Текст книги "Гуттаперчевый человек. Краткая история российских стрессов"

Автор книги: Яков Миркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

«Земля – крестьянам!» – один из краеугольных камней Октябрьской революции. Именно с этим требованием произошел черный передел 1917–1918 гг., именно так пытались осуществить черный передел в 1905–1906 гг. «Земля – крестьянам!» и «социализация земли», отказ от частной собственности на нее – программные требования эсеров и большевиков. «Декрет о земле» был принят одним из первых, 26 октября 1917 г. (по старому стилю). В пункте первом декрета – «помещичья собственность на землю отменяется немедленно, без всякого выкупа». Как раз тот случай, когда пророчества сбываются.

А как же столыпинская, с 1906 г., аграрная реформа? Она и вправду была должным ответом властей на «главнейшее желание народа». Эта реформа – попытка дать землю эволюционным путем, найти классовый компромисс в рамках «разумного, просвещенного правительства». Если бы не мировая война и не дитя ее – революция, реформа могла бы стать успешной. Но так это или нет, нам не узнать никогда – историю вспять не повернешь.

Слушайте Толстого! Слушайте любого другого думающего, «бьющего в колокола»! «Разумному и просвещенному правительству» нетрудно угадывать «главнейшее желание народа», была бы воля. В обществе по таким вопросам всегда стоит крик. И еще: завтра вопрос о земле в России, об обезземеливании снова может стать острейшим. У нас расширяются латифундии, они охватывают не менее 10 млн га земли^[267]. Аналог – Латинская Америка, латифундии – это острейшие конфликты.

Без государства

Еще одна идея Толстого – «освобождение людей от всякой правительственной власти, замена насилия свободным и разумным соглашением»^[268]. «Время государства прошло», «государства, особенно теперешние, только вредны»^[269]. «Главное зло государственного устройства не в уничтожении жизней, а в уничтожении любви и возбуждении разъединения между людьми»^[270].

Это как раз утопия. Существование таких сложнейших систем, как общество, невозможно без систем управления. Это азбука системного анализа, азбука бытия. Государство и есть такая система управления. Человека без головы не бывает. Как ни складывай кубики, пытаясь управлять обществом, как ни называй их, все равно получится государство. Абстракция будущего без государства неизбежно приводит к крови и командным системам. Мы все это видели в XX веке у себя дома. Лозунг об отмене государства обернулся самым отчаянным государственным насилием.

Другой вопрос: какой должна быть природа государства? Чьи интересы оно должно выражать?

Истинная природа государства

Еще раз попробуем услышать Толстого: «единственное средство в наше время, чтобы действительно управлять народом, – только в том, чтобы, став во главе движения народа от зла к добру, от мрака к свету, вести его к достижению ближайших к этому движению целей»^[271].

Выражать интересы народа в целом. Подчинить государство добру, выслушав желания народа, исполнить те из них, которые будут отвечать требованиям большинства^[272]. Что может быть лучше? Идеал любви^[273], прежде всего к своему народу, – есть ли что-нибудь сильнее? Действовать как «разумное и просвещенное правительство»^[274] – что здесь не так?

Государство для исполнений желаний народа, не отдельных классов или групп – это идея на все времена. Власть, угадывающая главные желания народа и стремящаяся исполнить их, именно для этого существующая. Только такая власть может быть «инструментом добра». В этом должна быть истинная природа государства. Под каждым словом Толстого можно подписаться.

А в чем сегодня сокровенное желание народа в России? В чем добро для него? С чем бы сегодня обращался Толстой к властям? Ответ: жизнь 80+ (ожидаемая продолжительность жизни в России – 70+ (2021), мы – 97-е в мире) (2020, ВОЗ), достаток, растущее имущество семей на несколько поколений вперед, мир, спокойствие, возможность встать на ноги после 100 лет тяжких испытаний. Высокий уровень (индекс) человеческого развития, мы сейчас на 52-м месте в мире (2019, UNDP). Это было бы счастьем, пять поколений российских семей теряли людей и активы. Мы – страна выживших, страна, теряющая каждый год сотни тысяч людей из-за «естественной убыли».

А что еще добро для нас? Свобода распоряжаться самими собой. Те, кто связаны по рукам и ногам, плохо выживают в мире, полном изменений. Нам всем нужна, после великих потрясений, спокойная, свободная, хотя и быстрая работа на самих себя, без мобилизаций, без нечеловеческого напряжения сил – ими был заполнен XX век. Только тогда такой человек, как Толстой, смог бы написать, наконец, что Россия пользуется «полным благоденствием» и стоит «в деле истинного прогресса впереди всего человечества»^[275], а письма его властям были бы полны спокойствия и радости.

П. Клее

1905. Видеть время. Ключевский

^[276]

Жил-был в Российской империи счастливый человек. Звали его Василий Осипович Ключевский – суховатый, худощавый, невысокого роста и беспримерного обаяния, из попов да дьячков, вековавших в пензенских краях. Был он лучших человеческих достоинств и любил людей, будучи очень ими любимым. На этом можно бы закончить, если бы он не составил эпоху в российской истории – не как деятель, а как тот, кто пытается понять ее факты, смыслы и дать нам взгляд, цельный взгляд на то, как мы устроены – народ, общество и государство – и что с нами будет.

Читайте Ключевского! С ним вы почувствуете плоть истории и еще раз спросите себя: где были наши семьи, как они уцелели в череде светлых и темных эпох, как пробились через мириады событий, в каждом из которых был риск – уцелеть или нет? И еще вы погружаетесь – кажется, что чувственно, телесно – в запах, тепло, пространство российской земли, вы оказываетесь среди реки времени и, если закрыть глаза, кажется, что жизнь, как история, длится вечно, век от века, и наша жизнь вместе с ней – бесконечна.

«Впереди светло и свежо…»

Впрочем, перейдем к делу. Прожил 70 лет (мало), прошел через четырех императоров (1841–1911), женился на старшей сестре той, кого любил (так кажется), защитил три диссертации (кандидатская, магистерская – 6 лет работы, докторская – 10 лет), знал четыре языка, в самом начале – семинария с гимназией (превосходно), академик, профессор, 108 лет непрерывного чтения лекций, если их «условно вытянуть… в единую линию» (30 лет – Московский университет, Московская духовная академия – 36 лет, Александровское военное училище – 16 лет, Высшие женские курсы – 16 лет, Московское училище живописи, ваяния и зодчества – 10 лет)^[277]. Вот один из его знаменитых афоризмов: «Кто неспособен работать по 16 часов в сутки, тот не имел права родиться и должен быть устранен из жизни, как узурпатор бытия»^[278]. Для магистерской Ключевский нашел и изучил в оригиналах около 5000 архивных рукописей, «убийственная работа»^[279]. Таков был его способ бытия – первоисточники, архивы, максимум, отовсюду, годами, собрать, обработать, рассказать. Тысячи рукописей, в разных состояниях, разными руками писанные, за 5–6 сотен лет!

Внешне крайне прост. Тайный советник, куча орденов, одетый в самое простое, в поношенный сюртук, поношенную шубу. Простой дом, простая еда, актерский (свидетель Шаляпин) и литературный таланты. Мы еще не родились, и неизвестно, родимся ли, на дворе год 1893-й, все еще спокойно и нет войны. Знаменитый историк Ключевский, 52 года, пишет в дневнике: «28 июня. "Александр" бежит прямо на Запад, где горизонт догорает последним огнем вечерней зари. Над заревом повисли разорванными лоскутами темно-синие редкие облака. Речная даль впереди белеет тускнеющим стеклом, справа окаймленным чуть заметной линией низкого берега, и слева поднимается лесистая изогнутая стена. Впереди светло и свежо, а позади парохода сырая и серая мгла сливается с шумом взбудораженной воды и туда убегает черная струя дыма, медленно выползая из пароходной трубы»^[280]. Мир спокоен и очень хочется жить.

«Самый дорогой дар природы – веселый, насмешливый и добрый ум»

Что еще? Боготворим студентами. Всегда аншлаг на лекциях! В зале до двух тысяч человек, они сбегались со всей Москвы, висели гроздьями на подоконниках, забивали проходы. Яркая, образная речь, история – как живое действие, но строгое, данное в системе, ясный негромкий, певучий голос, который все очень любили (он преодолел детское заикание). «В аудитории напряженная тишина, разве только прорвется взрыв веселого смеха или восторженных аплодисментов. После таких лекций студенчество устраивало… бурные овации»^[281]. «Курсистки, чтобы проникнуть на лекции Ключевского в университет, куда их не пускали, переодевались студентами и остригали волосы»^[282].

Сыпал шутками и афоризмами. Они были знамениты. «Человек – это величайшая скотина в мире». «Прошедшее нужно знать не потому, что оно прошло, а потому, что, уходя, не умело убрать своих последствий». «История учит даже тех, кто у нее не учится; она их проучивает за невежество и пренебрежение». «Чужой западноевропейский ум призван был нами, чтобы научить нас жить своим умом, но мы попытались заменить им свой ум». «Пролог XX века – пороховой завод» (как он был прав!). «Всякий порядочный администратор… обязан охранять народное благо тем усиленнее, чем бессмысленнее его понимает народ». «Государство пухло, а народ хирел». А вот еще: «Самый дорогой дар природы – веселый, насмешливый и добрый ум»^[283].

Добрый ум! Мы имеем дело с очень добрым человеком, но человеком впередсмотрящим, изучающим, пытающимся понять, как все устроено в России, в чем логика ее истории и как ее сберечь. «Народное благо» – это вопросы к нам, к тому, как мы понимаем нашу общую жизнь.

По Ключевскому, любое государство, любая система правления должны быть посвящены общему благу. Беда России в том, что она тысячу лет управлялась как вотчина, как личная собственность своего хозяина – в этом нет «общего блага», есть благо личное, «хозяина земли русской», по выражению Николая II^[284].

«Власть вопреки общему благу – простой захват»

Послушаем Ключевского. Сущность и задачи государства: «верховная власть, закон, народ и общее благо»^[285]. Идея народного русского государства «всею своею сущностью» отрицает вотчину, вотчинная схема заставляет «мыслить государя всея Руси не как верховного правителя русского народа, а только как наследственного хозяина, территориального владельца Русской земли»^[286]. Что было в истории России? «Государство понимали не как союз народный, управляемый верховной властью, а как государево хозяйство… Поэтому народное благо, цель государства, подчинялось династическому интересу хозяина земли и самый закон носил характер хозяйственного распоряжения… устанавливающего порядок деятельности подчиненного… порядок отбывания разных государственных повинностей обывателями»^[287].

Повторим за Ключевским: народное благо – цель государства. Ключевая идея истории (любое время, любая власть, любой правитель, любая деятельность, объект которой народ) – увеличение «общего блага». История оценивается по его динамике. Отсюда знаменитое мотто Ключевского – «империя пухнет, народ хиреет».

«У нас выработалась низшая форма государства, вотчина. Это собственно и не форма, а суррогат государства. Но, скажут, этой формой целые века жил великий народ и ее надобно признать самобытным созданием народа. Конечно, можно, как "голодный хлеб" можно признать изобретением голодающего народа; однако это не делает такого хлеба настоящим»^[288].

«Голодный хлеб» – это хлеб из лебеды. «Петр I. Он действовал как древнерусский царь-самодур; но в нем впервые блеснула идея народного блага, после него погасшая надолго, очень надолго. Чтобы защитить отечество от врагов, Петр опустошил его больше всякого врага. Понимал только результаты и никогда не мог понять жертв». «После Петра государство стало сильнее, но народ беднее»^[289].

Что в итоге сказал Ключевский? Что сказал историк, пользовавшийся всеобщей любовью в России, прошерстивший в своих «курсах русской истории» тысячу лет жизни народа в самых разных формах государства? Преподаватель истории для цесаревича Георгия Александровича (1893–1895)? Он сказал, охватывая суждением, по сути, века: «До Петра идеи "народного блага" во власти нет. После Петра она погасла очень надолго».

И еще: «Власть как средство для общего блага нравственно обязывает, власть вопреки общему благу – простой захват»^[290]. «Задача в том, чтобы единоличная власть делала для народного блага то, чего не в силах сделать сам народ чрез свои органы. Ответственность в том, что одно лицо несет ответственность за все неудачи в достижении народного блага»^[291]. В этих суждениях есть всё, чтобы оценить каждого, кто был когда-то вознесен историей на вершины власти.

Как жить государству. Что впереди

Есть ли еще верховные «фигуры», кроме Петра I, которых обсуждал Ключевский: что случилось при них с «общим благом», «народным благом»? Уменьшилось или приросло?

Да, конечно. Это Екатерина II. Если не поминать конвейер войн («из 34 лет царствования 17 лет борьбы внешней или внутренней на 17 лет отдыха!»), если отставить в сторону четыре десятилетия «непрерывного военного напряжения»^[292], то именно в ее царствование в публичный обиход сверху, с самого трона были введены конструкты «блага», «добра» или даже «любви» как основы управления российским государством. «Очень верное правило, это всегда иметь целью общественное благо»^[293].

Вот «Наказ» (1766–1767) Екатерины II для создания законодательной основы бытия России. Статья 1: «Закон Христианский научает нас взаимно делать друг другу добро, сколько возможно». Статья 13: «Какой предлог самодержавного правления? Не тот, чтоб у людей отнять естественную их вольность, но чтобы действия их направить к получению самого большого ото всех добра». Статья 241: Законоположничество есть не что иное, как «искусство приводить людей к самому совершенному благу или оставлять между ними, если всего искоренить нельзя, самое малейшее зло»^[294].

Итак, фундамент государства – взаимное добро, цель правления – не отнять у нас вольность, а направить к получению добра. Степень свободы, вольности – еще один оценочный критерий истории. «Самый плодотворный труд – это свободный, безотчетный»^[295]. «Рабский труд не может равняться в энергии с трудом свободным»^[296]. «Чтобы Россия могла стать богатой и могучей, нужна была свобода. Ее не видела Россия XVIII века. Отсюда… и государственная ее немощь» (1879)^[297]. Лучшее, что можно пожелать, – свобода мысли^[298]. «Свобода – несомненный элемент общежития»^[299]. «До половины XIX века внешнее территориальное расширение государства идет в обратно пропорциональном отношении к развитию внутренней свободы народа»^[300]. «У нас по мере расширения территории вместе с ростом внешней силы народа все более стеснялась его внутренняя свобода… На расширявшемся завоеваниями поприще увеличивался размах власти, но уменьшалась подъемная сила народного духа»^[301].

И, наконец, согласие между частной свободой и общим интересом, как неизбежность. «Энергия личного материального интереса возбуждается. стремлением обеспечить личную свободу, как внешнюю, так и внутреннюю, умственную и нравственную, а эти последние на высшей ступени своего развития выражаются в сознании общих интересов и в чувстве нравственного долга действовать на пользу общую. На этой нравственной почве и устанавливается соглашение вечно борющихся начал»^[302].

Еще одна идея, еще один урок, извлекаемый Ключевским из истории – эволюция, своевременные реформы сверху, которые позволят увеличить народное благо, но без переворотов, восстаний, страданий. «Можно было бы избежать революции, если бы правительство полууступками и колебаниями не выпустило дела из своих законных рук и не отдало его на произвол незаконной силы»^[303]. Базовая идея: Куда вы смотрите?! Скорее давайте народу добром минимум назревших, необходимых реформ, а то он вам покажет^[304]!

Он и показал. России «еще раз грозит бесцарствие, смутное время»^[305]. Сказано было Ключевским в начале 1900-х. До 1917 г. совсем недалеко.

«Это последний царь…»

Для нас наступает минута задуматься. В чем состояла его жизнь? В ней, по совести говоря, не было громких событий, ее сюжет незамысловат, и она может быть сведена к нескольким словам: думал, писал, учил, много работал, по статусу своему влиял на умы, очень любил свой народ и пытался добиться для него лучшего. Искал в его истории не только факты, но и смыслы: почему все так сложилось в 1000-летней истории России, как добиться того, чтобы народное благо увеличивалось с каждым делением времени, как сделать, чтобы это происходило без потрясений, без смутных времен, в органическом развитии общества и государства.

Признавал ли он конфликты общественных классов? Да, конечно. Был ли скептичен в отношении той системы единоличной власти, которая сложилась в России. Очень. Ждал ли бед в будущем? Безусловно. Страшился ли потрясений? Кажется, что он их ненавидел, занимая в любом общественном конфликте примирительную позицию (особенно это было видно во время студенческих волнений). Внес ли вклад в нашу память, в нашу культуру, в наше понимание истории огромного народа? Да, блестящий вклад, детальный, в многотомных легко написанных текстах, которые еще и показывают нам смыслы в истории: смотреть на все, что происходило, на жизнь народа, на крупнейшие личности, которых он порождал, с позиций «меры народного блага», «меры бедности» (стал ли народ беднее), «меры свободы», «меры принуждения», «меры смуты» – спокойны ли были времена или же полны анархии, дезорганизации, несчастий и бед. И еще: он дал пример прогноза, какой может дать только историк, обозревающий 1000-летнюю историю своей и других стран. «Это – последний царь. Алексей царствовать не будет»^[306].

Счастливый, в общем-то, человек, делавший в жизни именно то, что ему хотелось. Всеми любимый, особо не преследуемый, наоборот, даже вознагражденный властями, говорящий правду в самые сложные времена – с позиций «народного блага». Счастливый человек в переломную эпоху, когда общество было беременно реформами, а разрешилось в конце концов терактами, войной и смутой.

Можно ли быть счастливым, думая и проповедуя в обществе, в котором народ плохо устроен? Можно ли в нем остаться самим собой, не кривя душой? Мы уже знаем ответ, погружаясь в тома Ключевского, в его легкие, подвижные тексты. «Что такое счастье? Это возможность напрячь свои ум и сердце до последней степени, когда они готовы разорваться»^[307]. Да, он сделал это, он получил свое счастье, дав образец на все времена.

1907. Предсказывать. Озеров

Драма предупреждения. Иван Озеров, по отчеству Христофорович. Профессор, автор одного из первых российских финансовых учебников, макроэкономист, успешный спекулянт, член советов директоров. Сотни его предупреждений начала XX в. о том, что экономическая и финансовая политика России ведет к беде. Множество книг, умница. Под многими его текстами можно подписаться и сегодня.

«В России можно было начать постройку на несколько тысяч и довести стоимость ее до нескольких миллионов рублей, и все это совершенно безнаказанно… Это типично для наших порядков». «Мы собирали средства с населения, и вместо того чтобы возвращать их ему в полезной работе, расточали их в бесплодных и бесполезных предприятиях» («Как расходуются в России народные деньги») (1907).

Сегодня множество аналогий, повторений того, что он увидел и прогнозировал 100 лет назад. Мы живем по тем же образцам. Драма человека, который видит, что поезд несется к катастрофе, но не в силах предотвратить ее. Беспомощно машет руками.

В 1918 г. он писал: «Мы застрахуем весь мир за наш счет от… таких опытов, и, быть может, в этом состоит наша историческая миссия – быть навозом для истинной культуры». Родился в 1869 г. Арестован в 1930 г., приговорен к высшей мере. Расстрел заменен 10 годами. В 1933 г. амнистирован. Был в ссылке с женой в Воронеже. В 1942-м погиб вместе с женой в доме для престарелых в блокадном Ленинграде.

Драма неуспеха, борьбы с обществом, личная трагедия, неодолимые силы, уводящие тех, кто мыслит в интересах всех, куда-то вниз.

Жизнь пророка в своем отечестве.

Что бы нам сказал Озеров

^[308]

Когда погружаешься в тексты Озерова 1905–1916 гг., каждый раз ловишь себя на мысли, как много в них кусков «о нас». И сразу же возникает идея исторической реконструкции. Сделать статью Озерова о нашей экономике, о нашем времени – скроенную с величайшей заботливостью и осторожностью из его текстов 100-летней давности. Что бы он написал сегодня.

Перед вами – прямая речь Озерова. У каждой фразы – ссылка на источник.

Стучите и отверзется вам

Чтобы провести некоторые идеи в сознание нашего общества, надо их повторять и повторять, только тогда они застрянут в головах людей. Капля долбит камень^[309].

Опасности

Мы экономически развиваемся, но идем… медленнее других стран, и в этом великая опасность^[310]. Мы идем вперед черепашьим шагом, а другие страны бегут гигантскими шагами, тогда как все страны должны… совместно конкурировать на международном рынке, и если вместе с рысаком оказалась запряженной и кляча, которая только может идти черепашьим шагом, то она не выдержит и падет в этом беге^[311].

Россия – сказочная страна^[312]. При проведении у нас другой экономической политики, раскроются перед массами… населения огромные богатства^[313].

Деформации в экономике – что менять

Застой в торгово-промышленных сферах коренится в малой емкости… внутреннего рынка, малой покупной способности… населения. Фиск не принимал никаких мер по расширению внутреннего рынка. Все заботы его были направлены на то, чтобы дать заинтересованным сферам выбрасывать продукт на иностранные рынки^[314].

Скоро ли, поздно ли, а страна, где население… сгорает с двух концов – расхода и дохода, предъявит огромный счет^[315]. Нам надо вступить на новый путь: не только выкачивать из кармана населения, но пора накачивать в эти карманы^[316]. Выдвигается вопрос о ремонтировании России^[317]. У нас недостает множества предметов. У нас недостаток в самом необходимом^[318]. Россия плохо оборудована путями сообщения^[319]. Россия расслаивается. Есть Россия деревенская, и есть Россия городская. Городская Россия потребляет во много раз больше^[320]. Надо расширить малую емкость внутреннего рынка путем развития производительных сил страны: усиления промышленности и организации вывоза за границу^[321].

Нужно… пересмотреть, что мы ввозим и что мы сами можем добывать у себя.^[322] Весь наш огромный вывоз состоит из сырья и полуобработанных материалов. Это очень невыгодно для нас, для… населения. Изделий вывозим на ничтожную сумму^[323]. На крупные суммы ввозятся такие продукты, которые могли быть произведены в России, и это не дает возможности приложить свой труд нашему нуждающемуся населению^[324].

Русские деньги, вырабатываемые… с огромным трудом, идут на питание иностранных денежных рынков^[325]. Иностранные капиталы к нам не идут^[326], питая недоверие к малой покупательной способности… населения, к тем условиям, в которые поставлено у нас развитие промышленной жизни^[327].

Человеческая отчужденность от экономики

Хозяйственная деятельность у нас. не пользуется почетом и уважением. В русском характере есть что-то аскетическое – пренебрежение к материальным благам. Я говорю про русскую интеллигенцию, и потому деятельность, направленная на эту материальную сторону, не окружается у нас ореолом. Сердце обливается кровью, когда смотришь вокруг себя. Полное отсутствие творчества… когда жизнь кипит в Европе и в Америке. Там творчество идет вовсю, и темп его поднимается^[328].

Менять модели массового поведения

Больно, тяжело за нашу землю, за наше население, понуро ходящее по земле. Но куда же ушел человек с титанической волей? Ведь он у нас был прежде и действовал на исторической арене; ведь мы покорили большие земли, утвердили наше господство в Сибири, на далеком севере – куда же он ушел?

Наша жизнь так сурова для большого человека, что он не может у нас жить. Для большого человека нужны свобода, простор, чтобы он мог развернуть свои силы вовсю. Не должно быть предела его воли, его хотению; он – царь своих поступков, и пусть только его совесть – его судья.

У нас не хотели такого человека – его боялись. У нас желали могильной тишины, среди которой должны были жить маленькие люди и квакать, только квакать, как лягушки в болоте.

У нас боялись сильной, яркой мысли, стальной энергии, таких непоседливых, беспокойных людей у нас не любили, не давали дороги. И когда все же они выходили на нее, им ставили преграды, недоверием окружали самый воздух вокруг них…

И достигали того, что сам он превращался в маленького человека, только хотящего, но не могущего творить^[329]. Мы, русские – пессимисты не по натуре, нет, и жизнь нас сделала таковыми. В плоть и кровь у нас вошло, что без указки сверху мы ничего не смеем сделать. Мы не кипим работой; у нас нет такого пыла к работе, как у невесты к своему возлюбленному.

Вот когда мы загоримся такой работой, таким пылом, тогда – другое дело. Да, перед нами великая задача – пробудить эти… миллионы населения к смелой творческой работе^[330].

Регулятивное бремя, вертикали

У нас высшей мудростью считается создание всяких препон, рогаток в жизни. На людей смотрят как на соломенных кукол, привязанных на веревочку: стоит дернуть за нее, и куклы должны идти в ту или другую сторону.

И на огромной нашей территории мы все время стремились создать такую разветвленную сеть этих веревочек, чтобы каждого русского обывателя, где бы он ни находился, в любой момент можно было направить по указке из центра, заставить его выбросить из головы свои творческие идеи.

Сколько ума и энергии было потрачено на эту хитроумную механику, и вот в результате мы и до сих пор не можем культивировать огромных пространств нашей территории^[331].

Русские для эксплуатации своих богатств, чтобы обойти те препоны, которые стоят у них на пути, должны ехать в Англию и там основывать общества на основании английских законов, – одним словом одевать их в английское платье^[332].

Активное государство – ради чего

У нас самодеятельность населения подавлена государством, и потому уже это последнее должно играть… большую роль в возбуждении самостоятельности в массах населения^[333].

Кому – пробуждать

На государственной службе у нас сплошь культивировались зайцы, самостоятельных людей мы там не терпели, их скоро устраняли, дорога у нас была открыта только зайцу. Пора смотреть на это открытыми глазами и властно сказать: «Будет, настает другое время, открывается дорога и для человека»

И человек властный, сильный, с другой волей, пусть встанет у нас, и пусть он возьмет свой резец и начнет писать новые картины на полотне нашей истории^[334].

Границы государства в экономике

Нельзя вешать дамоклов меч над частной инициативой. Сегодня одна монополия, завтра – другая, послезавтра – третья, и обыватель не будет знать, куда же идти со своей энергией, куда нести свой труд и знание, и не попадет ли он в тупик. Это может создать маразм в промышленной жизни у нас, и частная энергия будет никнуть^[335].

У нас все операции государственного хозяйства обходятся чрезмерно дорого^[336]. Казенные операции – вследствие той особой атмосферы, в которой зачастую совершаются эти операции, казна производит крупные переплаты^[337]. Себестоимость казенных заводов всегда гораздо выше, чем на частных^[338]. Пришел к выводу о полезности сдачи их в аренду^[339].

Финансовая политика – куда идти

Основной задачей нашей финансовой политики должно быть не наложение заплат, а развитие производительных сил страны^[340]. Нам говорят, что нужно быть бережливым, что средств у нас нет, что бюджетное равновесие надо поддерживать, что по одежке следует протягивать ножки^[341]. Надо финансовые вопросы перенести в другую плоскость, плоскость финансовой политики, надо выйти из прокрустова ложа: по одежке протягивай ножки^[342].

Где же взять средства? Нам говорят, что этих средств нельзя найти. Для такой великой страны, как Россия, не найти средств – вещь невозможная, это оскорбительно для… патриотического чувства^[343].

Казенные подряды и поставки – по крайней мере, 10 % при других только условиях здесь можно сберечь. Здесь такая масса делается ухищрений, ставится продукт худшего качества, нарочно цены вздуваются^[344].

В нашей финансовой политике есть несколько фетишей – это бюджетное равновесие, охрана государственного кредита. Бюджетное равновесие – вещь хорошая, но только если оно разумно понимается. У нас, где нельзя во многих местностях России вести ни торговли, ни промышленности, так кланяться бюджетному равновесию нельзя. Лучшие чаяния русского народа приносятся в жертву бюджетному равновесию.

Охрана государственного кредита – второй наш фетиш. Все знают, что мы искусственно поддерживаем наш кредит, отказывая себе в удовлетворении самых насущных потребностей^[345]. Наши внешние кредиторы едва ли уменьшат свое доверие к нам из-за нового долга, если будут знать, что занятые деньги пошли на увеличение доходности обеспечивающего их капиталы народного хозяйства^[346]. Нельзя отказываться от займов на производительные цели^[347].

Финансы наших самоуправлений находятся в весьма печальном положении^[348]… Земствам и городам нужны средства. Бюджеты наших самоуправлений чрезвычайно скромны^[349]. Когда возникали экстренные потребности и у государственного казначейства не было средств, а их нельзя было достать путем повышения ставок существующих налогов, то государственная власть удовлетворение этих потребностей просто спихивала на наши самоуправления^[350]. Ключ к финансовой реформе самоуправлений лежит не только в передележке средств между государственным казначейством и органами местного самоуправления, а в том, чтобы прежде всего создать то, что можно было бы делить^[351].

Непроизводительно лежит у нас в кладовых государственного банка слишком много золота^[352]. Мы по-прежнему еще, как и в эпоху меркантилизма, продолжаем видеть богатства только в накоплении золотых запасов и не понимаем, что пустить их в оборот, ввести их в живой организм народного хозяйства – это значит в будущем упятерить, удесятерить эти запасы^[353]. Вместо того чтобы накоплять мертвую золотую наличность, лучше было бы превратить ее в кровь народного хозяйства, превратить в живую работу^[354]. Богатство страны не в мертвых грудах золота, а в людях, в их силе над природой, и бюджет надо базировать не на механических подпорках, а на органической мощи населения, на его творческой способности подчинять себе силы природы, и степень этого умения определяет финансовую мощь государства^[355].