Текст книги "Эмигрант с Анзоры"

Автор книги: Яна Завацкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)

Яна Завацкая
Эмигрант с Анзоры

Часть 1. Побег

Все это началось в тот осенний день, когда я заканчивал неделю административной повинности в новом корпусе. Вообще-то я сборщик, и довольно неплохой, но административку рано или поздно получает каждый. Как правило, она куда хуже основной работы. В этот раз я залетел из-за того, что после отбоя возвращался от Пати – заговорились, называется.

И что самое интересное, за эту неделю она даже ко мне не подошла ни разу. Хотя влетел я из-за нее, и по справедливости, она тоже должна была бы сейчас на новом корпусе работать вместо своего парашютного цеха. Могла бы хоть в столовой подойти, посочувствовать… вот и пойми, как она к тебе относится.

Я помню, что работал весь день один. Как обычно на административке, меня поставили туда, куда по доброй воле никто не полезет. В подвалы нового корпуса – вычерпывать воду. Была холодрыга – градусов пять всего, уровень воды (ледяной) значительно превышал уровень моих резиновых сапог, насос то и дело ломался, я проклинал все на свете. Под конец я вычерпывал воду совковой лопатой. Единственное, что во всем этом было радостного – завтра мне уже не придется заниматься всей этой ерундой. Я приду в свой чистый и сухой цех, встану к родному сборочному столу… Буду обмениваться краткими репликами с ребятами, и на перерыв пойду вместе с ними.

В этот день, кроме всего прочего, я не обедал. Административщиков не отпускали днем в столовую, нам должны были привезти обед на объект, но я прозевал это время – точнее, меня забыли позвать наверх. К вечеру у меня уже и голод прошел – так, слабость какая-то и апатия. Даже в столовую не очень-то хотелось идти. Но это привычное состояние, на него я просто не обращал внимания.

Уровень воды остался довольно низкий, завтра следующие бедолаги будут уже тряпочками за мной собирать. Бригадир глянул одним глазком и отпустил меня без замечаний.

Надо было бы, по идее, зайти домой и переодеться в сухое. В сапогах у меня хлюпала степлившаяся жижа. Но дискомфорта я уже не ощущал – привык, а наша общага стоит в полуаре от нового корпуса и в четверти ара от столовой. В шесть часов же столовая уже открывается. Пока туда-сюда бегаешь… К тому же я просто устал. Короче говоря, я направился в столовую прямо в строительной брезентовой спецовке, в резиновых сапогах. По дороге заскочил к Арни в мастерскую.

Арни, как и мы, работает сборщиком. Хотя у него талант, и в школе он даже обучался на специальных художественных курсах. Но мест в Магистерии Искусств не предвидится, так что художником ему не быть все равно. Однако, так как профессиональный художник у нас на весь Лойг только один, Арни то и дело освобождают от работы в цеху – плакат нарисовать, стенгазету оформить, лозунг… И слава Цхарну, что так получается. Арни от природы такой тщедушный, что долго бы не протянул, если бы не эти творческие передышки. Талант всегда его спасал, талант и голова…

Мастерская находится в том же здании, что и столовая, и клуб – только вход с другой стороны. Я опасливо огляделся по сторонам, тщательно вытер свои говнодавы о коврик и приоткрыл дверь.

Арни был в мастерской один. Рисовал что-то гуашью, склонившись над столом. Он поднял голову, посмотрел на меня сквозь очки, прищурившись, и тут же заулыбался радостно.

– Ландзо! Привет! Заходи, чего ты…

Я вошел, тяжело ступая сапогами, бухнулся на сиденье. Весь стол был завален волнами белой бумаги – я отодвинулся, не задеть бы спецовкой. Арни как раз выводил алой гуашью слово «Родины». Вытянув шею, я прочитал весь лозунг. «Во имя Родины и Цхарна горят молодые сердца».

– Видишь, наглядку готовлю, – смущенно сказал Арни. – К приезду комиссии. Сказали, обновить надо… Плакаты все старые, посерели.

– Ты жрать-то пойдешь? – осведомился я.

– Ты знаешь… надо бы закончить лозунг. Хочу сегодня уже чтобы было готово… – Арни будто оправдывался. – Может, ты на меня в столовке возьмешь?

– Ладно, возьму, какой разговор…

Арни стал быстро работать кисточкой. Я даже залюбовался – до того ловко это у него получалось. Остренькое очкастое лицо, бледное, с голубыми внимательными глазами, склонилось над бумагой. Белесые волосы торчком. Кисточка крепко сжата в длинных, ловких пальцах, костистая, с синеватыми прожилками, рука движется легко, будто играючи. Посмотрел я на эту бледную Арниевскую кисть, и отчего-то сердце дрогнуло… глупо. Но так я всегда относился к Арни. Арни, братишка, друг, ближе даже, чем брат родной. Такой беззащитный, слабый… Арни закашлялся, будто подтверждая мою мысль. Кашлял он всегда, сколько я его помнил.

– Слушай, Ланc, и Таро тоже возьми порцию… он задержится сегодня, в обед говорил.

– Конечно, обязательно, – произнес я. Посмотрел еще на тонкую до синевы пацанью руку Арни, выводящую буквы. И вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

И надо же такому случиться – прямо в коридоре напоролся на Зайнека. Зай-зая нашего. Тот поднял свои знаменитые брови. Был бы красавец-мужчина – могуч, силен, каштановые волосы вьются, лицо правильное – но вот эти брови мощные, мохнатые прямо-таки жуткое впечатление производят, и красивое лицо Зай-зая ну очень сильно портят. А вообще-то о его внешности как-то не думаешь… Обычно когда с ним сталкиваешься, первым делом теряешь дар речи. И соображения тоже.

Итак, Зай-зай поднял свои кустистые брови, уставившись на меня.

– Двести восемнадцатый? Куда идешь? Почему в таком виде?

– Отбывал административное наказание на строительстве нового корпуса! – отрапортовал я машинально. – Иду в столовую на ужин.

– Это понятно, – брезгливо сказал Зай-зай. – Непонятно, что ты делаешь в служебном помещении… Ага… – он разглядел за стеклянной дверью Арни. Лицо Зая изменилось. – Ну что ж. Теперь я понимаю… Так, двести восемнадцатый. Хорошо, что я тебя встретил. Сегодня после политчаса зайдешь ко мне в кабинет. Не позднее девяти пятнадцати.

– Слушаюсь, – повторил я. Зай-зай фыркнул («как лошадь» – говорила Пати, и в самом деле было похоже) и двинулся по коридору дальше.

А я пошел на ужин.

В подавленном настроении – ибо ничего хорошего посещение кабинета Зай-зая принести человеку не может.

Вины особой я за собой не знал. Правда, недавно мы лазили в администрацию за сенсаром, так это же все делают. Но все равно – кто-нибудь мог заметить, накапать. У нас это быстро. Но вообще-то Зай-зая это не касается. Если бы, то меня вызвал бы начальник квартала Лобус, его это компетенция. Зай-зай этим заниматься не должен. Он у нас все-таки воспитатель, служитель Цхарна.

Я побрел к столовой, размышляя об отношении Зай-зая ко мне. К нам, точнее.

Зай-зай у нас совсем недавно, с тех пор, как прежний старвос пошел на повышение. И сразу заметил нашу компанию. И недобрым глазом заметил.

Гомосексуализм нам еще прежний старвос пытался пришить. Даже, как выяснилось, видеокамеру в нашу комнату установил. Зай-зай, видимо, от него знал, что голубизной у нас и не пахнет… тем более, всем известно, что Таро каждый год влюбляется в какую-нибудь из девчонок, и совсем недавно после бурного романа Лилла дала ему от ворот поворот, а у меня… ну в общем, уже есть какие-то отношения с Пати. Арни же девчонки просто всерьез не принимают (и дуры, между прочим!) Зай-зай не пытался нас в чем-нибудь таком обвинить, но наша компания ему активно не нравилась. Сначала он к нам подселил известного стукача по кличке Котик. Но как назло, Котика перевели в Илловайс. Однако – я теперь вспоминал очень многие эпизоды, косые взгляды, намеки на политчасах, несправедливые наказания (не то, чтобы не за что… человека всегда найдется за что наказать… но обычно за такое не наказывают).

Не то, чтобы он меня лично не любил. На меня ему было плевать. Как это и должно быть, ибо «один человек подобен бесполезному камешку на дороге. Лишь собранные вместе, создадим храм Цхарну». Но по-видимому, наша тройка была собрана вместе как-то неправильно. Не нравились Зай-заю наши отношения, не по-цхарновски как-то мы дружили. И еще я вспомнил, что за последние месяцы едва ли была неделя, когда нас не дергали бы по разным поводам, и мы работали бы спокойно вместе в одном цеху.

И вот с такими тяжелыми и перепутанными мыслями я вошел в столовую.

И тут же увидел Пати. Она шла с подругами к своему столику. Увидев меня, обернулась, и я снова задохнулся – такое красивое у нее было лицо. Чистое такое, тонкое, смугловатое – в отличие от меня, Пати родом с Циборна, а там народ смуглый и темноволосый – черные, ясные глаза и тоненькие брови разлетаются стрелочками к вискам.

И ни радости, ни удивления, ничего – спокойно-приветливое выражение лица.

– Привет, Ландзо!

Она бы еще сказала «двести восемнадцатый».

– Здравствуй, Патари, – ответил я. На языке вертелось «давно не виделись». Но я не мог этого сказать, мне хотелось смотреть на ее лицо… а вдруг эти слова будут неуместны?

Рядом с Пати, как и рядом с Зай-заем я полностью терял дар речи и соображения.

– Что ты, прямо со стройки? – она скользнула взглядом по моей спецовке.

– Да. Последний день сегодня, – покорно ответил я.

– А где весь твой «экипаж машины боевой»?

– Сейчас придут…

Она кивнула, слегка улыбнувшись и пошла за подругами. Все. Поговорили.

Кто может поверить, что неделю назад мы поцеловались? Что целовались вот уже месяца три, стоило только нам остаться одним – под предлогом политподготовки или еще какой-нибудь лабуды… Чужие, посторонние люди. «Здрасте – до свидания».

Интересно все же, как она ко мне относится?

Я постоял, стараясь заглушить ураган, поднявшийся в душе. Потом двинулся к раздаче.

Сегодня на ужин была перловка. С солью, но без масла. Масло, естественно, до котла не дошло. Это уж как водится. Но порции небольшие, так что отсутствие масла как-то не замечалось. Завоз продуктов через неделю. Недели за две до завоза нормы питания во всей общине начинают уменьшаться. Бывает, последние дня два вообще не кормят. Но все уже приспособились, и запасаются на голодные дни заранее. Сегодня день еще нормальный. Так что можно и потерпеть. Тарелки перловки вполне достаточно, чтобы живот не подводило. И в то же время, не замечаешь, вкусно это или нет.

Утешив себя такими соображениями, я назвал свой номер, потом номера Арни и Таро и получил три тарелки. Отнес их в угол и занял наши коронные места. Вначале я намеревался дождаться друзей, но потом попробовал перловку, еще раз попробовал, и как-то незаметно съел всю свою порцию.

Ну и ничего, утешил я сам себя. Теперь в животе разливается приятное тепло, и я вполне могу спокойно посидеть рядом, пока ребята едят.

А как я сам отношусь к Пати? Люблю я ее? Наверное, да. Одно время я вообще ни о чем не мог думать, кроме нее. А вот сейчас отношение какое-то странное.

Я просто не могу понять, нужен я ей или нет. Если нужен – почему она не отвечает мне (а ведь я не раз заговаривал о важных вещах, она же словно бежит выяснения отношений), почему так равнодушна, даже безразлична. Если нет – почему с такой явной охотой соглашается встретиться со мной… вот и сейчас – пригласи я ее в кино, ведь тут же согласится… почему целуется со мной? Ведь я же не настаивал на этом, я и не умею… Пати у меня – первая.

Такое ощущение, что за эти месяцы я как бы привык к этому неопределенному положению, и просто перестал так много переживать из-за Пати. У нее своя жизнь, в конце концов, у меня – своя. И однако, огонь любви, выражаясь литературно, тлел в моей груди, готовый вспыхнуть в любой момент – пусть она только поглядит ласково… подойдет… сама подойдет. А то я уже не знаю, что думать обо всем этом.

В этот момент пришли ребята.

– Привет! – Таро хлопнул меня по плечу увесистой дланью. Плюхнулся рядом со мной и, набив рот перловкой, спросил. – Фы фо, фяфа фо фойки?

– А что он, в общагу потащится? – спросил Арни, чудом умудрившись понять Таро. Он ел аккуратно, даже аристократически как-то. Странно – ведь росли вместе, откуда это у него?

– Я сегодня в обед ничего не жрал. Не позвали, – объяснил я.

– Слышал новости? – Таро наконец проглотил кашу. – Из секретки какие-то документы поперли!

– Да ну? – поразился я.

– Вот и ну. Зай сегодня в цех приперся, не то, что фыркает – аж пыхтит, как паровоз. Представь, комиссия на носу, а у него такое…– Таро снова набил рот перловкой.

– Погоди… что за документы?

– Не знаю, говорят, вроде как раз очень нехорошие… данные на продукцию.

Я кивнул. Продукция у нас, конечно… мы, к примеру, инфрадетекторы собираем. Понятное дело, не гражданские.

– Кто же мог украсть? – спросил Арни задумчиво. – Там бывает только дежурный офицер по секретке – не он же. Туда больше и не ходит никто.

– Через администрацию могли пройти, – заметил Таро.

– Через админ – это же идти через весь коридор, – сказал я, – а там сигнализация. Нет, пройти можно, конечно, но кому это надо?

– Тем не менее, это самая вероятная версия, – вздохнул Арни, – через админ только и могли пройти.

Мы замолчали. Пройти-то могли… только кому это нужно? Как-то не верится, что вот у нас в Лойге завелся самый настоящий шпион. И потом – разве так шпионы действуют? Он бы перекопировал, что ему нужно… а то ведь такая кутерьма теперь поднимется. Зай его в два счета разоблачит.

– Ладно, это все фигня, – сказал Таро деловито. – Сегодня вот чего будем делать?

– Сегодня политчас, – кротко напомнил Арни.

– Да я помню, помню… так вот, может после политчаса соберем шкаф наконец?

Мы уже недели две занимались перестройкой стенного шкафа.

– Это хорошо, что ты вспомнил, – сказал Арни. – Я уж думал, мы до конца года будем одежду на стенку вешать. Вообще-то я сегодня хотел почитать, но раз уж ты собрался…

– Да, я теперь свободен, – мрачно сказал Таро. Сразу было видно, что он думает при этом о подлой Лилле, которая его бросила. Почем зря, между прочим.

– Хорошо, так я тогда шурупы попрошу у Сандика, – деловито сказал Арни. Тут я вспомнил.

– Ребята, это все хорошо, но меня не будет. Увы. Меня сегодня Зай к себе вызвал.

Я коротко рассказал о встрече с Заем. Мы погадали, что бы это значило, и ни к чему существенному так и не пришли.

В комнате был шмон – это мы увидели сразу. Кровати явно разрыты, матрасы свисают… И понятно, что искали. Значит, какая-то гадина все же накапала. Искали, ясное дело, сенсар. Сенсар у нас был. Мы действительно его сперли. Но не дураки же мы – хранить сенку в комнате! У нас были свои тайники… По дороге из столовой Арни забежал на чердак и принес нам по сигаретке. Я сразу плюхнулся на койку и закурил. Вскоре ребята последовали моему примеру.

– Значит, Зай вызывает тебя из-за сенки, – сказал Арни вдруг. Я скосил на него глаза. Лицо Арни как-то странно вытягивалось, разъезжалось. На меня сенка всегда так действует. А еще я сентиментальным становлюсь. Плакать хочется…

– Слушай, это, конечно, может быть… но ведь ее все прут!

Это точно. Когда сенку привозят, как выразился нач квартала, у нас идет «организованное расхищение». Первыми – и больше всех – прут работники администрации. Потом они меняют сенку на продукты, на шмотки. Потом сенсар складывают в помещении администрации до раздачи, и туда лазают почти каждую ночь. Это стало настолько обычным, что за такую кражу наказывают просто как за прогулку после отбоя. Мы вообще этим почти никогда не занимаемся. Но в этот раз было уже невтерпеж – прежде всего потому, что у Таро сперли весь запас, оставшийся до следующего завоза. Мы, конечно, с ним поделились своим, и вот теперь сидели почти на бобах. А «рабы ада» (раб. Ад. – обычное сокращение от «работника администрации») нам ничего не меняли, как будто им специально запретили. Ну вот мы и полезли. Арни стоял на шухере, я залез на плечи Таро, оттуда – в окно, самое обычное дело. И сперли-то немного, всего пачек шесть.

– Раздавать надо сразу, – мрачно сказал Таро. – А то они вечно ждут, пока все растащат. Людям же невтерпеж…

Голос его плыл, мягчел, становился сонным. Милый, дорогой Таро, думал я, и чуть не плакал. Вот удивительно действует сенсар. В нормальном состоянии я так же, в сущности, отношусь к Таро. Я его люблю. Он мне как брат. Но ведь я же не буду о нем думать так – «милый и дорогой».

Я вспомнил, как Таро впервые у нас появился. Нам было по двенадцать лет. С Арни-то мы дружим с шести лет, с начала школы. Таро появился позже. Пришел в нашу комнату (его поселили взамен Лино, умершего от воспаления легких), мрачный, высокий, грузноватый. Темноволосый, умный и едкий, сперва он нам казался диким, странным каким-то. Мы его даже побаивались – бугай, еще заедет, если что не так… Но я ни разу не видел, чтобы Таро ударил кого-нибудь, кто слабее его. В драке – пожалуйста. Особенно если кого-нибудь защитить надо. С этого и наша дружба с ним началась. С нами тогда восьмиклассники жили по соседству, ну и взялись они Арни трясти. Я заступился. Нас с ним к стенке прижали, и мы поняли, что наступают кранты. Но тут появился Таро, и выяснилось, что он один вполне может разобраться с четырьмя восьмиклассниками. Приемы он какие-то знал особые.

Так мы и остались втроем. Таро – сильный, Арни – умный и талантливый, и я, ни рыба, ни мясо. Комнаты все на четверых, но сколько к нам ни подселяли – почему-то долго никто не задерживался. Один был неплохой пацан, Россо, в школе еще, так он умер. От туберкулеза. А так – кого переводили, кто сам просился в другую комнату (не по нашей вине – мы никого не доводили), кто уезжал куда-либо. И вот уже давно мы живем втроем.

После сенсара на душе стало гораздо спокойнее. Я уже не переживал из-за предстоящего визита к Зай-заю. Ну мало ли что… виноват – накажут. Правильно говорят, нужно уметь принимать наказания. Пусть даже обычно никого не наказывают за воровство сенсара. Но ведь нельзя было его тащить, ведь сказано – не воруй. Вот и поделом.

Правда, страх мой лежал в какой-то иной плоскости. Я не боялся наказания и вообще возможных последствий. Просто сам Зай-зай внушал мне непреодолимый иррациональный страх. Только поэтому и не хотелось к нему идти.

На политчас все собрались уже веселые, раскованные. Девушки расселись в первых рядах, на коленках – блокнотики и стилосы. Ну как же, как же… нельзя же пропустить Слово Цхарна. Дальше кучковались парни, кое-кто попыхивал сигареткой. Мы экономили – курнули, и хватит. Лучше каждый вечер по одной, чем сразу все выкурить, а потом лапу сосать. Без сенсара – ужас. Лучше уж не жрать неделю. Весь мир такой серый, серый, рукой-ногой не шевельнуть. И голова болит. У некоторых прямо ломка начинается.

Вот интересно, подумал я, глядя на веселых, гогочущих парней. Кто-то там анекдот рассказал. Нам всем начинают выдавать сенсар в восемнадцать лет. А есть ли кто-нибудь, кто держится и не курит? Обычно-то все с радостью бросаются курить – как же, это же признак совершеннолетия! Тебя признали взрослым. Даже курево выдают!

Таро вот год держался. Вообще не курил. Даже глядя на наши с Арни довольные физиономии – только к стенке отворачивался. Но видимо, за год к запаху привык. А потом как-то зимой послали его чинить телефонный провод под снегом, искать пробой. Ну, он вернулся часов через шесть, лег в постель и закурил. Первый раз. Как по маслу пошло, даже не закашлялся. Так и начал.

Тьфу ты, о чем я думаю? Зай-зай уже стоял на сцене и чего-то там говорил. А, вступительная часть… Все встали. Зай-зай взмахнул руками.

– Ро-ди-на-славь-ся! – заорал я вместе со всеми.

– Слава Цхарну! – ответила вторая часть зала.

– Ро-дина-славь-ся!

– Слава Цхарну!

И пошло-поехало. Прокричали десять раз здравицу, в голове зашумело слегка. Меня даже покачивать стало вперед-назад. Потом стали кричать славу Служителю, потом – проклятие врагам. Под конец у меня такие мысли появились: конечно, все это глупо, и никто эти здравицы всерьез не принимает. Но ведь, если разобраться, то все это правда! И Цхарн – ну кто же не почитает Цхарна? Ведь это наш величайший Учитель! Чем была бы без него наша страна? И Родина – ну это понятно. И враги – так ведь они же постоянно нам угрожают. Если бы не они – разве мы бы вынуждены столько работать и жить впроголодь? И потом, их тупое учение, глупые, ограниченные люди, выдумали себе какого-то Бога и пресмыкаются перед ним. Наш Цхарн, спустившийся с небес, намного выше и лучше морально, чем ихний бог. И даже наш Служитель – какую работу он выполняет! Наш любимый вождь, из скромности называющий себя всего лишь служителем, слугой народа. Даже, честно говоря, все эти здравицы и лозунги профанируют великие и священные для каждого лервенца понятия. С этой мыслью я сел и стал прислушиваться к речам со сцены.

Но не очень внимательно. Две девушки читали доклады о международном положении, о происках, о доблести наших пограничников. Еще одна – о том, как нужно Родине то, что мы выпускаем (а выпускаем мы много чего). Под конец вышел сам Зай-зай. Зал напрягся. Все знали – если уж Зай-зай скажет, то это будет не в бровь, а в глаз. Не о международном положении, а что-нибудь такое, что лично каждого касается.

– Братья и сестры! Молодые цхарниты! – начал Зай-зай с каким-то даже надрывом. – Все мы трудимся с утра до вечера, не покладая рук, чтобы наша страна, оплот счастья и Истины, стала еще прекраснее. Все мы считаем это великим долгом и своим личным счастьем.

Я не стану повторять вам азбучные истины. Учение Цхарна известно всякому, закончившему школу. Это учение ведет нас к идеалам Добра и Света на всей планете. Напомню лишь один аспект, который. – Зай-зай значительно повел глазами, – помнит не каждый из вас, к большому сожалению А именно – «Что есть единство двух или трех? Почти то же, что единица. Единица же не больше нуля. Община – вот наша опора. Общность – вот наша мечта». Итак, если личное общение – будь то общение мужа и жены, или же друзей между собой – если это общение ведет к полному слиянию с коллективом, если на первом месте в этом общении – интересы коллектива, то такое общение можно только приветствовать. Но есть другое общение! Общение, отвлекающее от общины! Общение муравьев, отошедших от муравейника и пытающихся построить свой собственный. Так, некоторые девушки у нас страдают мещанскими позывами немедленно завести себе мужа. Великий Цхарн полностью освободил женщину от рабского, постылого труда, от рабства и подчинения мужчине. Эти же девушки хотят навесить на себя семейное ярмо. Не получив толком образования, не реализовав себя в жизни, они прямо-таки вешаются юношам на шею…

Есть примеры мещанства и среди юношей. – Зай-зай смотрел прямо перед собой, словно никого в зале не видя, – отдельные из них привязываются друг к другу, и эта дружба для них становится важнее общего Дела. Это типично мещанский подход к жизни, иногда он ведет к тяжелым, непоправимым последствиям.

Это то, о чем я хотел вас сегодня предупредить. Говорить же я буду о еще более страшном и невероятном событии. Вы все уже знаете о происшествии в секретной части. Я веду следствие по этому вопросу. Я убежден, что следствие вот-вот будет завершено. Я даже могу назвать имя злоумышленника, но мне нужно вначале вскрыть его связи. Поэтому я промолчу до времени, обращаю ваше внимание лишь на то, какой подлой и низкой была эта кража из-под замка, явно с целью служения нашим врагам…

Зай-зай еще минут десять заливался про подлость и низость неизвестных шпионов. Народ стал даже озираться вокруг – искали вражеских агентов. Ведь действительно, выходит, что украл кто-то из наших. Как ни крути…

Но кому из наших это нужно? Если только предположить, что вокруг бродят какие-нибудь бешиорские агенты, и они-то и предложили кому-нибудь за это похищение, скажем, сенсар или продукты… Но все равно – кто бы на такое пошел? Ведь все же понимают, что это преступление против Родины. Родина же – все равно святое. Как бы мы ни ругали начальство, но Родина…

Зай-зай завершил свою речь ровно в девять часов. Если не врал большой циферблат над трибуной. Пока прокричали завершающие лозунги, пока выходили, толпясь в дверях – мне уже пора было идти на второй этаж, в кабинет к старвосу.

Ребята проводили меня до самой двери. Как на казнь… Может, ему и нужно-то от меня что-нибудь безобидное. Может, опять предложит стать «добровольным помощником». Каждый новый старвос мне это предлагал. И ребятам тоже. Вызывает всех по одному и заводит беседу: мол, как насчет перевода на лучшее место… или отмены какого-нибудь неприятного наказания… Но это не для меня, нет. Я хоть и понимаю, что в сущности, добровольные помощники делают для Родины благое дело. Помогают делу нашего воспитания. Но… у меня всегда было такое чувство, что я не могу и не имею права никого воспитывать. Поскольку сам далек от совершенства, да и вообще. А тут – ходить и докладывать старвосу, кто что говорил, кто куда ходил после отбоя… Нет уж. И я рад, что никто из нашей тройки на это тоже никогда не соглашался.

Может, правда, поэтому у нас всегда в жизни проблемы были. Потому что все же легче обладать хоть минимальной властью – как добровольные помощники, чтобы можно было пойти и просто-напросто рассказать правду про своего обидчика или недруга. Тогда недруги тебя и побаиваться будут (ведь обычно все равно становится известным, кто именно стучит на остальных). А мы всегда были в положении тех, кто только боится, а сделать ничего не может.

У кабинета – было уже девять пятнадцать – Таро сжал мою левую руку, Арни правую, я глубоко вздохнул, посмотрел ребятам в глаза и толкнул дверь.

Во всю противоположную стену было развешано красиво драпированное полотнище цветов Цхарна – красного и белого. Цвет крови и цвет душевной чистоты. Настенную полочку украшали кубки нашего завода. За длинным столом, за обеими мониторами сидели Лобус, начальник Квартала и наш любимый Зай-зай. По другую сторону от стола никаких сидений не предусматривалось. Поэтому я встал на середину комнаты, как обвиняемый в суде, и произнес «Во славу Цхарна!»

– Именем его, – небрежно ответил Лобус, квадратный, одышливый, почти лысый, но зато невредный мужичок. Лобуса я не особенно боялся.

Зай-зай даже не ответил на приветствие. Он поднял на меня глаза, почти полностью скрытые нависшими бровями.

Повисло молчание. Как будто они ждали от меня первого слова. Наконец Лобус не выдержал и сказал:

– Плохи твои дела, двести восемнадцатый.

– А что случилось? – спросил я осторожно. Тут Зай-зай внезапно (я даже вздрогнул) стукнул ладонью по столу и сказал энергично:

– Ах ты сволочь! Зачем тебе понадобились документы из секретной части?

Видимо, такое заявление должно было меня смутить и морально обезоружить. Но так как никакого морального оружия у меня про запас и не было – я был готов ко всему – то я просто удивился.

– Мне? Я их не брал.

Зай-зай вперил в меня гневный взор. Молча. Лобус, не обладавший такой железной выдержкой, сказал устало и как-то брезгливо.

– Не надо, двести восемнадцатый. Документы вытащили двадцать восьмого числа. Ночью. Это установлено. Двадцать восьмого ночью ты лазил в административный корпус. Твои отпечатки нашли. Так что… не позорь общину.

Я слегка задохнулся от страха, звучало это действительно обличающе. Но тут же сообразил, что чушь, обвинение-то все равно истине не соответствует.

– Так я и не отпираюсь. Я действительно там был. Я лазил за сенсаром. Взял шесть пачек…

– Сенсар ты тоже взял, это известно, – подтвердил Лобус.

– Ну вот, – осмелел я. – А про документы первый раз слышу.

– Кто еще лазил за сенсаром? – спросил Зай-зай.

– Никто. Я был один.

– Ой, двести восемнадцатый, только не надо, – попросил Зай-зай. – Объясни в таком случае, каким образом ты дотянулся до окна.

На самом деле я встал на плечи Таро, и с него уже залез. Это был общепринятый способ, всем известный.

– Стремянку поставил, – ляпнул я. Зай-зай покачал головой.

– Стремянку? Где ты ее взял, хотелось бы знать… Знаешь, совершенно неправдоподобно. Придумай что-нибудь поинтереснее.

– Я ее взял… на время… в клубе, – меня несло. Я прекрасно понимал, что стремянка – это совершенно неправдопободно. Никто так не делает. Оставить лестницу, которую в любой момент могут увидеть… Таро сразу спрятался в кусты, из окна я уже сам прыгал. Ведь там часто ходит кто-нибудь, часовой с другой стороны заглядывает – секретная часть-то охраняется.

Надо было заранее придумать что-нибудь более похожее на правду. Это Зай верно заметил.

– Но если вы нашли мои отпечатки… ведь на секретной двери и в коридоре их нет! – добавил я увереннно. – Проверьте, пожалуйста!

– Это ни о чем не говорит, – хладнокровно сказал Зай-зай. – Отпечатки могли стереться… может быть, ты их сам смыл. Может быть, плохо искали. Или ты был в перчатках.

Да, логика железная. Залез, наследил, спер сигареты, потом надел перчатки и пошел в секретную часть. Хотя… с ужасом понял я, это вполне возможно. Сенсар – это как раз на случай, если кто-нибудь поймает меня снаружи. Отговорка…

Цхарн, неужели эти злосчастные документы действительно сперли 38го ночью?

– Да зачем мне нужны эти документы?! – я чуть не взвыл. – Ну что я, шпион, что ли?

– Вот об этом я и хотел тебя спросить, – зловеще ответил Зай. – Зачем тебе нужны эти документы.

– Я даже не знаю, что там было…

– Ничего, тебе помогут вспомнить, – пообещал Зай-зай.

По идее, меня должны уже арестовать. Почему же он вызвал меня сюда, говорит со мной, да еще при Лобусе? Выходит, улики-то небесспорные… есть, вероятно, и другие версии. Сообразив это, я выпрямился и посмотрел Заю в глаза.

– Вы ведь знаете, что не я взял эти документы. Мне они не нужны.

– Тебе они, разумеется, не нужны, – согласился Зай, – но они очень нужны другим людям. Бешиорцам, скажем. Тебе могли заплатить…

– Если бы мне заплатили, вы нашли бы у меня хоть что-нибудь – еду, сенсар, вещи… вы же наверняка все проверили – у меня нет ничего.

– Твои хозяева, вероятно, не так глупы. Кроме того, есть и другие версии… Скажем, документы могли понадобиться квиринскому агенту, спокойно проживающему в нашей общине. Двести двадцатому, – добавил Зай, и мороз сковал мое тело. Таро? При чем здесь Таро?

Какая чушь… Таро – квиринский агент! Надо же такое придумать.

– Если вы считаете, что Таро… двести двадцатый – квиринский агент, – начал я, с трудом раскрывая рот. – Почему вы не арестовали его?

– Я еще не уверен в этом, – сказал Зай спокойно. – Это пока на уровне подозрений. Двести восемнадцатый, я с тобой откровенен. Документы пропали двадцать восьмого, ночью. Их могли взять и вечером. Это даже более вероятно. У нас есть и другие версии, разумеется.

Теперь посмотри, что получается. Так как двадцать восьмого ночью ты был в административном корпусе, я обязан тебя проверить. Ты подтверждаешь, что взял сенсар – ты его действительно взял. Что ж, предположим, документы украли вечером, а ты просто по несчастной случайности в эту ночь проник в тот же самый корпус. Но ведь ты не откровенен со мной! Ты придумываешь какую-то дикую версию со стремянкой… Двести восемнадцатый, я работаю у вас не первый день, и знаю, как совершаются такие правонарушения. Это делают вдвоем или втроем. Я могу даже точно назвать номера тех, кто был с тобой. Сделать это, или ты сам назовешь?