Текст книги "Заклинатель драконов"

Автор книги: Ян Сигел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

– Envarre?.. Envarre!

Но она не обладала тем Даром, которым владела Ферн, не было смысла произносить эти слова. Она, скользя по снегу, пыталась догнать тени и упала…

Она не увидела, откуда появилась сова. Огромные крылья рассекали воздух, острые когти и клюв кромсали туман в клочья. Снег вокруг завился пургой. Демон исчез с легким стоном, похожим на завывание ветра в ветвях деревьев. Гэйнор показалось, что мелькнуло белое лицо Ферн с широко раскрытыми глазами. Затем ветер усилился, кончики перьев совы коснулись земли, и она улетела в облаке ледяной пыли.

Гэйнор бежала и кричала, пока у нее хватило дыхания… Она забыла о разбитой машине и о лежащем внутри машины теле Ферн, забыла об опасности того • мира, в котором оказалась. Она бежала туда, где могла быть дорога. Внезапно перед ней появился волк. В голове Гэйнор мелькнула мысль, что волки в Йоркшире водились очень–очень давно, в далеком смутном прошлом, которое теперь окутало ее. На вздыбленной шерсти волка не было снега, его огненно–опаловые глаза ярко сверкали. Гэйнор окаменела, когда волк подошел к ней близко. И внезапно все поняла, опустилась на колени и уткнулась лицом в мокрую шерсть.

– Лугэрри, Лугэрри. – И слезы покатились по ее щекам.

Гэйнор стояла на коленях в грязи, одежда ее совсем промокла. Снег исчез. Девушку и собаку поливал дождь.

Глава пятая

Первым ее увидел Уилл. Она толкнула дверь кухни, где он сидел вместе с Робином. На столе стояла бутылка виски. Уилл остолбенел. Гэйнор ступила через порог и остановилась. С мокрой одежды на пол текла вода, и образовалась лужа. На туфлях, на юбке, на руках была грязь, грязь была и на лице, потому что она пыталась грязными руками убирать волосы с глаз. Она выглядела ужасно измученной. Уилл усадил Гэйнор на стул и поднес к ее губам стакан с виски.

– Выпей, – приказал он, – залпом, до дна.

Она послушно глотнула и закашлялась, спирт обжег горло, но к щекам прилила кровь.

Где Ферн? – спросил Робин, но Гэйнор не отвечала.

Позови Эбби, – сказал Уилл и начал вытирать волосы Гэйнор, взяв висящее у мойки полотенце.

Но, Ферн… – настойчиво повторял Робин. – Что, попали в аварию?

Нет, – произнесла наконец Гэйнор. – Съехали с дороги и врезались в дерево. Ферн не ранена.

Надо было взять такси, – сказал Робин. – Как можно напиться и сесть за руль, даже если все спокойно? Где она?

Я не пила, – сказала Гэйнор. – Пила Ферн. Она заснула… В машине. Так я думаю.

Ты так думаешь? – спросил Уилл.

Я не смогла ее разбудить. Она…

Допивай виски. Папа, ради Бога, соверши что–нибудь полезное. Пойди приведи Эбби. Нам нужна пара больших полотенец, махровый халат – возьми тот, что лежит у меня в комнате, – и бутылка с горячей водой. Через минуту с Ферн все будет в порядке. Раз она сидит в машине, значит, она сухая. – Он выпроводил Робина из кухни и обернулся к Гэй нор. – Ты видела Лугэрри? Она весь вечер не находила себе места. Я решил, что она отправилась вас искать.

–Она нашла меня, – сказала Гэйнор, откинув упавшую на глаза прядь волос. Одно посудное полотенце намокло, Уилл взял второе. – Когда я вышла на дорогу к дому, я отослала ее к машине, подумала – пусть посторожит Ферн. Спасибо, – поблагодарила она Уилла за его старания. – Достаточно, правда… Ведь с волос уже не капает вода… Я должна пойти переодеться.

Робин с Уиллом отправились за Ферн, а Эбби осталась дома. Гэйнор не очень точно рассказала, куда им следует идти, она и сама не знала толком, как долго добиралась до дому, но предположила, что если двигаться по дороге, время от времени призывая Лугэрри, то волчица прибежит к ним. Робин сомневался, ему не верилось, что эта дворняжка, собственность эксцентричного бродяги, могла быть, как он выразился, «так хорошо выдрессирована». Но Уилл отмел все его сомнения, сложил в непромокаемый пакет вещи для Ферн, и они вышли к машине Робина.

Гэйнор хотела принять ванну, но Эбби отговорила ее. Девушку била дрожь, что было последствием и холода, и шока.

–Главное для тебя сейчас – как следует согреться, – заявила Эбби. – Уилл такой разумный. Это всегда меня удивляет – хотя не понимаю почему, ведь Ферн тоже очень разумная. – Она подхватила Йоду, который спустился по лестнице вслед за ней. – Может, хочешь его погладить? Считается, что это очень эффективная терапия. О… хорошо, тогда выпей еще виски. В этом доме его так много, хотя никто особенно и не пьет. Не могу понять, для кого его закупают.

«Для Брэйдачина», – подумала Гэйнор, но, заикаясь, смогла лишь проговорить вслух:

Для лечения.

Приготовлю тебе кофе, – сказала Эбби, устроив Йоду на стуле, но тот немедленно соскочил на пол и стал кругами носиться по кухне, выискивая какие–то кусочки съестного, которые начинал жевать, а потом с отвращением выплевывал. – Ты уверена, что Ферн не поранилась? Так не похоже на нее… напиться допьяна, никогда такого за ней не замечала.

Я тоже, – сказала Гэйнор, у нее не было желания что–либо уточнять.

Надеюсь, завтра с ней все будет в порядке, – сказала Эбби.

На это Гэйнор вообще ничего не ответила.

Было уже почти три часа ночи, когда Ферн доставили домой. К этому времени Гэйнор окончательно высохла, а мужчины – промокли. Лугэрри, стоя посреди кухни, никому не позволяла погладить себя по мокрой шерсти, зато намочила Йоду, занявшего ее место у печки. Собачонка вылетела из кухни, но Эбби даже не обратила на это внимания, поскольку ее мысли были заняты совсем другим.

Ферн отнесли в комнату и положили на кровать. Казалось она чувствует себя нормально: пульс бился ровно, хотя, пожалуй, чуть медленнее, чем обычно, таким же ровным было дыхание. Она промерзла из–за долгого сидения в разбитой машине, но бутылки с горячей водой скоро помогли ей согреться. Однако Ферн не издавала ни единого звука – ни разу не всхрапнула, не покашляла, не вздохнула глубоко, – и тело ее оставалось в том же положении, в котором его положили: неподвижное, будто неживое, как поломанный манекен. Робин хотел позвонить доктору, но ему не разрешили.

Что ты ему скажешь? – рявкнул Уилл. – Что она напилась допьяна и заснула в автомобиле, хотя при аварии не была ранена?

Возможно, мы должны сообщить Маркусу?..

О господи! Нет, – сонно пробормотала Гэйнор.

А я уверена, что завтра утром Ферн будет в полном порядке, – сказала Эбби. – Ей просто нужно выспаться. Так или иначе, сейчас больше ничего сделать нельзя. И лучше разойтись по спальням, пока мы не разбудили тетю Эди.

Я немного побуду с ней, – сказала Гэйнор.

Эбби потащила Робина по коридору в их комнату, а Уилл остался. Гэйнор примостилась в кресле, Уилл сел на низенький стульчик у туалетного стола.

–Чего ты мне не рассказала? – спросил он.

Осторожно, останавливаясь, чтобы ответить на вопросы Уилла, Гэйнор изложила всю историю. В какой–то момент подошла Лугэрри и стала лизать руку Гэйнор, что вообще типично для собак, но Лугэрри очень редко себе это позволяла. Когда Гэйнор закончила свой рассказ, Уилл встал, подошел к окну, отодвинул занавески. То, что он высматривал, было где–то неподалеку.

Нам нужен Рэггинбоун, – сказал он, нерешительно двинувшись к кровати. – Он, возможно, тоже не знает, что делать, но он смог бы все объяснить. Ну, если она и не проснется, то, по крайней мере, эта свадьба не состоится. Смешно, раньше эта идея показалась бы мне прекрасной, а теперь меня охватывает ужас.

Она не проснется, – сказала Гэйнор. – Ее здесь нет.

Лицо Ферн больше не выглядело усталым, изменившимся или напряженным. Это было просто лицо, с определенными чертами, в которых не было видно ни намека на мысль или нормальный сон, в нем было меньше выражения, чем в лице статуи. Гэйнор как–то работала добровольцем в хосписе и знала, как мирно выглядят лица умерших, как мертвое тело отражает очевидное спокойствие. Но тут нет ни мира, ни смерти, а только лишь пустота. Осознавать это было так ужасно для нее, сидящей в этой тихой, спокойной комнате, что она изо всех сил старалась не закричать, она лишь задала вопрос – вечное клише безнадежности и отчаяния:

– Что мы можем сделать?

Уилл обнял ее и ничего не ответил.

Следующее утро оказалось таким, что лучше было бы о нем забыть. Никто, кроме тети Эди, не выспался. Первой попыталась разбудить Ферн Эбби. Уилл и Гэйнор знали, что это бесполезно. Последующие события развивались по пути хаоса и неизбежности, несчастья вперемешку с псевдокомическими ситуациями. Позже Гэйнор вспоминалось все это, как некое расплывшееся пятно с мельканием деталей, на которые она обращала внимание и которые тут же пропадали. Она поймала себя на идиотской мысли: «Если бы Ферн была здесь, она бы все устроила». Это был мир теней, мир темной магии и постоянного ужаса. И все это становилось отвратительной реальностью.

Они позвонили доктору, они позвонили викарию, позвонили Маркусу Грегу. Они позвонили в гараж с просьбой забрать разбитый автомобиль. Приехала машина «скорой помощи», Ферн забрали, с ними поехал и Робин, необходимо было сделать анализы, а уже затем отвезти Ферн в частную лечебницу, специализирующуюся на пациентах, пребывающих в коме. Маркус следовал за ними в своем «саабе». Дома получили краткую информацию: у нее все в порядке. Доктор в тупике. Эбби при поддержке Гаса и Мэгги Динсдэйл вела сражение по отмене всех приглашений, ей было очень трудно отдавать четкие указания. Гостей, приехавших в дом, заворачивал Уилл, который, таким образом, лишал их развлечения, столь долго ожидаемого йоркширской деревней. Йода нашел свадебный торт и подъедал его снизу, куда ему удавалось добраться. Лугэрри привела Рэггинбоуна, и Гэйнор отвела его в комнату Уилла, чтобы рассказать о событиях прошедшей ночи. Миссис Уиклоу то и дело принималась рыдать. По дому циркулировали чашки с чаем, но никто его не пил, ленч прошел незамеченным, утро перебралось в день, день истекал к вечеру. Установщики шатра отказывались его разбирать. Тетя Эди приканчивала бутылку шерри и объявила, что беседовала с волосатым шотландским гномом, из чего Эбби заключила, что та значительно дальше продвинулась в своем алкогольном слабоумии, чем это представлялось раньше. Йоду вырвало.

К семи часам дом погрузился в вялую усталость. Миссис Уиклоу и Динсдэйлы ушли домой, Рэггин–боун ушел еще раньше, но обещал вскоре вернуться. Эбби была в гостиной с тетей Эди, время от времени звонил телефон. Все ждали новостей о Ферн от Робина или Маркуса.

Уилл отправился искать Гэйнор и нашел ее в шатре. Столы там были все еще безукоризненно сервированы, только цветы начали увядать. Хуже всего дело обстояло со свадебным тортом, вмешательство Йоды в его нижний уровень послужило причиной разрушения верхних этажей, и теперь торт представлял собой нечто желеобразное, будто подвергшееся землетрясению. Гэйнор стояла посреди шатра, будто рассматривая свадьбу, которая так и не состоялась. Даже все розовое окружение не прибавило цвета ее бледному лицу.

Что ты здесь делаешь? – спросил Уилл.

Думаю. – Гэйнор не смотрела на него. Ее внимание было сосредоточено на пустом' главном столе. – Только тут и можно побыть одной. Я все еще представляю себе… если бы все было '«по–другому. Я имею в виду, если бы я вела себя по–другому, или могла бы чем–то поддержать,, или…

Нет, – отрывисто произнес Уилл– Ради Бога, не вини себя. От людей, которые за всё проклинают себя, меня просто трясёт.

Мне всё равно, от кого – или от чего – тебя трясёт! – вспыхнула Гэйнор.

Хорошо. Знаешь, что произошло с тобой? У тебя был сильнейший шок, ты не выспалась, совсем ничего не ела. Не удивительно, что ты выглядишь так, будто вот–вот упадешь в обморок. Мэггй оставила нам кучу сандвичей, в шкафу полно продуктов. В этом доме скапливается невероятное количество консервированных супов. Кое–что из всего этого – как раз то, что нам нужно.

Гэйнор тихо рассмеялась, но отказалась от еды:

–Я в самом деле не хочу есть.

–Это ты так думаешь, – возразил Уилл. – А твое тело погибает от голода.

Он отвел ее в дом, разогрел суп, заставил ее съесть сандвич. Откусив первый кусок, она поняла, что очень голодна.

–Не глупи, – сказал Уилл. – Ферн не поблагодарила бы тебя, если бы ты уморила себя голодом. Разве этим чему–нибудь поможешь?

Уилл отнес суп и сандвичи в комнату к Эбби и тете Эди, при этом Гэйнор настойчиво отговаривала его, когда он положил снотворное в чашку тети («Я не знала, что у тебя есть задатки Борджиа».) После хаотичного дня вечер еле тащился. Позвонил Робин, чтобы сообщить, что в состоянии Ферн нет никаких изменений, он остается рядом с Ферн, а Маркус будет ночевать в соседнем отеле.

В половине одиннадцатого вернулся Рэггинбоун, Лугэрри была с ним.

–Что вы выяснили? – спросил Уилл без всяких предисловий.

Старик вздохнул. Он откинул назад капюшон, разлохматил волосы, отчего еще больше стал похож; на пугало. От его плаща шел пар, пахло мокрой одеждой и палой листвой, его лицо было иссохшим и сморщенным. Среди морщин и складок кожи под тяжелыми веками сверкали глаза, а их прямой взгляд, казалось, излучал яркий свет, будто в них была заключена некая тайная сила. Он выглядел очень древним и хрупким, он больше не казался сучковатым дубом, а скорее – веткой, которую легко сломать, листком, летящим по ветру.

–Ничего, – наконец произнес старик. – Мы с Лугэрри обошли все вокруг. Ничего особенного не нашли. Я только поднял это. – Он положил на стол длинное перо. – Оно могло упасть из крыла или из хвоста совы. Очень большой совы… Думаю… да просто и не знаю, что думать.

Последовало длительное молчание. Гэйнор была слишком утомлена, чтобы задавать вопросы. Уилл сам знает, о чем спросить.

–Ясно, что к этому причастен Древний Дух, – заключил Рэггинбоун. – Ферн вызвала его. Безрассудство, опрометчивость, бравада – кто знает? В любом случае он был здесь. Он должен был контролировать призрак, пришедший за Ферн. Но сова – сова все еще озадачивает меня. Твой сон, – он кивнул Гэйнор, – расскажи мне его еще раз.

Она исполнила эту просьбу, стараясь припомнить мельчайшие подробности, которые слегка стерлись последующими событиями.

Я летела, как летают во снах, только сидя у нее на спине… Я видела поля и дома… Было что–то таинственное. А затем все ускорилось и смешалось. Казалось, что прошло очень много времени. Я была в какой–то тьме, и передо мной проплывало лицо…

Опиши его.

Вялое, бледное… как слизняк. Каким был бы слизняк, выросший до размеров человека, принявший человеческий облик и имевший человеческую сущность. Глаза были ужасны: черные и злобные. Оно сказало – не помню точно – не та… что–то такое. И оно ушло куда–то, или это я ушла в сторону, не знаю. Еще был отвратительный запах. Запах гниющей растительности. Сухости. Сырости.

Чего же именно? – спросил Уилл.

Всего вместе.

Не та… – пробормотал Рэггинбоун. – Тогда, возможно… той была Ферн? Но кто…

Вы думаете, что это было нечто большее, чем сон? – спросила Гэйнор.

А что такое сон? Разум может проникнуть в другие миры. Точно так же может это сделать и дух. Кто знает, где мы бываем, когда тело спит? Или когда тело умирает?

Ферн не должна умереть, ведь правда? – резко спросил Уилл, по–детски требуя подтверждения. Впервые Гэйнор осознала, что она старше.

Все мы умрем, – – невозмутимо ответил Рэггинбоун, – в этом нет сомнений. Но она молода и сильна. Я должен ее увидеть. Ясно, что она ушла, но до тех пор, пока мы не узнаем – куда, будет невозможно найти ее. Я боюсь… – Он остановился.

Чего вы боитесь? – спросил Уилл.

Многого. Я всю жизнь живу в страхе, я к нему привык. Храбрость – это иллюзия молодости. Держитесь за нее.

Больше он ничего не рискнул сказать, они пожелали ему спокойной ночи и смотрели, как старик зашагал во тьму.

Где же он спит? – поинтересовалась Гэйнор:

Под открытым небом, – ответил Уилл. – Под деревьями, под звездами, под дождем. Может быть, он вовсе не спит. Я помню, как он проводил дни, а то и недели – сидя, как валун, на склоне холма. И это не метафора. Да ну его! Пойдем выпьем.

В понедельник они поехали проведать Ферн. Гэйнор позвонила в музей, где работала, и попросила продлить отпуск; Уилл, казалось, постоянно был на каникулах.

Дело в том, – сказал Уилл, – что можно ничего не делать пару лет, а потом работать, как бешеный, последние три месяца. Я иногда забегаю в колледж, читаю, рисую. Я никогда особенно не придерживался их отношения к работе.

Я заметила, – сказала Гэйнор.

Эбби отвезла тетю Эди в Лондон. Робин остался, Маркус отказался переехать в Дэйл Хауз.

–Там нет факса, – так объяснил он свое решение.

В воскресенье Маркус приехал поужинать с ними, старался подчеркнуть, как ему нравится стряпня миссис Уиклоу, Это был крупный, ладно скроенный мужчина, его растолстевшая талия компенсировалась широкими плечами, одет он был стильно и элегантно (без галстука, в пальто из шерсти ламы). Его окружала аура активной мужественности. У него были глаза интеллектуала и чувственный рот. Даже Уилл позже отметил, что он хорош собой. Но Гэйнор, про себя, с этим не согласилась, Девушка, на которой; он; собирался жениться, лежит в, коме, ее оттуда не могут вытащить, а он все умничает, показывает; свою, информированность, всех развлекает. Во время; беседы за столом она очень быстро поняла, что он скрывает свои чувства, отделываясь остротами, или общими; местами, лишь бы не коснуться личного. В конце донцов, ему сорок шесть лет, он очень непрост, не распускает нюни.

– Но Ферн двадцать восемь, – сказала Гэйнор Рэггинбоуну, когда они ехали в частную клинику в понедельник после полудня. – Она заслужила, чтобы ее безумно любили, любили так, чтобы это было сразу заметно.

Он должен был, по ее мнению, рыдать, заламывать руки, демонстрировать свое отчаяние. Он не должен был быть спокойным, холодным, не должен был развлекать за обедом присутствующих.

– Безумно любят только очень молодые и очень старые, – вздохнул Рэггинбоун. – Радуйтесь этому, пока можете. В старости любовь становится стеснительной, даже патетической: безумие при старческом слабоумии. Не будьте слишком суровы к Маркусу Грегу. Он достиг возраста осторожности, поэтому любит сдержанно, тоскует и печалится так, чтобы этого никто не заметил, и отказывается выставлять свои эмоции на всеобщее обозрение. Вы не должны осуждать его за скрытность.

Однако я думал, что он тебе нравится, – откликнулся с заднего сиденья Уилл.

Так и есть, – сказала Гэйнор. – Просто мне кажется, что он выбрал неудачный момент, чтобы всех очаровать.

Они так устроили, чтобы увидеть Ферн, когда она будет одна. Робин отсыпался дома, Маркус работал в отеле. Ферн лежала на спине в высокой белой кровати, руки – вдоль тела, голова – приподнята на подушках. На груди аккуратнейшими складками – простыня, на подушке – ни вмятинки. Электроды, подсоединенные к ее телу, зеленой линией показывали на экране биение сердца.

–Пульс слишком слабый, – сказал Рэггитбоун. Прозрачные пластиковые трубочки накачивали в Ферн питательные вещества, другие – выводили продукты переработки. На неё был постоянно направлен глаз электронной камеры. Она выглядела съежившейся, чуть больше ребенка, очень хрупкой, существом, подобным кукле, оживляемо механизмом, к которому она была подключена. Жизнь автоматически поддерживалась, ее состояние регистрировалось глазом камеры, который заметил бы мельчайшие изменения в выражении ее лица, но никаких изменений быть не могло. Они это понимали. Лицо Ферн было очень белым и очень спокойным. Рэггинбоун приподнял ее веко, глаза с трудом повернулись, показав радужную оболочку. Все трое, взяв стулья, сели у кровати. Сильно расстроенная Гэйнор увидела, что Уилл, изменив своему обычно легкомысленному поведению, был близок к тому, чтобы расплакаться. Она осторожно взяла его за руку.

Это я виновата? – чуть помедлив, спросила она. – Может быть, я… еще что–то могла бы сделать?

Нет. – Рэггинбоун вернулся оттуда, где блуждали его мысли. – Когда приходит Старейший, ничего нельзя сделать. Ты показала себя такой храброй, и в столь трудных обстоятельствах! Где–то кто–то это отметит. Мне хочется в это верить. Сейчас у нас нет времени на то, чтобы предаваться рассуждениям типа «что было бы, если бы». Важно то, как мы будем действовать теперь.

Где она? – спросил Уилл, голос его был хриплым от горечи, от боли. – Она не здесь. – Он не заметил, как крепко сжал пальцы Гэйнор.

В самом деле – где? – повторил вопрос Рэггинбоун. – Тэннасгил утащил ее из тела, но ясно – если Гэйнор все точно помнит, – что к этому имеет отношение сова. Так кто же послал сову? В мире существует множество созданий зла, некоторые – меньше человека, некоторые – больше. Впервые за долгое время появилась обладающая столь сильным Даром Ферн. Это могло привлечь внимание разных Древних Духов: Ведьмы, Охотника, Ребенка… даже Той, Которая Спит. Многие из обладающих Даром создали культ Себя, что свидетельствует о странной одержимости, о древней страсти, но среди них много тех, кто не прошел через Врата. Я попытался вспомнить…

Ферн всегда боялась, что из–за этого сойдет с ума, – сказал Уилл, – подобно Элайсон. Или Зорэйн.

Они сами виновны в своем безумии, – продолжил Рэггинбоун. – Дар только дал им для этого энергию.

Но Ферн никогда, кроме дней, проведенных в Атлантиде, не пользовалась Даром, – заметил Уилл.

–Это, если наблюдать, можно было понять, – сказал Рэггинбоун.

Уилла охватил озноб.

–Я знаю, она вышла из себя, увидев Брэйдачина. Он сказал мне, что ее энергию молено было увидеть, как свет, вылетающий из ее рук.

– – Нельзя доверять гоблинам. Вспомни Пигуиллена.

– Этот – другой, – решительно возразил Уилл. – Он сильнее. Он несколько раз рассказывал о чести старых лордов – Мак–Кракенов из Тлен Кракена. Он утверждал, что они простерли свои владения до Качалэйнав Ольстере. Он считает, что их честь – это и его честь. Я знаю, что он никогда нас не предаст.

– Может быть-: – Было видное что Рэггинбоуна все же не удалось убедить – Меня… известили… о нем, когда он пришел. Потом я кое–что еще проверил. Ведь так необычно, чтобы домашний гоблин поменял свое место жительства, да еще ушел так далеко. В этом гоблины не похожи на людей, они не меняют своих привычек. Ни один из оборотней не подвержен эволюции.

Он много времени проводит среди людей, – заметил Уилл. – Может перенять у них какие–то плохие привычки.

Я верю в его способность быть лояльным – до какой–то степени, – продолжал Рэггинбоун, – но у таких примитивных духов нет понятия морали, для этого они слишком незначительны. Они легко предают: подкупят, напугают – и дело сделано. Они так же относятся к человечеству, как люди – к домашним животным. Одна золотая рыбка в аквариуме с легкостью может быть заменена другой.

–Вы ошибаетесь, – упрямо стоял на своем Уилл. – Вы часто ошибаетесь.

Рэггинбоун метнул на него острый взгляд и вернулся к своим размышлениям о Ферн:

Возможно. Вероятно… это какое–то невезение. Заклинания могут многое показать, если знаешь, как смотреть. Я всегда предполагал, что именно с помощью огня заклинаний Элаймонд нашла ключи в Дэйл Хаузе. Но, как и всякая магия, огонь очень капризен. То, что ты видишь, не всегда соответствует твоему выбору. И при этом наблюдательный человек всегда найдет то, что ищет.

Если кто–то другой, а не Древний Дух узнал о Ферн и решил ею воспользоваться, – в отчаянии воскликнул Уилл, – – вы должны знать, кто бы это мог быть!

Наступило молчание. Казалось, Рэггинбоун полностью ушел в себя. Гэйнор вообразила, как пространна и глубока его память, как она содержит в себе целые столетия, моменты надежды и радости, боли и печали, как выискивает потерянные связи, забытые образы. Ей казалось удивительным, что можно прожить столько жизней, скопить в себе столь многое, знать так много и чувствовать, как все эти знания тяжелым грузом опустятся в самую глубину души.

Рэггинбоун наконец открыл глаза, взгляд его был мрачен.

–Как ты заметил, – сказал он, – я часто бываю не прав. Но по крайне мере, тело ее в безопасности. Сначала я боялся, что он мог войти в нее, стать ее сутью. Она призывала его в том месте, которое ему знакомо, спиртное затуманило ее сознание, она открыла себя для него. Он мог сделать ее своим амбулантом, своим инструментом, дух ее затерялся или был в ловушке, в самом уголке ее сознания, напуганный, но бессильный. Все это дало бы ему возможность контролировать, управлять и мстить. К счастью, Ферн – или чему–то еще – удалось защититься. Даже ее пустота – недостижима для него.

–Ферн никому не даст владеть собой, – сказал Уилл. – Обладает она Даром или нет – она крепка, как сталь.

Неожиданно они заметили какое–то движение. Разговор прервался, все смотрели на Ферн. Движение было едва заметным, легкий поворот руки, будто чуть сократились мускулы правой кисти, но при том состоянии, в котором находилась Ферн, это было так же удивительно, как если бы зашевелился труп.

–Смотрите! – воскликнул Уилл. – Сердце забилось сильнее!

Линия на мониторе стала чуть более подвижной. Уилл встал на колени около Ферн, начал звать ее по имени, но лицо его сестры оставалось все таким же неподвижным. Порез на руке первым заметил Рэггинбоун. Рука напряглась, задрожала, хотя все тело было по–прежнему будто окаменелым. На внутренней стороне руки, от плеча до кисти появилась красная линия разреза, тонкая, аккуратная, будто разрезали лист бумаги, будто кто–то провел эту линию невидимым острым ножом.

–Она теряет кровь! – воскликнул Рэггинбоун. – Зовите сестру!

Следующие полчаса были пыткой. Врачи сказали, что сам по себе разрез не опасен, но они терялись в догадках не в силах объяснить, почему это произошло. Приехал Робин, и доктора спросили его, не было ли в прошлом у Ферн проблем с психикой. Робин вспомнил, что двенадцать лет назад произошел инцидент, после которого был поставлен диагноз – «посттравматическая амнезия», и, хотя он пересказал все подробности, сопутствовавшие тому ее состоянию, а доктора согласились, что может существовать какая–то связь, дальше они не продвинулись.

–Видеокамера не очень хороший сторож, – сказал Уиллу Рэггинбоун. – Здесь с ней все время должен находиться один из нас. Боюсь, что Ферн угрожает серьезная опасность. Убедите в этом отца.

Но Робина не нужно было просить. Уик–энд, превратившийся в трагедию, чрезмерные волнения вызвали в нем состояние хронического стресса. Фернанде должен был быть обеспечен самый лучший уход. Тот факт, что Ферн, его маленькая Ферн, никогда уже не будет заботиться о нем, защищать его, как он привык, каким–то образом делал ее нынешнее состояние еще более ужасным и труднопереносимым. Со дня смерти матери именно Ферн была хозяйкой в доме, это она руководила Робином, направляла его жизнь, доверив только некоторые мелочи Эбби. Робину было непереносимо видеть ее, лежащую га этой кровати, смертельно спокойную, ни живую, ни мертвую. Ее неподвижное тело являло собой нечто изломанное, беззащитное, опустошенное.

Ты должен позволить нам тоже быть здесь, – сказал Робину Уилл. – Все это может тянуться долго, ты и так уже устал. Кто–то из нас всегда будет здесь… Было бы просто нелепо, если бы Ферн, проснувшись, увидела возле своей кровати лишь медицинскую сестру и все эти механизмы.

Нелепо, – эхом откликнулся Робин. То, что она может и не проснуться, наводило на него непередаваемый ужас.

Труднее было уговорить Робина разрешить и Рэггинбоуну находиться рядом с Ферн. Однако, драматизируя появление пореза на руке и намекая на тайные медицинские познания Рэггинбоуна (а Робин всегда подозревал, что старик, которого он знал под именем Мистера Наблюдателя, – ученый или профессор, испытывающий трудные времена), Уилл выиграл этот бой. Прежде чем Робин все хорошенько осознал, было решено, что Рэггинбоун будет сменять его в одиннадцать часов.

Они собрались уходить лишь после того, как два врача устроили некий симпозиум у постели Ферн.

– Они считают это «интересным случаем», – сердито пробормотал/Уилл., – Не просто ординарной комой. «Множество .необычных особенностей». Я слышал, как один, сказал это другому. Как будто он агент, продающий какой–то. Своеобразный дом.

– Перестань, – попыталась успокоить, его Гэйнор, – Они заботятся о ней. Вот что действительно имеет значение.

– Именно так, – добавил Рэггинбрун… – Ее тело, по крайне мере, в хороших руках: Что же касается души – ее нам необходимо найти. Если, конечно удастся.

С чего начнем? —спросил Уилл.

Ни с чего, – ответил Рэггинбоун. – Вы можете найти душу лишь в измерениях духовности. Направьте на нее всю свою интуицию. Ищите ее в своих снах. Нигде – вот то самое место, с которого надо начинать. Запомните, в каждом из вас есть малая толика Дара. Гэйнор уже показала, насколько чувствительна она к атмосфере и к разным иным воздействиям. Что касается тебя, Уилл, то ты кровный брат Ферн, в вас заложены одинаковые гены. Твой дух может вызывать Ферн, где бы она ни находилась.

А что же вы? – спросил Уилл. – Что вы будете делать?

Думать, – ответил Рэггинбоун.

Наблюдатель поужинал вместе с ними и решил вернуться в клинику, отказавшись от того, чтобы его подвезли.

–Я буду там так скоро, – сказал он, – как мне понадобится.

Лугэрри отправилась с ним, хотя было известно, что животным запрещено переступать порог клиники.

–Его кто–нибудь подвезет по дороге, – сказал Уилл. – Или он доберется туда пешком, когда хочет, он ходит очень быстро: гораздо быстрее; чем я.

Уилл и Гэйнор, уже который раз за эти дни, снова и снова обсуждали все, что произошло, добавив и событие нынешнего дня, делая новые выводы и ничего не видя в конце туннеля, кроме, разумеется, самого туннеля. Уилл открыл бутылку вина. Им не хотелось спать, хотя оба устали, а от их разговоров не было никакого толку. Естественно, Уилл оставил порцию виски для Брэйдачина, и они поднялись наверх.

Быть может, нам приснится Ферн, – сказала Гэйнор, – если хорошенько сосредоточиться.

Это ты должна сделать, – ответил Уилл. – Мне вообще ничего не снится. – Он не хотел показать, как напуган состоянием сестры и как его раздражает собственная беспомощность.

Когда они с Ферн впервые встретили Рэггинбоуна, ему было двенадцать лет, он был совсем ещё ребенком, чтобы не позволить сестре быть лидером и взвалить на себя ответственность за все. Теперь же он повзрослел и чувствовал, что должен разделить с ней опасность, с которой она столкнулась, не только наблюдать, но и действовать, а не сны смотреть. Он знал, что Даром наделена она, но не мог оставаться в стороне. Он ощущал близость теневого мира, он привыкал к этой мысли слишком долго, чтобы теперь относиться к этому лишь с бесформенными детскими страхами; теперь и страх его повзрослел, теперь он стал разумным, знающим. Знающим слишком много для того, чтобы существовать спокойно и комфортно, но слишком мало, чтобы начать действовать. Он лежал без сна в постели, прислушиваясь к уханью совы, бормотанию ветра, поскрипыванию старого дома. Крикнула птица, но это была не сова. На него неожиданно навалилась странная забывчивость.