Текст книги "Рассказы о капитане Бурунце"

Автор книги: Яков Волчек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

– Не дам! -бледнея, крикнул он.

– Дурака не валяй!

Норайр схватил со стола коробок со спичками, чиркнул раз, другой. Спичка обломилась. Он сунул свернутый листок в рот и попытался проглотить.

Лейтенант не мешал ему. Стоял в двух шагах от него и смотрел.

– Так,– подвел он итоги, не делая никаких попыток завладеть письмом,– известный блатной прием. Можем считать – это вроде признания. Невиновный не станет уничтожать улики.

– Не станет,– сурово согласился Галустян.

Все же он как будто еще на что-то надеялся:

– Что там у тебя было написано, эй, парень?

Норайр деловито жевал письмо. Ему казалось, что

ушла главная опасность. Все остальное не так уж страшно. А эти люди пусть думают, что им угодно. Оправдываться перед ними он не станет.

– Прямо так он тебе и открыл, что там было написано!– с видом превосходства усмехнулся лейтенант.– Уж я таких отпетых знаю…

Он начал составлять протокол.

– И про кур напишем, как тебя с ними по ночам видели,– с удовольствием перечислял он,– и проглоченная бумажка…

Норайр презрительно отмахнулся:

– Пишите.

11

Дуся, надрываясь, кричала в телефонную трубку. Слышимость была хорошая, но она еще ни разу в жизни не разговаривала по междугородному. Ей казалось, что нужно кричать как можно громче. И она заглушала голос, пытавшийся отвечать ей из районного центра.

– Да постой, угомонись, связки надорвешь,– наконец дошло до ее сознания.

Кто-то, находящийся совсем близко, спокойно и добродушно увещевал ее из трубки. Она ослабила пальцы, только сейчас почувствовав, как занемела ее рука, судорожно вцепившаяся в пластмассовый рычаг.

– Бурунц тебе нужен? Выехал Бурунц.

– Куда? Куда? – опять заголосила девушка, вдавливая трубку в самое ухо.

– К вам выехал, в Урулик. А кто его спрашивает?

Она замялась:

– Дуся…

– Какая еще Дуся?

Она не знала, что ответить.

– С кирпичного завода…

В трубке засмеялись:

– И что же тебе нужно от Бурунца, Дуся с кирпичного завода?

Она потянула носом, всхлипнула. Тоненьким голоском объяснила:

– Тут Норика спутывают… Чтобы товарищ Бурунц заступился.

12

Но проводник служебно-розыскной собаки Андрей Витюгин приехал в село раньше Бурунца. В районном центре ему дали машину. Он сошел у птичника. За ним из машины мягко выпрыгнула огромная овчарка. У нее была черная спина, ярко-рыжая грудь и острая удлиненная морда. Настороженные уши все время шевелились.

– Карай, рядом! – негромко приказал проводник.

Овчарка пошла у его левой ноги.

Витюгин осмотрел дворик, примыкающий к птичнику, заглянул в пустую секцию. Потом отвел в сторону лейтенанта Катарьяна.

– Применять собаку в данных условиях будет нецелесообразно,– строго объявил он.– Причины: погода – это первое. Преступление совершено во время снега, а затем снег сошел и подсохло, следы не сохранились. Натоптано – это вторая причина. Безобразно натоптано.

Катарьян заспорил с ним, потом взмахнул рукой и попросил:

– Все же не торопись уезжать. Возможно, твоя служебная собака нам еще поможет.

– Как это?

Катарьян ответил загадочно:

– Психологически…

Во двор птичника привели Норайра. Вызвали бабушку Сато.

Катарьян велел собрать всех людей, которые в последнее время по каким-нибудь делам бывали на птицеферме– шофера Минаса, три дня назад доставившего сюда лес, двух колхозников – Нубара и Ваграма, подводивших воду к автопоилкам, еще кое-кого. За дедом Семеном отправился он лично.

– Раз уж вы, дедушка, здесь работаете в такой день,– вежливо улыбался он,– позвольте и вас пригласить в нашу компанию.

Дед бросил рубанок, вытер фартуком руки и вышел во двор.

Лейтенант попросил всех собравшихся стать в круг на небольшом расстоянии друг от друга. Норайра он поставил подальше от деда.

Вся эта суматоха не нравилась Андрею Витюгину. Он морщился. Пес с достоинством сидел в центре круга и безразлично поглядывал на людей.

– Тут перед вами знаменитая служебно-розыскная овчарка,– весело начал Катарьян,– самая наилучшая в нашей Армении, а может, и подальше. Она раскрыла много воровства и других всевозможных хищений… Сколько? – вполголоса спросил он у проводника.

– Немало,– неохотно отозвался Витюгин.

– Немало коварных преступлений! – торжественно повторил Катарьян.– От ее разнюхивающего носа ничто не может укрыться. Сейчас вы сами убедитесь…

Он сделал знак, и Андрей Витюгин, подозвав собаку, скрылся за углом здания.

– Теперь пусть кто-нибудь бросит в круг свою вещь,– предложил Катарьян,– тохда увидите, что будет. Собака определит владельца.

Это становилось похоже на игру. Колхозники засмеялись. Норайр стоял неподвижно на том месте, куда его поставили, и смотрел в землю. «Все это специально против меня!-думал он.– Уже и собаку напускают…»

– А что бросить? – крикнул шофер Минае. Он считался человеком бывалым и в любом случае стремился поддержать эту репутацию.

– По своему выбору, – разъяснил Катарьян.– Лучше всего носовой платок.

Минае вытащил платок, положил на землю.

Позвали Андрея Витюгина. Он пришел один, осмотрелся и свистнул. И тут же неслышной рысью из-за дома выбежал Карай, протиснулся в круг и, жарко дыша, стал рядом с хозяином. Платок он обнюхал старательно и злобно. Оскалив белые клыки, пошел по кругу мимо Норайра, мимо бабушки Сато, которая только ахнула, мимо Нубара. Небрежно повел мокрым носом по фартуку деда Семена. А возле Минаса задержался, зарычал, прижав уши, и стремительно кинулся прямо на грудь шоферу. Проводник успел оттащить его. Пес сел, беспокойно подметая землю пушистым хвостом.

Люди удивлялись: «Скажи-ка, словно ему кто указал!» Боязливо поглядывали на овчарку и тихонько посмеивались над Минасом.

– Вот так,– строго проговорил Катарьян.– Но это была шутка, граждане. Теперь же придется приступить к делу.

Он обвел глазами присутствующих. Долго смотрел в упор на деда Семена. Дед застеснялся, опустил голову и принялся ковырять ногтем дырочку на фартуке.

– Конечно, я должен извиниться перед гражданами и попросить также у всех присутствующих согласия,– снова заговорил Катарьян.– Безусловно, большинство – люди честные и даже могут на меня обидеться. Но что поделать! Мы свели сюда тех, кто имел соприкосновение с птицефермой… В общем, кто невиновен, тому опасаться нечего. Но, если среди присутствующих есть причастный – хоть прямо, хоть косвенно,– того будем обнаруживать с помощью служебной собаки. И пусть преступник пеняет на себя!

– А если кинется на непричастного? – с опаской спросил Минае.

Люди зашумели.

– Только с полного вашего согласия, граждане,– повторил Катарьян.

– Ладно уж, давай,– отозвался Нубар.

Лейтенант скомандовал:

– Тогда попрошу разомкнуть круг и стать отдаленно друг к дружке.

Проводник наклонился к собаке, шепотом отдал какое-то приказание. Пес вскочил, ощетинился. Уставился на людей непримиримо-внимательным взглядом.

– Вы, товарищи, эту злобную животную одну тут с нами не оставляйте! – жалобно попросила бабка.

Она боялась шевельнуться и потому говорила, чуть разжимая губы.

Отойдя к птичнику, Катарьян смотрел сзади на спины выстроившихся людей. У деда Семена под коленями сильно дрожали ноги. Дед явно старался скрыть беспокойство.

Вольно и беспечно стоял Норайр.

Шофер Минае напряженно вытянулся, но не выказывал страха.

Все остальные держались нормально, если не считать бабки: та давно уже дрожала всем телом.

– А вы ничего нам не скажете, дедушка? – вежливо поинтересовался Катарьян, указывая председателю колхоза на дрожащие колени старика.

Ответа они не дождались.

Катарьян засуетился.

– Можно заканчивать,– это распоряжение было отдано проводнику.– Что требовалось узнать, то собака нам уже прояснила,– громко говорил он, приближаясь к людям.

Хмурый проводник отозвал Карая.

Люди расходились, ничего не поняв. Неловко переглядывались и посмеивались.

Галустян шепнул:

– Оскандалился ты…

– Наоборот! – Лейтенант блеснул глазами.– Что мне надо было, то сделано. Все уже ясно. Дед выдал себя своим страхом.

Он велел, чтобы Норайра увели обратно в сельсовет. А сам подошел к дверям птичника, загораживая, вход. Ноги в синих галифе он расставил широко, фуражку заломил на затылок. Стоял и посмеивался, глядя, как дед Семен пытается обойти его и открыть заслоненную его спиной маленькую дверцу.

– Может, все-таки поговорим, дедушка?

– Давай,– непримиримо ответил плотник, наставив на лейтенанта маленькие выцветшие глаза, глубоко спрятанные среди морщин и волос.

– Так пройдемте в помещение? – Катарьян победоносно взглянул на председателя колхоза.– Там вы и сделаете признание.

– Не требуется! – отрезал дед.– Мне людей не бояться. А я давно вижу, что ты на меня прицелился.– Он гневно отбросил ногой камень с дороги.– Хотя ты, гражданин, и носишь звездочки на погонах, но люден все ж еще плохо понимаешь. Я на этой войне по своим годам не был, но на той – империалистической – потрудился. И вместе с войсками а чужие страны вступал. Находились среди нас ловкачи – заимствовали того-сего от побежденных. А я вернулся домой без трофеев. Только и привез с похода белый, как сейчас помню, эмалированный таз – подобрал где-то, чтоб не приезжать в дом с пустыми руками. И того моя старуха брать не хотела. Но уговорили. А ночью сдохла наша домашняя животная. Пол у нас в сарае был покатый, буйволица легла головой вниз – вся пища хлынула и задушила животную. И я на всю жизнь учел, как взятая чужая вещь отплачивается. У нас нет обычая – чужое брать!

Катарьян слушал терпеливо, даже головой кивал. Но от дверей не отодвигался.

– Святость, конечно, религия…»-вздохнул он.– Но если вы кончили, дедушка, то пройдемте-ка со мной в сельсовет. Там у нас другой разговор произойдет. Вопросы к вам есть.

Дед долго смотрел на него и наконец, совершенно по-армянски, почмокал языком.

– Нет,– сокрушенно проговорил он,– вижу, ты ничего не найдешь из пропажи. Вот разве Степан приедет -» тот разыщет.

13

Степан Бурунц не доехал десяти километров до села, а уже все знал.

Первым повстречался ему Андрей Витюгин, возвращавшийся в районный центр. Проводник был очень недоволен. «Цирк устроили,– ворчал он,– сделали из служебной собаки художественный театр…» Остановив машину, он все рассказал участковому уполномоченному и отправился дальше. Затем стали попадаться колхозники. Кто шел, кто ехал – по делам в город. Каждый добавлял что-то свое. Вскоре Бурунц получил подробную информацию: и о том, что Норайра заперли в сельсовете и что Дуся звонила в районное отделение, что бабка Сато дрожала перед собакой и что сейчас взялись трясти деда Семена.

Бурунц подгонял коня и морщился. Конечно, деда притянули из-за Норайра. Дед Семен – непричастный. Но* райра тоже зря путают…

Но тут он строго оборвал себя: заранее не настраиваться! Тем более, что с этим парнем ты как-то связан. Надо проявлять беспристрастность – ведь еще толком тебе ничего не известно.

И все-таки он не мог думать о мальчишке, как о преступнике. Это только Норайру казалось, что Бурунц мало интересуется его новой жизнью в Урулике. А Бурунц знал все – и про Дусю, и про работу, и про танцы в клубе, и про столкновение с Размиком. Не станет Норайр – вот так, захваченный жизнью,– помышлять о преступлении.

Тогда кого же подозревать?

В этом деле Бурунцу кое-что казалось странным.

Все произошло во время его отлучки. Случайность это или так было задумано? А если задумано, значит, преступник хорошо осведомлен о его планах. Выезд участкового уполномоченного в районный центр был на этот раз внеочередным, и Бурунц только одного Норайра предупредил заранее, что предстоит такая поездка. С другой стороны, как только произошла кража, люди вспомнили, что видели Норайра-опять-таки это имя! – уносившего из села белых кур. Не могли этого не вспомнить при данных обстоятельствах. Сам Бурунц видел мальчишку с петухом. Значит, в умах людей возникла мысль о непременной причастности Норайра к ограблению птичника. Да как и думать иначе, если во всем Урулике только один этот парень имел в прошлом судимость за кражу! Все ниточки слишком уж явно вели к Норайру.

Вот эта преднамеренность улик смущала участкового уполномоченного. А если верить в невиновность мальчишки,– Бурунц в это верил! – то получалось, что преступник умышленно наводит розыск на ложный след.

Уставший конь то и дело переходил с рыси на шаг. Всадник нетерпеливо понукал его шпорами.

Осенние дни короткие. Он прибыл в село, когда стало уже темнеть.

14

– Самое главное: что в той записке было, которую он проглотил? – веско произнес председатель колхоза.

Катарьян слушал снисходительно и терпеливо.

– Самое главное,– возразил он с видом превосходства,– кто у него сообщники? Кур не станут прятать в селе. Их унесли. Мне думается, побросали в мешки – и до машины. Брал Норайр, как все здесь знающий, носили другие. Может, даже не наши, а приезжие. А по ночам, когда его прежде видели с курами,– это он разведку делал. Взял одну, взял другую, потом подготовился – и сразу двести! Надо узнать сообщников. Подозреваю, к примеру, деда Семена, хотя он пока ни в чем не сознается.

Бурунц сидел на табуретке в нижней бязевой рубахе – невысокий, степенный, усталый. Сапоги он скинул. Надо было переодеться с дороги. Жена принесла старые башмаки, и он неторопливо шнуровал их, держа ногу на весу.

– Самое главное…– теми же словами начал и он, когда собеседники умолкли,– самое главное– выяснить, с кем это он в карты играл и кто ему за долги курами платил.

– Да никто! – Катарьян рывком поднялся с места. До сих пор он говорил мягко, понимая что разоблачение Норайра ставит и Бурунца в трудное положение. А все-таки он уважал Бурунца за долгую и честную службу. Но больше не мог сдерживать себя. – Никто ему не платил, никаких карт не было! Выдумки все это. Он брал сначала по курочке – примерялся. А тем временем аппетит разыгрывался. И кто, кроме него, мог привести в село жуликов-профессионалов? А дело это оформлено опытными людьми. Один он имеет связь с преступным миром.

Все было известно Катарьяну. Целый день он распутывал ниточку за ниточкой, и его усилия даром не пропали. А сейчас он держался хоть и с достоинством,– как и надлежит хозяину положения,– но скромно, не выпячивался.

– Думаю так: мы увезем мальчишку с собой, и там у нас он разговорится. Деда тоже возьмем…

Бурунц зашнуровал второй башмак, надел гимнастерку и снял с вешалки плащ.

– Аспрам,– позвал он жену,– у тебя есть, что ли, покушать, попить? Мясо, говорила, какое-то есть. Поставь на стол. Тутовку подай. Угости товарищей.

Катарьян озадаченно поморгал:

– А ты куда?

– К Норайру пойду.

Дверь уже хлопнула, а лейтенант все раздумывал: как же это? Участковый один пошел к преступнику? И как раз к такому, с которым он связан и по делу о пропавшей козе, да и вообще…

Он усмехнулся:

– Неосторожный у вас муж…

Молодая женщина поняла его по-своему:

– Степан? Правильно, очень смелый. Рискованный. Не в пример другим – Она поставила на скатерть чашки.– Как будто две головы у него.

15

Норайр время от времени стучал кулаком в дверь и враждебно объявлял:

– Голодный.

Или:

– Спать хочу.

Дусю больше к окнам не подпускали. Перед вечером он только видел, как она ходила в отдалении по площади. Но ужин ему принесли – из дома деда Семена. А когда стемнело, дали соломенный матрас.

Норайр полежал на спине, закинув руки за голову. Привыкал к своему новому положению. Потом вскочил и трахнул кулаком по двери. От скуки решил потребовать подушку.

И тут в комнату вошел Бурунц.

За его плечом показалось сердитое лицо дежурного:

– Что стучишь? Чего опять хочешь?

– Подушку…– шепотом выдавил Норайр.

В комнате было темно. Но из коридора, сквозь дверное стекло наверху, посвечивала электрическая лампочка. Бурунц огляделся, ногой пододвинул табуретку и сел. Норайр все стоял, с испугом глядя на участкового уполномоченного. Чего он только не передумал за это время: Бурунц отказался от него, не верит, не хочет прийти, Бурунц его продал! Мысленно он страшными, обидными, горячими словами разговаривал с капитаном. Но теперь, когда Бурунц пришел, он только искал его взгляда, чтобы понять, как этот человек отныне будет к нему относиться.

– Об удобствах хлопочешь?-сухо поинтересовался Бурунц.

Норайр отрицательно мотнул головой.

– Я не брал кур! – гневно крикнул он.

И словно прорвало его. На что ему эти куры? Он работает– что хочет, то и может купить! Разве люди не понимают, что он завязал узелок на прежней жизни? Неужели всегда на нем будет пятно? Почему все село его так ненавидит?

– Постой! – приказал Бурунц.– Не успел я приехать, какая-то девчонка кинулась: «Почему пачкают Норика? Он невинный!» Дед Семен прибежал: «Освободите мальчишку!» С кирпичного завода дали тебе хорошую характеристику. Так что, видишь, не все ненавидят.

Он свернул папироску, закончил сурово:

– А прошлое за людьми тянется – это верно. За ошибку человек отвечает. Искупить надо ошибку в глазах людей.

– Чем еще искупить? – с болью спросил Норайр.– Я работаю…

Участковый уполномоченный неторопливо курил, зажимая в кулаке светящийся огонек.

– Что за бумагу ты проглотил?

– Это не имеет значения… Совсем другое… Письмо одно… Не хотел им показывать…– Он снова крикнул: – Я не виноват!

Участковый уполномоченный внимательно смотрел на него:

– Верю.– Затянулся папироской.– Знаю.

Норайр всхлипнул.

Бурунц отлично понимал его состояние. Не хотелось, чтобы потом мальчик стыдился этих минут. Сейчас не ласка ему нужна, а вся твердость, что есть в характере.

– Вот, Норайр,– уполномоченный заговорил озабоченно и деловито: – вспомни, сообщил ты кому-нибудь, что предстоит мой отъезд?

– Нет!

В запале выкрикнув это короткое слово, Норайр запнулся, смешался. Похоже было – что-то вспомнил.

– Видать, все же кому-то говорил…– Участковый уполномоченный прижал окурок к ногтю и бросил в пепельницу.– Кто-то на тебя, парень, тень наводит. Кому-то нужно, чтоб ты вышел виноватым.

Норайр уже овладел собой. Он не мальчишка, он мужчина и бывал не в таких переделках. Раскисать нечего!

– Этот… который приехал из райцентра,– сказал он хрипло,– лейтенант… ничего не понимает… Я тут сижу взаперти – больше его разгадал!

– Самое главное, с кем ты в карты играл и кто тебе курами платил?

– Я не знал, что они колхозные, клянусь! – Норайр мотнул головой.

– Опять хочу поверить тебе. Но все-таки они были колхозные. И кто ферму уничтожил, он не одного какого-то хозяина обобрал – он Ёсех людей в селе обидел. И, по закону, его вина увеличивается. Так что же ты разгадал, поделись?

Мальчишка замялся. Молчание тянулось. Бурунц свернул еще одну папироску.

– Конечно, я и сам должен бы знать. У меня под боком в карты играют, воровство происходит. Прозевал я.

И опять Норайр ничего не ответил. В темноте слышалось его прерывистое дыхание.

– Вот мы говорим: «Искупить прошлое»…– Огонек в руке участкового прочертил плавную линию и снова исчез в кулаке.– А это что значит? Ты должен уяснить – с нами тебе интереснее или с теми, кто пакостит. Говоришь: «завязал узелок»… Так этого, по-моему, мало. Ты в глазах людей доверие заслужи! – Он поднялся.– Ладно. Завтра мы и сами поищем картежников и любителей кур. Кое-что начинает проясняться. А сейчас – собирайся. Что тебе здесь ночевать? Ты, оказывается, удобство любишь, у меня переночуешь.

Норайр не шевелился. Изменившимся, ломким голосом спросил из темноты:

– Значит, не верите мне?

– Сказал – верю.

– А ночевать все-таки у вас? А можно мне, если вправду вы верите, отлучиться? Можете отпустить?

Бурунц подумал:

– Не я тебя сажал. Да и вообще не очень-то по закону тебя задержали. Отпустить можно. Только какой тебе смысл?

– Так я ведь тоже на кого-то держу в уме. А возможно, там и не виноваты. Выяснить надо.

Он говорил приглушенно, отойдя в дальний угол комнаты, и явно чего-то не договаривал.

– А ты со мной посоветуйся.

Норайр долго надевал телогрейку.

– Не верите, тогда и не надо,– сказал он спокойно.– Я не доносчик, товарищ уполномоченный.

– Ладно,– досадливо поморщился Бурунц,– иди куда хочешь! Ты не доносчик, ты еще, видать, просто дурак.

16

Выскользнув на улицу, Норайр огляделся: не следят ли за ним. Но Бурунц ушел в другую сторону. Вокруг было пусто.

Слегка кружилась голова. Это оттого, что почти целый день проведен взаперти. Он постоял у дома, глубоко и полно дыша.

Вдруг на противоположной стороне улицы мелькнула тень. «Не доверяют все же, следят…» Он скрипнул зубами. Но нет, это не Бурунц… Другой человек, имевший на него права, приближался, пересекая дорогу…

– Норик? – Голос был тоненький, неуверенный.

Потом Норайр почувствовал, что холодные пальцы схватили его руку. Дуся припала к его груди.

– Ну, чего ты, чего?-счастливо бормотал он.

– А я решила: всю ночь не уйду! – Дуся и плакала и смеялась.– Тебя совсем отпустили, да?

– В общем, отпустили…

– Товарищ Бурунц вступился, да?

Норайр пошел по улице, ведя девушку за собой. Держав в ладони ее маленькую шершавую руку. И как же ему нравилось, что она так покорно идет за ним! И ни о чем не спрашивает. Можно увести ее хоть на край света. Пойдет, не откажется. Что было у него в прежней жизни? Ничего! А сейчас есть Дуся. И Бурунц еще спрашивает – с кем интереснее!

Норайр остановился, притянул девушку к себе. Та снова без сопротивления прижалась к его груди. Бережно поцеловал ее.

– Что же теперь делать будем, а, Норик?

Он был мужчиной, ему надлежало решать все за двоих. Властно приказал ей:

– Домой иди.

– А ты?

– Потом и я. Дело есть.

– А какое дело, Норик?

Выяснить кое-что. Потом узнаешь.

По голосу его она почувствовала неладное.

– Ой, Норик… ты к этим хочешь, кто кур взял, да?

Он отстранил ее и пошел не оглядываясь. Только у

поворота задержался на секунду. Дуся все стояла посреди дороги. Крикнул ей:

– Ступай, дома меня жди!…

17

А Бурунц в это время шагал по переулку. Ругал себя: зачем отпустил мальчишку? Вдруг еще что случится – опасность какая-нибудь. Сунется парень выяснять, а его там прижмут… Но ведь и не пускать нельзя. Что сделаешь? Уж такая юность ему выпала. И, чтоб дальше среди людей по-человечески жить, очиститься надо. Что-то такое надо, чтоб люди по-новому его оценили. А если опасность-он сам должен преодолеть. Хотя, впрочем, ничего особенно уж худого не будет. Примерно можно представить себе, с кем он столкнется…

Привычно обходя в темноте лужи, Бурунц думал: пожалуй, надо было сказать парню, что известно – давно известно участковому уполномоченному,– с кем Норайр играл в карты и кто с ним расплачивался курами. Вот только, что куры с фермы, этого Бурунц не знал, да и Норайр, конечно, не знал. Надо было сказать… Что уж испытывать мальчишку – и так он весь трепещет, как воробышек в кулаке. И ведь как обиделся, что его заподозрили в воровстве! Это хорошо, что он обиделся, очень хорошо…

Немало еще придется с этим парнем повозиться, прежде чем из него человека сделаешь. А пока надо ждать выговора – и это самое меньшее! – за то, что не дал хода делу о пропавшей козе. Не сможет теперь начальник оставить без внимания рапорт. Первый будет выговор в жизни Бурунца…

Возле клуба горел свет – фонарь на столбе. Точнее это была электрическая лампочка в молочном плафоне. Но все почему-то называли ее фонарем.

При свете Бурунц увидел бабушку Сато и подошел к ней.

– Не нашли? – спросила бабка.

Она горестно зацокала языком. Ей-то хуже всего досталось. Словно детей у нее отняли – так уж она привыкла находиться среди курочек. А в этот раз пришла утром, зовет: «Цып, цып, цып»– а в птичнике ни звука. Хоть бы один петушок прокукарекал – уж так бы бабка обрадовалась…

Она могла говорить без умолку. Начать ей было легче, чем закончить. Бурунц перебил ее:

– А вот, бабушка, однажды ночью вы видели Норайра с курицей. Белой курицей с фермы. Так вы после этого проверяли свое хозяйство, верно?

Бабка заторопилась. Как же, пересчитывала! Три раза она пересчитывала, и все разный результат получался…

– Между тем можно было не пересчитывать,– загадочно проговорил Бурунц.– Ведь эти куры при вас, бабушка, в карты проигрывались.

Она сразу умолкла и со страхом взглянула на участкового уполномоченного.

– И прежде, бабушка, чем попасть к Норайру, они побывали в руках Размика, вашего племянника…

Бабка помертвела. Тяжело дыша, привалилась к столбу. Свет падал теперь на ее седые волосы и жалобно искривленное лицо,

– Не знала…– шепнула она.

– А надо бы знать! – Голос Бурунца прозвучал жестко и неприязненно.– Размик-то с вами живет. Вы его к себе взяли после смерти отца-матери.

Соглашаясь, бабка кивала головой и плакала.

– Единственный родной мне…– Бормоча, она все оглядывалась, как будто и теперь важно было, чтоб никто ее не услышал.– Я только потом узнала. Поздно я поняла, Степан… Когда поняла, то и про Норайра никому не сказала, что видела ночью с курицей… хотела охранить племянника…

– Не очень-то вы молчали про Норайра! Как произошла кража, именно вы первая стали на него след наводить!

– Велели мне это, Степан. Размик велел…– Она подняла руки к голове и стала раскачиваться, дергая себя за волосы.– Да разве я думала, Степан, что до такого дойдет! – выкрикивала она в отчаянии.

Бурунц хотел задать ей еще какой-то вопрос, но в это время со стороны дороги послышался крик. Так еще никто и никогда не кричал в Урулике. И, бросив старуху, Бурунц побежал в темноту…

18

Все же Норайр плохо знал Дусю. Она не могла уйти домой. И, как только он исчез из виду, пошла за ним, стараясь остаться незамеченной. Это ей удалось, но Норайра она упустила. Теперь бродила от дома к дому, ступая по лужам. Вот где-то здесь он свернул в проулок…

Вдруг Дуся услышала голоса и остановилась под окном. Один голос определенно принадлежал Норайру, другого она что-то не узнавала.

Притаившись, она слушала.

– И на меня стали клепать, да?

За окном захохотали:

– Так ведь ясно было, что участковый тебя выручит! Ты пей, пей!

– И про Бурунца интересовались – когда он уезжает,– это чтобы в его отсутствие все обстроить?

– Пей! Тебя ведь отпустили, чего еще хочешь?

– Ловко вы все это… А кто с тобой на пару работал?

За окном опять послышался смех.

– А кур куда девали? Увезли?

Незнакомый голос насмешливо проговорил:

– Очень много хочешь знать…

Наступившее вслед за этим молчание испугало Дусю. Испугало больше, чем разговор, который она подслушивала. Она облегченно вздохнула, когда тот же голос прозвучал снова:

– Ты, похоже, долю свою хочешь? Тут твоей доли нету. Или, может, наколоть нас пришел? Так знаешь, что за это бывает?

– Нет, доля мне не нужна…

Опять – молчание.

– А ты сколько получишь?

– Все мое будет.

– Но мне интересно… Чтобы узнать, стоило ли вам меня опутывать?

Долгое время никто ничего не говорил.

– Смотри, парень, глаз выбью! – наконец услышала Дуся.

Возле самого окна сдержанный голос Норайра спокойно произнес:

– Бей!

Дуся все старалась заглянуть в окно. Ее голова была ниже подоконника. Сколько ни тянулась, ничего не выходило.

– Нет, я свою долю в другом месте нашел, не у вас. Выпьем!

– Выпьем!

Звон стекла. Значит, чокнулись стаканами. И зачем только Норик с ним пьет, с этим бандитом? Голос какой наглый… И вдруг Дуся поняла; ведь это Размик!

– А теперь ты пойдешь и сам все Бурунцу скажешь,– спокойно предложил Норайр.

– Что-что?

– Пойдешь и скажешь…

– А если нет?

– А нет, то я на вас докажу…

Дуся не успела дальше услышать. Почувствовала, что сейчас произойдет страшное, и крикнула. И сразу в доме погас свет, раздался стук. Кто-то тяжко застонал и что-то грохнуло. Задребезжало стекло. И, не помня себя от страха, она побежала по улице – по лужам,– крича во все горло.

Бурунц перехватил ее на дороге.

– Норика убили! – кричала она.– Норика убили!

19

Домой Бурунц попал поздно. Председатель колхоза Галустян и лейтенант Катарьян пили чай, пили тутовку, потом, проголодавшись, стали есть мясо. Аспрам уж и не знала, чем угощать их. Мужчины разомлели, рассказывали разные истории, перебивая друг друга.

Бурунц подсел к столу.

– Штраф!-закричал Катарьян, наливая ему полный стакан.

Бурунц с удовольствием выпил.

– Самое главное.– правда, ты не ошибся – были сообщники,– сказал он Катарьяну.– Городские. Рецидивисты. Дело было, оказывается, заранее подготовлено. Часть кур передушили на месте, других живьем побросали в мешки. Продавать будут завтра в райцентре, на базаре. Продавать будет женщина, по фамилии Самоква-сова,– скажет, что куры привезены с Кубани. Кубанские выше ценятся.

От таких подробностей Катарьян завистливо всплеснул руками:

– И все это тебе Норайр открыл? Признался, значит! Передо мной упорствовал, а тебе выложил…

Председатель спросил:

– А проглоченная записка?

– Записка тоже была важная.– Бурунц мягко улыбнулся.– Очень важная. Но не для нас с тобой, товарищ Галустян. Мы уже для таких записок устарели…– Он поднялся и отставил стакан.– Взяли преступника только что. Размик, племянник бабки Сато. Я не знал, что он с целой шайкой связан. Норайр взял его, когда он удрать хотел. Ранен Норайр – ножом в руку. Не опасно. В больнице теперь. А преступника, который вдвое сильнее и на пять лет старше, задержал – молодец такой!

Катарьян смотрел на него с недоумением. Он совершенно растерялся. Когда это случилось? Почему он ничего не слышал? Для чего же тогда он посадил Норайра под замок?

– А ты еще на землю нашего Урулика свою ногу не поставил, а уже решил; Норайр виноват! – сказал Бурунц.

Он был очень доволен, ему хотелось говорить. А может, водка так на него подействовала? Даже Аспрам никогда не видела его таким словоохотливым.

– Бабушка Сато давно заметила кое-что, да жалела племянника. А он в город на два – три месяца уходил – там орудовал; у нас вел себя тихо. Она все убеждала его перевоспитаться. Теперь плачет. А Норайр в больнице. Обещал против всей шайки свидетелем пойти. Ничего не боится!

Председатель колхоза поднялся, стал искать фуражку.

– Куда? – сказал Бурунц.– Сиди, беседуй с нами… Галустян взял со стола яблоко. Взглянул на Аспрам и

взял еще одно.

– В больницу…– тихонько ответил он.– К Норайру…