Текст книги "Гуттаперчевый человек. Краткая история российских стрессов"

Автор книги: Яков Миркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Что ж, закончим мечтой, нас на ней выкармливали: «К станку ли ты склоняешься, в скалу ли прорубаешься, мечта прекрасная, еще неясная, уже зовет тебя вперед… И звезды наши алые сверкают, небывалые, над всеми странами, над океанами осуществленною мечтой». Такими велено нам быть в «Марше энтузиастов».

Но ведь была еще и реальность. Другая, инобытие, как сказал бы Лосев, закончившаяся разрушением и звезд, и станков, и страны. А как быть сегодня? У думающего человека та же проблема, что и 50—100 лет тому назад: как сохранить ясное, рациональное мышление, не утопающее в мифах? Как сохранить чувство реальности, когда на тебя накатывают всё новые волны мифов, когда в них «закатывают» твои мозги?

Золотой народ

Стыдно признаться, но косить я учился только в двадцать пять лет, когда юная жена вывезла мое московское интеллигентное тело почти что в Дикое Поле, к слиянию древнейших Оки и Прони, где тихо мерцают развалины Старой Рязани.

Как бы ни был я мечтателен в тот момент, у нашей бабушки – настоящей, хлопотливой кормилицы бабушки – были в опеке не стада, но все-таки живые и бодрые существа, и среди них козы и овцы, а когда-то корова. Значит, деятельность была почти промышленной и обнимала не остатки трав, а заготовки сена впрок. Конечно, не корова, но все-таки нужно было встать спозаранку, принять к сердцу косу, точно не девичью, и, поблескивая стальным лезвием, побрести, размышляя о росе и дождях, на личный наш лужок.

– Ты что это тут… Тра-та-та? – пробасил у меня за спиной сиплый, утренний голосок.

Я оглянулся и увидел двух деревенских месье, с надлежащими атрибутами: прокуренными рубашками, бурыми куртками и щетиной, не уступающей в силе клеверу.

По моему убеждению, я косил, хотя и проклинал все, что растет, и сообщил им об этом, пожелав доброго утра и, хотя и не вслух, солнца и урожая.

– Тра-та-та… – был ответ, – да разве так… тах-тах-тах!

– Дай-ка я тебе покажу, – тихо сказал другой.

Они скосили почти весь участок, не забывая вручать мне косу и вырывая ее у меня из рук, потому что у них не было сил смотреть на мой извращенный способ употребления лезвий и инструмента. Они дошли почти до ограды, ранним июльским утром, в год бурной травы и высокого солнца.

Зачем мне их забывать? Они дали мне образование. Косить, рубить, точить, сеять – что может быть важнее в самый просвещенный век?

Сделали и пошли. Помогли и испарились. Золотой народ, искалеченный всем, что сделал сам и что сделали с ним. Настоящий народ, за который нужно стоять, – за народ без собственности, теряющий в каждом поколении свое имущество, – стоять даже тогда, когда он пытается сам себя высечь или покончить с собой в последние сто лет.

Темная энергия

В 1990-е, когда пришла свобода, вдруг высвободилась огромная по массе темная энергия, когда страна, вроде бы чистая, вроде бы та, где человек человеку друг, товарищ и брат, так учили, вдруг стала волчьей, перестрелянной, убитой. Какое число смертей, которых не должно было быть, какая грызня, какие отъемы и как только мы выдержали это зло, эту темноту!

Для опытного человека в этом не было, наверное, ничего странного. Тот, кто до 1990-х блуждал по дальним городам, по низам, по тем местам, что бодро назывались не столь отдаленными, те, кто видели человеческое исподнее еще в советские времена, наверное, не поражались. Он вырвался наружу – народный темный дух.

Не строить – а насильничать, не созидать – а разрушать, не говорить – а кричать, не думать – а сметать все на корню, не думая, не разбирая, захватывая все, что можно. Попросту говоря, попросту существуя, попросту делая хватательные движения. Попросту!

Дух вырвался, он не мог не вырваться, ибо был плоть от плоти системы, был ею вскормлен, был напитан еще от точки 1917-го, упитан в 1930-е – 1940-е и продолжал тлеть, хотя и загнанным, в 1960-е – 1980-е. Он вырвался наружу и никуда не ушел.

Как его преодолеть? Как сделать, чтобы он был сметен другой энергией, энергией народа, которая всегда в нем есть – думать, соединять, создавать, быть мимо зла, мимо печали, мимо боли, быть мимо устрашения, мимо темноты? Это ведь тот же народ, народ золотой. Как сделать? Как уйти от уничтожения самого себя?

Это вопрос на выживание народа, или – или. И как ни расстилаться перед ним, думая о его доброте, о его жертвенности, о том, что он когда-то преодолел, о том, сколько в нем заключено силы, но пока он не исчерпает в себе половину темноты, пока не исключит хотя бы часть зла, пока он не примет на себя эту надобность, ему будет жить так же тяжело, как человеку, совершившему смертный грех.

Наши страхи. Два века

Самый липкий страх – ловушки, неважно какой. Вот только что ты был свободен, даже валял дурака или строил из себя подлинного великана, а вот момент, ты пойман, даже вдруг пойман – створки захлопнулись, и где же ты? Машина повелевает тобой – она неминуемо, шаг за шагом ведет тебя к тому, что невозможно, нельзя, не должно быть, не для тебя, но ведет настойчиво, изо дня в день, подбирая по дороге все сторонние выделки, дела, подделки под важность, изделия известного существования.

Как мог ты не думать об этом заранее? Какое право имел не проломить всё? Но бессмысленно задавать вопросы. Один лишь страх – заранее, звериный терпкий страх – угадывает, что дверь захлопнется, и, как звериная лапа, толкает в спину: уходи!

Нужно уходить – если еще есть время.

П. Клее

Поворотные точки. Быть или нет

^[73]

Мы не знаем, когда будет наш поворотный день, день, когда у нас обозначится совершенно другая судьба, когда мы должны были бы думать о роке, о силах, тяготеющих над нами, но этот день или даже дни есть. Мы можем лишь ощущать, что нас куда-то несет, что нас захватило потоком, и только потом, когда-нибудь мы скажем себе: вот этот день был первым, был поворотным.

Так было, есть и будет – и кажется, что в каждом поколении.

Но есть день особенный, почти 30 тысяч других дней прошли после него, больше 80 лет, скоро почти век. День, когда те, кто были внутри него, должны были знать, скорее, кожей, сердцем, дрожью ощущать – в их жизни поворот, и никто не знает, что будет именно с ними. Что? Мы это знаем, а они – нет, потому что у нас в руках – их дневники, их письма, их речь.

Чудовищно и странно, что именно в этот день, утром 22 июня 1941 г. «Правда» в статье «Свобода и необходимость» критически писала: «Метафизическое понимание обусловленности воли людей неизбежно приводит к фатализму… к взгляду, что человек лишь игрушка в руках таинственной судьбы, рока, необходимости»^[74]. В этот день все было именно так: 195 млн человек отправились, каждый – к своей судьбе.

22 июня, воскресенье. Радио, «11.30–12.15, доклад академика Келлера «Дарвинизм в советской науке», 12.15 – Цыганские песни и танцы». Именно в 12.15 Молотов скажет: «Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну». 22 июня в Большом театре – премьера «Ромео и Джульетты» Гуно. Она состоялась. Утром во МХАТе – «Синяя птица», погоня за счастьем, вечером – «Анна Каренина». В Москве в этот вечер идут «Двенадцатая ночь», «Виндзорские проказницы», «Шут Балакирев» Мариенгофа, в театре «Эрмитаж» – джаз-оркестр Утесова, в «Метрополе» кино – «Песнь о любви», в цирке-шапито – человекообразная обезьяна Чарли, и билеты стоят 1 руб. 50 коп. Таким обещала этот день «Правда» утром 22 июня 1941 г.

23 июня 1941 г. Георгий Эфрон, 16 лет, Марина Цветаева – мать. «Я человек действия. Поэтому я и мечтаю о будущем. Больше всего я надеюсь на свою будущую профессию, которая позволит мне действовать, используя все свои силы "до конца", одним прыжком пересиливая трудности, громя препятствия. Может быть, этого и не будет?!»^[75].

Этого не будет. Через 3 года он погибнет на фронте. 23 июня 1941 г. «В день объявления войны я виделся с Валей. Мы шлялись, говорили обо всем этом. Мы продолжаем наш флирт. Мы ходили смотреть "Путевку в жизнь", старый фильм, который я видел, когда мне было шесть лет. Хороший фильм, но довольно жалкий, мы с ней много хохотали. Она очень милая. Она очень остроумна. Она мне нравится»^[76].

«Путевка в жизнь» шла в этот день в кинотеатре «Арктика». Последние кадры «Путевки» – погибшего юнца, ему как раз 15–16 лет, торжественно везут на паровозе. Кинотеатр был на Хитровке, в старой лютеранской кирхе. Валя – его первая привязанность. Они потом еще виделись в дни московского отчаяния, в 20-х числах октября 1941 г. «Она… не знает, о чем думать, кому верить, и очень боится немцев, хочет бежать пешком или отравиться морфием, если они войдут в Москву»^[77]. Они снова ходили в кино. Она принесла ему белого хлеба. В ноябре 1943 г. выслала ему деньги. И всё. Весь смех, вся история, все встречи, всё, что не сложилось, исчезло – в гибели одного и в том, что другая растворилась в истории, тоже исчезла, не оставив следов на поверхности.

Что будут думать, когда будут читать наши дневники, наши письма? Через десять лет? Позже? Ведь мы сейчас еще не знаем, что с нами произойдет.

Владимир Стеженский, 19 лет, 22 июня 1941 г. «Сижу дома, готовлюсь к экзамену… Тишина и покой. И вдруг по радио… Сволочи, наглые звери. Мы пошли… на Арбат делать необходимые покупки. Купили соли, спичек, сахара. Везде длиннющие очереди, на улицах полно людей. Что-то будет. На улицах погасили фонари. Затемнение. Это новое слово, придется к нему привыкать»^[78].

Что-то будет. Но что будет, что? 10 сентября 1941 г. «Болезненно хочу света. Хотя бы немножко света, хотя бы крошечных фонариков, узкой светлой полосой уходящих в даль Садовых».

Что впереди – неизвестно. И болезненно хочется света. Ровно через год, 13 октября 1942 г., уже в армии, он обращается к самому себе – будущему, как будто бы он уже выжил, как будто уже все прошло, хотя все только начинается и все еще впереди.

«Вспомни, как… на Волге в ноябре месяце ты валялся на сыром и грязном полу в конторе "Лесхоза", где сквозь дырявую крышу виднелись звезды на морозном небе; вспомни, как скитался ты по вокзалам и вагонам, как бродил от хаты к хате в происках ночлега; вспомни, как лежал в сыпняке на краю от смерти и впервые услышал, как свистят пули и воют мины; вспомни страшные дни Ростова, пожары, взрывы, кровь; вспомни, как лежал ты в канаве в Красной Слободке, над головой свистели пули, в метрах в семидесяти шли немецкие автоматчики; вспомни, как рвались мины в станице Пшехской и как ты драпал оттуда на продырявленной в решето автомашине, держа на весу свою повязанную тряпкой окровавленную руку; вспомни, как рвались рядом бомбы, и ты, лежа в крохотной канавке возле станции Пшиши или у разъезда Гойтх мысленно отсчитывал свои последние секунды; вспомни… как сутками голодал, рылся в опавших листьях и ветках, ища упавшие груши, яблоки или каштаны. Вспомни, содрогнись и задумайся над тем, кто и что ты сейчас есть, так ли ты устроил свою жизнь, за которую сам столько перенес и за которую погибли твои друзья. Ты должен быть счастлив, черт побери! Иначе не стоит сейчас и жить. Смерть ведь так близко, стоит только во время бомбежки вылезти из щели».

Он не знал, что выживет, и пройдет всю войну, и будет существовать в долгой и, надеемся, счастливой жизни. Рок пощадил его. Но пока за окном – 22 июня 1941 г., 12 часов 15 минут, вдруг загрохотало радио и стало ясно, что началась война, и нужно идти на Арбат за сахаром, солью и спичками.

Какие многим снились странные сны на 22 июня! Жена Пришвина: «в ночь накануне войны Ляля видела сон. Видела она на небе бриллиантовый крест и Пресвятую Богородицу, и все в том значении, что наступил конец чему-то и открывается завеса в другой мир. Я вспомнил, что у Лескова его "Очарованный странник" кончает пророчеством войны, что человек, живущий сердцем, непременно должен стать пророком. И так я увидел в Ляле своей очарованного странника»^[79].

Пусть никогда больше не возникнет очарованный странник. Пусть никакой ребенок больше не закричит и не напишет в 15 лет, Пескова Ирина^[80]: «1 ч. дня. Все кончено!!! Опять война!.. Теперь каждый день нужно ждать смерти. Господи, господи!. Не могу писать. Ну почему я раньше не умерла? Я не хочу видеть этот ужас современной войны. Ведь я еще слишком мала для этого. Ой, Боже».

22 июня 1941 г., день проклятый, день поворотный.

Свой поворотный день был в каждом поколении в последние сто с лишним лет.

Российский «коллективный человек»

Что бы ни происходило в России последние 200 лет, кажется, что перед нами – один и тот же «коллективный человек», имеющий свой характер. Какую бы форму правления ни избрала Россия, это, по сути дела, одна и та же модель государства. За всеми «измами» скрывается одно и то же лицо. И не имеет значения, что сегодня на дворе – царизм, большевизм, развитой социализм, «либерализм», капитализм с нечеловеческим лицом или что-то еще.

Суть этого «коллективного человека» – любовь к большим вертикалям, к иерархиям, страсть прятаться под их ветками, чтобы быть защищенным, как бы они ни назывались – государство, корпорация. И – неверие в то, что в минуты роковые, в час «Х» эта защита придет. И поэтому частное поведение – как волка-одиночки в лесу, с надлежащей агрессивностью, чтобы по-быстрому схватить и унести в свое личное закольцованное владение. Защити себя сам.

Государства в экономике должно быть больше. Крупных корпораций – больше. Всё в одних руках – больше. Защиты – больше. Бесплатного – больше. По всем замерам, только 10–12 % населения готовы жить на свой страх и риск.

Кстати, это не только Россия. World Values Survey (см. выше) видит этого «коллективного человека» по всему периметру Восточной Европы, где жестче, где помягче. И Чехия, и Польша, и Украина, и балтийские страны – не исключение.

Откуда это?

В XVIII–XIX вв. широкой семейной собственности создать не удалось. В XX в. каждое поколение семей каждые четверть века теряло собственность (войны, революции, национализация, коллективизация, инфляции, девальвации, реформы, переделы собственности, кризисы). Земля, дом, финансовые активы, растущие с каждым поколением – этого массового корпуса общества попросту не было.

Нет его еще и сегодня. Нет собственности – нет самостоятельности – нет свободы. Но есть страстное желание ухватить хотя бы что-то, когда впереди – сейсмика.

В Прибалтике крепостное право было отменено на 40 лет раньше, чем в России. В Польше – на 50 лет. Другая жизнь, другое имущество, пробравшееся даже через советское время.

Какое государство из этого строится?

Государство людей, закрепощенных отсутствием собственности. Прикрепленных к местам пропитания. Вертикальных структур, расходующих людей как ресурсы. Сверхконцентраций власти. Постоянных переделов собственности. Каждый век – одно и то же.

Такое государство живет рывками. Отстает – а затем, как волк, делает прыжок. Оно эффективно, когда на него пытаются напасть. Заведомо, на расстоянии веков, обречено на проигрыш, потому что расходует людей, как ничто. Обречено все больше отставать еще и потому, что рабская, по сути, модель, прикрепленное бытие – всегда проигрывает тем, кто может найти баланс между свободой и принуждением, но обязательно в пользу свободы действовать и дышать. Государство людей закрепощенных – рано или поздно в проигрыше.

Это государство, которое всегда делает ошибки. Государство радикалов. Любая реформа, кроме тех, что пытались сделать убиенные Александр II и Столыпин, – беда и потоп. Триста лет реформ в России, модернизационные рывки, множественные попытки догнать Запад, политические перевороты – все это всегда, за немногими исключениями, происходило в экстремальных формах, с высокой волатильностью, с точками выбора, в которых принималась не золотая середина, а способы достижения целей с наибольшими потерями.

«Они не хотели, чтобы мы богатели». Это сказала женщина, взявшая в 90-х кусок земли. Она очень любила работать. Мыслила живностью и плодами земли от горизонта до горизонта. «Я спала в сезон по три часа». Через 10 лет она все потеряла.

Фундаментальный закон управления «от противного»

Когда нужно снижать налоги – мы их повышаем. Когда процент должен сталкиваться вниз – он взвинчивается вверх. Когда валюта должна быть дешевле – мы ее укрепляем. Когда внутри страны нужны длинные деньги – мы их выталкиваем. Когда всем нужны кредиты – мы им делаем «чик-чик». Когда нужно бороться с немонетарной инфляцией – мы воюем с монетарной. Когда нужно много государства – мы от него избавляемся. Когда нужно мало государства – мы забираемся под него по самое «не горюй». Когда нужно звать иностранцев – мы их гоним взашей. Когда надо от них оборониться – мы зовем их во все горло. Когда нужно больше свободы – наступает скука смертная. Когда нужно меньше: «бери – не хочу».

Мы все время ошибаемся. Чтобы понять, почему это так, наверное, нужно долго трудиться на почве социальной биологии, антропологии, отечественной истории, психологии масс, поведенческой экономики, системного анализа.

Но одно из объяснений – это сверхцентрализация власти. В этом случае власть обречена на ошибки и на копирование. Когда общество не развивается органически, оно вынуждено копировать или имитировать. Копировали Голландию, Германию, Францию, Великобританию, США, снова Германию.

Завтра будем копировать азиатских тигров и, конечно, Китай, смешанный с Беларусью и Узбекистаном. С теми же результатами.

Мы наших я

Среди нас есть либералы; государственники; негативисты; искатели заговоров; монархисты; циники; евразийцы; поэты; знающие всё; не знающие ничего; идеалисты; советские люди; радикалы; и, наконец, просто те, кто живет частной жизнью.

Но мы в самых сокровенных, сущностных своих чертах – одно и то же. Все растет из коллективной модели поведения. Он, родимый, «коллективный человек» все сам строит – и модель российского государства, и социальный уклад, и то, в чьих руках собственность. Всё от него – и модель экономики, и даже наш несчастный финансовый сектор, вечно впадающий в кризисы.

В. Кандинский

Мы уходим?

Народ собрался и уходит

^[81]

В 1897 г. в современных границах России жили 67,5 млн чел. (Росстат). По прогнозу Менделеева в 2000 г. население Российской империи должно было достичь 594 млн чел. Для нынешней России это означало бы больше 310 млн чел.

Это могло бы случиться? Случилось бы, если бы не было войн и революций, волн эмиграций и голода? Несмотря на падение рождаемости в XX веке? На эти вопросы нет ответа. В США в 1900 г. жили 76 млн чел., в 2000 г. – 281 млн чел., в 3,7 раза больше. Да, конечно, не только рождения, но еще и иммиграция. А в Бразилии? Глобальные инвесторы 20 лет с лишним считали Россию сестрой Бразилии. В 1900 г. там обитали 17,4 млн чел., в 2000 г. – 174 млн чел. (МВФ). Ровно в 10 раз больше.

Что имеем сегодня? В России живут 146–147 млн чел. В два с лишним раза меньше, чем ждал Менделеев. Господи, хотя бы на 50–70 млн больше! Было бы ярче жить – и гораздо легче удерживать территорию, не терять Центральную и Северо-Западную Россию (там человеческое опустынивание), сохранять живыми малые и средние поселения. И расти, быть крупнее в имуществе семей, в глобальных активах.

Потери в российских войнах XVIII в. – более 0,5 млн убитыми и ранеными. В 1800–1913 гг. убито 0,3 млн чел. Потери в Первую мировую войну – от 1,45 млн чел. (Б. Урланис) до 3,3 млн чел. (А. Степанов). В Гражданскую войну 1918–1922 гг. только в Красной Армии – 0,9 млн чел. погибших (Г. Кривошеев). Если брать общие потери в военных действиях, в голоде, эпидемиях, терроре и эмиграции, то они – есть такие расчеты – дошли в Гражданскую войну до 10,5 млн чел. Дальше – не тишина, а репрессии, голод 1930-х – 1940-х, раскулачивания, депортации. Потери – до 4–6 млн чел. (А. Вишневский). Страшный удар Великой Отечественной войны – не менее 26,6 млн чел., только по официальным данным. И, наконец, 1990-е, великие потрясения. C 1991 по 2001 г. население России сократилось на 2 млн чел. В пандемию 2020–2022 гг. «избыточная смертность» – больше 1 млн чел. (Росстат).

Все это – прямые потери, не считая нерожденных. Мы действительно выжившие, дети выживших. Но только кажется, что нас много. На самом деле нас мало и может стать еще меньше.

Есть так называемый суммарный коэффициент рождаемости – число детей на одну женщину. В России в 2017 г. он был равен 1,62 (Росстат). Это 165—167-е место в мире. В начале 1960-х он был равен 2,54, в тяжелейшие 1990-е упал до 1,19 (2000). Приподнялся после тучных лет до 1,75 (2014) – и вновь упал. Чтобы удержать население России, он должен быть не ниже двух детей на одну женщину. Не меньше двух детей в среднем на одну семью!

Демографические прогнозы Росстата до 2035 г. пока лишь об одном – число людей в России может сохраниться только за счет миграции. ООН обещает России в 2050 г. 133 млн чел., в 2100 г. – 124 млн чел.

Это значит только одно – великую ценность каждой жизни ради нее самой и ради народа в целом. Хрупкость общества. Его высочайшую чувствительность к любым рискам. Вот что писал Менделеев в 1906 г.: «Для меня высшая или важнейшая и гуманнейшая цель всякой "политики" яснее, проще и осязательнее всего выражается в выработке условий для размножения людского» («К познанию России»). Точнее не скажешь.

Есть вещи, от которых пробирает дрожь. Вот сайт Захарьевского сельского поселения в Смоленской области. В него входят деревни: Большое Захарьевское – 23 жителя, Береговая, Буда, Высокое, Пустошка, Селибка, хутор Архангельский – везде 0 жителей, деревни Вергово – 2 жителя, Жули – 9, Заборье – 3, Красные Поделы – 13, Любогошь – 5, Малое Захарьевское – 1, Щекино – 3 (2019). Население на треть ниже, чем в 2007 г., 59 живых на 14 деревень.

Еще есть там реки: Угра, Невестинка и Ужерпеть. До Смоленска 285 км, ему больше 1000 лет. Сердцевина земли русской. Сайт Захарьевского поселения в Интернете работает прекрасно, а дорог с твердым покрытием нет.

Как снова заполнить эту землю? Ну как? Самое первое: говоря о будущем, никогда и никому не говорить «война». В ожидании Армагеддона не рожают. И второе: подчинить любую политику в России росту населения, состоятельности семей, великой ценности каждого ребенка. За каждого человека в России, нового и старого – драться.

С любовью к русским

^[82]

Любой народ уникален. Мы все хотели бы сберечь каждый народ, чтобы он был вечно, пусть даже в человеческом измерении. В конце XIX в. в мире жили 55 млн русских, перед Второй мировой – примерно 100 млн, в 1989 г. в СССР – 145 млн. Потом русские начали сжиматься. В 1989 г. на территории России жили 120 млн русских, в 2002 г. – 116 млн, в 2010 г. – 111 млн (переписи). Доля русских в населении России в 1979 г. – 82,6 %, в 1989 г. – 81,4 %, в 2010 г. – 77,7 %. В 2020-х наверняка еще меньше. Русские убывают (страшное слово) быстрее, чем население всей России. Оно ведь тоже убывает, у нас – человеческое опустынивание.

А что случилось с русскими за пределами России? На Украине в 1989 г. жили 11,4 млн русских, в 2001 г. – 8,3 млн. Их доля в населении упала за это время с 22,1 % до 17,3 %. Проклятая арифметика! В границах переписи 2001 г. (она последняя на Украине), сегодня русских еще меньше. Население Украины, как и России, убывает.

Вся надежда на Казахстан? В 1989 г. там жили 6,2 млн русских, в 2020 г. (зажмуримся) – 3,5 млн. Их доля в населении упала с 37,8 % до 18,8 %. Где они? Уехали в Россию или в другие страны? Ушли от нас и не вернулись новыми жизнями? Когда народ сжимается не десятками и даже не сотнями тысяч, а миллионами, всего за 30 лет – спрашиваешь себя, когда же это закончится? Так не должно быть! Не должно!

Идем в Узбекистан. Смотрим перепись 1989 г. Там, где «сладострастная отрава – золотая Брич-Мулла», там, где царят Чимганские горы, жили 1,65 млн русских, 8,3 % населения Узбекистана. Сегодня двукратно меньше – 0,8 млн (2013), 2,9 %. Сжатие, год за годом, как вода уходит в песок!

Беларусь? Там, на братской земле, в 1989 г. русских было 1,3 млн, а в 2009 г. – 0,7 млн. Доля в населении Беларуси —13,2 % и 7,5 % соответственно. Всюду – одно и то же. Эстония в 1989 г. – 0,47 млн русских, 30 % жителей. Та же страна в 2013 г. – 0,32 млн, 25,1 %. Численность русских в Латвии в 1989 г. – 0,9 млн (33,7 %), в 2015 г. – 0,5 млн (25,8 %). Повсеместное сжатие в 1,5–2 раза. В каждой постсоветской стране повторяется одна и та же история. Жили в Литве в 1989 г. 0,34 млн русских (9,4 % населения), нынче 0,18 млн (5,8 %, 2011).

Форменное бегство случилось в Грузии. Мы все любим там бывать, там много тепла у людей, мы обожаем грузинское гостеприимство. В 1989 г. 0,34 млн русских жили в Грузии постоянно (6,3 % населения). В 2014 г. – в 10 с лишним раз меньше. В Азербайджане сокращение числа русских с 1989 г. более чем в 3 раза, в Армении – в 4 раза, в Киргизии – в 2,6 раза, в Таджикистане – более чем в 10 раз.

В 1989 г. в республиках Советского Союза, кроме РСФСР, жили 25,3 млн русских. В 2010-х в постсоветских странах, занявших их место, по оценке, 15–15,5 млн. Общая убыль (снова это проклятое слово) русских на всем пространстве бывшего СССР, включая Россию, не меньше 20–25 млн чел. Где же они? Куда ушли? Если даже считать, что 4–5 млн чел. уехали в дальнее зарубежье, если сделать все скидки на ассимиляцию в смешанных семьях, на мимикрию во враждебном для меньшинств окружении, то все равно миллионы исчезнувших, ушедших, не живущих сегодня вместе с нами – невероятная по несчастью потеря для русского народа. Исчезновение до 10–15 % народа за 30 лет – катастрофа.

Можно, конечно, рассуждать о втором демографическом переходе, о волнах в движении населения, о том, что многие народы так живут, но русские – не многие. Больше 100 лет немыслимых жертв, войн, революций, массового террора, административной или огосударствленной экономики, в которой народ – расходуемый ресурс. Больше 100 лет невероятного напряжения, когда русский народ – вместе с другими, живущими в России – разбрасывался по границам и окраинам самой большой страны в мире, нещадно, без счета, потому что так нужно. Больше 100 лет крайностей в общественных системах, полных нелюбви – и к народу, и к отдельному человеку.

Есть очень простые истины. Каждый народ в России, каждая народность или меньшинство должны быть сберегаемы и любимы. В этом не может быть различий между ними. Их ценность беспредельна. Но для этого они – и русские тоже – должны знать свой счет. Должны понимать, растут или уходят со сцены. Становятся сильнее, ярче, состоятельнее – или же в них запущен отрицательный отбор, та самая «естественная убыль», всеми проклятая, сносящая народ со сцены.

Огромное напряжение, которое испытывал русский народ – и все мы – последние 100 лет, больше не может повториться. Русские, все народы России – на изломе. Всё в России должно быть подчинено самым простым вещам – состоятельность для всех. Жить так долго, как в первой десятке стран мира (мы на 100-м месте). Больше семей и больше детей. Об этом стоит кричать.

Пока же прогноз Росстата обещает, что «в среднем» каждый год нас будет на 300–500 тыс. чел. меньше, и среди них – на 240–400 тыс. русских. И еще меньше тех русских, кто живет вне России, пока они не исчезнут, как русская эмиграция 1918–1921 гг.

Мы на поворотной точке. Или жить, или уходить.

Как живут семьи

^[83]

Бедные мы или богатые? Или, может быть, просто прибедняемся, существуя в первой стране мире по запасам сырья, по экспорту пшеницы – № 1, нефти – № 2, природного газа – № 1, угля – № 2, стали – № 1–2, меди – № 2, алюминия – № 3, древесины – № 2, по производству золота – № 2, алмазов – № 1. Найти ответ нам поможет вездесущий Росстат, каждый год обследуя и спрашивая российские семьи по всей стране: «А как у вас с финансами?». Нет, не сумма доходов выясняется, а самая простая вещь – что может позволить себе семья в своей обыкновенной жизни.

Россия более-менее сыта и одета. Многие с этим не согласятся, но в 2020 г., в разгар пандемии, 93 % семей объявили, что они могут раз в два дня позволить себе мясо, птицу или рыбу на стол. А что на столе на второй день? Надеемся, что и в этот день что-нибудь существенное. 91 % семей сообщили, что всегда могут оплатить лекарства, самые важные, без которых жизнь невозможна. И еще 91 % дали понять, что купят без проблем новую одежду любому из своей семьи, когда старая износится.

П. Клее

Отлично – мы все не в рубищах, всё более-менее прилично, хотя сразу же хочется спросить: «А как живут 7—10 % семей, которые не могут себе всего этого позволить?». Кто они и где? Что происходит с ними? Хуже всего семьям из одного человека, семьям, состоящим только из пенсионеров или только из инвалидов. Доля тех, кто «не может себе позволить», сразу выше на 5–8 процентных пунктов.

А если чуть подробнее расходы? Скажем, если вам нужно «заменить пришедшую в негодность самую простую мебель»? Только 50 % семей могут по своим доходам сделать это. И только 35 % семей, состоящих исключительно из пенсионеров, 25 % – из инвалидов. Трудно купить новый шкаф или стол? Неужели это так, хотя понятно, что речь идет о «средней температуре» по стране и есть 10–15 регионов с уровнем жизни гораздо ниже, чем в среднем по России? По опросу Росстата, у 17 % семей нет средств, чтобы «употреблять фрукты в любое время года», в том числе у 25 % «пенсионерских» семей и у 29 % семей, состоящих только из инвалидов. А если вам нужно купить каждому члену семьи две пары обуви в год, по одной на сезон? Не могут 30 % семей, в том числе 40 % семей, состоящих из одних пенсионеров, и 47 % – из инвалидов.

В этой точке лучше остановиться и перевести дыхание. Что же такое бедность? И что – средний класс? Не запутались ли мы в наших дорожках, когда через 30 лет после начала рыночных реформ, которые должны были привести самую «ресурсную» в мире страну ко всеобщему благоденствию, мы чуть не плачем? Что не так? Ведь речь не о возврате к директивной экономике, которая сама себя не могла прокормить. Что нужно изменить, чтобы не было этой тихой бедности? Что именно поправить в модели экономики величайшей сырьевой державы мира?

А опрос все продолжается. Что случится, если вдруг в семье возникнет ЧП? Только 48 % семей в России могут оплатить «срочные медицинские услуги». Больше половины не могут. Так семьи ответили в 2020 г. на вопросы Росстата. «Не могут» больше 60 % неполных семей, 64 % семей, состоящих только из пенсионеров, и 71 % семей, в которых каждый имеет статус инвалида. Это значит, что срочная хирургия за деньги, лекарства за десятки и сотни тысяч (все знают, что такие есть) – все это недоступно для десятков миллионов семей и только благотворительность или государственные квоты могут спасти жизни. Разве это правильно? И снова вопрос: как хотя бы уполовинить число семей, которые «не могут заплатить», чтобы спасти своих близких? Как сократить их число?