Текст книги "Муха с капризами (с илл.)"

Автор книги: Ян Грабовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

К читателям

Сколько на свете книжек про зверей и птиц! Целый океан!

Тут и чудесные сказки – про Куму-Лису и Братца-Кролика, про Серого Волка и Жар-Птицу, тут и тысячи басен, и замечательные рассказы десятков писателей от Сетон-Томпсона до Виталия Бианки, и повести, и даже целые романы – например, «Бемби», – словом, всего и не перечесть.

Кажется порой – ну, что ещё нового можно сказать о животных? Да тем более, не о львах и слонах, обитателях далёких, таинственных стран, не о сказочных чудовищах, а о самых обыкновенных собаках и кошках, курах и овцах. Что про них расскажешь интересного? Оказывается – очень много!

Слыхали вы, например, чтобы овца, обыкновеннейшая овца «особачилась»? Почти превратилась в собаку – выучилась «служить» и даже лаять на прохожих? Или о том, как гусыня служила сторожем? Наверно, не слыхали!

А знаете ли вы, о чём разговаривают щенята, когда разрывают кротовую нору? Известны ли вам правила собачьей вежливости? Знакомы ли вы с предметами, которые преподают скворцы в своём университете? Вряд ли!

А вот польский писатель Ян Грабовский, чья книга лежит сейчас перед вами, знает всё это досконально. Уверяю вас – обо всех своих мохнатых и пернатых героях этот писатель знает такие интересные истории, что начнёшь читать – и не оторвёшься!

Ян Грабовский рассказывает о животных по-своему, не так, как рассказывали о них другие писатели.

Его герои – звери и птицы – часто разговаривают друг с другом. Да ещё как разговаривают: шутят и спорят, размышляют вслух, а порою даже бранятся.

И хотя мы с вами прекрасно знаем, что животные на самом деле разговаривать не умеют, у нас ни на минуту не возникает чувства, что автор рассказывает нам небылицы. Наоборот! Веришь, что всё было именно так, как рассказал нам об этом писатель. В чём же здесь секрет? – спросите вы. В этой книжке вы прочтёте повесть, или повесть-сказку, которая поможет найти ответ на этот вопрос. Она называется «Совершенно ручной человек». Странное название, правда? Тем более, что, если верить автору, придумали это название… воробьи. Да, да! Это они прозвали «совершенно ручным человеком» никого иного, как самого Яна Грабовского. А он, писатель, только подслушал эти слова и озаглавил ими свою повесть… Это, конечно, шутка. Но в ней большая правда.

Ян Грабовский очень любил животных. И не только любил. Он уважал их. Любил и уважал, как друзей и помощников человека (прочтите, например, в этой книге рассказы о коне Береке и ослике Молодце) и просто, как живые существа.

Любя и уважая животных, он пристально приглядывался к ним и научился их понимать, так что они доверчиво раскрывали ему все свои маленькие тайны. Они вполне могли считать его «совершенно ручным» – ведь он никогда не обманывал их доверия.

А когда Грабовский стал писать о животных, он, как и всякий талантливый писатель, отдал им, своим героям, частицу своего юмора, своего ума и сердца. Потому-то такими живыми встают они со страниц его книг.

Ян Грабовский прожил большую жизнь. Он родился в 1882 году в маленьком польском городке с длинным названием Рава Мазовецкая. Инженер-химик по образованию, он изучал историю искусства, преподавал в гимназии, составлял математические задачники и путеводители по родному краю, который он так хорошо знал.

Но подлинным его призванием была литература. Герои его книг – славная овечка Метка и кошка Европа, озорные собачонки Рекся и Пуцек, мудрый ворон Пипуш – тот самый, который однажды подарил своей приятельнице-девочке огромную жабу, и гусыня Малгося – давно стали любимцами польской детворы. И не только польской. Хотя писателя уже нет в живых – он умер в 1950 году, – книги его продолжают выходить в свет и у него на родине, в народной Польше, и в других странах.

Уже двумя изданиями вышла у нас его книжка «Рекся и Пуцек». Те из вас, кто читал её, будут, наверно, рады встретиться с вороном Пипушем, славными псами Тупи и Чапой и другими своими старыми знакомыми и узнать о их новых приключениях.

Книга которую вы прочтёте сейчас, познакомит вас и со многими пока что неизвестными вам героями Грабовского. В неё вошли почти все его рассказы и повести, изданные в Польше в сборниках под названиями «Крылатая братия» и «Любимый зверинец».

Надеюсь, что вам будет приятно познакомиться с забавными героями этого замечательного писателя.

Борис 3аходер.

Метка

На той стороне улицы, почти напротив наших ворот, стоял в саду домик. Так себе домик – не красавец, не урод. Почему он почти всегда пустовал, трудно было понять. Но так уж как-то получилось: кто бы ни поселился в этом доме – самое большее через полгода уезжал из нашего городка.

Единственным постоянным жильцом вечно пустовавшего двора был пан Попёлэк, почтальон. Занимал он две малюсенькие комнатушки во флигеле. Он был вдовцом и растил двух дочерей-близнецов – Зосю и Висю. Девочки были так похожи друг на друга, что я различал их только по цвету ленточек, которыми они завязывали свои тоненькие косички. Они чем-то напоминали маленьких котят пепельной шерсти. Были они обе степенные, важные, говорили мало и всегда хором. На прогулках они водили за собой на красной ленточке чёрную овечку, которую звали Жемчужинкой.

Жемчужинка – это была не овечка, а чудо ума и верности. Так, по крайней мере, уверяли обе сестрички. Должен признать, что действительно чёрная овечка всегда ходила за девочками по пятам; когда её звали по имени, блеяла. А всё-таки это была овца. Овца овцой. Глаза её смотрели на мир сонно и слезливо. Но это, как мне казалось, больше всего и нравилось сестричкам Попелюшкам в их овечке.

– Она такая кроткая! – восхищалась Зося.

– И такая ласковая! – вторила Вися.

Ну что ж, прекрасно! Сестрички и их кроткая овечка очень любили друг друга – чего же ещё нужно?

Как-то девочки несколько дней не показывались со своей овечкой на улице. Я слышал, что Жемчужинка заболела. Вдруг после обеда сестрички влетают ко мне в сад. Мордашки заплаканы, глаза полны слез, а подбородки так трясутся, что бедняжки слова не выговорят.

– Что случилось? – спрашиваю.

– Ах, дядя Ян! – всхлипывает Зося.

– Такое несчастье! – вторит Вися.

И обе – в слезы: плачут-заливаются. Я их успокаиваю как умею. Дал по конфетке. Никакого впечатления. Дал по второй – не помогает. Только когда угостил их вишнёвым вареньем, удалось выяснить в чём дело. Жемчужинка умерла…

– Что ж поделаешь, милые, – говорю, – тут уж ничем не поможешь.

– А что будет с Меткой? – спрашивает меня Вися и снова в слезы.

– Да, как же Метка? – повторяет сквозь слезы Зося.

– Какая ещё метка? – удивляюсь я. – В жизни не слыхал, ни о какой метке!

Оказалось, что у Жемчужинки появилась дочка, что эту дочку, такую же чёрную, как и её мама, девочки уже назвали Меткой, что Метке этой всего три дня от роду, и о том, чтобы кормить её из соски, не может быть и речи. В общем, дела такие, что хоть прощайся с Меткой!..

Сижу и думаю, как пособить маленьким, заплаканным Попелюшкам. И вспоминаю вдруг о нашей Верной. Говорю девочкам:

– Давайте сюда свою сиротку. Верная – собака добрая, благородная. И она как раз сейчас кормит сынишку. Может быть, примет и вашу Метку в свою семью. Попробуем!

Сестрички Попелюшки удивлённо уставились на меня.

– Нашу Метку отдать собаке? – обиделась Зося.

– В собачью конуру? – поддержала её Вися и передёрнула плечами.

– Или в собачью конуру, или ничем вам помочь не смогу, – коротко отвечаю я. – А что ваша Метка за птица такая, чтобы не могла стать приёмной дочкой моей Верной? Хорошо, если бы у всех людей было такое золотое сердце, как у этой собаки!

Девчушки переглянулись, подумали, подумали – и, ни слова не говоря, побежали домой.

Они тут же вернулись.

– Вот она, – говорит Вися и развёртывает кусок старой овчины.

А там – ягнёночек.

– Овчина – это Меткино приданое, – объясняет мне Зося.

– Чтобы ей было тепло в конуре, – добавляет Вися. Идём с Меткой и её приданым к конуре. Зову Верную.

Выходит. Смотрит мне в глаза преданным взглядом, но машет хвостиком как-то торопливо.

«Если у тебя, хозяин, ко мне важное дело, – говорит, – то скажи скорей. Ведь ты знаешь, что у меня в конуре малыш. Нельзя ни на минуту оставлять его без присмотра».

Я положил перед Верной на землю Метку в овчинке. Ягнёночек был так слаб, что не стоял на ногах.

– Это свой, – говорю Верной. – Свой, милая!

«Да как же можно не пожалеть такого беспомощного червячка!» – отвечают мне честные собачьи глаза. Взяла моя Верная ягнёнка осторожно за шиворот и унесла к себе.

Попёлюшки онемели от изумления. А когда пришли в себя, схватили овчину и полезли обе разом в конуру.

– Вы уж не вмешивайтесь! – говорю девочкам. – Видно, Верной овчинка ваша ни к чему. Она сама знает, как ей воспитывать свою приёмную дочку.

Девчушки постояли перед конурой с овчинкой в руках, постояли – и пошли.

Но с тех пор ежедневно, по нескольку раз в день, появлялись на нашем дворе. Они приносили с собой какое-нибудь угощение для Верной, молча клали его в миску и усаживались на корточках перед конурой. Но Метки не было видно: в конуре было темно, Метка была чёрная и не высовывала носа на свет. Только иногда выглядывал из будки каштановый увалень – сынишка Верной, пушистый и круглый, похожий на плюшевого медвежонка. Сестрички окрестили его Мишкой. Так и осталось. Но и Мишке не хотелось выходить из конуры. На свете в это время было совсем неинтересно: без перерыва лил дождь, стоял пронизывающий холод, как часто бывает ранней весной.

Наконец выглянуло солнце. Попёлюшки как раз вертелись возле конуры. И вдруг я слышу их визг:

– Вот она! Вот она! Наша Метка! Наша Метка!

Гляжу, через высокий порог конуры с трудом переваливается каштановый клубок – Мишка. Вышел, уселся, зевнул и с аппетитом чихнул. За ним выскочила Метка. Стала перед будкой, отряхнулась и – я даже глаза протёр от изумления! – вдруг уселась на землю, точь-в-точь как собака. Да, да, представьте себе!

Мишка отправился путешествовать по двору. Метка – за ним. Она останавливалась, когда он садился, пускалась галопом, когда Мишка вырывался вперёд. Мишка залез в лужу, Метка зашлёпала по воде. Намокший Мишка заплакал, заплакала и Метка, хотя вовсе не намокла. Чудеса!

Попелюшкам всё это очень не понравилось. Почему? Прежде всего потому, что я запретил им брать на руки и Мишку и Метку. Что мне, жалко было? Да, жалко. Жалко малышей. Ведь они очень хрупкие. Неосторожным движением можно искалечить такую крошку на всю жизнь. А ведь животное – не игрушка, правда?

Я объяснил это сестричкам. Но, очевидно, мои слова их не убедили.

Девочки обиделись. И перестали ходить к нам во двор. А вскоре уехали к тётке в деревню.

Я был этому рад. Почему? Да как бы вам сказать… Я всё больше убеждался, что Метка ни капли не похожа на свою маму Жемчужинку. Не была она ни кроткой, ни ласковой.

Одним словом, ничего в ней не было похожего на овечку, на ту приторно-сладкую овечку, которую ожидали Попёлюшки. Метка «особачилась». «Особачилась» окончательно и бесповоротно!

Вы спросите, как это «особачилась»? А так: стала вести себя совершенно, как собака. Как её приёмная мать Верная и молочный брат Мишка.

Метка делала всё то же, что делал Мишка. Мишка гонялся за курами – Метка гонялась за курами. Мишке часто влетало от белого петуха, и Метке от него же доставалось на орехи. Мишка ссорился с утками – Метка отгоняла их от корытца. Мишка прыгал за воробьями – Метка ловила бабочек. Спали они вместе в конуре, вместе отправлялись на экскурсии к пруду. Бегали по двору, описывали восьмёрки вокруг столбов. И ещё: одинаково резво улепётывали они от метлы в карающей деснице нашей Катерины.

Одно только разделяло их – еда. Метка, правда, совала нос в собачью миску, но каши есть не могла. Зато Мишка делал большие глаза, когда Метка щипала травку или жевала сено. Он не переставал изумляться, что его дорогая Метка может есть такую гадость.

Как-то я купил для Метки овечьего лакомства – кусок каменной соли. Положил его в решето и оставил на дворе. Ну и заработала же Метка языком, вылизывая соль! Прямо как ветряная мельница крыльями. Вы, наверно, ничего подобного не видели. Заметил это Мишка. Заворчал, тявкнул, оттолкнул Метку и хвать зубами соль! Да как фыркнет! Начал чихать, отплёвываться, вытирать язык о траву. С тех пор с отвращением смотрел на решето и на Метку, когда она лизала соль.

«Испорченный вкус!» – кривился он и отходил от греха подальше.

Не думайте, однако, что у Метки с Мишкой вкусы были всегда разные. Валялась у нас на дворе кость, мосол, обглоданный чисто-начисто. Мясом там и не пахло – это была просто собачья игрушка. Все щенята скуки ради грызли её в ту пору, когда ничего интересного на дворе не происходило. И как раз из-за этой игрушки однажды Мишка с Меткой подрались. Да так основательно, что Мишка, скуля, убрался в конуру. А Метка потом долго бегала по двору с костью в зубах…

С тех пор я даже не удивлялся, когда Метка вместе с Мишкой выбегала к воротам и облаивала прохожих. Спросите: как это «облаивала»? А так: блеяла басом, как труба.

Моя племянница Крися научила Мишку служить. Вскоре и Метка стала ходить на задних ногах, совсем как балерина. Да ещё и «просила» передними ногами куда ловчее и старательнее, чем Мишка, который вообще был страшным лентяем и ничего не хотел делать как следует.

Прошло лето. Попелюшки вернулись из деревни. И в тот же самый день пришли посмотреть, как поживает их Метка.

Отворили они калитку, остановились. Первым увидел их Мишка. Бросился к ним с лаем. За ним Метка. Оба прыгают вокруг бедных девчушек, а те стоят, не смея пошевелиться, и смущённо улыбаются.

Вышел я на этот шум, дал каждой сестричке по куску соли.

– Поздоровайтесь с Меткой, – говорю.

Метка почуяла соль. И сразу стала «служить». Просит, машет передними ножками. Сестрички – хохотать!

– Как собака! Как собака! – заливаются обе.

Но вдруг Зося посерьёзнела и говорит:

– Но только уж наша Метка не будет такая, как её мама!

А Вися тоже:

– Не будет такой кроткой, ласковой, как настоящая овечка.

– Ну и что же? – спрашиваю я. – Разве из-за этого вы будете её меньше любить?

Зося на минутку задумалась.

– Пусть уж будет такая, как есть, – шепнула она.

– Мы и такую будем любить, – поддержала Вися.

Славные, умные девочки были эти маленькие Попелюшки, верно?

И в тот же самый день Метка переселилась на новую квартиру. Как же хорошо было ей там, на просторном, безлюдном дворе!

Когда же по городу разлетелась весть о том, что у Попелюшек есть овца, которая умеет «служить», на дворе стало людно. Ведь всем хотелось посмотреть на такую диковину. И маленькие хозяйки очень гордились тем, что у них есть овца, которая – ну совсем как собака!

Ооо! Ууу! Ах!

Было это несколько лет тому назад.

Как-то так счастливо всё сложилось, что в моем распоряжении оказалась неделя с хвостиком свободного времени. И машина в полном распоряжении. Если бы вы были на моем месте, вы бы, ни минуты не колеблясь, отправились путешествовать, правда? Вот это самое сделал и я.

Я моментально оказался на Мазурах. Ведь хотя вся наша Польша прекрасна, но Мазуры поздней весной – это настоящее чудо! Таких хвойных лесов, таких озёр, такой сочно-зелёной травы и голубого неба вы нигде не увидите. Колесить по этому краю – огромное наслаждение!

Однажды пришлось мне заночевать в лесной сторожке. Хозяева мои были очень милые люди. Мы заговорились с ними до поздней ночи. И сам не знаю как, сболтнул я им, что не прочь бы завести волка, самого настоящего волка прямо из лесу. Конечно, когда утром я садился за руль машины, я и думать забыл об этой фразе.

Еду. Трясёт меня на избитой дороге так, что души в себе не слышу. Проехал километров этак сорок и вдруг слышу сзади, за спиной… детский плач. Оглядываюсь. Лежит, правда, на заднем сиденье куча всевозможных пожитков, но ребёнка среди них, понятное дело, нет. «Померещилось мне», – думаю. И еду дальше, А тут снова раздаётся жалобный писк. Ослышаться я никак не мог. Останавливаюсь, открываю дверь, заглядываю во все корзинки и вижу: из-под какого-то узла смотрит на меня безнадёжно заплаканная мордашка. Хватаю – и вытаскиваю что-то вроде большой муфты из медвежьего меха! С этой муфты смотрят на меня очень жалобно две пуговки. Неужели волчонок?

«Н-да, – думаю, – милые хозяева устроили мне приятный сюрприз. Вот так история!»

Делать нечего.

– Раз уж нам придётся путешествовать вместе, – обращаюсь я к сюрпризу, – то, дорогой друг, начнём с того, что ты умоешься!

И к озеру с господином волком. Едва удалось мне его отмыть! Во-первых, добрые люди его плотно накормили на дорогу; во-вторых, просёлок был чересчур неровный для волчьего младенца.

Умылись мы, поцеловались – волчонок оказался очень ласковым. Я положил его рядом с собой на сиденье.

Едем дальше. Заехали на хутор, напились молока. Всё превосходно. Только ночью – скандал! О том, чтобы спать где-нибудь, кроме как со мной в постели, не может быть и речи! Иначе – рыдания. Не знаю, устояли бы вы перед слезами сироты, у которого нет другой опоры, кроме вас, – я оказался неспособным на такую жестокость. И вот с той ночи всю дорогу спал я в одной постели с волком. С настоящим серым волком!

И если меня не постигла участь бабушки Красной Шапочки, то лишь потому, что мой серый волк прекрасно помещался у меня под мышкой. А голову клал всегда на подушку.

Мой Рекс – так мы назвали волчонка – был и позже самым ласковым существом на свете. Любил лизаться, ласкаться больше любого щенка. Единственное огорчение, которое он мне причинил, было разве то, что он поразительно быстро пришёл к убеждению, что я в сравнении с Крисей, дамой в вашем возрасте, просто нудный старик.

И всю свою любовь отдал он моей племяннице. Её он любил, а меня только уважал. А выбивалку совсем не любил.

С нашими дворовыми собаками волчонок жил в мире и согласии. Как и они, получал нахлобучки от Имки, кошки, суровой воспитательницы наших щенят. Да и в других отношениях его судьба ничем не отличалась от судьбы любого другого щенка, проводившего свою собачью молодость на нашем дворе. А по виду Рекс так напоминал собаку, что я не очень верил в его дикое, лесное происхождение и кровожадные инстинкты.

Отличался наш волчонок от щенят разве только удручающей худобой. Прямо стыдно было его людям показывать. Иной мог подумать, что мы морим беднягу голодом. А Рекс наш жрал столько, что это превосходит человеческое понятие. Четыре взрослые собаки не управились бы с тем, что наш волк проглатывал единолично!

В этом раннем возрасте он не совершил ничего такого, что свидетельствовало бы о его волчьем характере. Задушил курицу? Великое дело! Случалось такое и с самыми породистыми псами.

Только волчонок приступил к охоте несколько иным способом. Щенята, как вы, конечно, сами знаете, гоняются за курицей с визгом и лаем. Больше тут шума и баловства, чем дела. Если курица и погибнет, то скорее всего по собственной оплошности.

Рекс, наоборот, вовсе не гонялся за курицей. Он напал на неё исподтишка. Подкрался, задушил и слопал. Прямо с перьями. И это как раз нас насторожило.

Мы решили, что отныне курам лучше не выходить из курятника. Нам казалось, что этим мы оградим их от серого разбойника.

Ни капельки, однако, это не помогло. Обнаружилось, что Рекс, особенно когда ему кажется, что никто его не видит, способен целыми часами смотреть в курятник сквозь решётку. Он сидел, как привязанный, не сводя с кур зорких глаз, сидел день за днем.

Однажды зимой волк внезапно вскочил на крышу дровяного сарая. Перемахнул через ограду. И, прежде чем я успел выбежать во двор, – передушил у меня всех кур! Всех до единой!

Как вы можете догадаться, я схватил что попало под руку и кинулся на место происшествия. Рекс забился в угол, глядя на меня зелёными от страха глазами. И защёлкал зубами, как в лихорадке.

В наказание я целый день продержал его в пустом курятнике. И за весь день он ни разу не пошевелился, не вышел из угла, только водил за мной ошалелыми от страха глазами. И щёлкал зубами.

В этот вечер он впервые в жизни завыл. Вой начинался протяжным «ооо, ууу…» и заканчивался коротким, как вздох, «ах!»

Я не знаю волчьего языка, а потому не могу с полной уверенностью утверждать, что этот вой означал. Но все-таки мне кажется, что волк звал на помощь. На волчьем языке этот зов скорее всего означал: «Крися! Крися!»

Ведь и позже Рекс всегда заводил это своё «Ооо! Ууу! Ах!», когда его маленькой хозяйки не было поблизости.

Крися поняла зов волка иначе.

Она убеждала меня, что Рекс даёт торжественное обещание исправиться. И она была по-своему права. Рекс вышел из курятника совсем другим. Во всяком случае, наши куры с той поры были в полной безопасности. Они могли разгуливать перед самым волчьим носом без малейшего опасения!

Совсем по-другому, однако, поняли это первое вечернее волчье слово городские собаки. Все они – маленькие, большие, лохматые, гладкие, – словом, все, у кого были четыре ноги, хвост и собачье сердце в груди, немедленно выбежали на двор или на улицу. И все наше местечко огласилось в эту ночь яростным лаем, тявканьем, воем. С этой минуты я уже не мог сомневаться, что Рекс действительно самый настоящий серый волк.

Рекс рос, хорошел, наливался силой. Был он, впрочем, по-старому ласков, мил, послушен. И, пожалуй, даже трусоват. От чужих собак держался на почтительном расстоянии. По улице трусил своей волчьей рысцой, всегда держась у самых стен домов, словно не хотел никому попасться на дороге. Людей не боялся, но тоже держался от них поодаль. Зато обожал детей. Он позволял им вытворять с собой всё, что им было угодно. Наша соседка, маленькая Труда, представьте себе, даже ездила на волке верхом и запрягала его в кукольную тележку. Одним словом, чудесный был волчонок!

Умел он быть также верным другом. И это как раз его и погубило.

Неподалёку от нас жил доберман. Тоже Рекс, тёзка нашего волка. Пёс этот был злой и глупый. Целыми днями он брехал неведомо на что. С собаками не умел ужиться – постоянно устраивал нелепые драки. И, будучи трусом, нападал только на таких собачонок, которых мог повалить одним ударом лапы.

Однажды Рекс-доберман ни с того ни с сего налетел на нашего фокса Чапу – крошку в сравнении с рослым доберманом. Это заметил волк. И, прежде чем я успел вмешаться, доберман уже лежал на земле с перегрызенным горлом…

Скандал вышел ужасный. Доберман оказался очень ценным псом. Он, как уверяли хозяева, целыми пудами собирал медали на собачьих выставках. Словом, мне пришлось очень, очень дорого заплатить за насильственную смерть этого собачьего аристократа.

И если бы Рекс на этом успокоился! Как бы не так! В моего волка внезапно вселился воинственный дух. После победы над доберманом он завёл обыкновение бросаться на всякого большого, сильного пса и душить его в мгновение ока. Я же каждый раз должен был платить такие собачьи пени, что скоро мне осталось бы одно – пойти по миру…

Пришлось посадить Рекса на цепь – другого выхода не было. Волк выл дни и ночи как безумный. И вместе с ним дни и ночи выло всё местечко от околицы до околицы. Ужас что такое!

Мы решили, что волка надо отдать. Но куда? В зоологический сад? Крися и слышать не хотела о том, чтобы обречь её любимца на пожизненное заточение.

Но тут я вдруг вспомнил, что возле Белостока живёт один мой дальний родственник. Он одинок. Держит у себя целый зверинец и давно уже зовёт нас в гости. Я и написал, что собираюсь вскоре его навестить и хотел бы захватить с собой нашего Рекса.

Крися, хотя терпеть не могла писать письма, на этот раз, однако, исписала целый лист похвалами нашему волку. Не могу ручаться, но мне кажется, что в кляксах, испещривших эту страницу, были повинны не перо и бумага, а слезы, горькие слезы. Потому что Крися горючими слезами оплакивала расставание с волком. Вы ведь её понимаете, правда? Наконец пришёл ответ. Мой родственник соглашался принять нашего Рекса.

Поехали мы. Всю дорогу волк ведёт себя так чудесно, что вызывает всеобщий восторг. Он позволяет себя ласкать, со всеми вежлив. Все его хвалят. И от этих похвал Крися потягивает носиком. Пусть тот, кто без печали расставался с другом, бросит в неё за это камень! Виноват, я хотел сказать – носовой платок…

Прибываем на место. Сначала волк держится несмело, бочком. Местные собаки рычат на него.

Однако понемногу отношения улучшаются. Через неделю уже всё складывается как нельзя лучше. Рекс нашёл себе двух новых друзей: маленькую таксу Боба, с которым он не расстаётся, и соседского сынишку Юзика, с которым они едят из одной тарелки. Мы счастливы, что нашему Рексу на новом месте будет хорошо. Собираемся в обратный путь. Крися как раз уехала куда-то с прощальным визитом, я сижу дома. Рекс, как всегда, когда Крися его покидает, лежит у калитки. Он вытянул передние лапы, положил на них голову и не спускает глаз с дороги, по которой, как он знает, должна вернуться его хозяйка.

Но, очевидно, ожидание показалось ему слишком долгим. Рекс забеспокоился. То и дело кидался куда-то бежать, потом снова ложился на место. Ждал, сторожил. И, наконец, отправился неведомо куда. Несомненно, на поиски Криси. Ушёл – и не вернулся.

Надо ли говорить, что и теперь, услышав вой собак в местечке, мы с Крисей переглядываемся. Кажется нам, что вот-вот услышим протяжное, жалобное: «Ооо, ууу… Ах!» И вспоминаем мы тогда нашего волка. Нам никогда не забыть его – ведь он жил с нами и любил нас.