Текст книги "Взрывы в Стокгольме"

Автор книги: Якоб Пальме

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Якоб Пальме
Взрывы в Стокгольме

1

 Наконец-то он добился своего. И тут вдруг взрыв... Далось ему это ой как нелегко. Но все же он сумел, уговорил: его уверенность, его искушенность, обаяние... Кто-кто, а он-то знал,– как мастер-искуситель. Быть внимательным, предупредительным, деликатным, веселым и нежным, сводить в шикарные рестораны, где можно вкусно поесть, постоянно следить, чтобы она была занята, чтобы ей было с ним приятно и весело. И все время оказывать ей знаки внимания. И – не торопить события.

И вот теперь его ожидала награда за все усилия. Наконец-то сдалась, сейчас она прямо таяла у него в руках – и вдруг взрыв.

Ну, наконец-то этот болван осмелел и решился взяться за дело как следует. А то дышит на меня, как на драгоценную марку, думала она перед тем как раздался взрыв.

И к чему было все так растягивать, думала она. Так уж заведено... вечно женщинам приходится ждать, вечно им приходится внушать мужчинам, что просто не устоять перед их обаянием.

Но теперь, слава богу, теперь он отважился поцеловать ее так, как нужно, и уложил на спину. Давно пора.

И в это время раздался грохот.

Что это они, из пушек, что ли, палят, была его первая мысль. Такой силы был взрыв. Совсем не такой, как при фейерверке. Сначала удар, потом протяжный грохот, весь дом заходил ходуном, фарфоровая вазочка на шкафу, подпрыгнув, свалилась.

Того и гляди весь дом рухнет, подумал он. Это Бог меня наказывает... Да, Бог наказывает за то, что я соблазняю молодую невинную девушку.

Но дом не рухнул. Грохот и трясение продолжались одно мгновение, потом все стихло. Но из соседней квартиры внезапно послышался резкий крик.

Конечно, это Бог меня предостерегает, подумал он. Предостерегает, чтобы я полнее ощутил свою греховность.

Черт бы вас всех побрал, подумала она. Что они, обалдели, что ли, ни с того ни с сего начали свои дурацкие взрывы, как раз теперь, когда у нас только налаживается. И потом, к чему так громко, подумала она, так близко от дома. Нет чтобы о людях подумать. И вазочку мою фарфоровую чуть не кокнули, такой белый, такой тонкий фарфор, мне ее тот парень подарил, верзила, ноги длинные, а усики – так просто смехота. Было этой осенью.

– Иди сюда, милый, и забудь обо всем,– сказала она.

– Прости меня,– сказал он.– Прости, что я обращаюсь с тобой так низко. Да простит мне Бог!

– Чего это ты мелешь! – воскликнула она.– Какое дело до этого богу? Забудь, я говорю, и иди сюда.

– Нет, лучше мне уйти,– вздохнул он.– Никогда больше не буду так...

– Никогда чего ты не будешь? Ты ко мне так хорошо относился, лапочка.

– Никогда так не буду обращаться с женщиной.

– Ты еще никак со мной и не обращался. Ты был просто добрым.

– Но ты не знаешь, о чем я думал. И хорошо, что не узнаешь. До свидания.

Как раз перед самым взрывом он размышлял о том, как снять брюки. Снять брюки – это как раз самое сложное и есть. Пока снимаешь брюки, получается какой-то странный и немного комичный перерыв. Очень трудно в такой момент сохранять романтические чувства.

Но теперь ни о каком раздевании не могло быть и речи. Вместо этого началось одевание. Он надел коричневое пальто и черные кожаные сапожки и быстренько исчез на лестнице. Она так и осталась стоять, ошеломленная, когда он перед самым ее носом захлопнул дверь. Да, черт знает чего можно ожидать, если водишься с таким вот религиозным психом, подумала она.

Она подняла упавшую при взрыве вазу, пошла на кухню и поставила кофейник, чтобы немножко себя утешить.

На лестнице пахло чем-то очень странным. Горький колючий запах, у него даже заболели глаза.

Высокие узкие окна, выходящие во двор, были набраны из маленьких разноцветных стеклышек, лучами расходившихся от круглого желтого, похожего на солнце стекла. Витраж заслонял собой унылый, запущенный задний двор. Но теперь все стекла вывалились, свинцовая рама была искорежена и своими гротескными переплетениями походила на рваные рыбачьи сети.

Дом был построен на Эстермальме в начале века, тогда это был аристократический район. Нигде так ясно не видишь социальный апартеид, как здесь – с этими двумя лестницами в каждую квартиру: темная лестничка для посыльных и прислуги и широкая нарядная лестница для господ.

Подъезд пытался произвести импонирующее впечатление – всеми своими фресками, своей выкрашенной в белый цвет панелью с затейливой, в завитушках резьбой, всей своей старательной имитацией старинной барской усадьбы.

Но сейчас все деревянные детали были вывернуты, расщеплены, точеные столбики в стилизованном балкончике у самого потолка вырваны из нижних креплений и наподобие исполинского гребня топорщились в сторону лифта, как ни странно, нисколько не поврежденного. На полу валялись доски, и мусор, и осколки стекла, столько, что он с великим трудом пробирался к выходу. Пол у входных дверей был покрыт стершимся красным ковриком. Посреди коврика виднелось полукруглое черное пятно с бахромчатыми краями. И коврик и пятно были припудрены нежной известковой пылью, поднимавшейся от его шагов. Светильник на потолке исчез, нет, вон он, лежит в углу, с разбитой лампочкой. Табличка со списком жильцов почему-то осталась висеть на своем месте, хоть и на одном-единственном винте. Стекло на табличке раскололось и рассыпалось на полу. Выцветшие фрески на потолке почти все обвалились, но две пухлых голых ноги без ступней остались: островок розовой романтики в море грубой штукатурки.

Зажимая нос, чтобы не слышать непривычного едкого запаха, он вышел на улицу и поспешно зашагал по Риддаргатан. Подоспело несколько зевак, он резко повернул направо и скорым шагом прошел мимо модернового магазина химтоваров. Пройдя примерно полквартала, он увидел полицейскую машину, на большой скорости мчавшуюся ему навстречу. Она пронеслась мимо, не обратив на него внимания, и он продолжал шагать, квартал за кварталом, взбирался вверх, спускался вниз, до самого входа в метро на Эстермальмской площади. Спустился под землю, подбежал к кассе и исчез на эскалаторе...

2

– Это все Билеки, хулиганы этакие,– сказала женщина инспектору полиции Фаландеру.

Она была низенького роста, толстенькая, с волосами в мелких кудряшках. На сухопарого, несколько хмурого с виду Фаландера она смотрела снизу вверх. Фаландер стал еще более хмурым и спросил:

– Какие хулиганы Билеки?

– Да вот же, из квартиры прямо над моей. От них только этого и можно ожидать. Вечный топот и грохот, радиола орет ночь напролет, так что никак не заснуть, и днем – бесконечный шум и возня. Но теперь они такого натворили! Наконец-то полиция за них возьмется... Так что старый человек сможет хоть дома побыть в тишине и покое...

– Вы думаете, тот, кто устраивает взрывы, из семьи Билеков? – спросил Фаландер.

– И думать нечего,– проворчала она, и лицо у нее стало злым и решительным.– Однажды они спустили на проволоке под мое окно какое-то привидение... У него была такая немыслимая, такая страшная гримаса! А в другой раз наехали на меня своими санками, пластмассовыми, у меня еще и на следующий день косточка на ноге болела. А уж невежливые до чего и ехидные, не приведи бог! Никакого уважения к старому человеку.

– Сколько же им лет?

– Старшему, наверно, лет двенадцать, а младшему десять.

– Как вы полагаете, откуда они взяли динамит?

– Чего не знаю, того не знаю. Это уж дело полиции, пускай сама разбирается.

Фаландер перешел к двери напротив и позвонил. Дверь открыла женщина лет двадцати пяти. Рыжие волосы, вероятно, крашеные, лицо в веснушках, длинные черные ресницы, облегающее шерстяное платье яркого бирюзового цвета.

– Здравствуйте, мое имя Берндт Фаландер, я из полиции,– начал Фаландер.

– Нет уж, спасибо, не хочу сейчас разговаривать с фараонами. Я пью кофе.

– Мне нужно только выяснить, не известно ли вам что-нибудь о взрыве на вашей лестнице.

– Что вам нужно выяснить, меня не касается. Вы и все остальные мужики вместе с вами можете катиться ко всем чертям.

– Высокого темноволосого мужчину в толстом коричневом шерстяном пальто видели сразу же после взрыва недалеко от вашего дома...

– Ну и что? Мне-то какое дело? Оставьте меня в покое, неужели непонятно? Я же сказала, что не желаю отвечать на ваши вопросы.

– Вы знаете высокого темноволосого мужчину?

– Нет, не знаю.

– Что вы делали, когда раздался взрыв?

– Это вас не касается!

– Послушайте, я инспектор полиции, занимаюсь расследованием взрыва и прошу вас мне немного помочь.

– Вы, небось, тоже считаете, что взрыв был предостережением со стороны бога?

– Нет, в следственной практике мы обычно исходим из более прозаических гипотез.

– А за этот взрыв вы что, собираетесь «высокого темноволосого мужчину» упрятать в тюрьму?

– Да, если взрыв устроил он, так... Это нанесение ущерба и небрежность, опасная для общества.

– А его посадят в тюрьму?

– Возможно. Или оштрафуют. А может быть, ограничатся условным наказанием.

– Ну, так я знаю, кто он такой. Уж так бы мне хотелось, чтобы вы его сцапали, проходимца!

– Как его зовут?

– Его зовут Леннартссон. Улле Леннартссон. Он продает автомобили. Марки «Вольво».

– Вы знаете, где он живет, или у вас есть номер его телефона?

– Нет, не знаю и знать не хочу. Хватит с меня, надоел он мне сам и надоела его религиозная блажь.

– Он был у вас здесь?

– Да, только что смотался. Он оставил меня с носом. Паршивый нахальный мужичонка.

– Он ушел до или после взрыва?

– Не помню.

– Это-то вы, наверно, должны помнить.

– Ну хорошо, он ушел, кажется, после взрыва. Как раз тогда и начал трепаться о боге и обо всяком таком...

– Значит, взрыв устроил не он.

– Может, и не он. Только жаль. Надо бы засадить его за решетку.

– Почему вы такая сердитая, а? – спросил Фаландер.

– Не ваше дело.

– Да, конечно, это меня не касается. Я только подумал, может быть, это имеет отношение к взрыву.

– Вы думаете, я такая сердитая, устраиваю взрывы?

– Нет, не то чтобы вы устраивали... Но если бы нам заняться вопросом поподробнее...

– Мое настроение не имеет к взрыву никакого отношения. И к причине взрыва тоже. Может, как раз взрыв и виноват, что я рассердилась. На этого скота Леннартссона.

– За что же?

– Да он от меня сбежал. Хлопнул дверью перед самым носом, и все тут. Интересно только, чего он, собственно, тогда добивался? Может, он и ухаживал за мной только для того, чтобы меня надуть. И потом разорялся тут почем зря о боге. Вам не кажется, что вообще вся эта религиозная публика немножко чокнутая?

– Не знаю. Не замечал. Во всяком случае они уважают закон и порядок. Хотелось бы мне, чтобы и о других можно было сказать то же самое.

– Сразу видно, что ты фараон. А фараон – он фараон и есть. Закон и порядок, закон и порядок. Только и знаете. А чтобы посадить этого негодяя Леннартссона, так на это вас нет, посадить вы его не посадите. И это ты называешь закон и порядок, что такой субчик разгуливает себе на свободе?

– Подождите, мы еще присмотримся к нему поближе, я вам это обещаю. Но если дело было так, как вы говорите, и он находился у вас, когда взорвалось, я не знаю, есть ли основание его подозревать. Он у вас долго был перед взрывом?

– Полчаса примерно.

– Ну, он тогда тут совсем ни при чем. Конечно, если только вы не договорились с ним заранее устроить этот взрыв.

– Ты женат? – спросила она.

– А какое это имеет значение? – парировал Фаландер.

– Просто так, интересно.

– Нет, не женат.

– Что ж так?

– Да так, не получается все как-то. И потом, совсем неплохо самому распоряжаться своей жизнью... Ну ладно, я пошел.

– Ты что, обиделся, зачем я спрашиваю о твоих личных делах?

– Нет, мне просто надо идти. Я ведь на работе.

– Ну, пока тогда, всего тебе хорошего,– сказала она.

– Послушай, я спущусь к тебе, когда освобожусь,– сказал он.– Приблизительно через часик. Тогда и поболтаем.

Мужики одно только и твердят – поболтать да поболтать, подумала она, когда он закрыл за собой дверь и вышел на лестницу. Хорошо еще, что это одна только трепотня: говорят, чего не думают. А то жизнь была бы очень тоскливой штукой.

Покончив с делами и сообщив по телефону результаты опроса, Фаландер опять спустился к ней. Оказалось, что он и в самом деле не прочь поболтать. Сидел в кресле и рассказывал одну историю за другой, все из своей работы в полиции.

– ...и ты знаешь, смотрю я, девушка лежит и лицо у нее так все разбито, что прямо, можно сказать, мясной фарш...

Нет, пожалуй, он все-таки грубоват, подумала она. Хотя, может, и он хочет показать, что он настоящий мужчина, сильный и всякое такое. Она это подумала, но виду не показала, сидела и с восхищением на лице слушала все истории, что он рассказывал.

К счастью, Фаландеру хотелось не только поболтать. И как ни странно, он был удивительно приятный и совсем не грубый. С виду жесткий и сильный, но одновременно мягкий и деликатный; этот мужчина знал, чего хочет. Так что в конце концов вечер завершился как надо. Она даже и думать забыла о продавце автомобилей, так некстати распространявшемся о боге.

3

– Так ты говоришь, динамит,– задумчиво протянул Петер Сюндман. Он очень не любит динамит. Во всяком случае, когда динамит взрывают на лестницах больших жилых домов на Риддаргатан в районе Эстермальма.

Для полицейского Петер Сюндман был довольно-таки низенького роста. Стройный, правда, и со спортивной, хорошо тренированной фигурой, но маленький. Так что свой небольшой рост он воспринимал как серьезную жизненную неудачу, почти как инвалидность. До некоторой степени этот недостаток компенсировался у Петера Сюндмана исходившей от него силой, спокойствием и уверенностью, так что, в общем, почти не случалось, чтобы на него кто-ни– будь решался напасть.

Петер Сюндман ненавидел насилие. Может быть, именно из-за своего маленького роста.

– Да, только это не чистый динамит,– ответил Фаландер.

– Что значит «не чистый динамит»?

– Чистый динамит состоит из нитроглицерина, смешанного с каким-нибудь пассивным заполнителем. Но такой динамит очень дорогой, да и не шибко надежный. Нитроглицерин вообще довольно дорогое вещество, зато обеспечивает аккуратный и надежный взрыв. А эта взрывчатка состояла, собственно говоря, из нитрата аммония.

– Нитрата аммония?

– Да, именно. Такое взрывчатое вещество стоит дешевле, это правда, но взрыв с его помощью произвести трудновато. А вот если немного нитроглицерина да смешать с довольно большим количеством нитрата аммония, получишь взрывчатку что надо – и сила динамита, и дешевая цена нитрата аммония.

– Ну, не знал я, что ты такой специалист! – сказал Сюндман.

– Я их изучил специально. Если уж расследовать взрывы, надо сначала разузнать, что вообще за штуковина – динамит.

– А разве для расследования это имеет какое-нибудь значение?

– Ясное дело, имеет. Комиссар Гординг говорит: «Никакая деталь не должна казаться слишком незначительной. Именно незначительные чаще всего помогают найти преступника».

– Так-так... Что там у тебя еще?

– Например, запал состоит из капсюля и бикфордова шнура.

– А разве это особенность?

– В последнее время охотнее всего пользуются все-таки электрическим запалом.

– Сколько же было использовано взрывчатки?

– Большой заряд. Настолько большой, что целый дом мог бы взлететь на воздух.

– Целый дом! А повредили только лестничную площадку ...

– Потому что сила взрыва зависит от того, каким образом его устраивают. Возьми обычный порох. Если насыпать его немного на пол и поджечь, так он вообще не взорвется. А ну-ка, спрессуй тот же порох в стальном цилиндре! Так рванет...

– Значит, тот динамитный патрон просто лежал себе на полу?

– Ну да. Потому и сила взрыва оказалась ничтожной.

– Но как все эти данные помогут тебе разыскать преступника?

– Не очень-то помогут, к сожалению. Этот динамит могли элементарно спереть с любой строительной площадки.

– Напал ты все-таки на какой-нибудь след?

– Да, несколько человек видели, как какой-то мужчина удалялся с места происшествия сразу после взрыва.

– Так это же хорошо!

– Нет. У меня есть вполне надежный свидетель, он дает ему алиби на этот случай.

– Какой свидетель?

– Да женщина одна, со второго этажа этого дома. Мужчина как раз в этот момент был у нее в комнате. И когда грохнуло, он так испугался, что сразу же убежал. Так она, во всяком случае, меня уверяет.

– А не может быть, что взрыв хотели направить как раз против него? Раз он так испугался.

– Нет, не думаю.

– Почему?

– Она уверяет, мужчина, мол, ей сказал, что этим взрывом бог его предостерегает. А бога мы притянуть в суд не можем.

– Тебе удалось этого мужчину разыскать?

– Нет пока что, попытаюсь сегодня. Я знаю, как его зовут и где работает. Вероятно, это не будет слишком сложно. Сомневаюсь только, что он нам чем-нибудь поможет. Свидетель, что дает ему алиби, производит впечатление очень надежного человека.

– Ух, как ты в ней жутко уверен!

– Я ее долго и подробно допросил.

– Ага. В служебное время, конечно?

– Ну, мне пора. Скоро увидимся.

4

Оказалось, однако, не так-то легко разыскать продавца автомобилей марки «Вольво» Улле Леннартссона, как поначалу представлялось Фаландеру. Ни в Стокгольме, ни в его окрестностях никто и слыхом не слыхивал об агенте, которого бы звали этим именем.

Фаландер позвонил Марии Энерюд, двадцатипятилетней женщине, сообщившей ему имя агента. Правда, каких-нибудь других свидетелей она назвать не сумела.

– Ах вот как, свое имя он, значит, тоже наврал, паразит несчастный! И такой тип еще распространяется о боге, а?!

– Больше он ничего о себе не говорил, не помнишь? Нам бы тогда легче было его разыскать.

– Ну, болтать-то он болтал, только все больше о том, как распродает свои «Вольво» и всякое такое прочее, да и то врал, наверно.

– Ничего не упоминал, где живет, или о своих друзьях, или о каком-нибудь кружке или обществе, где состоит членом, вообще чего-нибудь в таком роде?

– Нет. Хотя погоди, он рассказывал как-то, что несколько лет назад летал на Канарские острова. На каком-то самолете, что ли.

– Куда, в какое именно место на Канарских островах?

– Этого он не сказал.

Только Фаландер положил трубку, как по прямому телефону позвонил Эверт Бенгтссон. Эверту Бенгтссону шестьдесят восемь лет, он расследовал дела о бандитизме.

«Эверт верен себе,– подумал Фаландер,– звонит по прямому, а сам чуть ли не рядом в комнате сидит. Да, сильно сдал наш Эверт Бенгтссон за последние годы, сильно, что и говорить...» Шесть лет назад у него умерла жена. С тех пор Бенгтссон почти перестал за собой следить. Костюм блестит, волосы седые, нестриженые. Жил он на частной квартире и содержал ее точно в том виде, какой она имела при жене, даже кровать ее была застелена, как будто Бенгтссон ожидал, что жена вот-вот появится.

Несмотря на то, что Бенгтссон потерял интерес к себе с тех пор как овдовел, к работе он по-прежнему относился безупречно. Работа его как раз в том и заключалась, чтобы руководить работой других, работа его вполне устраивала. К подчиненным он относился внимательно и дружелюбно, поэтому в отделе борьбы с бандитизмом его очень любили. Кроме того, он был принципиальным и опытным полицейским работником.

– Можете зайти ко мне на минутку? – спросил Бенгтссон.

– Иду.

Когда Фаландер вошел к Бенгтссону, тот сидел и разговаривал с Петером Сюндманом и еще каким-то незнакомым постовым полицейским.

– Вот мы тут сидим и обсуждаем один случай – избиение в Вэллингбю,– сказал Бенгтссон.– Одна женщина, ей тридцать лет, заявляет, что ее избил жених. Уверяет, что «бил по рукам разбитой бутылкой».

– Что же вас тут смущает?

– То, что раны у нее на руках похожи на бутылочные. Да еще у самой артерии. Короче: мне кажется, типичная попытка самоубийства. Потом: сама женщина очень подавленная, говорит все время только о том, что все в жизни плохо, ну и еще, конечно, о подлости своего жениха. Петер был у нее в больнице и допросил, но она во всем обвиняет только жениха. А как только Петер намекает, не было ли, мол, попытки к самоубийству, она сейчас же в истерику.

– А почему бы нам пока не отложить расследование этого дела?

– Нет, не может быть и речи. Нам нужно знать все точно. Эта женщина будет потом везде ходить и обвинять полицию, что, дескать, ничего не сделали, чтобы наказать жениха за то, что ее избил. Неприятностей не оберешься. Придется расследовать.

Комиссар Бенгтссон почесал свое ухо. Он иногда делал это, когда находился в затруднительном положении и хотел выиграть время. Процедура была длительная, обстоятельная, почти по минуте на каждое ухо. Начинал комиссар с задней стороны уха, делал вокруг него указательным пальцем дугообразные движения. Потом продолжал спереди и заключал все спиралеобразным завитком в середине уха. Потом та же процедура начиналась снова, но уже с другим ухом.

– Ну хорошо, что ты хочешь?

– Мне бы хотелось, чтобы ты поговорил с женихом. Вот этот полицейский первым его допросил и заявляет, что тот отказывается объяснить, где он был в момент предполагаемого преступления.

– Когда все произошло?

– Женщина позвонила в полицию в субботу, в двадцать тридцать девять.

– А как зовут жениха?

– Леннарт Улльсон. Агент по продаже автомобилей. Продает автомобили марки «Сааб»... Чего ты? С ума сошел?

Фаландер внезапно с воплем сорвался со стула и начал прыгать на одном месте, совсем как ворона. Потом опять уселся и сказал:

– Слушай, тут слишком много случайностей. Леннарт Улльсон. Продает «Сааб». А за шесть минут до этого взрывается динамитный патрон на Риддаргатан. И здесь замешан Улле Леннартссон, агент по продаже автомобилей, продает «Вольво». Вот я и думаю сейчас, что у меня, пожалуй, есть алиби для жениха как раз на то самое время, когда, как она уверяет, он хотел ее зарезать. Да, так оно, наверное, и есть.

– Ты полагаешь, это один и тот же человек?

– Спорим, что это так. Имя у него, по всей вероятности, вымышленное.

После короткого допроса Леннарт сознался, что его имя действительно не Улле Леннартссон. Фаландер устроил ему очную ставку с Марией Энерюд, и та тотчас же его опознала.

– Видишь, что получается, когда перед моим носом захлопывают дверь,– сказала она.– Тогда я напускаю на тебя полицию. Ну ты и мерзавец, я тебе скажу! Ведь тебя зовут совсем не Улле Леннартссон, а Леннарт Улльсон. А что, интересно, говорит тебе твой бог о мошенничестве, а?

– Да вот я тут поболтал немного с Богом об этом деле,– сказал Улльсон.– Он меня поддерживает.

– Поддерживает... Вот здорово! Странный у тебя бог, с которым ты водишь компанию, должна я тебе сказать.

– Да все моя деликатность! Боялся обидеть невесту,– сказал Улльсон.– А сделал я все совершенно правильно, мой поступок был глубоко моральным.

– Ну и ну! Ведь теперь ты поешь совсем другую песню. А помнишь, как ты стал раскаиваться да как убежал, и еще с какими причитаниями, когда на лестнице грохнуло!

– Я подумал, что взрыв как раз и есть предостережение. Но теперь-то я понимаю, что не разобрался как следует. Бог говорит, что проявлять нежные чувства к красивым женщинам совсем не грех. Напротив, ближним своим всегда надо доставлять удовольствие.

– То-то ты сбежал...

– Я же говорю, это моя ошибка. Я раскаиваюсь. Нельзя ли нам продолжить с тобой там, где мы остановились?

– Ах, вот как, теперь ты меня опять захотел, мерзавец этакий! – Она обернулась к Фаландеру.– Я не желаю больше видеть этого вруна.

– Подожди,– сказал Фаландер.– Мне нужно, чтобы ты ответила на несколько вопросов. Сколько времени ты провела с этим человеком до той минуты, как произошел взрыв?

– Несколько часов. Мы встретились с ним в Гранде, пили чай и танцевали, потом пообедали в Уперачелларен – Театральном погребке.

– Вы все время находились вместе?

– Да, а как же!

– Нам надо знать, можешь ли ты дать ему алиби.

– Ты имеешь в виду взрыв?

– Да, и потом он обвиняется еще кое в чем.

– Какого лешего, я еще должна помогать этому паразиту и давать ему алиби, а по мне хоть бы он сдох!

– Но все-таки ты провела с ним несколько часов подряд перед взрывом.

– Да. Хотя один раз он минут на десять скрылся в туалете,– сказала она с надеждой.

– Здесь, в твоей квартире?

– Нет, в ресторане.

– Все равно, алиби у него есть. За эти несколько минут он никак не мог добраться до Вэллингбю.

– Да, конечно, это-то исключено. А что за гнусность он сотворил в Вэллингбю?

– Об этом поговорим в другой раз. Большое спасибо за помощь. Теперь я должен вас оставить.

«Как все официально, чего это он вдруг? – подумала она.– Неужели забыл, что спал со мной вчера?» Но потом до нее дошло: Фаландер просто не желал, чтобы Леннарт Улльсон знал об их отношениях.