставалось однако ещё одно дело, касавшееся этих переживаний и любовных конфликтов. Дело, которое могли разрешить лишь Мадонна из Альтер до Чао и исповедник сеньориты де Визелла, грешной дочери святой церкви.
Дело, касающееся вечности...
Мария Франческа ездила раз в месяц в Периньон - двадцать восемь лье, или французских миль, - чтобы в тамошнем католическом соборе побеседовать со священником о спасении своей души. Благодаря этим вылазкам, или скорее пожертвованиям, следовавшим после каждой исповеди, собор получал довольно солидные средства на свои нужды, а почтенный святой отец округлял сбережения на старость.
Мадонна получала свою долю с этих богоугодных операций при посредстве Генриха Шульца, который согласился почти бескорыстно переводить определенные суммы в Альтер до Чао на украшение собора и алтаря, в то время как в Периньоне в честь её горели две толстые восковые свечи. Этими свечами (по два франка штука!) Мария Франческа искупала вину перед своей покровительницей, столько раз призываемой ею в свидетельницы не совсем совпадавших с правдой событий, как например в случае встречи с графом де Бланкфором. Она не хотела, чтобы они горели перед какой-нибудь иконой, так что священник после бурной дискуссии согласился установить их на специальном постаменте возле кафедры; зато таким довольно сложным образом сеньорита де Визелла оказалась наконец в ладу с собственной совестью.
