
Текст книги "Мятеж реформаторов: Когда решалась судьба России"
Автор книги: Яков Гордин
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Студент Казанского университета Лев Толстой, тщательно анализируя екатерининский "Наказ", пришел к выводам, нелестным для либеральной императрицы: "Ежели мы хотим поддержать власть, происшедшую из преобладающей силы – злоупотребления, то лучший способ есть злоупотребление и сила – как это и выразила Екатерина, положив наказание за выражение своих мыслей". И в финале – Екатерина "республиканские идеи… употребила как средство для оправдания деспотизма".
Дело не в том, правы ли критики императрицы относительно ее истинных замыслов. Нам важно восприятие реальных результатов деятельности Екатерины людьми, представляющими либеральное дворянство. Фонвизин был одним из наиболее ярких идеологов этого слоя. Толстой – потомок Трубецких и Волконских – детство свое провел в аристократической среде, "фрондирующей правительство" (по его выражению) и не желавшей иметь дело с имперской бюрократией. Эта среда не в последнюю очередь формировала то направление общественного мнения, те политические представления, которые вдохновляли деятелей тайных обществ.
Нам в данном случае необходимо понять, почему лидеры тайных обществ создали эти общества, почему они выбрали этот, а не иной путь. Для этого необходимо попытаться увидеть происходящее их глазами. Тем более что, будучи людьми близкими по времени к екатерининскому царствованию, они понимали историческую реальность тоньше и живее, чем мы, ищущие истину в океане документов…
Разумеется, императрица Екатерина не была коварной лицемеркой, затеявшей головоломную игру, чтобы обмануть Вольтера и Дидро. Она, безусловно, хотела добра своему государству. Но ее хитроумная политическая прагматика носила тактический, а не стратегический характер. Мы-то знаем, какой кровью закончилось первое десятилетие ее царствования. И знаем, какой катастрофой закончилось существование империи, для укрепления которой она приложила столько усилий.
Люди, приступившие через двадцать лет после ее смерти к созданию тайных сообществ в России, помнили эту кровь и провидели эту катастрофу…
Стремление контролировать и регламентировать человеческие поступки во всем их многообразии, заданное еще Петром, получило обоснование и развитие в царствование Екатерины II и, пройдя через драматический эксперимент Павла, нашло свое завершение в режиме Николая I. Но, в отличие от всех названных государей, Екатерина сумела искусно закамуфлировать эту пагубную тенденцию проникновения государственного надзора во все сферы жизни… Первый этап царствования подходил к концу. Общественная энергия переключалась на дела внешнеполитические.
В 1772 году отстранены были от власти Орловы. Началось восхождение Потемкина, с именем которого связаны административные реформы, укрепившие структуру удержания и подавления и широкие завоевательные планы.
А что же конституционная оппозиция и "гвардейский парламент"?
Фонвизин в своем "Обозрении проявлений политической жизни в России" рассказывает: "Граф Н. И. Панин, воспитатель великого князя наследника Павла Петровича, провел молодость свою в Швеции. Долго оставаясь там посланником и с любовию изучая конституцию этого государства, он желал ввести нечто подобное в России; ему хотелось ограничить самовластие твердыми аристократическими институциями. С этой целию Панин предлагал основать политическую свободу сначала для одного дворянства, в учреждении верховного Сената, которого часть несменяемых членов… назначалась бы от короны, а большинство состояло бы из избранных дворянством из своего сословия лиц. Синод тоже входил бы в состав общего собрания Сената. Под ним в иерархической постепенности были бы дворянские собрания губернские или областные и уездные, которым предоставлялось право совещаться об общественных интересах и местных нуждах, представлять о них Сенату и предлагать ему новые законы…
Выбор как сенаторов, так и всех чиновников местных администраций производился бы в этих же собраниях. Сенат был бы облечен полною законодательною властью, а императорам оставалась бы власть исполнительная с правом утверждать Сенатом обсужденные и принятые законы и обнародовать их. В конституции упоминалось и о необходимости постепенного освобождения крепостных крестьян и дворовых людей. Проект был написан Д. И. Фон-Визиным под руководством графа Панина…
Мой покойный отец рассказывал мне, что в 1773 или 1774 году, когда цесаревич Павел достиг совершеннолетия и женился на дармштадской принцессе, названной Натальей Алексеевной, граф Н. И. Панин, брат его, фельдмаршал Петр Иванович, княгиня Е. Р. Дашкова, князь Н. В. Репнин, кто-то из архиереев, чуть ли не митрополит Гавриил, и многие из тогдашних вельмож и гвардейских офицеров вступили в заговор с целию свергнуть с престола царствующую без права Екатерину II и вместо ее возвести совершеннолетнего ее сына. Павел Петрович знал об этом, согласился принять предложенную ему Паниным конституцию, утвердил ее своею подписью и дал присягу в том, что, воцарившись, не нарушит этого коренного государственного закона, ограничивающего самодержавие"[24]24
Пушкин А. С. Полн. собр. соч. в десяти томах. М.; Л., 1949. Т. 8. С. 357.
[Закрыть].
У нас нет оснований подозревать Фонвизина в пустом фантазерстве. Он честно зафиксировал семейное предание. Разумеется, в начале 1770-х годов возможность государственного переворота была маловероятна. Но крайне симтоматично, что подобное предание могло появиться. Версия, изложенная Фонвизиным, означает, что идеи подобного рода существовали, и, соответственно, мы можем определить направление мысли тех, кого декабристы считали своими учителями: поскольку верховная власть не оправдывает ожиданий, не проводит необходимых для истинной стабильности реформ, на повестку дня становятся другие методы, восходящие к традиции дворцовых переворотов – политических акций гвардии.
Реально ли в принципе было участие гвардейского офицерства в этой гипотетической попытке противостояния? Безусловно. Уже весной 1763 года поступил донос на нескольких гвардейских офицеров, активных участников переворота. Капитаны Михаил Ласунский, Николай Рославлев, преображенец Хитрово выражали недовольство возвышением Орловых, предавших, как им представлялось, общие гвардейские интересы: "…Мы было чаяли, что наша общая служба к государыне утвердит нашу дружбу, а ныне видим, что они разврат".
Когда разнесся слух, что Екатерина собирается вступить в брак с Григорием Орловым и большая группа гвардейских офицеров решила этому воспротивиться, то на следствии фигурировали имена Никиты Панина и Дашковой как покровителей заговорщиков, а также и сведения о том, что Екатерина обещала в канун переворота быть лишь правительницей, регентшей при малолетнем наследнике. Императрица обошлась с бунтовщиками чрезвычайно мягко, они были просто удалены из столицы.
В 1767 году, во время работы Комиссии Уложения, группа гвардейских офицеров возмутилась разговорами об освобождении крестьян: "Мужики всех перебьют, и так ныне бьют до смерти и режут". Во-первых, этот пассаж свидетельствует об уровне напряженности в стране и ежедневных ощущениях русского дворянства, а во-вторых, говорит о наличии слепой оппозиции крестьянской реформе – хотя речь шла всего лишь о праве помещиков добровольно освобождать крестьян поодиночке и деревнями. За это ратовали братья Орловы и те, кто стоял за ними. Сторонники статус-кво не способны были предвидеть последствий крушения крестьянских надежд, не могли и представить себе, сколько дворян будет "побито до смерти и зарезано" мужиками через каких-нибудь пять лет…
Когда дело касалось изменений такого масштаба, единства в гвардии не было.
Все тридцать с лишним лет царствования Екатерины мы можем проследить пунктир гвардейской оппозиционности. Результаты переворота 28 июня, как немедленные, так и долгосрочные, многих разочаровали.
Надежды тех, кто стоял за реформы, возлагались на наследника Павла Петровича, воспитанника Никиты Панина. И в 1780-1790-х годах сложилась низовая офицерская оппозиция, ориентированная на великого князя. В апреле 1782 года было перехвачено письмо молодого полковника Петра Бибикова своему другу князю Александру Куракину, близкому человеку наследника, путешествовавшему в это время с великим князем по Европе. В письме говорилось о несносности положения в стране, о деспотизме Потемкина, о необходимости перемен. Бибиков заверял Куракина – явно для передачи великому князю. – что он готов доказать свою преданность наследнику на деле, и намекал на то, что не он один так думает.
Бибиков был отправлен служить в Астрахань.
Подспудная политическая энергия гвардии не ослабевала…
Не надо думать, что масса народа не имела представления о том, что делалось в верхах. Крестьянство было связано с верхним слоем большим количеством промежуточных звеньев: городские средний и низший слои, оброчные крестьяне, жившие между городом и деревней, дворовые люди. Политическая информация доходила до крестьянства в виде слухов, усиливавших именно те моменты, которые более всего волновали народ. А в 1768 году в провинцию возвратились депутаты комиссии Уложения – казенные крестьяне – с сообщением о провале их миссии.
К 1772–1773 годам произошло крушение надежд, с которых началось царствование и которые Екатерина искусно поддерживала. Страна ответила на это гигантским мятежом.
Не пугачевщина заставила Екатерину отойти от своих деклараций, а невыполнение обещаний, крушение надежд на радикальные перемены вызвало пугачевщину.
Пушкин, автор "Истории Пугачева", утверждал с полным основанием: "Весь черный народ был за Пугачева. Духовенство ему доброжелательствовало, не только попы и монахи, но и архимандриты и архиереи. Одно дворянство было открытым образом на стороне правительства… (NB. Класс приказных и чиновников был еще малочислен и решительно принадлежал простому народу. То же можно сказать и о выслужившихся из солдат офицерах. Множество из сих последних было в шайках Пугачева.)"[24]24
Пушкин А. С. Полн. собр. соч. в десяти томах. М.; Л., 1949. Т. 8. С. 357.
[Закрыть].
Отказавшись от смягчения рабства, отринув путь, ведущий к представительному правлению или хотя бы частичному ограничению самодержавия, сделав ставку на концентрацию власти – то есть отказавшись от положительных тенденций елизаветинского царствования и усугубив отрицательные, Екатерина снова привела власть в состояние войны со своим народом. Подавление пугачевщины не решало проблемы. Круг замыкался – Россия возвращалась к состоянию завоеванной страны.
Реформы 80-х годов продемонстрировали не столько стратегическую дальновидность, сколько тактический талант императрицы: дворянам дано было местное самоуправление, что позволило говорить о децентрализации, но при этом был введен институт наместников, генерал-губернаторов, обладавших всей полнотой военно-полицейской власти и подчиненных лично императрице.
Да, появилось вольное книгопечатание, расцвет журналистики, взлет литературы – еще один этап духовного раскрепощения для дворянского авангарда. Нравы стали гуманнее. Это было неизбежное следствие лавирования. Но вместе с тем крепостное право достигло своего апогея. Закрепощенная Малороссия, не знавшая прежде рабства, еще усилившийся после свирепого подавления крестьянской войны социальный антагонизм, расстроенные финансы, падение уровня жизни низов, огромные потери в постоянных войнах, вкус к внешнеполитическим авантюрам вроде завоевания Турции и создания Греческой империи во главе с внуком Екатерины Константином, предусмотрительно названным именем основателя Константинополя…
Право генерал-губернаторов заседать в Сенате наравне с сенаторами было символом торжества военно-полицейской структуры над конституционными надеждами. "Екатерина II окончательно устранила опасность ограничения самодержавной власти как сверху, со стороны Сената, так и снизу, со стороны привилегированных губерний с их особыми учреждениями и сословными правами", – писал вдумчивый историк[25]25
Зутис Я. Указ. соч. С. 340.
[Закрыть]. Дворянам дали эфемерные местные права, лишив их возможности вмешиваться в государственную жизнь. Людей, получивших вкус к свободному волеизъявлению, вставших на европейский уровень просвещенности, осознавших свой долг не только перед государством, но и перед народом своим, вернули в военно-полицейскую структуру, укрепленную и усовершенствованную, установленную на все том же вулкане народного недовольства.
Именно в это царствование ясно выявились две взаимоисключающие линии общественного развития, зародившиеся во времена Петра I, – внутреннее раскрепощение и внешнее закрепощение. Никогда еще в России уровень самосознания дворянского авангарда не стоял так высоко, и никогда еще не достигала такого совершенства система контроля, удержания, сыска, не нуждавшаяся в тотальном терроре. Никогда еще гром побед и треск демагогии не соседствовали с таким закабалением и унижением народа.
Имперская внешняя политика стоила дорого. Екатерине пришлось покрывать дефицит в 200 000 000 рублей серебром. Для этого – впервые в России – пришлось прибегнуть к выпуску необеспеченных ассигнаций на 156 638 000 рублей, прибегнуть к внешнему – впервые в России – займу общей суммой на 33 073 000 рублей и внутреннему на 15 570 000 рублей[26]26
См: Чечулин Н. В. Очерки по истории финансов в царствование Екатерины II. СПб… 1906. С. 319.
[Закрыть].
Разрыв между доходами империи и ее расходами, как мы увидим, возрастал с каждым царствованием.
Самодержавное государство при Екатерине небывало укрепилось не столько за счет политического и социального равновесия, сколько за счет резко возросших возможностей контроля над своими подданными. Произошло окончательное окостенение структуры. Внешний блеск создал видимость благополучия и стабильности. Но это была ложная стабильность.
Каковы бы ни были субъективные намерения Екатерины, создание государства ложной стабильности и максимальное закрепление этого принципа, давшее самодержавию возможность погасить любые попытки конституционных реформ и загнать в тупик дворянский авангард – главный стратегический результат блестящего екатерининского царствования, если рассматривать события в исторической перспективе.
НАСЛЕДНИКИ ВЕКА
Я нахожу в России два состояния – рабы государевы и рабы помещичьи. Первые называются свободными только по отношению, действительно же свободных людей в России нет, кроме нищих и философов.
Сперанский
Едва ли не треть русского дворянства мыслила почти подобно нам.
Александр Бестужев
СТАРШИЕ
Декабристы были детьми Петровской эпохи.
Декабристы были детьми елизаветинской эпохи.
Декабристы были детьми екатерининской эпохи.
Декабристы вышли из XVIII века. Как и Пушкин, они были наследниками лучших идей этого века. Как и Пушкин, они пытались отстоять эти лучшие идеи века.
Они были детьми политической истории русской гвардии, созданной и воспитанной Петром, вложившим в нее тяжкое и одновременно плодотворное противоречие, о коем много уже говорилось.
Они были детьми русской гвардии, которая дала толчок елизаветинским переменам, а затем открыла перед Екатериной возможность выбора вариантов.
Недаром в списке книг, которые должны были читать члены продекабристского общества "Зеленая лампа", членом которого был Трубецкой, – списке, состоящем почти исключительно из книг по русской истории, вместе с Карамзина "Историей" стоят Манштейновы "Записки", подробно рассказывающие о дворцовых переворотах времен Бирона, Брауншвейгов и Елизаветы.
Декабристы были детьми 1812 года, так же как их прямые предшественники, вольнодумцы и конституционалисты екатерининской эпохи, в известной степени были детьми Семилетней войны, которая надолго вывела русскую армию в Европу и показала генералам и офицерам, как живут люди там. В Европе в то время существовала разного рода зависимость земледельцев от помещиков, но ничего подобного российскому рабству там давно уже не было. И если в течение XVIII века Европа изживала крепостное право, то Российская империя его укрепляла и ужесточала.
А что же дворянский авангард? А что же гвардия?
Еще Елизавета, всем обязанная гвардейцам, продолжила бироновскую политику противопоставления гвардии армейских полков. Когда 18 января 1742 года происходила церемония объявления приговора противникам Елизаветы, столпам предшествующих царствований Остерману, Миниху и прочим, то охрана площади доверена была не гвардейцам, а Астраханскому пехотному полку, который вместе со знакомым нам Ингерманландским полком постоянно, с петровских времен, квартировал в столице.
Когда из-за столкновения гвардейцев с офицерами-немцами в Петербурге начались волнения преображенцев и семеновцев, то фельдмаршал Ласси вывел на улицы армейскую пехоту.
Когда в том же 1742 году в лагере под Выборгом солдаты старейших гвардейских полков попытались повлиять на ход переговоров командования со шведами и самочинно арестовали шведских парламентеров, то против них были двинуты конная гвардия и армейская пехота.
Но дело было не только в послушной правительству и политически нейтральной армейской массе. В XVIII веке стал несравненно интенсивнее процесс, начавшийся до Петра, но мощно им стимулированный, – процесс выдвижения к реальной власти бюрократии, ставшей инструментом и опорой самодержавия. В 1730 году душой и мозгом антиконституционного заговора был классический бюрократ Остерман.
На протяжении елизаветинского и особенно екатерининского царствований шел процесс, с одной стороны, усиления бюрократии, с другой – нейтрализации подкупленной правительством значительной части дворянства, утратившей всякую политическую трезвость, уверовавшей в то, что обеспечить мир в государстве можно одними репрессивными мерами по отношению к крестьянству.
Дворянский авангард, включавший в себя лучшую часть гвардейского офицерства, но теперь уже не ограничивающийся им, постепенно, но неуклонно оттеснялся от участия в государственной жизни. Самодержавному государству теперь было что противопоставить "гвардейскому парламенту".
Недаром в 1762 году гвардейское офицерство обратилось за советом, поддержкой и покровительством к вельможам Никите Панину и Кириллу Разумовскому.
Недаром во главе заговора, погубившего Павла, стояли генералы, офицеры были исполнителями, а солдаты – по существу – соблюдали нейтралитет. Помимо всего прочего, это объяснялось и резким изменением состава гвардии. Например, если в 1762 году Семеновский полк насчитывал 1052 дворянина, что составляло почти половину нижних чинов, то к моменту воцарения Павла в 1796 году их стало всего 205 человек. А к 1801 году и того меньше. Идеология солдат, рекрутированных в основном из крестьян, весьма отличалась от идеологии той социально мозаичной группировки, которой была гвардия в момент вступления на престол Елизаветы.
Во время воцарения Павла, которое было в некотором роде государственным переворотом, ибо по желанию Екатерины, правда, законодательно не оформленному, трон предназначался Александру, гвардия осталась спокойной. Активные мыслящие офицеры помнили надежды, которые возлагались на великого князя, а солдаты не склонны были разбираться в политических тонкостях. Теперь солдатам нужны были для выступления лидеры-офицеры. Через двадцать лет бунт Семеновского полка, не возглавленный свободомыслящими офицерами, превратился в жертвенный акт.
В ноябре – декабре 1825 года члены тайного общества попытались возродить традицию гвардейской политической самостоятельности и активности в принципиально новых условиях и на принципиально ином уровне политических идей. Но для того чтобы увлечь за собой солдат, им пришлось вместо своих истинных мотивов во всей их полноте предложить нижним чинам испытанную модель XVIII века – защиту законных прав законного претендента на престол. Того претендента, который способен изменить и облегчить жизнь страны вообще и солдатскую в первую очередь…
Декабристы были детьми XVIII века и 1812 года. Так что же вспоминалось их идеологам, когда они вернулись из заграничного похода? Как совмещалось в их сознании наследие двух эпох? На что могли опереться они, чье политическое сознание и чувство гражданского долга, генетически заложенное в них прошлым веком, было разбужено народной войной – пугачевщиной – и наблюдениями над европейским общественным бытом, чье честолюбие было подхлестнуто бурными карьерами революционных генералов Франции?
После царствования Павла, вспоминавшегося гвардейскому офицерству и сановникам как ночной кошмар, начались бурные поиски противовеса самодержавной власти. Снова появились проекты возвышения Сената.
Один из главных участников переворота, свергнувшего Павла, Никита Петрович Панин, племянник Никиты Ивановича, одного из идеологов переворота 1762 года, основываясь на известном нам плане своего дяди, предлагал молодому царю отдать выборному в значительной своей части Сенату законодательную власть. Человек, который позже займет немалое место в планах декабристов, адмирал Николай Семенович Мордвинов, писал в 1802 году: "Права в отношениях к государственному благу, для твердости их, должны иметь опору, un grade, а не должны быть основаны на некоторых малочисленных лицах; ибо такое основание легко может быть отменено, уничтожено, ибо какую опору может составить малое число лиц? Доколе сенат не будет избранный, то в настоящем положении он не имеет достаточной власти и силы".
Проницательный Мордвинов видел опасность принципа концентрации власти на малом пространстве.
Около 1811 года Мордвинов в наброске "Для составления палат Государственных" снова предлагал ограничить с помощью Сената власть самодержца. Сенат, по мысли Мордвинова, следовало реорганизовать в двухпалатный представительный орган. Верхняя палата состояла бы из несменяемых депутатов дворянства, получающих высокое казенное жалованье и парламентскую неприкосновенность. Нижняя палата представляла бы сословия – дворян, купечество, владельцев крупных мануфактур, наиболее богатых свободных крестьян. Несколько позже Мордвинов предлагал еще увеличить права верхней палаты. Она должна была теперь называться "Государственной Думой" или "Думой вельмож".
С проектами значительного увеличения прав Сената и принципами его выборности выступили сенаторы Гаврила Романович Державин и Александр Романович Воронцов. Да и не только они.
Все реалистически мыслящие политики ощущали необходимость подобного органа.
Российское самодержавие в лице либерального Александра I ответило на предложения конституционалистов вполне традиционно. В основу указа о Сенате от 8 сентября 1802 года легло соображение одного из "молодых друзей" царя – Виктора Павловича Кочубея, который считал, что указ должен касаться "только процессуальной стороны прохождения дел через Сенат, ни о каких правах и привилегиях в нем не должно быть речи впредь до того времени, когда законы Российской империи будут в наилучшем порядке".
Параллельно с конституционными проектами возникали проекты, касающиеся положения крестьян.
В Негласном комитете, состоящем из ближайших к молодому царю людей и работавшем с участием самого Александра, обсуждался в 1801 году проект Мордвинова о предоставлении казенным крестьянам права покупать незаселенные земли. Речь в конечном итоге шла о праве крестьян на земельную собственность.
На заседании этого комитета один из "молодых друзей" царя Павел Александрович Строганов, воспитанник французского якобинца Шарля Рома, говорил: "В вопросе освобождения крестьян заинтересованы два элемента – народ и дворянство… Эти девять миллионов людей, рассеянных по лицу всей земли российской, разно мыслят, разно чувствуют, но везде и всегда тяготятся своим рабством, везде и всегда мысль о неимении собственности подавляет их способности, вследствие чего промышленность (то есть плоды трудов. – Я. Г.) этих 9 миллионов ничтожна для народного благосостояния… Они рано исполняются величайшей ненавистью к классу помещиков, своих притеснителей". Это говорилось не на страницах осужденной книги Радищева, не на заседании тайного общества, даже не в гостиной либерального вельможи, а в Зимнем дворце, в присутствии императора. И вывод делался ясный и точный – опасность взрыва, опасность крестьянского мятежа «не столько в освобождении крестьян, сколько в удержании крепостного состояния».
Будем справедливы к Александру – сразу после своего воцарения он сделал несколько попыток принципиально изменить ситуацию в стране. Входящие в Негласный комитет четверо личных друзей молодого императора – Адам Чарторыйский, Николай Новосильцев, Виктор Кочубей и Павел Строганов – пытались разработать систему реформ, в результате которых были бы защищены права граждан, власть императора ограничена, а вновь принятые либеральные законы сделались незыблемыми. Однако вскоре выяснялось, что "молодые друзья" совершенно не подготовлены к законодательной деятельности такого масштаба. Они оказались способны предлагать лишь конкретные частные идеи. Так, 12 декабря 1801 года Александр издал указ, по которому людям "третьего сословия" – купцам и мещанам, а также казенным крестьянам – разрешалось приобретать незаселенные земли. Но это, как мы знаем, была идея Мордвинова.
Указ 12 декабря, не будучи поддержан другими экономическими переменами, особой роли сыграть не мог.
Главное же было – что делать с крепостным правом?
Вскоре после своего драматического вступления на престол Александр учредил Непременный совет – предтечу Государственного совета. Он состоял из маститых сановников екатерининского царствования и должен был обсуждать законопроекты, направляемые в Совет императором. Первым законопроектом, вынесенным на обсуждение, был проект указа, запрещавшего продавать крестьян без земли. "Екатерининские орлы" решительно выступили против этой меры, аргументируя свою позицию тем, что это может взбунтовать крестьян. Они были бескомпромиссными апологетами идеи ложной стабильности.
Единственным действительно важным шагом по направлению к крестьянской реформе был указ о вольных хлебопашцах, изданный 20 февраля 1803 года. Инициирован указ был сыном знаменитого екатерининского полководца фельдмаршала Румянцева графом Сергеем Петровичем. Он обратился к императору, убеждая его развить действие уже принятого указа 12 декабря, разрешив землевладельцам отпускать крепостных на волю, причем не в индивидуальном порядке, что было возможно и раньше, а целыми деревнями, с правом крестьян выкупить свои наделы. Непременный совет дал свое согласие, но предложил принципиально сузить смысл установления, превратив его в частный указ на имя Румянцева. Несмотря на это, прецедент был важен. Но сколько-нибудь широкого применения не получил.
Относительная лояльность консервативных вельмож в этом случае, возможно, объяснялась именем и репутацией инициатора указа, который хотя и был горячим противником рабства, но все же принадлежал к их кругу, а не к "якобинской шайке", как называли "молодых друзей" в окружении вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Мария Федоровна, сама претендовавшая на власть после убийства Павла I, отнюдь не одобряла либеральных планов своего старшего сына. И это создавало напряжение в Зимнем дворце, безусловно психологически влиявшее на молодого императора. Противостояние сторонников Марии Федоровны и Александра в неявной форме продолжалось все его царствование и сыграло свою роль в династическом кризисе 1825 года.
В первые годы царствования перед Александром встал выбор – ломать сопротивление консерваторов, пользуясь никем не отмененным принципом самодержавия, формируя опору власти из молодых либерально настроенных военных и статских деятелей, или, следуя примеру своей бабушки, начать лавирование, стараясь не озлобить ни одну из влиятельных групп. Он выбрал второй путь, и его можно понять, ибо первый путь таил в себе серьезную и вполне определенную опасность – его отец и дед были убиты их окружением… Однако, как мы увидим, когда у него появилась возможность реализовать свои либеральные планы, он эту возможность упустил.
И дело было отнюдь не в слабости характера Александра и не в отсутствии соратников. "Некем взять!" – жаловался он. И лицемерил, если иметь в виду эпоху после сокрушения Наполеона.
Один из "молодых друзей" Александра, Адам Чарторыйский, близко его знавший, выразительно сформулировал главную установку императора: "Ему нравился призрак свободного правительства, и он хвастался им; но он домогался одних форм и наружного вида, не допуская обращения их в действительность; одним словом, он охотно даровал бы свободу всему миру при том условии, чтобы все добровольно подчинились исключительно его власти".
Разумеется, сколько-нибудь серьезное продвижение в крестьянском вопросе неминуемо встретило бы энергичное сопротивление как большинства помещиков, так и придворных кругов. Рисковать Александр не хотел.
Александр многим дал говорить о тяжком положении в стране, но никому не дал эффективно действовать, чтобы исправить это положение. Ему было на кого опереться в постепенных, но фундаментальных преобразованиях. Но он шел – как и обещал при воцарении – по пути своей бабушки. Признавая необходимость административной реформы, он учредил министерства с ответственностью министров перед Сенатом. Однако вскоре эта ответственность была принципиально подорвана правом личных докладов министров императору и системой особых полномочий, которые они от Александра получали. Министры оказались фактически ответственны лично перед царем. То есть произошло то же самое, что и с пресловутой децентрализацией при Екатерине – наместники, обладавшие всей полнотой власти на местах, зависели непосредственно от императрицы…
Лидеры декабризма прекрасно знали о конституционных и антикрепостнических проектах первого десятилетия века и на них в значительной степени ориентировались. Но, пожалуй, никто в канун восстания 14 декабря не играл такой роли в их планах, как Михаил Михайлович Сперанский.
Сын священника, сделавший единственную в своем роде карьеру благодаря своим дарованиям, Сперанский занял исключительное положение при Александре и, рассчитывая на его поддержку, попытался реформировать как систему управления, так и социальную жизнь страны. Человек, с одной стороны, холодного и ясного ума, мечтатель и мистик – с другой, он видел неотложность преобразований и видел, куда должны идти эти преобразования.
Встав за спиной Сперанского, позволив ему выдвигать радикальные проекты, Александр сделал блестящий демагогический ход. Кандидатов в преобразователи в тот момент, как мы видели, было много. Среди них были фигуры весьма незаурядные. Но Александр выбрал именно Сперанского не только по причине его блестящей эрудиции, огромной работоспособности и четкости мысли. Александр выбрал Сперанского по причине его уязвимости. За Сперанским никто не стоял. Он держался только поддержкой царя. И царь мог пресечь деятельность Сперанского в единый миг. Русское сословное общество жило по своим законам. Если бы Александр дал Мордвинову или Строганову разработать столь подробную систему реформ, обещал им свою поддержку, дал им зайти так далеко, как зашел в своей деятельности Сперанский, то процедура расставания с ними была бы куда как неприятнее и сложнее для царя. И вызвала бы недовольство соответствующей группировки. Сперанский был беззащитен.