Текст книги "Взрывы в Стокгольме"

Автор книги: Якоб Пальме

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

18

Пока Сюндман и Фаландер осматривали в Соллентуне прибрежные сараи и считали динамит, два мальчика, которых они разыскивали, Леннарт Хенрикссон и Эрик Русенгрен, сидели в пивном баре недалеко от Гамла Бругатан, в самом центре Стокгольма.

Гамла Бругатан – старая, уже обреченная на снос улица, резко контрастирующая с новыми, уже модернизированными улицами в районе Хеторгсити, расположенном в нескольких кварталах отсюда. На этой Гамла Бругатан до сих пор еще сохранились уютные темноватые лавочки с маленькими прямоугольными окошками вместо витрин. И этот старый пивной бар на северной стороне улицы совершенно такой же, как много лет назад: столики, покрытые пластиковой плиткой, цветы на окнах – толстые, ленивые, чванные. Занавеси желтые, в красный цветочек, потолок тоже выкрашен в желтый цвет; задняя стена украшена обоями с изображениями старинных парусных кораблей.

У двери табличка: «Вниманию публики. В помещении кафе распивать спиртные напитки запрещается. За нарушение штраф от 10 до 100 крон».

Посетители кафе чаще всего в куртках и белых рубашках, некоторые в синих рабочих комбинезонах. За одним из столиков какой-то тип наклонился вперед и тихо, но выразительно сказал своему соседу: «Я тебе ручаюсь, что серебро с пробой. Гарантия. И приемник транзисторный – новенький, только из магазина. Отдаю их тебе почти задарма. Но деньги на бочку. Сей же миг».

Немного подальше сидели те двое парнишек, на которых полицией был объявлен розыск, Леннарт и Эрик, каждый с кружкой пива.

– Гады эти полицейские. И глупы к тому же,– сказал Эрик.– Но они свое получили. Взрывчик был дай боже, прямо у них под носом, у главного входа. А что? Мы с тобой могли бы весь город взорвать, и все равно им нас не поймать. Нету у них зацепочки, ни одной, чтобы нас поймать, ей-богу, нету.

– И наглые какие... хотят еще папашу моего упрятать,– сказал Леннарт.– Ну, теперь-то мы им, по крайней мере, показали... В другой раз призадумаются, прежде чем решатся выкинуть такой фортель. Давай спорить, теперь моего папашу выпустят. А против нас у них ни одной ниточки нет. Да, дура все-таки эта полиция. И как типично для них – наброситься на моего папашу!

– Знаешь, что мы сделаем в следующий раз? – спросил Эрик.– Давай пустим их по ложному следу, можно даже сразу по нескольким! А потом будем с тобой наблюдать, как они рванутся вперед, да совсем не в ту сторону... Можем даже устроить несколько ложных следов, и чтобы все они вели знаешь куда? К кронпринцу. Дескать, он и виновен...

Оба засмеялись.

– Кронпринц – здорово! – сказал Леннарт.– Отличная мысль. Его они вряд ли привлекут. Нельзя, мне кажется, привлекать членов королевского семейства, а, как ты думаешь?

– Почем я знаю!

– А потом долбанем поезд?

– Вот был бы шик!

– В следующий раз вообще устроим мировой взрывчик, все честь по чести.

– Точно. Пусть он войдет в историю. А что ты скажешь о башне на ратуше?

– Или, может, башня Какнэс?

– С башней Какнэс не так-то легко справиться,– сказал Эрик.– Бетон, мощнейший бетон... Но старикану моему так и надо. Он бы с ума сошел, если бы узнал, что мы замышляем.

– Взрыв мы должны устроить в субботу вечером,– сказал Леннарт.– Когда что-нибудь показывают по телеку. Да, а почему твой батя сошел бы с ума?

– Он работает в телецентре, ты знаешь. И сам принимал участие, когда башня Какнэс строилась.

– А что ты скажешь насчет мостика Вестербу? – спросил Леннарт.– Несколько зарядов, заложенных по всем правилам... Ты представь себе только, какое восхитительное зрелище! Бац! – и все рушится в Меларен. А сами мы стоим себе неподалеку с фотоаппаратами наготове, а потом возьмем да и продадим этот снимок в «Экспрессен». Еще заработаем на этом дельце гору монет. Ведь уж определенно ни у кого, кроме нас, не будет фотоаппарата наготове, когда шарахнет!

– Давай теперь послушаем радио,– сказал Эрик. Он включил транзисторный приемник и уменьшил громкость.

«Сегодня взрывальщик устроил взрыв динамита в пятый раз,– сказал голос диктора.– Были взорваны двери в доме полиции. Один постовой полисмен получил ранение глаза. Находившийся под подозрением человек, задержанный вчера, освобожден из-под стражи и выпущен на свободу. Когда произошел взрыв, он сидел в тюрьме предварительного заключения и, следовательно, не может считаться виновным...»

– Ура-ура! – сказал Леннарт.– Теперь уж они действительно выглядят смешными, фараоны-то наши. Потому что нет у них ни одной зацепочки против нас. Можем продолжать в том же духе, пока на пенсию не уйдем.

Он замолчал и снова стал слушать радионовости.

«Полицейские, видимо, напали на след злоумышленника. Им удалось обнаружить тайник с динамитом в Соллентуне, являющийся, по всей вероятности, запасным складом взрывальщика. Еще несколько часов, и мы его схватим, говорит комиссар группы, занимающейся розыском преступника».

– Дело дрянь. Гады, они нашли наш динамит в сарае на берегу,– сказал Леннарт.– И потом я видел, как отец выходил с двумя полицейскими из дома полиции час назад.

– Есть только одно объяснение,– сказал Эрик,– твой батя, наверно, продал нас полицейским.

– Нет, мой папаша так никогда бы не поступил,– поспешно сказал Леннарт.

– А как же они тогда разыскали на берегу наш сарай? И почему так быстро выпустили твоего батю?

У Леннарта глаза внезапно наполнились слезами. Он отвернулся, вынул носовой платок, высморкался.

– Чертов старик,– сказал Эрик.– Чертов папаша. Я-то думал, что он за нас. Ведь он же сам говорил, хорошо, мол... «Хорошо, что кто-то наконец занялся расчисткой» – это он о взрывальщике, и всего несколько дней назад. А потом вдруг задрожал перед фараонами и доносит на своего собственного сына.

– А ты чего хотел? Все они такие. Вспомни только об Энбуме, ну, о нашем магистре. Все они одна шайка-лейка, одна сволочь,– сказал Леннарт.– Мой папаша, и Энбум, и управление социального обеспечения, и социал-бюрократы. Только и занимаются, что топят меня и друг друга. И этот магистр Энбум, зачем он снизил мне отметку, ведь почти все письменные у меня о’кей. И папаша мой тоже хорош, предает меня, когда я бьюсь за его дело, взрываю дома Амелии Петерсен и вообще занимаюсь расчисткой, как он хотел. Никто меня не ценит, только надувают. Не хочу я больше с ними жить, ненавижу их, всех до одного. Сделал дело – опять не угодил. Им хочется, чтобы я, как хорошенькая куколка, сидел себе тихонечко и помалкивал, и не вякал. Папаша мой, и моя мамаша, и мистер Энбум, и все они – все хотят сделать из меня только послушного робота: выполняй все их законы и правила и помалкивай.

– Не на таковского напали!

– Факт. Я не их собственность, и я им не игрушка. Я хочу показать им, что я тоже кое-что могу. А они меня предают. Сгинуть бы от всего...

– Сгинуть, хорошенькое дело, а куда?

– Не знаю,– сказал Леннарт.– Куда податься, куда бежать... Вся Швеция – это просто тюрьма.

– Ну, хватит тебе причитать, встряхнись,– сказал Эрик.– Пока что нас не сцапали. Образуется все как-нибудь. Разве мы не взорвали двери в самом доме полиции? А нас с тобой сцапали? Фига с два! Мы и дальше будем водить за нос дураков-полицейских, пока у них морда не позеленеет.

– Ладно,– сказал Леннарт.– Покажем им, по крайней мере, что при этом человек чувствует. Насуем им динамиту прямо в рожу. Может, хоть тогда они проснутся и что-нибудь заметят.

– Уж сколько недель мы водим полицию за нос. Будем продолжать. Надо только быть умнее. Тогда им нас век не поймать.

19

Петер Сюндман сидел тем временем на вилле в Соллентуне и допрашивал директора бюро Хенрикссона.

– Как вы полагаете, это ваш сын устроил всю серию взрывов?

– Не знаю.

– Почему вы не знаете?

– В субботние дни я обычно уезжаю за город и стреляю ворон. Здесь, в нашей стране, развелось сейчас слишком много ворон. Они только пачкают. Нужен человек, который бы навел тут порядок. Обычно я занимаюсь ими на Ервафельтет, там их всегда великое множество. Если повезет, за день я снимаю их штук двадцать – тридцать. Хотя большей частью приходится ограничиваться всего несколькими штуками.

Петер Сюндман прервал его:

– Какое все это имеет отношение к вашему сыну и ко взрывам?

– Как же я могу знать, чем занимается Леннарт по субботам, если я выезжаю за город стрелять ворон?

– А что вы можете сказать о своем сыне? Что он за человек? Мог он подготовить и провести все те взрывы?

– Я ведь уже сказал, что не знаю, чем он занимается по субботам. Сам я выезжаю за город и стреляю ворон. И понятия не имею, что делает Леннарт. Я занимаюсь своим делом. В свое время я воспитывал Леннарта, старался, чтобы он вырос аккуратным и вежливым и чтобы следил за собой. В школе у него все в порядке. Я учил его уважать все законы и вести себя как полагается.

– Вы не находите, что по своему характеру он немного стеснительный?

– Какое это сейчас имеет отношение к делу? Леннарт совсем не стеснительный. Он помалкивает, когда должен помалкивать. Мы научили его не огрызаться. Он еще молод и неопытен, поэтому вполне естественно, что он помалкивает.

– Комиссар Бенгтссон, он был у вас здесь в пятницу, говорит, что сын ваш, кажется, сам боится того, что может сказать. Что он производит такое впечатление, будто ему хочется удержать те слова, которые он сам произносит.

– Не понимаю, что вы такое говорите. Мы учили Леннарта говорить ясно и отчетливо.

– А каковы ваши взгляды на жизнь?

– Болен наш мир, совсем болен. Болен из-за всей этой неустойчивости, из-за несоблюдения всяких норм, а также из-за безнравственности. Того, кто действительно хочет действовать, кто справедлив и верен своему долгу, того отпихивают в сторону, на самое незаметное место. А на должности высоких начальников сажают всяких жалких трусов, некомпетентных неучей, которые только и умеют, что всем улыбаться, и не желают нести ответственность ни за одно решение, каким бы правильным оно ни являлось. Ничего удивительного, что Швеция катится вниз. Вместо того чтобы поддержать то хорошее, что есть в нашем шведском народе, мы принимаем множество иностранцев, а они только пьянствуют да занимаются контрабандой, ввозят наркотики и вообще всячески стараются подорвать наше общество. Да потом еще власти дают всем иностранцам социальное пособие да оплачивают им бюллетень и вообще оказывают всяческую поддержку, в то время как наши бедные шведы из сил выбиваются, работая за себя и за других.

– А может быть, все наоборот? – спросил Сюндман.– Разве не иностранцам дают самую тяжелую и плохооплачиваемую работу, используя их для того лишь, чтобы шведам жилось еще лучше?

– А, значит, вы тоже из тех улыбающихся социалистов! – сказал Хенрикссон.– Вспомните только, что они зачем-то переименовали наше старое доброе Медицинское управление в Социальное управление. По мне, так называли бы уж сразу Социалистическое.

– А что думает об этом ваш сын?

– Он думает так же, как я!

– Может быть, даже что-нибудь и делает в поддержку ваших слов?

– Да, вот он, наверно, и пытался. С помощью этих самых взрывов. Решил навести в правосудии порядок, раз никто другой не хочет. Хоть как-нибудь досадить этим улыбчивым защитникам иностранцев...

– Так что вы, оказывается, своим сыном гордитесь?

– Не то чтобы им горжусь или не горжусь. Просто меня это не касается.

– Вас не касается то, что сделал ваш сын?

– Да. Ему уже больше пятнадцати лет. К тому же он находится под влиянием дурных товарищей. Нелегко быть родителем и воспитывать, когда все прочие разрушают то доброе, что ты пытаешься заложить в своих детях.

– Вы всегда придерживались подобного мнения о социал-бюрократах и о людях, сочувствующих иностранцам, и всякое такое?

– Теперь я, пожалуй, стал понимать все гораздо лучше. Когда я был молод, в нашем правительстве было больше уважения к порядку. Тогда государственный служащий знал, что может гордиться своей работой. А теперь все переменилось.

– Вы считаете, что поступали правильно, отправляя обратно в Германию людей, бежавших в Швецию, чтобы спастись от нацистов?

– Мы должны защищать Швецию от иммигрантов. В противном случае вся наша страна погибнет. Каждый параграф закона для того и создан, чтобы защитить наше государство от угрозы извне. Это были хорошие законы, гуманные и человечные. Тому, у кого в Швеции имелся близкий родственник, разрешалось оставаться. Не могли же мы пропустить к нам в страну всех этих шалых иммигрантов!

– Любите ли вы вашего сына?

– Что еще за интимные вопросы? Пожалуйста, оставьте в покое мою личную жизнь. Какое вам дело до нее?

– Я только хочу попытаться понять ваше отношение к своему сыну. Должно быть, это вы оказали на него такое влияние. Это ведь вам так не нравятся все те дома, в которых произошли взрывы, а не вашему сыну.

– Да, но я его не просил взрывать эти дома. Это он придумал сам.

– Все то, что вы мне сейчас здесь говорите, только слова: отрицательное отношение, справедливость, долг... Но неужели у вас у самого нет никаких теплых чувств хотя бы к кому-нибудь?

Директор бюро внезапно поднялся, посмотрел вниз, на Сюндмана, открыл рот и вдруг закричал резким, грубым голосом:

– Вот отсюда! Вон отсюда со всеми вашими обвинениями и со всеми вашими инсинуациями! Мой сын – хороший мальчик. А я только выполняю свой долг. Я считаю, что полиция применяет весьма странные методы. Вон отсюда, идите, ищите отпечатки пальцев и занимайтесь своим делом. Вон, а то я позвоню вашему начальнику и расскажу ему, как вы относитесь к своим обязанностям! Оскорблять честных государственных служащих – вот чем теперь, оказывается, занимается полиция! Вон, я сказал! Вон!

Сюндман вышел. В холле он встретил госпожу Хенрикссон. И попросил ее пойти с ним в другую комнату, чтобы уточнить некоторые подробности. Они направились в старомодную столовую с дубовыми стульями и уселись там.

Все-таки госпожа Пия Хенрикссон казалась чуточку полноватой; тем не менее выглядела она довольно приятно; одета была в серый шерстяной костюм в клеточку; светлые волосы уложены плотными мелкими локонами.

Сюндман начал с тех же вопросов, что задавал ее мужу:

– Как вы думаете, может ваш сын быть инициатором всей той серии взрывов?

– Да.

– Почему он так поступает?

– Хочет показать, что он сильный.

– Разве ваш сын сильный?

– Сильный. Он сильный, энергичный мужчина.

– Неужели сильный и энергичный мужчина должен прибегать к динамиту?..

– Я горжусь своим сыном.

– Гордитесь... А вы знаете, что одним из взрывов был убит человек?

– Нет, «горжусь» это не то слово. Но вы все равно как следует не поймете. Вы смотрите на все как бы с одной только точки зрения – с точки зрения этой жизни. А ведь следующая за этой жизнь не менее важна. И в той жизни действуют совсем другие законы и не такие правила, как в этой. Духи гордятся Леннартом.

– Вы любите своего сына?

– Конечно. Мне кажется, Леннарт такой умный. Мы им очень гордимся.

– Но любить и гордиться это ведь не совсем одно и то же?

– Я люблю своего сына. И часто беседую о нем со своими духами. Хотя теперь он стал почти совсем взрослым. Теперь он уже не маленький ребенок.

– А каким Леннарт был в детстве?

– Он всегда был молчаливым и застенчивым. И играл большей частью в одиночестве.

– Но теперь у него есть друзья?

– Да, два года назад все переменилось. У него вдруг появились товарищи, он начал с ними встречаться, да так часто – что ни день, то встреча, теперь мы его почти и не видим.

– Ну и как он, изменился с тех пор, как у него появились товарищи?

– Дайте подумать. Да, он, пожалуй, стал, как бы это сказать, немного более открытым, что ли.

– Он был трудным, наверно, когда был маленьким?

– Да, сначала с ним было трудновато. Но скоро мы поняли, что если только в воспитании придерживаться твердых правил, то всякие там проблемы исчезают. И тогда он стал очень хорошим и послушным ребенком. И никогда не бывал трудным или озорным. Посмотришь, какие у других дети – и шумные, и капризные, так прямо не нарадуешься, какой удачный у нас получился Леннарт.

– Тем не менее занимается он тем, что устраивает взрывы.

– Ах, это только выражение его силы и твердости характера! Просто у него потребность в том, чтобы дать своей силе выход, и для этого ему нужны сильные средства.

– Ну, хорошо, большое спасибо,– сказал Сюндман.– Я вернусь, если понадобится спросить что-нибудь.

20

Ребята не решались выйти из пивного бара, все сидели и сидели там, целый день. Казалось, им хочется только одного – отодвинуть неприятную действительность. Они сидели и фантазировали – об иных мирах, о каком-нибудь другом образе жизни, таком недоступном для них в этот холодный апрельский день. Но внезапно Леннарт воскликнул:

– У, чертов папаша! Предать нас полиции! Каково, а? Только для того, чтобы выпутаться самому!

– А чего ты, собственно, ожидал? – сказал Эрик.

– Да он, оказывается, такой же, как все,– сказал Леннарт.– Такой же предатель, как все они. Кругом одни предатели. Когда у тебя неприятности, все отворачиваются и ухмыляются тебе в спину.

– Я тебя поддерживаю,– сказал Эрик.– Мы-то друг друга не предадим.

– А мы-то еще взорвали дом полиции,– сказал Леннарт.– И ведь только из-за отца. А он? Он в это время нас предавал. Эх, знать бы об этом раньше, вместо дверей взлетела бы на воздух его камера.

– Ты слишком близко принимаешь все к сердцу,– сказал Эрик.

– Да, почему-то я думал, что папаша у меня мировой парень. А сейчас до меня дошло, что все его разговорчики– одна сплошная трепотня. Трепался о силе да об оппозиции, а сам что? Жалкий слабак, делает только то, что ему велят, настоящая марионетка в руках у предателей, у социал-бюрократов этих...

– Папаша твой больше всего на свете заинтересован в том, чтобы удержать за собой свое местечко да еще стрелять ворон,– сказал Эрик.

– Ты не должен так говорить о моем отце. Он часто бывал мировым парнем, хотя теперь он меня предал.

– Чего это ты начинаешь его вдруг защищать?

– Ты не должен плохо говорить о моем папаше, вот и все. Сам я могу, если захочу, а тебе нельзя.

– Вот как,– сказал Эрик.

– Мой папаша раб,– сказал Леннарт.– А мы с тобой не будем рабами. Не станем хорошо приспособившимися марионетками в руках у социалистов. Мы будем взрывать, взрывать, пока они не сообразят, что не могут нас сделать рабами. Мы с тобой никогда не станем винтиками в машине.

– Представь себе, как мы взорвем статую Свободы в Нью-Йорке! Рванем, а она ка-ак бултыхнет – прямо в Атлантический! – сказал Эрик.

И они опять погрузились в свои фантастические бредни и строили всякие планы, пока не пробило восемь. В это время бар закрывался.

– Все, уходите, бар закрывается,– сказала хозяйка, женщина лет пятидесяти; вид у нее был совершенно изможденный.

– Конечно,– сказал Леннарт.– Мы сейчас уходим.

Когда они вышли, Леннарт сказал:

– Нам нельзя спорить. А то привлечем к себе внимание. Куда теперь двинем?

– Вон там стоит полицейский,– сказал Эрик.

– Значит, пойдем в другую сторону.

– Да, это самое надежное.

– Как холодно, а? – сказал Леннарт.

– Пошли в кино,– предложил Эрик.

В фильме показывали американских солдат во Франции во время второй мировой войны.

– Подходящие парни,– высказался о фильме Леннарт, когда они вышли из кино.

– Как мы с тобой,– сказал Эрик.

–  Конечно,– согласился Леннарт.– Только погремушки у них тогда были настоящие. Нам бы такие!

– Ну, твой динамит тоже штучка что надо!

– Он у меня здесь, с собой,– сказал Леннарт.– Пять патрончиков с капсюлями и бикфордовым шнуром.

– Смотри, осторожнее со своей сумкой,– сказал Эрик.– Вдруг взорвется!

– Не стукнуть бы только ее как-нибудь,– сказал Леннарт.– Да не уронить бы ненароком.

Они пошли рядом по Кунгсгатан, по направлению к Васагатан.

– Холодно,– сказал вдруг Леннарт.

– Да.

– Пока солнце светило, было тепло и хорошо. Ночью чувствуешь зиму. Ветер тебя так и пробирает насквозь.

– Домой идти мы все равно не можем,– сказал Эрик.– Ясное дело, фараон там сидит и нас поджидает.

– Точно. Куда же податься?

– Ну, как-нибудь сейчас устроимся.

– Неужели тебе самому не холодно? – с удивлением спросил Леннарт.

– Холодно немного,– сознался Эрик.

– Не можем же мы всю ночь таскаться по улицам. Так можно и совсем замерзнуть.

– Давай зайдем куда-нибудь.

– Куда, например?

– Ну, в ворота хотя бы или еще куда.

Они попробовали открыть одни ворота, вторые. Все были заперты.

– Никогда я раньше не чувствовал себя таким брошенным,– сказал Леннарт.– И, главное, в любую минуту может нагрянуть полицейская машина... Конец теперь нашему веселью.

– Что ты хочешь сказать?

– А что нам делать? Остается только идти в полицию и сдаваться. Не коченеть же на улице. Как ты думаешь, нас посадят в тюрьму?

– Не знаю,– ответил Эрик.– Веселого, во всяком случае, не жди. Нет. Это не дело. Мы должны встряхнуться,– сказал Эрик.– Ты бубнишь, как по покойнику читаешь. Слушай, а не взорвать ли какую-нибудь дверь, а? Чтобы погреться!

– Как ты полагаешь, куда фараоны бросятся прежде всего, когда услышат грохот?

– Фараоны только посмеются, когда нас сцапают,– сказал Эрик.– Как магистр Энбум, когда ты скис на последней письменной.

– Если бы только не было так дьявольски холодно,– сказал Леннарт.

– Разотри себя как следует руками и попрыгай, вот и согреешься,– предложил Эрик.

– Только бы нас никто не увидел,– сказал Леннарт.

– Который теперь час? – поинтересовался Эрик.

– Половина первого,– ответил Леннарт.

– А что если нам пойти к кому-нибудь из знакомых? – спросил Эрик.

– Что ты! Они сразу же заявят в полицию,– сказал Леннарт.– Нет, это дело не пойдет.

– Мы вообще скоро останемся одни на улице во всем городе,– сказал Леннарт.– Все остальные у себя дома, в своем уюте и тепле. Теперь я по-настоящему понимаю тех несчастных, которым вообще некуда податься. Оказывается, не так приятно не иметь никакого дома.

– Ты что, по дому соскучился? – удивился Эрик.– По мамочке-папочке?

– Интересно, чем они там вот сейчас, в эту минуту занимаются?

– Определенно еще не ложились спать, беспокоятся о тебе,– сказал Эрик.

– Не думаю. Мама, наверно, сидит в качалке и разговаривает со своим внутренним голосом. А папа спит, это уж наверняка. Он всегда точно соблюдает часы своего сна. До меня им нет никакого дела. Иначе я их себе не представляю.

– Представь себе лучше, что сейчас лето,– сказал Эрик.– Вообрази, что сидишь себе на пляже, на горячем песочке, солнце печет, а ты наслаждаешься...

– Нелегко все это представить, скажу я тебе,– произнес Леннарт.

– Тебе-то! Такому мастеру фантазировать!

– Фантазия у меня тоже совсем замерзла.

– Сейчас мы должны с тобой сообразить,– сказал Эрик.– Не век же тут сидеть, коченеть и вообще подыхать от холода. Итак, что мы можем?

–  Давай устроим небольшой взрыв,– предложил Леннарт.

– Здесь?

– Да.

– Ты что, собираешься покончить самоубийством?

– Во всяком случае, тогда мне не придется так мерзнуть.

– Нет, хватит кладбищенских разговоров, давай думать,– сказал Эрик.

– Ладно,– согласился Леннарт.– Нам нужно куда-нибудь войти. Но везде все заперто. Следовательно, нам необходимы ключи.

–  Так. Хорошо,– одобрил Эрик.– Продолжай дальше.

– Какие же у нас имеются ключи? Посмотрим. Вытаскиваем все...

– Нашел,– сказал Эрик.– Как это я раньше не додумался? – Он вытащил из кармана связку ключей.– Вот этот ключик, ты знаешь, он от чего?

– Нет.

– Пойдем, я тебе покажу.