Текст книги "Рассказы о капитане Бурунце"

Автор книги: Яков Волчек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

– Значит, едешь?

Вместо ответа Норайр выложил на колено картонную коробочку, щелчком сбил крышку и застенчиво улыбнулся: на бархатной подушечке лежала медаль.

Бурунц опрокинул коробку на свою широкую ладонь, сосредоточенно осмотрел и даже колупнул ногтем.

– Серебро,– определил он,– настоящее.

– Да,– Норайр вздохнул,– серебряная. Тоже было нелегко.

– Ты-то что вздыхаешь? Твоя, что ли?

– Дуся попросила, чтоб я хранил. Это называется: «Наша медаль».

– А где Дуся?

Норайр махнул рукой в сторону дома:

– Тетя Аспрам ей новое платье шьет – для города.– Он принялся любовно укладывать медаль в коробочку.– А вот увидите, хоть и без медали, я все экзамены лучше Дуси сдам!

– Не переменились ваши планы?

Юноша дернул головой:

– Как будто уж мы такие непостоянные! Дуся в медицинский, я на физмат…

– А я ведь не о том спрашиваю.

Норайр покраснел:

– Дуся говорит – не раньше третьего курса…– Он вскочил на ноги.– А я думаю – неправильно это! Мы взрослые – мне почти двадцать лет. Дадут нам комнату на двоих. Моя стипендия, ее стипендия…

Бурунц усмехнулся:

– Ты меня не уговаривай. Этот вопрос тебе не со мной согласовывать.

– А вы с ней тоже могли бы поговорить. Она к вам все же прислушивается.

Бурунц докурил цигарку, погрыз соломинку. Из нагрудного кармана достал блокнот, вырвал листочек.

– Ты в город надолго?

– Сейчас только заявление подать, а уж потом – держать экзамены.

– Поручение выполнишь.– Бурунц подал ему листок.– Разыщи этого человека. Где примерно искать, я написал. Осторожно поговори. Надо выяснить Тот вопрос, о котором мы вчера с тобой делились. Не пойму я что-то никак это дело Воронцова…

Никто не понимал дела Воронцова. Прокурор ворчал: «Что-то тут концы не сходятся». Следователь прикидывал и так и этак: если Воронцов взял все деньги и клевещет на остальных, то где эти деньги? Куда он их растратил? И не мог же не понимать, что все у него шито белыми нитками и он попадется при первой проверке. Считать его единственным виновником – тогда кража состряпана очень уж бесхитростно, с расчетом на какую-то прямо волшебную безнаказанность. Если же принять объяснения Воронцова насчет соучастников, то все натяжки исчезают. Но как тогда быть с Сусанной Ростомян? Доверие к человеку выше, чем подозрение. Слишком хорошо эту женщину знают в районе, чтобы с ее именем связывать нечистый умысел.

Следствие все больше склонялось к тому, что главная фигура в этом деле – пьяница-бухгалтер. Именно он уверил Воронцова, что действует по поручению председательницы. Ему удалось вовлечь счетовода в преступление. Бухгалтер получал деньги якобы для передачи Сусанне Ростомян, но присваивал их себе. Участие Алексана удовлетворительно объясняло и беспримерно грубую подделку чеков, и то, что обман так долго не раскрывался.

Но опять возникал вопрос: а где же деньги? Не мог ведь Алексан истратить за четыре месяца полтораста тысяч на водку!

Воронцов не стал это объяснять. «Меня не касается,– отмахивался он,– пусть те преступники сами за себя говорят. У меня и своих забот хватит!»

Он все допытывался у следователя, какое наказание определят ему на суде.

– Если вы всю правду показываете и суд поверит в -ваше чистосердечное раскаяние, то лет пять – семь получите,– сказал следователь.

На другое утро следователю доложили, что счетовод хочет сделать важное заявление.

Впервые Воронцов пришел в этот кабинет по своей воле.

Он плохо владел собой. Глаза блуждали. Отказался сесть, когда следователь кивком головы указал ему на стул. Попросил, чтобы присутствовал еще кто-нибудь из начальства:

– Сейчас будет мое чистосердечное признание…

Всё устроили, как он хотел. И тогда, по-прежнему стоя, положив руки на спинку стула, он начал:

– Значит, я, Воронцов Ераносян, от сего такого-то числа… Счетовод колхоза «Заря», бывший счетовод…

Ему хотелось оформить все поторжественнее. Он потребовал, чтобы его заявление было точно записано. Однако быстро сбился и закончил беспомощно:

– В общем, чистосердечно раскаиваюсь… Не желаю перед нашей народной властью быть в грязи… и, значит, возвращаю… Что на мою долю от преступников досталось за мое участие – все это сдаю наличными.

Следователь и начальник переглянулись.

– Хотите вернуть похищенные вами деньги? – уточнил следователь.– Сумма?

Но Воронцов не мог допустить, чтобы дело закончилось так просто.

– Значит, я, Воронцов Ераносян,– с упрямой торжественностью повторил он,– который чистосердечно… На мою долю было похищение колхозных денег тысяч восемнадцать… Возвращаю добровольно до сего дня уцелевшие в сумме пятнадцать тысяч… О чем прошу записать!

Заявление тут же было составлено. Воронцов подписал его.

Потом выяснилось, что только он один может найти запрятанные деньги. Вызвали машину, и следователь повез Воронцова Ераносяна в село Кох.

Пес, прикованный тяжелой цепью к будке, свирепо лаял на посторонних и припадал к земле, повизгивая, когда появлялся хозяин. На крыльце стояла жена счетовода и тоже съеживалась, опускала глаза, когда муж требовал лопату или кирку. Сын – рослый двенадцатилетний мальчик – торопливо подавал все, что было нужно.

Ни с кем из домашних Воронцов не поздоровался, ни с кем не стал разговаривать. Сразу принялся за дело. Соседи, узнав о его приезде, собрались на улице, заглядывая через высокую каменную ограду. А на цепи метался пес с обрезанными ушами.

У колодца Воронцов топнул сапогом и начал копать землю. Лопата в его могучих руках уверенно срезала верхние пласты. Он придавил ее ногой и отвалил в сторону камень. Потом нагнулся. Когда выпрямился, в руках у него появилась жестяная коробка.

– Все! – проговорил он негромко.-Очистился Воронцов…

Следователь с трудом приподнял проржавевшую у краев крышку.

– Тут никто и не додумался бы искать,– угрюмо пояснил счетовод, – влажность тут… близ воды… А деньги не должны промокнуть,– он с беспокойством заглянул в открытую коробку,– завернуты были… вощеная бумага…

В коробке оказалось ровно пятнадцать тысяч. Составили акт, Воронцов подписался.

Разогнув спину, внимательно оглядел двор;

– Можно с женой поговорить?

Следователь разрешил.

– Цовик! – громко позвал Воронцов.

Жена покорно сошла с крылечка и приблизилась к нему. Она была намного моложе Воронцова. Люди смотрели на нее со всех сторон, соседские мальчишки влезли на забор. Ей было стыдно^ она опустила голову.

– Ты смотри мне в глаза! – громко потребовал Воронцов.– Хотя твой муж, Цовик, и оказался преступник, но вовлеченный другими и лишь по слабости характера. Теперь чистосердечно раскаялся. Пусть другие возьмут в пример.– Он протянул к ней руку. Женщина чуть приметно вздрогнула.– Еще мы с тобой, Цо-вик, будем хорошо жить. Поживем еще! Гражданин следователь обещал, что мне присудят лет пять. А я при людях тебе и нашему дорогому сыну Никогайосу ручаюсь, что буду работать лучше всех. Первый там буду работник, и мне сократят срок. Через два – три года вернусь.– Одной рукой он держал за плечо жену, другую положил на.голову сына.– Жди меня, Цовик. Дом не продавай, сохрани. Сына моего воспитай…

Он повернулся и побрел со двора.

В этот же день прокурор подписал ордер на арест бухгалтера Алексана.

Дело Воронцова прояснялось.

А вечером в дом к Бурунцу пришел гость. В руке он держал пять рублей. И, когда хозяин открыл дверь, старик гость протянул ему деньги.

– Что это еще за новости?-строго осведомился Бурунц.

– Товарищ офицер…– Старик вошел в комнату. Он был в помятых, но очень модных узеньких брюках и желтом чесучовом пиджаке.– Товарищ… Я не привык получать деньги зря. Вот обратно ваша пятерка.

При свете Бурунц узнал парикмахера Шагэна. Из соседней комнаты выглянула, Аспрам.

– Ваша супруга, желая стать культурной женщиной,– печально говорил старик,-сделала у меня маникюр. Сегодня я ее встретил – маникюра нет. Оказывается, вам не понравилось. Вы велели снять лак.

– Напильником! – возмущенно крикнула Аспрам из другой комнаты.

– И даже напильником…– Старик скорбно склона л голову.– В таких случаях я возвращаю деньги обратно.

Бурунцу стало смешно.

– Шагэн, но работа сделана! И, как я понимаю, по всем правилам. Деньги честно заработаны, к чему же их возвращать?

Старик непреклонно переложил пятерку с края на самую середину стола – подальше от себя.

– Это – первое. Теперь о другом.– Он покосился в сторону Аспрам.– С глазу на глаз, товарищ Бурунц.

Аспрам с шумом захлопнула дверь.

– Товарищ,– старик прикрыл глаза бесцветными ресницами,– там, где я жил раньше – в Париже,– там я не пришел бы сообщать о своих догадках полицейскому офицеру. У меня есть правило: «Держись в стороне». Но здесь другие нравы.

Он извлек из кармана стопку листочков, выдранных из книги малого формата.

– Несколько дней назад – накануне тех событий – я брил счетовода Воронцова Ераносяна,– проговорил он значительно.– Попросил у его жены, чтобы подала бумагу – вытирать бритву. И она принесла мне два таких листочка. Один я использовал, другой спрятал в запас. После работы случайно посмотрел – и что-то меня заинтересовало. Кое-что, товарищ Бурунц! Я стал думать. Сегодня утром опять был у них в селении и сам напросился побрить голову Никогайосу – это сын Воронцова. Конечно, опять мне понадобилась бумага. Как я и надеялся, мне снова подали такие листочки, но на этот раз малоинтересные. «Вам,– спрашиваю,– не жалко книгу?» – «Нет,– говорит супруга Воронцова,– все равно муж велел ее выбросить». Понимаете-выбросить книгу?!

Бурунц потянул к себе листки. С первого взгляда стало ясно, что книга совсем новая, незачитанная. Уголовно-процессуальный кодекс. Куплена в букинистическом магазине, в нынешнем году – на последней странице был штемпель, сниженная цена и пометка о дате. Для чего понадобилось счетоводу покупать эту книгу? Для чего понадобилось ее выбрасывать?

– Сначала в мои руки попал вот этот листок.– Шагэн вытащил бумажку, смятую больше, чем другие.

На полях листка крупными, неуклюжими буквами, карандашом, было написано:

«…Ездил с колхозниками на двух машинах продавать в городе овощи…»

Потом был рисунок – чертик с рожками и длинным хвостиком.

На оборотной странице надпись продолжалась:

«…Бухгалтер не проверил, а счетовод внес в кассу только две тысячи…»

Так это же фраза из анонимного доноса на Воронцова! Из того доноса, который Бурунцу поручали проверить!

Он принялся ворошить другие листочки. Парикмахер остановил его:

– Я тоже надеялся, что будет еще. Больше ничего нет. И я не понимаю – важно это или не имеет значения?

Бурунц выпятил губы и вывернул руки ладонями вверх. Жест означал: «Кто знает!»

– Может быть, очень важно, а может, ерунда…– Он потряс руку старику.– Спасибо – вот и все, что могу вам пока сказать!

Парикмахер подошел к закрытой двери в другую комнату и пожелал хозяйке всяческого благополучия. Аспрам дверь не открыла – очень была обижена.

Прощаясь с Бурунцем, старик сказал:

– В Париже я завернул бы в эту бумагу селедку и подумал: «Не мое дело!» Здесь я пришел к вам.– Он грустно улыбнулся.– Как видите, товарищ, постепенно и я перевоспитываюсь…

В городе у Норайра нашлось множество дел. Вернее, не столько у него, сколько у Дуси. Оказывается, нельзя было пропустить ни одного магазина. Он сразу шел туда, где было поменьше народу, но Дуся умело направляла его в самую гущу. И он стоял в очередях* выбивал какие-то чеки, рассовывал по карманам, по корзинкам какие-то свертки.

Дуся искренне удивлялась:

– Ну, Норик, как же можно не купить ситца!

Он был в тапках, а она на высоких каблучках и тем не менее всюду поспевала быстрее.

Наконец они поссорились.

Норайр остановился в вестибюле универмага, перед широкой мраморной лестницей.

– Уйдем! – мрачно просил он.– Уйдем, ну!

– Туфли еще посмотреть, Норик… В городе будем жить, тебе галстук надо.

– Мне? – с презрением переспросил он.

Дуся с весны работала в колхозной библиотеке. Собрала немного денег. Ей не терпелось все истратить.

Она нашла его руку и сжала. И засмеялась, заглянув снизу ему в лицо – она была теперь много ниже его ростом. Обычно этого бывало достаточно, чтобы он присмирел. Но сейчас она чувствовала легкое сопротивление, когда тащила его за собой, пробиваясь сквозь людской поток.

Все же он терпел, пока Дуся покупала или смотрела крупные вещи. Но дело дошло до пуговиц – он вспыхнул.

– Что выбираешь? Все круглые! – с ненавистью сказал Норайр и попытался оттащить ее от прилавка.

Дуся показала ему квадратную пуговицу.

Но, увидев его округлившиеся злые глаза, испугалась и бросила пуговицу на прилавок.

– Пойдем, Норик. И правда, тут никакой человек не выдержит,– трещала она, торопясь к выходу.– Прямо невозможно в этих магазинах…

Заглядывала ему в лицо, тронула локоть. Но он отдернулся и с независимым видом первый шагнул на улицу.

– Прямо страшное дело эти магазины! – Она ловко ухватила его под руку.– Больше никогда и ни за что! Все уже накупили, и ничего нам с Нориком и не нужно… Мы ведь не какие-нибудь жадные…– Прижалась к нему на ходу и засмеялась:-А завтра я на целый день одна пойду, без тебя, все прилавки обшарю!

Теперь она осмелела, потому что Норайр крепко сдавил ее палец, украшенный дешевым колечком. Потом мягко улыбнулся – не в силах, видно, больше злиться. Теперь его хоть снова целый день таскай по очередям!

Но все же с утра она дала ему свободу.

Ночевали они в доме у профессора, где Дуся несколько лет назад жила домработницей. Старик ученый и его жена обрадовались. Дусю поместили с хозяйкой, а Норайра – на балконе.

Проснувшись утром, он узнал, что Дуся уже убежала. И сразу все стало ему неинтересно. Впереди был пустой день. Хоть и снова по магазинам, лишь бы вместе с Дусей…

Хозяйка уговаривала его побольше кушать, даже поговорку привела: «Завтракай за двоих, обед дели с другом, ужин отдавай врагу». «Впрочем,– оговорилась она,– это предписание для стариков, а молодым важно одно – есть побольше!»

Но он стеснялся без Дуси в чужом доме и взял только кусочек сыра. Зато на бульваре купил десяток мясных пирожков.

Сначала он пошел на ту улицу, где находилось здание университета. Его университета. Постоял, посмотрел. Кое-что ему понравилось, кое-что нет. Затем направился к Дусиному медицинскому институту и самодовольно решил, что университет лучше. После этого долго ходил по магазинам, лез в самую толкучку – в надежде где-нибудь случайно встретить Дусю.

Потом он вспомнил, что должен выполнить поручение Бурунца.

Два часа спустя он, запыхавшись, прибежал домой. Попросил хозяйку передать Дусе, что ждать ее не может. Срочное дело. Должен немедленно вернуться в Урулик. И Дуся, как придет, тоже пусть собирается, хватит ей таскаться по магазинам…

Уже на лестнице он вспомнил, что не поблагодарил хозяев. Стукнул в дверь кулаком, крикнул: «Спасибо, спасибо!» – и побежал, прыгая через три ступеньки.

На улице ждал его пожилой человек в соломенной шляпе с бамбуковой удочкой в руках.

– Я не хотел ехать сюда,– сказал Согомон Меграбян, приятно улыбаясь и обмахиваясь соломенной шляпой,– но молодой человек убедил, что здесь ловится форель. А я сейчас на пенсии, времени много.

Бурунц тоже приятно улыбался. Впрочем, у него это не очень получалось. Он был взволнован подозрением, которое пять минут назад шепотом высказал Норайр. Не терпелось поскорее все выяснить.

– Да-да, форель,– подтвердил он,– как же! У нас такие места… Давно вы ушли на пенсию?

– Около года.– Меграбян смотрел на Норайра, развалившегося на тахте.– А у вас тут, так сказать, я слышал,– события?

– Да-да…– Бурунц подвинул гостю папиросы. Сам он курил только махорку, а папиросы держал для гостей.– Вы, думается, могли бы кое в чем помочь…

Гость снова кинул взгляд на Норайра.

– Собственно, я ведь только насчет форели…– нерешительно проговорил он.

Бурунц неторопливо выпустил дым, покашлял.

– Норайр, выйди,– миролюбиво предложил он.

Мальчишка возмутился. Он привез этого человека из

Еревана. Он почти выведал тайну. Теперь его выгоняют?

– Выйди,– сухо повторил Бурунц.

Поджав губы, вызывающе шаркая тапочками, Норайр пошел из комнаты.

– Парень все у меня допытывался – как да что? – глядя ему вслед, улыбался гость.– А разве я могу рассказывать первому встречному? – Он придвинулся к Бурунцу и зашептал: – Форель, конечно, дело второе. Не за тем приехал. Вон куда наш Воронцов-то метнулся! Как узнал я об этом от вашего паренька, так и подумал, что придется мне давать разъяснение. Кроме меня, вряд ли кто сумеет…– Он поморщился и прижал рукой щеку, как будто заболел зуб.– Беда в том, что и я тут несколько виноват.

Бурунц попытался подвести его ближе к делу:

– Как все-таки вы умудрились потерять эти десять тысяч?

Согомон Меграбян недовольно махнул соломенной шляпой.

– Не с этого надо начинать, товарищ капитан! Ведь мы с Воронцовым давно знакомы, задолго до этого случая…

Во время войны, на фронте, в окопе, подружились два солдата. Одного ранило осколком, другой притащил его в медсанбат. Снова встретились только после войны. Тот, который был ранен, работал теперь в городе кассиром в инвалидной артели, другой жил в деревне. Он был очень недоволен своей жизнью. Хотелось побольше достатка, больше почета, а односельчане не выделяли его. И вот за кружкой пива он попросил своего фронтового приятеля…

– В общем, он сказал мне,– неохотно заканчивал

Меграбян,– чтобы я помог ему приобрести авторитет. Попросил, одним словом… Ну, я не смог отказать…

– Да о чем попросил? – Бурунц все уже понял. Подозрения Норайра подтверждались. Но вещи должны быть названы своими именами!

Меграбян виновато вытер лицо платком:

– Дело уже прошлое… Никаких подлых целей я у него не углядел. Отчего, думаю, не помочь? Ну, чтобы колхозники больше уважали. Невинно ведь это… Еще чтобы его в колхозе пригласили работать счетоводом. Очень он этого хотел.

– Говорил об этом?

– Да, высказывался. Не сомневался, что после заметки в газете его позовут в колхоз. «Председательница,– говорит,– не утерпит». И в этом тоже я не разгадал ничего плохого. Кто же мог знать… Словом, признаюсь, дал я ему из казенного портфеля десять тысяч. Рассудил, что никому не будет убытка. К тому же считал себя как бы должником – он меня, раненного, из боя вынес. Таким путем он и принес в артель эти деньги – будто свою находку. И потом уже в газете про него, и все такое… «Благородный поступок»…

– Вот вы и помогли жулику!– жестко сказал Бурунц.

– Кто же знал?-Меграбян мял в руке соломенную шляпу.– Может, хоть сейчас своей откровенностью немного заглажу…

– Придется все это оформить как ваше официальное показание.

Меграбян вздохнул:

– Что ж…

– И лучше, чтоб пока никто ничего не знал.

Бурунц приоткрыл дверь, позвал Норайра. Он был уверен, что мальчишка бродит где-то поблизости.

Действительно, спустя несколько минут на пороге показался Норайр. Он даже не вошел. Стал в дверях, глядя куда-то вбок. Каждому должно быть ясно, что его несправедливо обидели. Теперь вот зовут. Значит, очень уж понадобился. «Ну что?– взывал он всем своим неприступно-высокомерным видом.– Чего еще хотите?»

– Норайр,– кротко проговорил Бурунц,– надо все-таки повести товарища порыбалить. Раз уж он проделал такое расстояние именно ради форели…

– Ну и пусть рыбалит! – презрительно согласился Норайр.

– Да ведь он наших мест не зна,ет! А ему, наверное, захочется долго ловить… Во всяком случае, пока я съезжу в районный центр и вернусь обратно. Придется уж тебе…

– Еще я и это должен! – Норайр скорбно усмехнулся и покрутил головой. С места, однако, не сдвинулся.

– Собирайтесь,– посоветовал Бурунц Меграбяну.– Вы же видите – он согласен!

Майор Габо Симонян пригласил в свой кабинет следователя и запер дверь. Затем он кивнул Бурунцу: можно начинать.

Бурунц сказал:

– Я, конечно, в ход следствия не вмешиваюсь. Хочу только высказать свои соображения. Пригодятся – буду рад.

Он выложил на стол листочки из Уголовного кодекса.

– Свое преступление Воронцов готовил долго и начал издалека. Это, можно сказать, дело его жизни. Сперва был спектакль насчет потери и находки десяти тысяч. Об этом есть у нас показание бывшего кассира Согомона Меграбяна. Вернув деньги в артель, Воронцов добился, что его стали считать честнейшим человеком. Ведь так и называли: «Честный Воронцов!» Дальше. Он предугадывает, что его позовут в колхоз. Осуществилось и это его желание. Заметьте, его почти силком перетягивают с почты, Сусанна Ростомян хлопочет вовсю. В дальнейшем и это обернется против нее, Воронцов спросит: «Почему председательница колхоза так настойчиво переманивала меня к себе работать?» Но вот новый счетовод начал действовать в колхозе «Заря». Подделку чеков он задумал самую грубую. Никаких тонкостей ему и не надо. Потом я объясню – почему. В его планы входит быть пойманным, но он боится, что его раскроют раньше времени и он не успеет похитить, сколько намечено. Что же он делает? Пишет доносы сам на себя. Помните, товарищ майор, вы поручали мне проверку? Три доноса, четыре, пять. И постепенно люди привыкают, что у Воронцова все в порядке. Над доносами смеются. Никто не станет больше проверять Воронцова. Значит, поле для его преступных действий расчищено.

– Постой! – Следователь недовольно усмехнулся.– Что-то ты очень уж прямиком… Все знаешь, словно колдун… Откуда известно, что Ераносян писал доносы сам на себя?

– Пожалуйста! – Бурунц отыскал на столе нужный листок.– Прочитайте, что написано карандашом на полях. Это же точные фразы из первого доноса! Черновик – вот что это такое. Но, конечно, Воронцов слишком осторожный, чтобы своим почерком… И то, что он здесь сочинял, потом было другим человеком переписано. Кем же? Я побывал у него дома и, не раскрывая своих подозрений, установил, что на первом и еще на двух других доносах, поступивших в милицию,– почерк его жены. Остальные как будто переписаны с черновиков сыном Воронцова. Тут же скажу, что, по моему глубокому убеждению, ни жена, ни тем более сын ничего не знали и не понимали, а только выполняли приказ хозяина…

– Это еще нуждается в проверке,– прервал Габо Симонян.

– Вступив на преступный путь, Воронцов приобретает в магазине Уголовно-процессуальный кодекс. Никаких книг до этого он никогда не покупал. Почему вдруг такой повышенный интерес к законам? А потому, что он и не мыслит спасаться от наказания! У него нет в уме – скрываться или там бежать. Семья, дом… Он отлично знает, что наказание понести придется. И вот он изучает пункты закона, ищет лазейку, чтоб как-нибудь снизить себе кару. Видите, листочек, где наказания за растрату,– он больше зачитан, чем другие. Книжка совсем свежая, и лишь только этот листок захватан пальцами.

Габо Симонян спросил:

– Почему преступник держал эту книжку-улику в своем доме?

– А он и не хотел держать, товарищ майор! Жена подвела по своему незнанию. Жене, как показывает парикмахер Шагэн, было.приказано книжечку уничтожить. Она и вырывала по листочкам, вместо того чтобы сразу. Чуть не полкниги отдала парикмахеру. Из чего как раз я и заключаю о ее непричастности.

– Дальше давай, Бурунц,– попросил следователь,– Неужели, по-твоему, Воронцов такой глупый? Знает, что не избегнет кары,– и все-таки ворует? Понимает, что попадется, и сам облегчает работу розыска – создает такую грубую подделку чеков! Согласись, тут у тебя не проходит!

– Так ведь именно в этом все дело! – Бурунц от возбуждения вскочил, потом, подчиняясь взгляду майора, снова сел.– Тут дело основано прямо-таки на арифметическом расчете. Деньги все он забрал один. Все сто пятьдесят тысяч. Вина же будет разложена на троих. Никто не поверит, что преступление в данном случае обошлось без бухгалтера. Самая грубость подделки говорит против Алексана. Без его, мол, участия это было бы невозможно. Да и Сусанне Ростомян нелегко оправдаться. Вот и получается, что честнейший Воронцов – вспомните-ка историю о возвращенных в артель десяти тысячах! – был соблазнен, сбит с толку негодяями. А еще – чистосердечное признание Воронцова и упорство других! А еще– добровольная отдача почти всего полученного лично Воронцовым, то есть пятнадцати тысяч рублей! Значит, можно рассчитывать, что Воронцову присудят не более пяти лет. За хорошую работу наказание еще подсократится. Он так и обещает жене: «Вернусь года через два»… Теперь смотрите! – Бурунц снова поднялся на ноги.– Через два – три года человек возвращается, отбыв свой срок наказания, а дома его ждут чистенькие полтораста тысяч… Ну, скажем, долой пятнадцать, которые вернул… Немало! И ведь еще не такой старый Воронцов, может развернуться…

Начальник кивнул:

– Бывает это. У рецидивистов есть такое понятие: «Продать свободу».

– Но это же только версия, Бурунц! – не соглашался следователь.– Пусть даже остроумное, но всего лишь предположение. Как это доказать?

Бурунц тихо проговорил:

– Знаете, раньше на вокзалах объявляли: «Граждане, берегите карманы!» И пассажиры тут же обнаруживали, где у них что особо ценное лежит: в кармане – так за карман хватались, в чемодане – за чемодан. Вот и Воронцов – он перед нами сам себя обнаружит…– И мягко добавил:– Есть один план. Попробуем доказать. Но помощь ваша будет нужна…

Следователь вызвал к себе Ераносяна. Попросил сесть. Предложил папиросу.

– Кончено, Воронцов! – благодушно объявил он.– Теперь в суд дело твое пойдет. Что ж, надо признать, ты все-таки помог нам докопаться до правды.

Ераносян с достоинством наклонил голову:

– Сделал, что совесть моя велела.

– И знаешь, сейчас я, пожалуй, мог бы дать тебе свидание с родными. Как смотришь?

Счетовод неопределенно шевельнул пальцами:

– А на что? Недавно виделись… Только лишнее расстройство будет.

Следователь его не слушал:

– Обычно в таких случаях мы приглашаем родственников сюда. Но жена твоя, кажется, заболела немного. Простудилась, что ли…

В глазах Воронцова следователь уловил настороженное выжидание. И неожиданное сопротивление. Неужели что-то почуял, мерзавец?

– Поправится.– Счетовод равнодушно опустил голову.

– Ну, как хочешь. Дело твое… Тут Бурунц говорил, что твоя жена, по слухам, намеревается продать дом со всем участком…– Следователь продолжал свое, будто ничего не замечая.– Стыдно ей перед соседями. К своим родственникам собирается уехать…

На этот раз счетовод резко вскинулся, в глазах мелькнула тревога, пытливые огоньки в зрачках угасали медленно…

– Ну, ступай, Ераносян. Теперь долго с тобой не увидимся.

Воронцов, однако, не торопился. Он размышлял и что-то про себя решал, даже беззвучно шевелил губами.

– Гражданин следователь, все же закатают меня… И надолго… Когда еще с семьей встретишься! Тем более, говорите, что жена недомогает. Если б возможно побеседовать с нею напоследок…

– Отчего ж, это возможно. Мы тебя на машине туда отвезем. Надо же нам с тобой закончить по-дружески… Собирайся, Воронцов!

Он первым полез из машины. Но порядок он теперь понимал хорошо и потому стал ждать, когда выйдут следователь и сопровождающий милиционер. Потом взглядом испросил разрешение и двинулся по знакомой дорожке, чуть согнувшись и выставив углом левое плечо. Милиционер опередил его. Следователь шел почти рядом. Откуда-то вынырнул и присоединился к шествию Норайр. Воронцов не стал обращать на него внимание. Очень нужно! Мало ли зевак на свете!

Привычно свернул к дому. Но милиционер приказал:

– За мной!

И, беспомощно оглядевшись, уже чуя что-то недоброе, Воронцов шагнул за ним в сад.

И сразу в испуге остановился.

Земля в саду была беспорядочно перекопана. Тут и там высились насыпи. Куст виноградника был повален. Что искали люди в его саду?

А на топчане, том самом топчане, на котором любил после обеда отдыхать Воронцов, сидел человек в соломенной шляпе и считал деньги.

В ту же секунду Воронцов понял – это его старый знакомый Согомон Меграбян. Почему он здесь? Как это плохо!

Потом он разглядел, что в саду необычно много людей. Вот суетится заведующий сберкассой Гарибян… И председатель колхоза Сусанна Ростомян была здесь… И еще какие-то… И все смотрят на него!

Тут же ему бросились в глаза пачки денег на топчане. Много денег. И все сторублевки. Надорванные бандероли. Груда пачек насыпью…

Раскрыли! Нашли!

Сердце у него рванулось, застучало зло и торопливо. Еще не понимая, что выдает себя, он с глухим стоном повернулся вправо и, потянувшись, заглянул в тот угол сада, где была выкопана яма для компоста. Это место всегда было у него перед глазами, снилось ему каждую ночь…

Он не знал, что именно этого взгляда, этого указующего жеста, ждут все собравшиеся в его саду люди.

Но, когда раздались крики, он еще ничего не понял.

– Здесь, здесь, здесь! – плясал Норайр у края компостной ямы.– Он сюда посмотрел! Первый взгляд – точно на это место!

Бурунц выдвинулся из толпы:

– Вот, Воронцов, спасибо тебе, что показал, где твои наворованные капиталы упрятаны.

А Ераносян все еще не понимал. Чего они хотят? Ведь они до его прихода уже сами всё нашли!

Мутным взглядом он уставился на топчан, заваленный деньгами. И только когда Бурунц поблагодарил заведующего Гарибяна и велел ему собрать с топчана деньги, временно взятые в сберкассе под расписку, Воронцов коротко вскрикнул и привалился спиной к шаткой яблоньке.

Между тем на краю компостной ямы стучали лопаты. Взлетали в воздух комья земли. И уже кто-то с возгласом ликования потянул из мусора жестяную коробку.

– Нашли! – кричали люди.– Доверху денег-то! Вот туго набито! А вот еще коробка! И еще!

Воронцов распрямил спину; по-медвежьи ступая, пошел из сада.

Следователь предложил как ни в чем не бывало:

– К жене не зайдешь? Она и вправду больная.

Воронцов ответил невпопад:

– Теперь пусть продает дом… Пусть что хочет, то и делает…

– А если б деньги были спрятаны в комнате?– спросил следователь полчаса спустя, когда все пачки были уже пересчитаны и аккуратно сложены в чемодан.

– Повели бы его из сада в комнату, только и всего,– сказал Бурунц.– И там он тоже не утерпел бы – взглянул на свой тайник.

Он стоял посреди сада в гимнастерке с расстегнутым воротом, в сапогах, измазанных глиной. Колхозники окружали его тесным кольцом.

По улице прогрохотала полуторка и замедлила ход. Из кабины высунулась Сусанна Ростомян и весело помахала рукой:

– Спасибо тебе, эй… Тебе кричу, Степан Бурунц!