Текст книги "Инженер Против Ⅳ (СИ)"

Автор книги: Ян Красногоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

– Рэм! Рэм прилетел!

– Все нормально! Глава дома!

– Урааа! Значит все прошло гладко!

Николь шмыгнула носом, пытаясь то ли избавиться от пыли, то ли скрыть накатившие эмоции и крепче сжала камеру. Она не знала всех подробностей, что случились на вылазке из председателя, но была в курсе самой драматической части… Она могла лишь представить, какого было сейчас Рэму, которому предстояло рассказать народу об утрате главы третьего рубежа.

Сердце бешено колотилось, а ладонь державшая камеру, вспотела. Однако мулатка невольно взвизгнула от чистого, неожиданного удивления, когда увидела, как задняя рампа вертолета с скрежетом опустилась на бетон, и из густых теней отсека на землю первым спрыгнул не Рэм, а… Вольдемар! Точнее, его мощный, узнаваемый костюм, переделанный из строительного экзоскелета. Знакомые очертания, привычная походка. Девушка инстинктивно зажала рот ладошкой, стараясь сдержать вырвавшийся возглас и поток слез облегчения. В ее голове пронеслась вихревая тысяча мыслей: «Он жив! Программист выжил! Значит, весь тот диалог, который она услышала по рации между их председателем и главой третьего рубежа… это была ошибка? Неверная интерпретация ее испуганного воображения? Может, Вольдемар действительно подтвердил свое прозвище „Выживальщик“ и просто был тяжело ранен? А Рэм… Рэм специально не выключил канал связи с ней? Они могли… они наверняка могли так подшутить над девушкой! Такое мальчишество, глупое, жестокое, но… вполне естественное для этих двоих, которые всегда были на одной волне, общались своими, только им понятными приколами, шутили над опасностью. Либо же Рэм сперва действительно забыл выключить канал связи и Николь услышала лишь обрывок их диалога, а потом парень выключил связь и она не услышала как они оказали помощь Вольдемару, который сейчас стоял на своих двоих как ни в чем не бывало⁈».

Глава 9

Надежда на благоприятный исход, такая яркая и обжигающая, просуществовала всего пару секунд и затухла, когда из рампы вторым, выпрыгнул Леший. Лицо стрелка было мрачным, как грозовая туча. В его руках был не только его собственный автомат, но и второй, весь в царапинах, с характерной римской цифрой один на прикладе. И шлем с разбитым стеклом. Тот самый, что был на Радике, когда их группа покидали крышу ангара.

Надежда девушки на то, что услышанные ею слова были только лишь чудовищной, идиотской шуткой, стала таять прямо на глазах. И уже через мгновение, когда из рампы, сгорбившись дабы протиснуться в своем костюме, выпрыгнул сам Рэм, Николь осознала, что шуток сегодня не будет. Вслед за ним тенью выскользнула щуплая фигура девушки, державшей в руках его шлем, однако расстояние не позволяло рассмотреть ее как следует. Николь на мгновение перестала дышать, когда увидела потерянное, опустошенное и одновременно с этим жестокое выражение лица их председателя. Сердце девушки упало в пятки от осознания. Услышанное было правдой. Все это было правдой.

Тяжело вздохнув, глава четвертого рубежа (ее роль оператора была сейчас важнее роли командира) навела камеру на председателя. Гул лопастей вертолета стремительно смолкал, и пространство вокруг начинало заполняться сторонними звуками: шагами подбегающих людей, приглушенными вопросами, завыванием зараженных, прятавшихся среди остальных строений завода и копивших силы для очередной атаки на дерзких захватчиков их территории.

Ника продолжила снимать, когда к Рэму первым, чеканя шаг, подбежал Аз. Глава разведчиков вытянулся по стойке смирно, с силой ударил себя кулаком в грудь, отсалютовав таким образом и начал свой отчет, быстро, четко, по-военному, прямо как их обучал подполковник. Слова его тонули в остаточном гуле вертушки и шуме толпы, но по движению губ и резким жестам было ясно, он докладывает о состоянии периметра, потерях, затраченных на операцию ресурсах. Рэм слушал, не двигаясь, его взгляд был устремлен куда-то вдаль, поверх головы Аза.

Второй подошла Эльвира. Она не стала вытягиваться по армейски, а лишь устало отсалютовала двумя пальцами у виска – создав таким образом фирменный жест второго рубежа – и так же начала докладывать, указывая на ангары, на генераторы, на поезд. Ее речь была быстрой, насыщенной цифрами и терминами.

Николь обратила внимание на то, как резко контрастировали фигуры окружающих с Рэмом. На фоне его мощного, покрытого свежими царапинами, пятнами крови и вмятинами, экзоскелета, каждый, кто стоял рядом – даже высокий Аз, крепко сбитый Леший – выглядели как подростки, а Эльвира и вовсе напоминала девочку, стоявшую рядом со своим отцом.

Парень терпеливо выслушал доклады первого и второй, его лицо не выражало ничего, кроме усталости, груза ответственности и тяжести утраты. После чего он молча, едва заметно кивнул головой в сторону Лешего. Стрелок, сжимая в руках автомат, личные вещи и шлем Радика, тяжело ступая, подошел к Азу. Не говоря ни слова, он аккуратно, даже с каким-то священным трепетом, передал вещи павшего разведчика главе первого рубежа. Затем, глядя Азу прямо в глаза, стрелок с силой ударил себя кулаком в грудь, тем самым проявив жест уважения к храбрости погибшего товарища. Аз взял вещи, его челюсти сжались, но он лишь резко кивнул, принимая вместе с ними и груз необходимой потери.

Рэм медленно, будто через неимоверное усилие, оторвал свой тяжелый взгляд от стоявших перед ним глав рубежей и… в этот момент посмотрел прямо и пронзительно на Николь, словно бы все это время знал где именно находится девушка. Затем он посмотрел прямо в объектив камеры.

Девушка вздрогнула, будто ее ударили током. Она увидела в его янтарных глазах не просто печаль. Она увидела «глубину» – бездонную пропасть горя от утраты, в которой, однако, не было безнадежности. Там, на самом дне, горел холодный, неукротимый огонь стальной решимости и расчетливости. Николь почувствовала в этом взгляде, что парень догадался. Догадался о том, что она была в курсе утраты их общего товарища еще до приземления на территорию завода. По мимолетному, едва уловимому прищуру его глаз мулатка поняла: Рэм осознал, что в момент рокового разговора забыл отключить свою рацию от её канала, и теперь она, Николь, была одной из тех, кто посвящен в их разговор на борту вертолета и она слышала последние слова Вольдемара. Следовательно, знала и о Софии, знала о том, что ей пришлось сделать и теперь она так же должна хранить эту тайну… Николь шмыгнула носом, чувствуя, как предательски закипают слезы, и быстро, грубо стерла ладонью уже бегущие по щекам капли, отчего изображение заметно дрогнуло и смазалось. Но она продолжила снимать. Это был ее долг. Запечатлеть все, что будет происходить дальше.

Лопасти вертолета наконец остановились, и наступила почти звенящая тишина, нарушаемая только шипением остывающих двигателей, гулом новой генераторной и далеким воем зараженных, сбежавших зализывать раны. Николь быстро сняла радостные, оживленные лица граждан, которые толпились поодаль, не решаясь подойти ближе, ей казалось, что съемка со стороны подходит для этого момента гораздо лучше.

Глядевшие на председателя люди не могли понять, отчего он был сейчас таким хмурым, таким… стальным. Ведь переезд прошел на удивление гладко, почти по созданному им плану! Ангары взяты, потери минимальны, генераторы работают, выжившие спасены! На их лицах читалось недоумение, растущее с каждой секундой молчания Рэма. Чем дольше парень стоял, глядя куда-то поверх голов, тем больше улыбок исчезало, а вместо них приходило тревожное замешательство, предчувствие беды. Радость от прибытия их предводителя гасла, как свет в лампе накаливания при падении напряжения в сети.

– Граждане Цитадели! – внезапно над площадкой, поверх гула генераторов, поверх шепота толпы, пронесся громовой голос Рэма. Он звучал не просто громко – он звучал как удар колокола, наполняя пространство металлом и силой. Все головы повернулись к нему, даже спасенные из ангаров выжившие. – Только что я выслушал отчет глав первого и второго рубежа, – он указал на Аза и Эльвиру, стоявших теперь чуть позади, по стойке смирно. – Они вкратце рассказали мне о том, что поставленные задачи – захват и удержание плацдарма на заводе, зачистка двух ангаров, вызволение заточенных – вам удалось выполнить. Хвалю за то, что вы смогли это сделать без моего прямого участия в операции. Они так же сказали, сколько было затрачено ресурсов, сколько… – голос парня на миг дрогнул, но тут же выровнялся, став еще тверже, – сколько было потеряно граждан. Сколько «храбрых» людей пожертвовали собой в битве, чтобы мы могли продолжить сражаться завтра. – Рэм поднял свою огромную руку в массивной перчатке и сжал кулак. Медленно, с шелестом железа, наполненного силой, он прислонил этот кулак к своей бронированной груди, прямо к сердцу. – Их имена будут вписаны в Книгу Памяти золотыми буквами. Но сейчас… сейчас мы почтим память лучших из нас. Не минутой молчания. Молчание – теперь удел мертвых врагов Цитадели. Мы почтим их «мгновением единства». Сожмите кулак. Приложите к сердцу. Почувствуйте свой живой пульс и знайте, что отныне и до вашего последнего вздоха, в каждом ударе вашего сердца будет часть их силы, их отваги, их жажды жизни, их любви ко всем нам! Благодаря их высшей жертве мы продолжим свою жизнь!

Улыбки окончательно сошли с лиц. Наступила тишина, но уже не от замешательства, а от ощущения нависшей, тяжелой скорби. Люди, как один, повторяли жест председателя – десятки кулаков поднялись и прижались к груди – мужчины, женщины, даже дети, которых укрывали в глубине ангаров. Николь снимала это море сжатых кулаков, дрожащих от эмоций. Склонив голову, Рэм молча смотрел под ноги, на бетон перед своими сапогами. Николь заметила, как на его лице заиграли желваки, как сжались челюсти – не от горя, а от ярости. Девушке стало жутко интересно, на что именно парень сейчас так напряженно, почти гипнотически смотрит. Она плавно приподняла камеру и максимально приблизила изображение на его ноги. А когда увидела на экране…

Она едва не выронила камеру. Прямо перед Рэмом, под тяжелыми сапогами костюма Вольдемара, который стоял недвижимо, как статуя, на темном асфальте расползалось, набирая объем, густое, черно-багровое пятно. Лужица крови. Она сочилась из-под брони выживальщика, медленно, неумолимо растекаясь по трещинам в в асфальте, образуя жуткую, зловещую звезду. Николь буквально прокусила себе кожу на пухлых губах до крови, лишь бы своими всхлипами не нарушить эту священную, гнетущую тишину. Вольдемар в самом деле был мертв. Мертв и стоял здесь, как монумент собственного подвига.

Рэм оторвал взгляд от багровой поверхности пятна, растекающегося по асфальту. Он снова окинул взглядом толпу, которая в среднем уступала ему в росте на три-четыре головы. Его взгляд был уже другим – не скорбящим, а «зажигающим».

– Сегодня… – он начал громко, четко, и каждый слог падал, как молот на стальную заготовку. – Сегодня – Великий День! – Он на мгновение замолчал, окинув взглядом граждан, словно убеждаясь, что его слово проникает в сердце и разум каждого. Его янтарные глаза горели. – Кому-то может показаться, что переезд на поезде по вражеской территории, развертывание обороны на территории двух ангаров посреди завода и стойкое сопротивление первым, пробным волнам зараженных – это не повод для гордости и уж точно не тянет на звание «Великого Дня». – Он медленно прошелся взглядом по рядам, и люди невольно выпрямлялись под этим взглядом. – Но это правда! Сегодня – Великий День! Не потому что мы просто выжили и отбили для себя новый клочок земли. Не потому что нашли крышу над головой. – Он сделал шаг вперед, и Вольдемар, словно тень, шагнул с ним, пятно крови растеклось шире. – А все потому, что мы с вами сегодня воочию стали свидетелями самой сути того, что делает нас Цитаделью! Мы увидели, как близкие нам люди, наши братья и сестры по оружию, по воле к жизни, сознательно, добровольно, без тени сомнения, пожертвовали своей жизнью! Ради чего? Ради того, чтобы у нас с вами была возможность сделать следующий шаг! Чтобы у нас была завтрашняя заря! – Голос его гремел, заполняя все пространство, эхом отражаясь от стен ангаров.

– Я могу говорить об этом не только потому, что я слышал об их подвигах из отчетов глав рубежей. Я самолично стал свидетелем этого величайшего, немыслимого мужества! Я увидел, как человек становится щитом! Становится стеной Цитадели! – Парень слегка кивнул головой, отчего в камере Николь мелькнули яркие блики полыхающего вдалеке пепелища, отразившиеся от микроволнового уловителя в форме серебряного венка на его голове.

В следующую секунду из-за спины Рэма, из тени вертолета, робко выскользнула невысокая, щуплого телосложения девушка в грязном белом халате – София. Она не стала выходить вперед и испуганно жалась позади Рэма, стараясь спрятаться за его мощной спиной. Девушка старательно прятала глаза, дабы никто из толпы случайно не встретился с ней взглядами. После этого стоявший неподвижно Вольдемар, будто по незримой команде, медленно, с тихим скрежетом сервоприводов, опустил руку со щитом. Щит, покрытый свежими вмятинами и сколами краски, упал на землю рядом с ним с глухим лязгом. И несмотря на отдаленные, навязчивые завывания зараженных, над площадкой раздался оглушительный, единый вздох удивления и замешательства. Ибо теперь, при ярком свете кружащих в небе дронов с прожекторами, всем стала видна передняя пластина костюма выживальщика. Она была изрешечена от сквозных попаданий автоматной очереди. Пластина напоминала не просто использованную мишень в тире – она стала памятником со следами битвы и жертвы.

– Наш глава третьего рубежа, – голос Рэма прозвучал громче, резче, перекрывая шепот толпы, – наш друг, наш весельчак и гений странных идей, наш «Выживальщик»… Вольдемар. Он пожертвовал собственной жизнью, спасая меня. Спасая меня от прицельного огня ублюдков из «Уробороса». – Рэм тяжело, с хрипотой вздохнул, и Николь показалось, что в повисшей тишине она действительно услышала этот вздох – вздох титана, со стальным скрежетом сгибающегося под грузом вины и ярости. – Он видел прицел вражеского стрелка. Видел, куда тот целится. И он… без колебаний, без малейшей доли сомнения или страха… шагнул вперед. Вольдемар бронированным телом заслонил меня. Подставился под пули, предначертанные мне. – Рэм выпрямился во весь свой исполинский рост, его кулаки сжались так, что броня затрещала. – Он сделал это потому, что только ОН был способен спасти меня в ту секунду. Вольдемар прекрасно знал, что наша с ним броня не способна противостоять автоматной очереди, но тем не менее он без раздумий принял этот смертоносный свинец. Он рассчитал все. Как всегда. До байта. До миллисекунды. И заплатил высшую цену. Заплатил за то, чтобы Я стоял здесь сейчас. Перед ВАМИ. – Парень замолчал, давая всем окружающим время на то, чтобы они осознали невероятный, чудовищный факт: их неунывающий, с огромным тесаком на поясе, гениальный программист, душа компании, глава третьего рубежа, – мертв. И теперь он стоял в своем костюме, ставшим ему склепом, перед ними как памятник собственной жертве и собственному подвигу.

Но Рэм не дал скорби задавить дух граждан. Его голос снова взметнулся вверх, полный неукротимой силы и веры:

– Братья! Сестры! Пока среди нас есть такие люди, как Толик – он резко указал рукой в сторону все еще лежащего под плащ-палаткой тела, – который пал в прямом столкновении с заражениями, обеспечивая нам завоевание плацдарма ценой жизни! Как Радик, который геройски погиб, подарив нам бесценные знания для БЕСТИАРИЯ, которые спасут еще ни одну жизнь! И такие, как Вольдемар! Люди, которые, если понадобится, готовы и способны заслонить любую брешь в стенах нашей Цитадели! Даже если частью стены станет их собственная жизнь!.. – Он сделал паузу, и в этой паузе висела вся мощь его убежденности. – Пока есть такие люди – никому не сокрушить Цитадель! А за ее стенами мы можем расчитывать на следующий день! На следующий восход! На следующий шаг к выживанию и возрождению! Мы должны помнить, что каждый день, каждая заря, каждый шаг – оплачен их кровью! И мы не имеем права обмануть их веру в то, что мы справимся с этой ответственностью!

Он окинул толпу взглядом полководца, видящего не страх, а потенциал ярости и решимости.

– Этот ангар? Эта площадка? Это только начало! – Его рука описала широкую дугу, охватывая ангары, поезд, завод позади. – Это не убежище для того, чтобы переждать. Это – плацдарм, что впитал в себя кровь наших героев! Отсюда мы начнем наступление! На зараженных! На «Уроборос»! На сам хаос рухнувшего мира! Мы возьмем завод! Мы очистим район! Мы построим не просто укрытие – мы построим оплот! Центр нового государства! Место, откуда начнется созидание! Созидание порядка! Созидание жизни! – слова парня били, как молот, высекая искры решимости в глазах слушающих. – Их жертва – не конец! Это – топливо! Топливо для нашей с вами ярости! Нашей воли! Нашего неугасимого движения вперед! Каждый сантиметр этой земли, который мы отвоюем, каждый киловатт затраченной энергии, каждый росток пшеницы, каждый выживший, которому мы протянем руку – станет живым памятником им! Радику! Толику! Вольдемару! И всем, кто пал до них и тем кому это только предстоит! Мы не просто выживаем! МЫ – СТРОИМ! Строим новую Цитадель! Новый мир! И ни одна жертва, принесенная на этом алтаре, не будет напрасной! Клянусь их кровью на асфальте! Клянусь своим именем! Даешь Революцию, Электрификацию и Механизацию!

– За цитадель! – во все горло заорал Аз. – За председателя!

Толпа взорвалась…

' Рэм, Рэм, Рэм…' скандировала она имя их предводителя как новое жизненное кредо, как звуки заводящегося мотора, в котором каждая деталь наконец встала на место и единственное, чего ему не хватало, так это машинного масла, капавшего из костюма на асфальт.

Николь, снимая эту тираду, эту клятву, высеченную в воздухе, сверкнула взглядом из-за камеры на бледную, как мел, девчонку, прятавшуюся за спиной председателя. Глядя на то, как та старательно прятала глаза, как ее тонкие плечи вздрагивали от подавленных рыданий, глава четвертого рубежа не могла отделаться от гнетущей, холодной мысли, пронизывающей весь ее восторг от речи Рэма. ' Первое – судя по услышанному и судя по тому, что донеслось из ее рации, когда она разговаривала с Рэмом… именно она. Именно эта спасенная Рэмом дочь профессора… она причина «героической» гибели выживальщика. Она виновата в том, что Вольдемар сейчас стоит здесь, истекая последней, уже холодной кровью на асфальт нашего нового «дома», а Рэм, ее Рэм, продолжает жить…'.

Девушке стало до отвратительного тошно, так как она осознала, что если перед ней самой стоял такой выбор – Вольдемар или Рэм, то Николь без колебаний бы поступила точно так же, как и София.

И этот контраст между пламенной речью их предводителя о будущем и ледяная ложь о добровольной жертве, скрытая в ее основе – заставили Николь снова крепче сжать камеру, продолжая фиксировать историю для большинства, которая разворачивалась у нее на глазах, как за кадром, слово за словом. Великий День для Цитадели только начинался, а кровавая цена за него уже была заплачена сполна.

Глава 10

02.01

4:17 утра.

Штабной вагон.

– Надеюсь, всем вам сейчас ясно, что этот секрет должен уйти с вами в могилу? – Я пристально посмотрел в глаза каждого, кто сейчас находился в штабном вагоне.

Подполковник легко выдержал мой взгляд и спокойно кивнул; бледный Леший утвердительно затряс головой, словно до сих пор прогоняя призраков из леса «проросших»; София согнулась в три погибели, так чтобы никто не встречался с ней взглядом; а Николь старалась не смотреть на стоящий позади меня опустевший костюм выживальщика с пробитой грудной пластиной.

– Молчание – знак согласия. Прекрасно. – Я простучал пальцами по крышке стола, толкнув пальцем откатившийся карандаш. – Тогда на этом наше маленькое заседание окончено. Можете идти отдыхать: через четыре часа нам предстоит новое сражение с зараженными, так что попрошу всех восполнить силы насколько это возможно.

– Рэм, – тихо обратился ко мне подполковник, – у меня возникла одна идея… на, я, на самом деле, давно ее хотел предложить, но времени на нее, млять, не было. Я хочу наведаться на один склад, на. Нашим людям позарез нужны стволы, особенно сейчас, когда зараженные поджимают нас со всех сторон, млять, и неизвестно еще, сколько их дойдет до города.

Я нахмурился: – Без проблем, товарищ подполковник. Вопрос в том, какие ресурсы вам необходимы, сколько нужно времени и людей на выполнение этой задачи?

– Мне нужен вертолет, с десяток парней и часа три-четыре времени, на.

Я повернулся к компьютеру и быстро внес эти значения в программу управления Цитаделью. Нехитрые алгоритмы показали минимальную, вполне допустимую просадку по выполнению следующего этапа освоения завода.

– Без проблем. Берите, кого сочтете нужным, и можете заняться этой задачей хоть прямо сейчас. Однако было бы здорово, если бы вы успели вернуться к утру.

– Есть, – кратко ответил подполковник. – Разрешите выполнять?

Я молча кивнул, и старый вояка быстро направился к выходу из штабного вагона. Но перед тем как выйти, он хлопнул по плечу растерянного Лешего со словами:

– Не переживай, сынок. Друзья дождутся нас на той стороне, млять. Однако они не очень обрадуются, если ты потратишь свою жизнь, наматывая сопли на кулак, ебана, вместо того чтобы как следует насладиться этой жизнью, нахуй.

Стрелок грустно улыбнулся, кивнув старику. Однако я сразу же уловил, что подполковник обращался не только к горевавшему парню, но и ко мне, прекрасно понимая, что в силу моего статуса в глазах окружающих он не может поставить меня в положение, где я буду проявлять эмоции в момент, когда я должен быть бесстрастным. Поймав на себе сощуренный взгляд темно-карих глаз вояки из-под густых черных бровей, я коротко поджал губы, изобразив подобие благодарной улыбки за это понимание и соболезнования. После чего подполковник вышел из вагона.

– Ден, – позвал я стрелка, чем вырвал его из плена тяжелых мыслей, – ты, наверное, поспи сегодня в карантине, ага⁈ – Мне вспомнились моменты из подземелья «Кормильца», где парень начал ловить глюки. – Я считаю, тебе стоит отдохнуть как следует.

Леший устало встал с места:

– Благодарю, товарищ председатель, – он ударил кулаком в грудь и так же вышел вслед за подполковником.

В штабном вагоне остались София, Николь и напряженная тишина. И единственной моей реакцией на тишину была, естественно, трепка! Однако на этот раз я не захотел заходить издалека и решил начать настоящий допрос в лоб.

– Неужели другого выхода не было⁈ – От моего прямого вопроса опешила даже Николь, не говоря уже о дочери профессора.

София захлопала глазами, отчего мне показалось, что она отбила морзянку своим бирюзовым глазом:

– Прошу уточнения запроса. В твоем вопросе слишком много переменных.

Я с шумом выпустил воздух через нос, подумав, что девушка специально ответила вопросом, дабы лучше подобрать слова к ответу:

– Неужели нельзя было защитить меня как-то иначе и не подставлять под пули Вольдемара⁈

София с опаской посмотрела на сидевшую рядом Николь, которая сжала кулаки, а затем вперилась в меня своим светящимся глазом:

– Этот вариант имел семьдесят восемь процентов на успех, а вариант, что стрелки «Уроборос» попросту промажут, составлял всего лишь один процент. – Бесстрастно произнесла дочь профессора.

– А другие двадцать один процент – на что? – Нахмурив идеальные брови, спросила Николь.

Соня на секунду посмотрела на нее так, словно ребенок спросил у нее «почему вода мокрая»:

– Шесть процентов – на то, что броня костюма Вольдемара не выдержит и Рэма так же ранят. Три процента – на то, что я смогу самолично выбраться из подземелья, если все пойдет наперекосяк. И двенадцать процентов, – девушка сделала паузу и повернулась обратно ко мне, – двенадцать процентов на то, что мне удастся быстро взломать твой костюм и заставить тебя отпрыгнуть в сторону.

Я нахмурился, почесав подбородок, который успел зарасти щетиной:

– Отчего такой маленький процент взлома моего костюма?

– Из-за этого! – Она постучала пальцем по своему виску, отчего я не сразу догадался, что она имеет в виду микроволновый уловитель. – Технологии «ИнтерРоб» не слишком хорошо поддаются управлению «операторов». Вдобавок вы с Вольдемаром хорошо постарались, когда создавали новый язык для программы твоего костюма. Мне никогда не доводилось видеть ничего подобного, – она пожала плечами, – прочитать этот язык можно сравнить с попыткой поймать и спрятать в ладонях солнечный луч. Трудная, но выполнимая задача, если знать, как обойти.

На моем лице заиграли желваки; в голове проносились тысячи мыслей, которые, по всей видимости, отразились на выражении моего лица. Николь чутко заметила перемену в моем настроении и мулатка едва слышно произнесла:

– Рэм, я думаю, нам пора подытожить всю случившуюся ситуацию. Я считаю, что София поступила правильно. Если в той ситуации, когда на вас напали, действительно не было других вариантов спасти тебе жизнь, то она сделала все верно. Может, ты упираешься, потому что совесть тебе этого не позволяет, но ты и сам знаешь, что София поступила так, как поступил бы ты сам, если бы находился в ее положении.

К тому же, Вольдемар поступил бы точно так же, и с этим ты точно не поспоришь. Просто разница в том, что наш герой сам бы не успел среагировать, только и всего, – тихий голос Николь, казалось, заполнял все пространство вокруг и звучал в голове моими собственными мыслями, которых я не хотел слышать, потому что это была правда.

Я закрыл глаза и увидел улыбающееся лицо Вольдемара; вспомнил его приколы, страсть к ретро-поп-культуре и уникальную способность раскладывать язык «Таро» так, чтобы алгоритмы начинали жить самостоятельно в строгом мире информационного хаоса.

Однако в голове прозвучала и «случайно» оброненная фраза подполковника. Я вдруг подумал о том, что почивший глава третьего рубежа, наш решительный Выживальщик, который был единственным из мужиков в гаражах, кто первым поддержал мою инициативу с генераторами, кто не побоялся осадить зарвавшегося гопника, не сильно-то и обрадуется тому, что его друг – целый председатель Цитадели, от решений которого зависят жизни и других его друзей, – вместо решительных действий занимается рефлексией и самобичеванием.

Я взял в руки карандаш, пододвинул лист бумаги и машинально стал искать кнопку кофеварки, но с сожалением осознал, что ее нет рядом:

– Ты права, дорогая. Вольдемар бы точно прикрыл мне спину, даже если бы шансы на успех этого действия исчислялись тысячными. Ладно, будем горевать потом. Сейчас нужно поработать. – Я посмотрел на мулатку, а затем на стоявшую рядом пустую кружку.

Николь коротко улыбнулась и без лишних слов встала с места, подошла вплотную, чмокнула в лоб и, забрав кружку, направилась к выходу, сказав перед самой дверью:

– Напишешь, тогда когда принести кофе, – уходя, прокортавила она.

Я молча и с улыбкой кивнул девушке, поймав на себе удивленный взгляд Софии. Дочь профессора несколько раз моргнула от удивления, затем дождалась, пока мулатка отойдет от нас на достаточное расстояние, после чего с серьезным лицом спросила:

– Вы мысли друг друга читать умеете?

Я хмыкнул:

– Нет, не умеем. С чего ты так решила?

София застенчиво отвела взгляд в сторону:

– Эта девушка – Николь – поняла, чего ты хочешь, без слов. Вот я и решила, что вы читаете мысли друг друга.

Я пододвинул ближе чистый лист бумаги и провел над ним хаотичный взмах карандашом:

– Сейчас ты на живом примере увидела, что такое абсолютное доверие. Такое доверие, какого у нас с тобой быть не может.

София нахмурилась даже сильнее меня и, казалось, была опечалена этой фразой:

– Почему между нами не может быть доверия?

Я сделал очередной взмах:

– Во-первых – я с тобой толком и не знаком. Я не знаю, кто ты или что ты на самом деле. На чьей ты стороне, какая у тебя история и так далее. Во-вторых – прости, но при всей логике твоего поступка мне трудно довериться тому, кто может так хладнокровно распорядиться чужой жизнью.

В воздухе снова повисла пауза, нарушать которую мне не хотелось, так как возможно впервые почувствовал лукавство в собственных словах. Но я списал это на еще острую боль от утраты товарища.

София слегка улыбнулась, посмотрев на монитор, куда транслировалось изображение с камер видеонаблюдения:

– Скажи, Рэм, ты доверяешь этим людям?

– Думаю, что могу доверять, – настороженно ответил я, осознав, что попал в собственную логическую ловушку, которой тут же воспользовалась девушка.

– А эти люди доверяют тебе? – Ее голос прозвучал столь бесстрастно, что у меня не возникло мысли о том, что она хочет меня подловить, однако у меня сложилось явное ощущение, что я играю в шахматную партию, в которой я сделал неверный ход и теперь вынужден доигрывать наперед зная, на чем именно прокололся.

Вздохнув, я так же посмотрел на монитор и увидел, как сменялся караул на точках патрулирования, как сонные девчонки подготавливали снаряжение и заряжали патроны в рожки, чтобы утром мы продолжили захват завода:

– Надеюсь, что доверяют. Почему ты об этом меня спрашиваешь? – поинтересовался я, надеясь что дочь профессора не исполнит «гамбит».

София отвлеклась от монитора, посмотрела на меня и я понял, что сейчас она поставит мне мат:

– Но ты же ведь хладнокровно распоряжаешься их жизнями, разве нет? – Она пожала плечами. – Одних ты отправляешь в разведку навстречу неизвестности, других ведешь в прямой бой, а четвертых – в тыл.

Все эти люди знают о том, что ты по факту решаешь их судьбу, и, что самое главное, ты сам прекрасно знаешь об этом. – Девушка сделала паузу, словно давая мне время верно понять ее слова. – И большинство этих людей подобное положение устраивает. Несмотря на то что, повторюсь, ты хладнокровно распоряжаешься их жизнями, между вами есть доверие, – она указала на монитор, – я вижу твой логический подход и расчетливость в управлении людьми. Из чего я могу сделать вывод, что ты руководствуешься большой целью, нежели обычное выживание. С такими взглядами на жизнь я уверена на восемьдесят три целых шесть десятых процента, что уже в ближайшее время, несмотря на горечь утраты товарища, мы сможем начать доверять друг другу.

Я хмыкнул от такого оптимистичного прогноза девушки, и задал свой вопрос словно пытаясь показать ей протест против холодной логики:

– А если ты ошибаешься⁈

София вернула мне грустную улыбку и тихо ответила:

– Тогда просто знай, что я доверяю тебе на все сто процентов. Думаю этого нам вполне хватит. Если спросишь почему, то я отвечу, что ты уже дважды спас мою жизнь! Мой отец сделал для меня меньше. И то, по сути он помог через тебя.