Текст книги "Степень свободы"

Автор книги: Яна Юшина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

2х15. Без башни

Мне дважды пятнадцать, но все-таки я без башни.

[Эйфелевой или Спасской – не так уж важно.

Кстати, помнишь, она выпадала в последнем раскладе.

Мятая карта иллюзий. Рискнешь разгладить?]

Стою на крыше, пью виски, смотрю вниз –

Это совсем не страшно,

Даже здорово.

Ничего, что я ношу твою клетчатую рубашку?

Улыбнешься: "Какие вопросы, мисс!"

До скорого!

[Будьте добры, два билета туда-обратно.

Да, 13й скорый, отправлением в восемь : ноль восемь.]

Метеорологи врут, говорят, что осень

В этом году будет ранняя.

Ничего подобного!

А вообще лето ранено,

Истекает закатами,

Сквозь пальцы сочится.

Никак не могу понять, я тобой загадана,

С такой тщательностью подобрана,

Чтобы случиться

Несвоевременно...

Где же логика?

Улыбаюсь в кривое зеркало:

"Суууучка!

Ты же сама приворожила, нашептала, выдумала,

Заплетая свечи узлами.

Где это видано!

Сама подстроила, выстроила, выпросила.

[Еще врала, что не умеешь просить.]

Самоутвердилась. Самовыразилась. А потом в такси,

Давая волю пальцам, губам, словам,

Открывалась настежь. Останавливала часы

По всему городу. Нет, даже по всей планете".

Если стихи как дети [иногда – очень поздние дети],

Я должна тебе признаться, у нас будет ребенок –

Сын.

Избранное

Оказалось, ты [на вид такой независимый] помнишь все наши даты.

Что странно.

[Особенно в ближнем свете последних событий.

Выключи фары.]

Но если быть честной, это чудесно, нет, правда, звездато.

Да и могла ли я заставить тебя забыть их.

Недаром

Саму штормило, швыряло, укачивало,

Иногда даже тошнило слабовменяемыми стихами –

Пересоленными и острыми.

Находила коса на камень –

Искрило звездами.

Рыдаю.

[В смысле – здесь должен быть ржущий смайл :D ]

Склоняясь над листом, как над тазом –

Раз за разом –

[За сутки порою случалось по три письма] –

Выворачивалась наизнанку, шиворот-навыворот.

Становилось легче.

А ночами, сидя у тебя на предплечье,

Сложив крылья,

Не оставляла выбора –

Снилась, снилась, снилась.

Ты просыпался и думал:

«Если бы вернуться на четыре шага назад,

То…»

Дарлинг, жизнь не выносит сослагательных наклонений.

Ты можешь читать Достоевского или Барто,

Вставать перед моей фотографией на колени,

Зачерпывая прощенье в усталых глазах –

Это ничего не изменит.

Через год, через град, через ад

Ты созрел, ты пришел с повинной.

Здравствуй, брат.

Не надо, вот только не называй своей половиной.

Иногда точка становится запятой,

Иногда расслаивается на многоточие.

Твой диагноз прекрасен, предсказуем, предельно точен.

Шах. Мат.

Отпусти наше прошлое, пусть остается неизданным –

Откровением от фонаря.

Если рукописи не горят,

Просто сохрани меня в Избранном.

Время валяться в ногах у осени

Время валяться в ногах у осени. Или наоборот.

Вкрадчивым шелестом рыжей осыпи [как ни крути – старо]

Теплый сентябрь не займет невинности, но подстегнет азарт.

Будь осторожен, тебе не вынести счастья в ее глазах.

Перебиваясь без сна и впроголодь, где-то за гранью лжи,

Ждал, что придет. И пришла, потрогала лоб, ухмыльнулась: жив.

Зря ты считаешь, что сильный, справишься, вспомнив на дне среды,

Как отзываются шпалы-клавиши, пряча ее следы.

Молодо-зелено. Желто-молодо. Бога смеши – спеши.

Осень – внебрачный ребенок Воланда – правит твои стиши.

Классика жанра

Я без тебя могу.

Остыли угли.

Не веришь – погугли.

Это написано на каждом встречном столбе,

На поперечном срезе каждого горла.

Это знает весь город.

Мои "могу" следят за тобой в толпе.

Ты ими отмечен, откадрирован и отпет.

[А король-то голый!]

[Милый Андерсен, Вы же дали обет

Не повторяться.

Тогда объясните, в чем дело?

Простите за прямоту,

Я не отстану.

Почему прямо тут,

Возле осени – теплой, странной –

Старая-старая сказка опять в ходу?

Как такое имело дерзость произойти?]

Стреляю глазами – десять из десяти –

С младенчества ненавидела молоко.

Солнце. Мое. Простреленное. Свети.

Небо. Коньяк. Балкон.

Пьяное утро пыталось стереть следы.

Если не ты,

То кто?

Надеваешь пальто.

[Рифма банальна? Пожалуй. Зато правдива.

Клише. Солнце-клёш.]

Наша повесть мается в поисках лейтмотива.

Кому ты врешь?

Ногти выводят "до встречи" по светлой коже.

Телефонное эхо – бессознательный выбор губ.

Но самое главное, что ты без меня не можешь.

А я без тебя могу.

Осеннее для...

Умри, но будь. Теплом клянется осень,

Запнувшись на нечаянном вопросе:

Какому бесу молятся дожди?

Прими ее причуды как причалы.

В сентябрь сердце якорем впечатай,

Оправдывая равно шторм и штиль.

Слепому небу подставляй стаканы,

Когда оно извергнется стаккато,

Чтоб пить его навзрыд и брудершафт.

Потом иди, следы доверив листьям,

За алиби [сюжет почти по Кристи],

Заматываясь в ветер, в вечер, в шарф,

Сверяя чудеса, часы и числа.

А каждая не*встреченная чикса

Захочет твою тень

[Как сувенир

Оставленную сломанной скамейке].

Порыв какой-то шуткой откомментит…

[Не выйдет, дорогая, извини.]

Умри, но будь. Оправдан и загадан

Осиной [в перелеске, что за МКАДом],

Которая нашепчет, ворожа

Неясными чужими именами

[Они давно не правят ими/нами,

Бессильны поражать и выражать].

Нашепчет на сбегающую тропку…

И знаки, светофоры, фары, пробки

Тебя отпустят, больше не вольны

Держать.

Письмом, а лучше притчей счастья

Иди в больную осень причащаться

Беспамятства оконченной войны.

Седьмой этаж

ты на проводе

ты неизменно на проводе

в моей жизни впервые такие долгие проводы

ты висишь на седьмом

небе/облаке/этаже

это великолепно/это безответственно/это жесть

мой маленький/мой плюшевый протеже

под тобою шесть

окон равнодушно смотрящих на спящий город

ты отважный

у меня на твоем месте встала бы дыбом шерсть

[хотя я это я] не важно

скоро

рассвет поцелует недовыклеванные галками глаза

нос из пуговицы

а пока я должна [ну должна {не} должна – по крайней мере попытаюсь] тебе сказать

что-то совсем не бумажное

но в моем генераторе реплик вечная путаница

и как бы не было мне печально

выражусь непечатно

грёбанный стыд!

пора бы уже устать/отпустить/остыть

какого чата

[или какого черта?]

ты влезаешь в мои бессонницы по нечетным

а по четным просто машешь мне с высоты

Мама волнуется – раз!

Что же делать…

Умножаю в уме/безумии пять на девять.

Игра?

Квестики-нолики. Жмурки. Твой выбор, детка.

Проба пера.

Выбор девайса.

Оставайся.

Говоришь, что тебе пора.

Дескать,

Мама волнуется.

Мама волнуется – раз. Мама волнуется – два.

Слова, слова.

Мама волнуется – три.

Замри.

До зари –

Три целых, четырнадцать сотых и полный здец.

Ты здесь.

Я искал тебя пядь за пядью, прядь за прядью, блядь за блядью –

И нашел.

Ты меня вышивала гладью,

Чуть реже – карандашом

Штриховала,

Колдовала,

Нашептывала в окно,

В распахнутую навстречу полнолунию форточку.

А я в это время каждую твою фоточку,

Каждую твою кофточку,

Каждую твою реплику – наизусть.

Но

Осень уже стояла внизу,

Под моим балконом,

Она, конечно, предвидела такую шизу,

Добавляла поцелуям металла,

Рвала и метала,

Сыпала звезды нам на погоны.

Рыжая тварь с головой медузы горгоны

И сроком за соучастие

В убийстве лжи.

Скажи,

Ты счастлива?

Говори

заговаривай, говори!

пусть мечтают календари.

пусть цитируют буквари

нас по шалости.

заговаривай, говори!

все дороги приводят в Рим.

ну, и похуй, что мы сгорим –

да пожалуйста!

выговаривай каждый нерв –

не на сцене – наедине.

пусть молчанье растет в цене

для несведущих.

даже если в запасе час,

наливай мне зеленый чай,

звук мобильного выключай.

да, и свет еще.

Вслепую

если жизнь слепая – пиши вслепую.

[но откуда чувство, что я рискую,

выходя в азарт?

выходя легко. как в открытый космос,

где венера на ночь распустит косы.]

завяжи глаза.

оступись. забудься. займись нетленным.

стань моим случайным/желанным/пленным.

невзначай пришей

козырной/порядковый/странный номер

к рукаву и к сердцу. к чему-то кроме.

[извини, клише!]

если я решила настать и сбыться –

с проторенной/главной беспечно сбиться –

принимай как знак

в черно-белом трэше последних фото –

их проявит время, а может, кто-то,

кто меня не знал.

если я пьянею [еще по двести?],

исповедав осень в твоем подъезде

[по стеклу ключом],

значит, просто время. пришло и встало.

потирая стрелки перед скандалом.

предъявляя счет.

мы заплатим, мальчик. дерзки, богаты.

нам еще так долго идти в прокатах/

по судьбе/струне.

пусть мои монеты – которых тридцать –

не успев долгами посеребриться,

возрастут в цене.

Орнитологи

      Улыбайся, заря уже близко, а с ней и сон.

      По постели разбросаны розы и якоря.

      Разве это для нашей легенды хороший фон?

      Впрочем, что ещё взять с перелётного октября.

                 Марина Князева Смерека

     Агенту 00

Улетают кукушки. Напрасно мы их плодим.

Орнитологи, сцуко. Герои на вечер, да.

Отцелованных много. А ты у меня один,

Натуральный блондин,

Окрыленный на весь чердак.

Осторожно, с оглядкой, срываю тебя в строку.

Путеводное эхо аукает ломкий слог.

Если хватит таланта, я очень прошу, страхуй –

[Я навряд ли смогу] –

Своевременность сложных слов.

Девять дней невозврата. Ажуром колючий брют

Вяжет нёбо и небо, искусно плетет силки.

Каждой маленькой казнью я рядом – твой штатный Брут.

Присягнув октябрю,

До утра заживут стихи,

Перестанут метаться, проситься на свет/на снег.

И простуженный почерк, сползая в приватный чат,

Объяснит ненароком, что в будущем нет нас, нет.

Просто винам – краснеть.

А часам – на себя стучать

Да по тропам/по трупам бессонниц стремиться вон –

Уходить, загоняя в холеную скуку шаг,

Эстафетой секундной, минутной и часовой

Не щадя никого,

Кроме пятниц и кукушат.

Последнее слово за черным скотчем

А я вот не знаю: то ли утопиться, то ли застрелиться, то ли, Парфён, за тебя замуж пойти, – что в принципе одно и то же.

       К/ф «Даун Хаус»

Вхожу в твое положение.

По старинной винтовой лестнице.

Она, паскуда, скрипит и к ногам ластится.

Набиваю в мобильный какую-то околесицу.

При этом не знаю: утопиться, застрелиться, повеситься

Или просто тебе отдаться, как старшеклассница.

Вхожу в твое положение.

По самой красной

Из всех ковровых дорожек.

Сверкают вспышки. Мелькают кители.

Улыбаюсь. На миллион. Даже дороже.

Фотографы. Мальчишки. Телохранители.

Прекрасно!

Вхожу в твое положение –

С корабля на бал,

Задрапированная в непредсказуемость и алый парус.

Кокетство бьется лукавым завитком у лба.

Не парюсь.

Вхожу в твое положение.

А может, в раж.

Аккуратно нащупываю пределы.

Вспоминаю числовые ряды, постоянную Эйлера.

Алло, гараж!

Твой новый водитель безумно похож на ротвейлера.

Того и гляди – набросится. Вот что с ним делать?

Вхожу в твое положение.

Знакомлю клатч

С ковром по дороге в гостиную – между прочим.

Целую тебя – для эпиграфа – мне так проще.

Прячу последнее слово за черным скотчем.

Теперь – плачь.

Война

когда курсируют/пульсируют стрижи

в минутной слабости от Страшного Суда

над нами, павшими, над пропастью во лжи,

я протяну тебе ладонь – пиши сюда,

топи в чернилах острова и корабли,

бросай случайные слова, как якоря.

когда полцарства отдается за Chablis,

нам очень можно и творить, и вытворять.

уходят мысли на войну – не окликай,

когда, размешивая ад, чеканят шаг.

пророк не должен отдыхать в тыловиках

за мракобесием надписанных стишат.

да будет кровь [как панацея, как бальзам]

у толерантного бессмертия в долгу.

но детской храбрости не хватит за глаза,

которым кто-то обещал по пятаку.

Очень осень

        Коту Басё

Да, это осень. Да, это очень осень. В самой последней, в самой критичной дозе. Это опять копает меня бульдозер, в поисках клада скаля зубатый ковш. Да, это глупо. Да, это очень глупо. Это стрела к лягушке летит из лука, что – хоть убей – навряд ли ее заслуга. Просто Иван-царевич из дураков. Да, это рано. Да, это очень рано. Сколько пустых надежд утекло из крана, чтобы с житейской мудростью стать на равных и, наконец, фиксировать все ходы. Да, это тонко, да, это очень тонко. Может, опять заносит меня и только. Но без надежд на премию по итогам я тишину зачитываю до дыр. Да, это сильно. Да, это очень сильно. Это почти как шею сроднить с осиной. Как перекрасить утро тревожно-синим, диким оттенком готовой настать зимы. Да, это хрупко. Да, это очень хрупко. Как прошептать: «Мой милый…» – и бросить трубку. Как распустить сомнений родную труппу, а голубому клоуну дать взаймы. Да, это правда. Да, это слишком правда. Дьявол играет в шашки и носит Prada. Я открываю небо и буду рада каждому междустрочию потакать. Время свершиться, время наклеить марки. Время растить идеи с приставкой «архи», чтобы чуть-чуть-поэты и ой-ли-гархи шли на три буквы, взятые с потолка.

Квинтэссенция хаоса

для каждой тени, однажды вдавленной в постамент,

мой названный ангел выпрашивает взаймы

ящик водки, колоду крапленых и ростомер.

а я против. я ему постоянно говорю:

– займись

чем-нибудь реально/нереально полезным для

бездонной/бесподобной/бесноватой навзрыд души, –

почему-то верю, что безумие еще продлят

крысы, бегущие с тонущего. укором, блядь,

не надо глаза мои отроческие тушить.

я играю на лютне/против правил/во имя тех,

чьи белесые волосы [пепел] зовут восток.

чьи города, блуждающие/дрейфующие в темноте,

бьют хвостами, добивают чужой восторг.

это они, салаги, срывают меня с петель.

каждый выстрел в спину преподносится как холостой.

ты же видишь, детка, трепещет мишень луны,

понимающая, что совсем не плохо побыть живой.

только пули серебряные – неприкаянные – шалуны –

они, как правило, аккуратно выходят вон.

покурить выходят, как будто не влюблены.

полнолуние. осень. квинтэссенция ремесла

провоцирует случайные тени. им нет числа.

нет им места/времени/вымышленных мастей.

объясни, хороший, зачем я в себе несла

одного из тех?

Умывает метель внахлест

Умывает метель внахлест

Опоясанный ранью город.

Купола не считают звезд.

Колокольни стремятся в рост –

От бессонницы до упора.

Перебежками вглубь – дома.

Переулками прочь, на убыль.

По брусчатке сойти с ума.

Слой за слоем с себя снимать

Своенравие, дерзость, удаль.

Дай мне руку и – снись [не] снись –

Я должна у тебя случиться.

Раз уж падает небо ниц,

Нарушая полет ресниц,

Можно думать о чем-то чистом.

И плюсуя шаги к весне,

Извинять их неровный почерк.

Чтоб запомнить в твоем окне

Как танцует последний снег

Для насупленных к маю почек.

33 ноября

Слушай,

Тебе действительно нравится сублимировать очень_осень,

Запивать ее – предсказуемо – полусухим,

Рисовать на обоях жанровые стихи

В прозе?

Не отвечай.

Иди по бесконечному минорному ноябрю,

Чтобы город, поскуливая, жался к твоим следам.

Переводи через улицу/с албанского/по средам

Паранойю, случайно обнаруженную в кармане брюк.

Черно-белый месяц – осени третий сын –

Ноябрь противоестественно лиричен и так же слеп.

Вот октябрь, тот выпендривался, заставляя тебя взрослеть,

Наслаждаться предденрожденным синдромом, доводить часы.

А ноябрь инфантилен, он принимает чужие понты –

Как должное, как чаевые за беглый страх,

Когда каждый мыльный пузырь обещает страйк,

Вылетая на бешеной скорости из темноты.

Слушай,

Сумасшедшая девочка, ну, зачем тебе очень_осень,

Требующая политического убежища в дневниках?

Ты пожимаешь плечами:

– Просто мне без нее никак.

Вовсе.

После первой

После первой [строки] не закусывают. Дыши глубже.

Чтобы эхо дрожало и жалило под самые жабры.

Со стихами женщине всегда так. Сначала глушишь,

Пытаешься трансформировать в какие-то иные жанры,

Выкручиваешься, сопротивляешься, называешь чушью.

Но ведь все равно просятся. Лезут, лезут, лезут.

И вдруг осознаешь, что они просто спали. Чутко.

Дожидаясь момента, когда будут не/бес/полезны.

Слово за слово – Гек догоняет Чука.

Слово за слово – падают доминошки,

Форсируя свой [откровенно расPRенный] принцип.

Даешь им вольную/индульгенцию/своевременную подножку,

Пьянеешь от нахлынувшей откровенности, начинаешь храбриться.

Видимо, все дело в том, что Она, Та Самая,

Муза, шлюха, единственная, родная, паскуда,

Аккуратно вскрывающая мозг, изменяющая расписание

Скорых [03], летящих на красный из ниоткуда…

Дело в том, что Она поневоле сбылась и пишется,

Не спрашивая разрешения у выцветших фото,

Пока мир вне пределов тетради куда-то движется,

Пока идут мульты по ТВ, а сантехники – на работу,

Пока циники распинаются про критический возраст счастья,

Демонстрируя публике фригидность своих полемик.

Сука!

К тебе постоянно хочется возвращаться,

Класть голову на колени,

Как на плаху,

Поскольку это единственный дозволенный мне обряд.

И пошло оно все трижды на хуй!

Рукописи не горят.

Бескомпромиссное

Не волнуйтесь, друг мой, я обязательно выживу.

У меня просто не останется другого выбора.

Через двадцать минут последний автобус до Выборга.

А вообще-то давно зовут переулки Вышнего,

Дворики, зачарованные зимними вишнями,

Ситцевые бельма на окнах, которых не выплакать,

Бесноватые двери [c ними не знакомы вы пока],

Между тем, они могут в порыве махнуть лишнего.

Не судите, друг мой, кто-то же должен их выслушать

[Без какой-либо явной или потаенной выгоды],

Подобрать ключи, сделать своевременные выводы,

Обвести следы перед ними, на память высушить,

Положить в гербарий с обложкой рыжее рыжего

[Каждая четвертая страница в котором вырвана].

Ты тряхнешь головой, из своей мою руку выронишь,

Невзначай заметив, что я хорошо пострижена.

Единственная, сбывшаяся, скоропостижная,

Растранжиренная по зеркалам, витринам, вывескам.

Я хочу на волю. Чтобы ветер искал – не выискал.

Отпусти меня хотя бы в это четверостишие.

Несвоевременность

Несвоевременность. Драма для тех, кто не. Тяга – осиновый колышек вбить в строку. Как бы там ни было, я еще на коне, слишком легко остановленном на скаку после случайного ряда горящих изб.

[Жаль, что подобная практика не свежа. Женщинам – в принципе – нужен изящный риск – как доверять дневнику или есть с ножа.]

Время лечило, латало, цедило яд. Невозмутимо взымало за все сполна. Я научилась желания строить в ряд, классифицировать, взвешивать, исполнять. Главная фея по разовым чудесам. [Чур меня, Господи, снова играть надрыв!] Ты измерял ее в паниках и часах. Реже – в бессонницах. После делил на три. Не задаваясь мотивом и иже с ним, ставил диагноз, спокойно давал рецепт.

Хочешь вернуть меня? Впрочем, давай, верни, но – для начала – хотя бы смести прицел. В русской рулетке отныне дежурный гид. Вставь в барабан одиночество и вращай. Несвоевременность – повод вернуть долги, вызвать раскаянье – запросто, как врача. Были бы ссадины – будет кому лечить.

[В нужный момент, как назло, не хватает рифм.]

Я попытаюсь не взять у тебя ключи. Ты мои тоже, пожалуйста, не бери.

Эссе

Умножая звезды на фонари,

Он, увы, не ведает, что творит,

Мой смешной придуманный фаворит –

Малышня.

Он играет в шашки на интерес.

Но когда над точкой взойдет тире [!],

Мне придется имя его стереть –

Усложнять

Ни к чему –

Я новое напишу.

Королева-мать и придворный-шут,

Докурив субботнюю анашу,

Лягут спать –

Вопреки традициям – неглиже.

Распустив иллюзии по ЖЖ,

Посчитав барашков/слонов/пажей/

Прочий спам.

Ну, а я [инфанта] допью глясе,

Наконец закончу свое эссе

Про глубокий вдох, про случайный секс –

Ч.т.д.

Улыбнусь, исполнюсь [простой каприз –

Козырная дамка как суперприз],

Отменю спектакли и сентябри

Черте где.

День вчерашний кончится невзначай.

Но себя как воздух не назначай,

Если ты бессонницей был зачат

И крещен.

Мой экспромт без тени черновика.

Значит, небу можно не намекать.

Разбежались клетки. Пуста доска…

Нет. Еще!

Возвращаться

Практически в любом провинциальном городе есть памятник Ленину,

Улица Молодежная, липовая аллея,

Доска объявлений, где уже лет десять не клеили

Девочек, которыми однажды переболели

Не полностью [с осложнениями на сердце и печень],

Таких, как я.

Нихуя,

Мой город особенный. Крыть здесь нечем.

Город детства и растущих из вечности колоколен.

Город странных, в себя загоняющих, тупиков.

Он зовет(?), тянет(?) [почему-то сомневаюсь в глаголе].

Строкой

Я возвращаюсь в осень. Расставив лапищи,

Меня встречает прошлое, наливает портвейн.

Настало время посетить мое маленькое кладбище,

Где могилы идут порожние –

За портретом портрет –

Эшелоном – любимые, единственные, хорошие –

Ноябрьские мальчики.

Охуенные.

Военнопленные.

Военно-не-обязанные умирать,

Вскрывая рельсы, истекая чернилами в углубления,

Остающиеся от острого паркеровского пера

На совести, чистой до умиления.

Наверное, просто пришла пора

Поговорить с Лениным,

Все таким же гранитным, понимающим и родным.

Поговорить о рыцарях моего потерянного поколения.

Поговорить о тех, которых приходилось вычеркивать.

Не чокаясь.

В аварийном режиме

      это был невозможный – и все-таки выпавший случай...

             Кот Басё

Знаешь, ум – это крест. А для женщины – ноша вдвойне. Неподъемный багаж. Даже горб. Разновидность уродства. Я боялась его. Как боятся высокого роста, выпрямляясь в окопе на каждой последней войне. Я пыталась скрывать. Я безмолвно считала до ста, зажимая слова, чтоб себя ненароком не выдать. Плюс костюмы и грим – от типичных ошибок привита. Первый взгляд констатировал факт: безупречно проста.

Все случилось само – невзначай, невпопад, наугад. Время вышло в окно. Так естественно, так аккуратно. Словно в ночь на январь задохнулись и встали куранты, чтобы кончились сны, не успевшие нас напугать. Время вышло. Тактично. Оставив смелеть тет-а-тет. На седьмом этаже. Перед шансом, рассветом и Богом. Без дороги назад. Предлагая подумать о многом, о сомнительном праве на выбор, которого нет.

Если ум – это крест, то мучительно сходят с креста. Если ум – это трап, то легко дефилируют с трапа. У меня – это трасса, опасная горная трасса. Значит, ей изначально, исходно положен фристайл. Значит, все неспроста. Впрочем, я осознала давно. С самой первой строки /откровенности /встречи /метели. С самой первой весны, равноценно святой и смертельной, а еще безнадежно счастливой и слишком родной. Осознала [тебя], ощутила, открыла – не суть. Невесомы слова, если мир в аварийном режиме. Ум – как горная трасса. Я снова стою на вершине, так цинично жива.

Расскажи, каково там, внизу?