Текст книги "Собор (сборник) (СИ)"

Автор книги: Яцек Дукай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)

– Одного-то пива?

– Я прибыл сюда не ради деревьев.

Петер вздохнул, потянулся.

– Ну что ж, простите. Что б вы хотели еще узнать? Все данные в компьютере: терминал – в кабинете, – он указал рукой, – директория GHOSTS. Если что-то особо… – Его прервал писк телефона. Директор вынул аппарат из карманчика гавайской рубашки. Внешне он почти не отличался от обычной кредитной карточки, только надпечатка другая – цветной логотип «Q&A». Приложил карточку к уху. – Да? Что еще? Нет, пусть летит. В крайнем случае, если перекинется, устроим ему пышные похороны… Что?.. Прекрасно… – Он убрал аппарат. – Вот так, мистер Мрозович. Духи. Вы, кажется, знаете. Посмотрим. На сегодня у нас один труп, двое раненых и два спятивших.

– Я знаю о двух умерших.

– Второй не из-за них.

– Понимаю. Посторонние могут их увидеть?

– Что значит «посторонние»? – Ван дер Крёге кисло усмехнулся. – Успокойтесь. Они у нас на видео.

– Появление?

– Эндемическое. В компьютере найдете карту.

– Их можно обойти? Тогда из-за чего весь этот шум?

– Так они ж сидят в самых интересных местах.

– Степень материализации?

– Различная. Порой только действуют на сознание, иногда их даже нет нужды видеть, а все равно драпаешь куда глаза глядят. Но порой устраивают представления с такими эффектами, что куда там Голливуду!

– Откуда вообще известно, что это духи? Может, какая-то особая форма здешней жизни?

– Нет здесь никаких форм жизни. А если и есть, так формы смерти. Увидите – не станете попусту расспрашивать. Кстати, приборы их не берут, они проникают насквозь.

– Камера взяла.

– Один-единственный раз. В других случаях люди видели, а машины – нет. Тот дурень, что помер… Он пытался просканировать их лазером. Ноль. Ничегошеньки.

– И что с ним?

– Э, сам себя просканировал. Похоже, кто-то ковырялся в потенциометре. Кто-то либо что-то. Паршивое дело. Рука – здесь, нога – там. Потом я категорически запретил такие фокусы, потому что люди начали пошептывать о гравитационных ловушках.

– А были какие-то опыты, скажем, не столько научного характера?

Ван дер Крёге захохотал, глянул в пустую бутылку.

– Сколько угодно. У меня тут больше восьмидесяти человек двадцати с гаком национальностей; кто-то даже приволок с Земли черного кота и сварил при полном Гендриксе. – Петер отставил бутылку, посерьезнел, взглянул на Мухобоя, который хранил неестественную неподвижность, укрытый пальто, тенью и собственной угрюмостью, словно черным коконом. – Поймите, ведь это молодые люди. По правде-то, они ничего не боятся; по правде-то, хоть и верят в духов, не верят в собственную смерть… Чихали они на все на это, вот что. Средний возраст – двадцать пять. Так же как раньше лавиной шли в информатику либо биоинженерию, так теперь лезут в ксенологию. Ведь еще двенадцать лет назад вообще не было такой науки. Это область юных, очень юных. Чтобы их растрясти, требуется кое-что посерьезнее, чем один труп и парочка калек. Жизнь продолжается, а это самое большое приключение, которое им дано было до сих пор пережить. И не удивляйтесь, если вас попытаются соблазнить… есть тут парочка крепких бабёшек. Потом будут хвалиться, что прихватили самого что ни на есть настоящего экзорциста. – Ван дер Крёге взглянул на часы.

– У вас тут какое время? – поинтересовался Мухобой.

– Земного Прохода зоны Перта; иначе неизвестно было бы чего держаться. Сейчас час пятьдесят две пополудни. – Он встал. – Ну, мне пора. В случае чего ловите меня по единице; телефон у вас в шкафчике под терминалом. После полуночи я дома.

– Которой полуночи?

– Той, что на часах. Завтра, когда ознакомитесь с ситуацией, скажете мне, что думаете об этом деле.

Петер протянул ему руку, но Мухобой не заметил жеста. Директор пожал плечами, забрал соломенную шляпу и вышел.

Спустя три дня в четырех метрах над поверхностью Дракона Мухобоем заинтересовалась Сиена д’Аскент.

– А он, случайно, не пидор? – спросила она, слегка шевеля рулевым рычажком, на что конвертоплан реагировал резкими скачками.

Ван дер Крёге это развеселило.

– Нет, ты слышал? – спросил он невидимого Чико, который вел где-то в хвосте машины непрекращающийся бой с аппаратурой, заполняющей пузатый короткокрылый конвертоплан. Вообще-то Чико не должен был ничего слышать, поскольку кабина пилотов была звуконепроницаемой, однако всех трех связывала система внутренней беспроводной связи, и гаитянин тем же путем ответил Петеру, фыркнув в наушниках с притворной яростью:

– Нимфоманка чокнутая!

Сиена пожала плечами, поправила темные очки.

– Думаешь, обижусь? Чуть что, сразу – нимфоманка. Можно подумать, я принуждаю к разврату, растлеваю несовершеннолетних. Кому не нравится, может отказаться. Хотя не припомню, чтобы ты когда-нибудь придерживался строгих принципов, Чико. Да и ты, Петер, директор наш возлюбленный, всегда не против отведать меня. Скажешь, нет? Это ж видно, это чувствуешь: во всяком случае, я чувствую. А вот наш чертов Мухомор, то бишь Мухобой, – тот словно из стекловолокна.

– Нашла коса на камень, – расквитался с Сиеной Чико. – Возвращайся на восьмерку, это уже граница, переходи на «Циклопа».

Д’Аскент надула губки и положила машину в резкий вираж.

– А может, ты слишком высокого о себе мнения? – сказал ван дер Крёге, надевая очки внешнего обзора. – Может, ты вовсе не такая уж неотразимо привлекательная секс-бестия, что каждый мужик, который автоматически не полезет на тебя, – по меньшей мере пидор или евнух?

Она выпрямила курс, сняла темные очки и взглянула на Петера ангельски-голубыми глазами.

– Но, милый мой, я действительно сексуальная бестия, неужто не знал?

Чико принялся напевать какую-то неприличную песенку. Ван дер Крёге, покачав головой, надел очки, отгородившись от гипнотизирующего взгляда Сиены.

– Когда ты дубасишь себя молотком по колену, а нога не дрыгается, так ты о чем подумаешь? – спросила она ван дер Крёге, глядя через боковое окно на залитый лучами Джоплены Дракон.

– Заткнись.

Ван дер Крёге, блуждая равнодушным взглядом над желтой пущей Дракона, пережевывал истину слов д’Аскент. Сама об этом не думая, она сказала нечто очень важное, сформулировала вывод, к которому постепенно приходил и сам Петер: Мухобой попросту лишен человеческих рефлексов. И дело тут не в человеческих, морально позитивных реакциях, то есть проявлениях жалости, умении сочувствовать и так далее, что дает основание называть данное существо человечным человеком, и не о человеческих эмоциях, то есть слабостях и недостатках. Дело в том, что о Мухобое вообще трудно было сказать что-либо однозначно категоричное, поскольку его намерения и поползновения оставались неизвестными и никто не мог быть уверен, что именно на самом деле он имел в виду под данным словом либо данным действием. Вероятно, будь на его месте кто-либо другой, такую наглую таинственность восприняли бы как глупое комедиантство – в нем же, с его двумястами двенадцатью сантиметрами роста, лицом, подобным посмертной маске, и угрюмым взглядом, было столько же общего с комедиантом, сколько у Сиены с монахиней.

Дракон раскинулся под ними сотнями квадратных километров чуждой жизни. Это была пуща. Название его пошло от формы на карте: дракон с раскинутыми крыльями. Зарегистрированное излучение говорило о происходящих там крупномасштабных «неспонтанных» ядерных преобразованиях – неглубоко под поверхностью Дракона бушевали природные ядерные реакторы. Ван дер Крёге и Чико летали над пущей, пытаясь с помощью «Циклопа» точно установить их положение, размер и мощность.

– Если хочешь знать, я вообще этого не понимаю, – проговорила д’Аскент. – Многое я в состоянии уразуметь, но духи и Мухобой – это уже явный перебор. Во что мы играем, в какой готический роман? Это Моррисон, чуждый спутник чуждой планеты чуждого солнца. Какие духи, Господи? Все тут, похоже, спятили, а уж Клаймор – больше остальных.

– Ну прямо-таки слышу голос Розанны, – буркнул Петер.

– Так слушай ее внимательнее, потому что она, похоже, умная женщина.

– Не знаю почему, но мне казалось, что именно женщинам удается проще освоиться с ситуацией, они как-то легче примиряют противоречия.

– Вот именно: противоречия.

– Не лови меня на слове. Я не о том. Ведь я тебя, Сиена, знаю. По правде-то, тебя интересуют вовсе не сами духи, а антураж. Будь это привидения в каком-нибудь шотландском замке, ты бы первая кинулась фотографировать эктоплазму и науськивать медиума; но поскольку все происходит на чужой планете, то тебя увлекает абсолютно иное мифотворчество, а в нем нет места ночным кошмарам, привидениям и Мухобою. Я же, в свою очередь, не в состоянии понять именно такие рассуждения. У тебя в мозгу возникли какие-то искусственные блокады. Ежели ты на Земле считаешь вероятным существование целого сонма сверхъестественных явлений, непостижимой в обыденной жизни сферы духа, то я, ей-богу, не знаю, почему ты так изменяешься, пройдя через Проход. Есть экзорцисты, есть шаманы, есть йоги, есть ясновидящие, есть медиумы, есть одержимые. Все это «зона человека». Но ведь в космосе существует не только человек. И они – или, по-твоему, Чужаки – не могут, не имели, не могли иметь своих верований, своих предрассудков, более или менее справедливых? Чего ради мы должны быть исключением? А? Ну а теперь подумай сама – почему тебя удивляет Мухобой? Одни интересуются вуду, другие коллекционируют засушенные черепа охотников за головами в Новой Гвинее, а он – специализируется на магии Чужих. Ну, давай найди тут, черт побери, какое-нибудь противоречие!

– Ну-ну, не нервничай, дорогой, злость вредит красоте.

Он невольно рассмеялся:

– А, иди ты!

Она похлопала его по плечу:

– Где можно записаться в фанклуб Мухобоя?

– Я нашел очень хорошую поляну, от почвы едва кило-беккерель, – сказал ван дер Крёге, решительно сменив тему. Он вывел изображение на обзорное стекло и снял очки.

– Спускаемся, Чико? – спросила Сиена.

– Я бы перекусил малость, – признался гаитянин, и д’Аскент начала маневр посадки.

В эллипсоидальной поляне было по большой оси метров пятьдесят; Сиена мягко снизилась, повернула двигатели на девяносто градусов и опустилась отвесно в самом центре. Грунт здесь был слегка волнистый, небольшие пологие холмики покрывали бледно-голубые квазицветы. Они вышли, потянулись. Д’Аскент стала привычно обходить машину, высматривая повреждения. Чико вытащил из люка набор походной посуды и автоматическую кухоньку, загруженную обедом.

Ван дер Крёге поставил свой стульчик в тени крыла, уселся поудобнее, вытянул ноги, нацепил на нос зеркальные очки, похлопал по карманам, нащупал телефон, вынул его, включил.

– Ну и что? – спросила Сиена, появившись с другой стороны машины.

– Глухо, – вздохнул Петер. – Не понимаю я, ведь, теоретически рассуждая, сигнал должен был бы пройти. Нет, надо будет приволочь сюда с Земли пару ракет и вывести стационарные спутники.

– Для начала рассчитай, не сдернет ли их Гендрикс, – посоветовала Сиена, сбрасывая курточку. – Если это вообще возможно, тут. ведь уравнение нескольких десятков масс, а нам нужны очень жесткие и очень высокие орбиты.

– В крайнем случае установим коррекционные, на время нашего пребывания здесь горючего наверняка хватит.

– Какая у Моррисона первая космическая?

– Блинчики или пирожки с курицей? – вклинился полуголый Чико, манипулируя у кухоньки.

– Давай курицу.

– Мне тоже, – решила Сиена, переставляя свой стул так, чтобы целиком уместиться в тени крыла.

– Хм… что-то около двух километров в секунду, – сказал Петер, постукивая себя телефоном по подбородку.

– И-и! Так я бы тебе эти спутники вывела на Г-32, маленьким носителем за стратосферу, никаких ракет не потребуется.

– Г-32! Ты что, чокнулась? Знаешь, во что это обойдется? Экономия, дорогая, экономия; ты для начала подсчитай, прежде чем говорить. Ну и что, что ракеты – примитив, если этот примитив окупается? Ведь проще всего было бы выплевывать эти спутники через приподнятый на несколько километров Проход, но это тоже дороговато.

Что там, Чико? Только не говори, что у тебя цыпленок подгорел.

– Господи Иисусе, – шепнул гаитянин и размашисто перекрестился.

Ван дер Крёге и обмахивающаяся бортжурналом Сиена взглянули туда, куда уставился Чико, а Чико таращился на опушку леса, находившуюся от них в двадцати метрах. Оттуда выходили духи.

Все трое вскочили на ноги.

– Ну ладно, – прошипел ван дер Крёге. – Ну славно. Где камера?

Молчание.

– Чико, – повторил ван дер Крёге. – Бегом за камерой!

Чико раком забрался в машину.

Д’Аскент наклонилась к курточке, вынула солнцезащитные очки и нацепила на нос: очки пилотов могли, кроме всего прочего, увеличивать изображение.

– Ну? – спросил ван дер Крёге.

– Идут на нас.

– Сколько? Трое?

– Трое.

– Плотнеют?

– Угу.

Вернулся Чико.

– На! – Он бросил Петеру камеру.

Петер приложил прибор к глазу, включил. Духи плыли к ним в футе над землей. Он начал записывать. Как и в предыдущих случаях, это были туманные, полупрозрачные призраки существ, превышающих ростом человека, кажущихся очень массивными. Однако рассмотреть отдельные части их тел практически не удавалось, хотя в общем было видно, что их покрывает что-то вроде плюща, переплетенного толстыми жгутами и прикрытого мутными пленками. Туловище? Голова? Конечности? Явное отсутствие. Скорее всего они относились к какому-то подклассу евгленоидов, потому что цветом плющей – сернисто-желтым – походили на моррисоновскую растительность, однако ван дер Крёге не должен был забывать, что это не жизнь, а смерть, и такие ассоциации вряд ли имели какой-то смысл, будучи всего лишь приравниванием неизвестного к неизвестному.

– Спринтерами их, правда, не назовешь, но осталось всего пятнадцать метров, Петер.

– В машину! – распорядился ван дер Крёге, не отводя объектива от духов.

Приказ был выполнен немедленно.

Ван дер Крёге снимал до тех пор, пока духи не оказались в шести метрах от него. Тогда он забрался в машину, присел в дверях и пристегнулся ремнем безопасности. Сиена подняла конвертоплан на высоту трех этажей. Петер продолжал съемку. Духи остановились у стульев и столика с кухонькой.

– А ведь сожрут наших цыплят-то…

– Чтоб они подавились.

Несколько секунд духи висели неподвижно, потом растворились в воздухе.

– Продолжим завтрак?

– Ты спятила?! Наверх и в поселок; на сегодня хватит!

Во время полета Петер несколько раз просмотрел запись, так как на этот раз духи «позволили» себя заснять и были зафиксированы с такими подробностями, каких никогда еще не удавалось зарегистрировать.

Как только они вышли из электромагнитной бури Дракона, Петер набрал номер Мухобоя. Тот не ответил. Тогда он перезвонил Зеленому Ясю, выполнявшему обязанности заместителя директора.

– Иди и разбуди нашего экзорциста, у меня четверть часа чистой записи встречи с ними на Драконе.

– С кем?

– Ну, с призраками. Буди Мухобоя. Мы будем через… час десять.

Зеленый Ясь пробормотал что-то невнятное.

– Что такое?

– Я говорю, нет его, – фыркнул Ясь. – Забрал свои шмотки и ушел.

– Куда ушел?

– Я знаю? Куда-то. Он пробовал связаться с тобой, но ты был над Драконом, тогда он позвонил мне. Сказал, что идет улаживать дело. Не мог же я ему запретить!

– Но хоть задержать до моего возвращения мог?!

– Как?

– Ладно, бог с ним. Телефон он взял?

– А почему б не взять?

– Не знаю. Он не отвечает. Не спит же на ходу. Где ты?

– В конторе.

– Бери роллер и жми к нему, проверь в ящиках… и вообще.

– Это так важно?

– Если аппарат взял, а не отвечает, значит – не может. Надо бы кого-нибудь послать на сигнал его передатчика, он уже может там гнить.

– А передатчик у него вообще-то есть?

– Ему дали перед Проходом в бутылке с колой. Он, наверное, даже не заметил, как проглотил. Проверь в пакете Клаймора, там у него подробные данные, в том числе характеристика сигнала.

– Если он действительно пошел ловить духов, то передатчик нам не поможет.

– Это верно. Дракон.

– Дракон. Ну так что? Ехать?

– Пошли кого-нибудь. Ну дела! Клаймор мне башку свернет.

Аппарата не было. Во всяком случае, они его не нашли. Походило на то, что Мухобой либо не объявляется сознательно, либо связь глушит электромагнитный рев Дракона, или же попросту Мухобой не принимает их вызовы, потому что не может. Отсутствие сигналов личного передатчика говорило скорее в пользу второго предположения, однако не исключало и того, что Мухобой лежит хладным трупом где-то посреди Дракона и они уже не отыщут его никогда.

Ван дер Крёге пытался обратным ходом восстановить действия Мухобоя. Это было чрезвычайно трудно: Мухобой явно избегал чьего-либо общества. Скорее всего он ознакомился с собранными сведениями о привидениях, просмотрел съемки, прочитал экспертные заключения и доклады. И уж наверняка разговаривал с Торном, который после несчастного случая на Драконе залечивал, вопреки указаниям врачей, на месте сломанную конечность.

– Что он хотел знать? – спросил Торна Петер.

– То же, что и все. Что именно меня испугало. Он провел со мной сеанс дурацкого психоанализа. Он рисует?

– Не понял.

– Рисует, говорю? Ну, понимаешь? Портрет. Или фотографирует?

– А что?

– Ты заметил, какой у него взгляд? Судя по фамилии, он родился где-то в Восточной Европе. В том культурном кругу это ненормально. Там или смотрят в глаза, или вообще отводят взгляд, иначе человека начинают принимать по меньшей мере за невежу, если не за сознательного наглеца.

– А он?

– А он – как художник. Сразу все тело – без деления на части. Нет чтобы видеть лицо. Он смотрит. Смотрит. Ты и вправду не заметил?

Потом оказалось, что доктор Флавио видел Мухобоя, отправлявшего моррисоновской ночью за своим бунгало какой-то ритуал.

– Что именно? Конкретно?

Флавио почесал пупок.

– Конкретно? Не знаю. Я не присматривался.

– Так почему ж сразу вот так – «ритуал»?

Флавио слегка обиделся. Поудобнее устроился в шезлонге.

– Понимаешь, стоит типус на газоне в чем мать родила, проделывает какие-то таинственные tai chi, бормочет себе что-то под нос на незнакомом языке и плюется, что твоя лама; все это с каменной физиономией и такими напряженными мышцами, будто пытается расталкивать руками воздух по сторонам.

– И что?

– Что «и что»? Ждать, пока он меня заметит? Какой-то чокнутый шизик, вот что!

Ван дер Крёге ничего не понимал. Еще раз просмотрел информацию, присланную Клаймором, но не нашел ничего интересного. Он вспомнил о второй встрече с Мухобоем на следующий день после прибытия на спутник. Он ожидал услышать хотя бы схематический план действий, предварительную оценку – а между тем Мухобой отметил только, что у него слишком мало данных, нет еще сложившегося мнения и ему сначала надо войти в «более близкий контакт». Близкий контакт! Господи Иисусе! Не иначе как на том свете, где же еще-то? Мухобой даже не пытался вселять в Петера надежду.

«Справитесь?» – спросил его тогда ван дер Крёге.

«Посмотрим», – ответил Мухобой.

Одет он был во что-то вроде японского кимоно, на спине по голубому фону извивался черно-красный дракон. Одежда была, разумеется, сшита по размеру.

«Как вам нравится наша маленькая луна?» – спросил его под конец Петер, пытаясь выжать из Мухобоя хотя бы видимость вежливости.

«Доводилось видеть менее жестокие», – ответил Мухобой и вышел.

Долго потом раздумывал ван дер Крёге о значении этого ответа и в конце концов пришел к выводу, что произошло какое-то недоразумение – вероятно, кто-то из них ослышался.

Розанна только что вернулась с наблюдений за дикими деревьями познания; он нашел ее в саду.

– Через три часа у нас плановая переброска, – сказал он, присев на ступеньках задней веранды. – Я смотаюсь на недельку на Землю. Ясь без меня управится, а мне надо прижать Клаймора.

– Этот Мух доконал тебя вконец?

– Чертовщина какая-то, я не знаю, как это выглядит с юридической стороны. Не пойму, что он такое, этот Мрозович. Похоже, он и вправду псих. – Петер обмахнулся шляпой. – А что, если нашему Уинстончику привиделась какая-то новая авантюра?

– Глупо все это.

Петер пожал плечами:

– Многомиллиардная корпорация, дорогая. Мы, пигмеи, можем самое большее гадать по костям выплюнутых ею жертв. Привезти тебе что-нибудь?

– Твое заявление об отставке, подписанное Клаймором, – проворчала она, вводя в подопытное дерево познания, помеченное номером шестнадцать, какой-то наркотик.

– Двадцать восемь не приведи господь если свалится иди-иди-иди, – пропищало дерево голосом Розанны.

– Иду, иду уж, – вздохнул Петер, вставая.

Ближайшее свободное время выпало Клаймору лишь спустя два дня. Он пригласил ван дер Крёге на обед в нью-йоркский ресторан «Четыре сезона».

– Я прослушал твой рапорт, – сказал он, обмахиваясь меню. – Смутный.

– «Смутный» – это еще слабо сказано, – проворчал Петер. – С чего тебе взбрело в голову присылать мне этого Мухобоя? С первого взгляда видно – законченный психопат.

– Думаешь, не знаю?

– Тогда в чем же дело?

Клаймор отпустил официанта и быстро провел рукой под крышкой стола, выключая прослушивающую аппаратуру.

– В чем? Я делаю что могу, а не что хочу. Мне ведь пришлось уламывать его лично. Я что, по-твоему, мазохист? Мне за это платят, и притом немало, но, уверяю тебя, разница в размере наших окладов значительно меньше, чем в грузе лежащей на нас ответственности.

Ван дер Крёге раздраженно покачал головой. Он был в обиде на Клаймора уже за то, что тот выбрал для разговора именно это место: Петеру пришлось вырядиться в костюм, а все его костюмы из домашнего гардероба оказались мало того что давно устаревшего покроя, так еще и неудобными в носке, потому что у ван дер Крёге за время внеземных вояжей изменилась фигура – тут ему жало, там было слишком свободно; после возвращения к чудовищно огромному тяготению Земли у него случались легкие головокружения, а как-то раз он даже потерял сознание, пришлось принимать лекарства, улучшающие кровообращение; ступни распухли и не желали умещаться ни в одном нормальном виде обуви, поэтому он ходил в сплетенных из ремней индейских мокасинах, позаимствованных у знакомого космонавта-пенсионера. В результате он чувствовал себя сейчас словно нувориш, обманным путем проникший в салон. А тут еще и загар. Даже волосы у него выгорели, на что до сих пор он не обращал внимания, но их контраст с темным костюмом прямо-таки бросался в глаза.

– Меня беспокоит правовой аспект, – сказал он, отложив меню. – Ведь этот человек мультимиллионер. У него связи. Стоит разойтись слухам, что его хватил удар на моей луне, и законники отшлифуют себе клыки на моих костях. Ты прекрасно знаешь, что это за юридические хищники! Мне необходимы копии всех подписанных им документов.

– На многое не рассчитывай, – угрюмо заметил президент.

– Все построено на доверии и лояльности?

Клаймор показал взглядом, что нет.

– Ну а в случае чего?

Клаймор снова показал взглядом, что-де нет.

Петер застонал, прикрыл глаза рукой.

– Не устраивай сцен, люди смотрят, – проворчал президент.

– Как ты мог выпустить его без всякой гарантии? А что, если он себе всего лишь ноготь сломает? Ведь его гиены не оставят на моих мослах ни грамма мяса! А компанию… Господи, компанию вообще пошлют с сумой по свету! Ты представляешь себе такой процесс? Ручаюсь, что нам придется впустить на Моррисон Мухобоевых адвокатов, не говоря уже о присяжных и судьях, которым наверняка понравится задарма прогуляться через Проход. Клаймор, ну и дурень же ты, парень, дурень!

– Но-но, достаточно! Выпустил пар, теперь успокойся!

– Ты мне только объясни почему? На тебя затмение нашло, да? Охмурило что-то?

– У меня не было выхода, чудак-человек! – прошипел Клаймор, наклонившись к Петеру. – Через месяц я должен получить полную опись содержимого Дракона, а через два там должно начаться снятие верхнего слоя почвы. Ваши сраные духи прикрывают всю компанию. Если б потребовалось, я поцеловал бы Мухобоя в задницу.

Ван дер Крёге насупился:

– Я тут чего-то не понимаю. У «Q&А» какие-то сложности?

– «Какие-то сложности»! Ничего себе! Ты думаешь, почему пал Оркан? Это же мероприятие с неизвестным уровнем возврата вложений. Русская рулетка; стреляем в звезды: или пан, или пропал. Нет формулы для определения максимального терпения инвесторов. Вот уже полгода я только и делаю, что хапаю кредиты. Ты знаешь, что такое милосердие Контрольного совета? Так вот: не существует ничего подобного! Они вложили в бизнес миллиарды и миллиарды, а пошел уже десятый год отрицательного баланса. «С^&А» жрет деньги, как дракон! Дракон, Петер, Дракон! Вот в чем наше спасение! Уран, Плутон; наряду с еще более редкими элементами и артефактами Чужих это единственные товары, импорт которых из-за Прохода покрывает расходы. Если немедленно и полным ходом тронется с места эксплуатация Дракона, то, возможно, мне еще удастся в этом году выйти на небольшой плюс. Понимаешь, Петер? Мы ежедневно проводим предварительную разведку по меньшей мере дюжины планет; ежедневно я молю Господа даровать мне спасение. Это лотерея! Бессмысленны любые бизнес-планы, любые прогнозы. Я вынужден тянуть, пока удается, потому что… ну, вот-вот, еще один день, еще один час – и тут вдруг может открыться Эльдорадо, Рай II. А пока что я латаю дыры в днище тонущей лодки, вычерпываю воду решетом. Человече, да у меня половина пищеварительного тракта искусственная, здесь и здесь присажены кардиологические, эндокринные, неврологические и бог весть какие еще управляющие модули. Я сплю два-три часа в неделю. Я самый стрессированный человек на Земле. А ты являешься и жалуешься мне на Мухобоя! Процесс! Это ведь тоже кое-что! И это еще оптимистическая картина, ведь для того, чтобы компанию могли призвать к ответу, эта компания должна существовать, иначе наш типус может надеяться самое большое на участие в разделе имущества несостоявшегося должника.

– Раны Господни, Уинстон…

– А теперь давай-ка пообедаем, как положено порядочным людям.

Пообедали. Во время обеда Клаймор провел по проводному аппарату столика около двадцати кратких разговоров. В перерывах Ван дер Крёге пытался выудить из президента хоть что-то конкретное.

– Я хотел бы по меньшей мере знать официальную точку зрения юридического отдела, – проворчал он, поедая генетически улучшенную устрицу размером с омара. – Если погибает кто-то на борту корабля в открытом океане, то этот факт подпадает под юрисдикцию государства приписки корабля. То же самое на орбите. Луну и Рай уже разделили на части не хуже Антарктиды. А как дела с планетами компании? Ведь у нас такая сложная структура собственности, настолько перепутанная, что нельзя и говорить о каком-то государственном патронате. И вообще можно ли нам предъявлять иски? Ведь если нельзя, то – по крайней мере в этом вопросе – проблем нет. Поясни, пожалуйста, по доброте своей.

– Ты не понимаешь главного, Петер. Существование всей этой юридической каши – как раз в наших интересах. Отсутствует какая-либо однозначно установленная процедура в подобных случаях – вот и прекрасно! Это дает нам абсолютную власть над всем, что находится по ту сторону Прохода вкупе с людьми. Правда, теоретически Мухобой мог бы нас в порядке гражданского иска привлечь к суду, территориально расположенному в месте регистрации компании, как субъект права, но юридический отдел дает девяносто пять процентов против пяти, что заблокирует подобный шаг уже в самом начале, сославшись на приоритет международного права и соответствующую процедуру экстрадиции, то есть никакой казуистикой не удастся доказать, что твой чертов Моррисон представляет собой неотъемлемую часть Каймановых островов.

– Ну хорошо, покончим с этим, – вздохнул ван дер Крёге. – А как с Мухобоем?

– Что – «как»?

– Этот идиот в одиночку отправился на территорию Дракона.

– За это ему и платят. Район духов, да? Я ему плачу за то, чтобы он их изгнал, и, поверь мне, гонорар далеко не маленький. Как ты думаешь, почему я послал туда Энквиста, почему приказал тебе лично заняться каталогизацией запасов Дракона? Эксплуатация начнется в любом случае, никакие духи меня не остановят. Все – вопрос баланса потенциальных расходов и доходов. Если духи действительно способны напугать человека до сумасшествия, а то и убить, я должен считаться с накапливающимся запозданием и необходимостью постоянного пополнения личного состава за время, короче недельного, что может помешать мне наскрести еще в этом году хотя бы минимальную прибыль. А этого я, в свою очередь, допустить не могу, потому что пара десятков миллионов сверх или ниже нуля – хотя, рассматривая вопрос трезво, в этом для Контрольного совета нет большой разницы – будут означать успех или провал моей миссии. Это символ! Первый год доходов! Улавливаешь? В конечном счете еще может оказаться, что твои чертовы духи завалили компанию. Если б у меня под рукой было больше таких Мухобоев, я послал бы туда их всех. Я не могу пренебрегать предрассудками, если ты это имеешь в виду.

– Последняя соломинка утопающего?

Клаймор пожал плечами:

– Люди, которым я доверяю, гарантировали мне, что он действительно в состоянии справиться с подобной проблемой.

– Кто он, собственно, такой? Откуда взялся? Что ты о нем знаешь?

Президент беззвучно рассмеялся:

– Ты хочешь знать – не сумасшедший ли? По правде говоря, мне наплевать. Может, даже лучше, если б он оказался психом, хрен знает, что надо, чтобы покончить с этими духами, может, как раз сумасшествие.

– Ты наверняка малость понюхал, прежде чем предложил ему работу.

– Само собой. Стандарт. Мне шпики помогли создать на него досье толщиной в три стека.

– И что?

– Родился в Тарнове, в Польше; арабистика, жена, один ребенок. Тогда он вовсе не был богатым, подрабатывал ночами на переводах. Подай-ка… благодарю. Заинтересовался верованиями примитивных народов, ездил, собирал, там стипендия, тут какая-нибудь халтурка; Средиземное море, Красное, Карибы, Огненная Земля, Черная Африка, Турция. И где-то там познакомился с шейхом Шахрадом. Сообщения об их первой встрече туманны и противоречивы: повздорили, подрались, один спас жизнь другому – разные версии ходят. Во всяком случае, он начал работать на шейхов фонд. Потом шейх открыл свой Проход. Поступили первые артефакты с Рая. Шейх пригласил его на одну из своих планет. Вероятно, тогда-то и пролезла в мозг Мрозовичу вся эта «чуждая магия». Потом были следующие планеты.

Теперь уже трудно докопаться до подробностей, потому что, сам понимаешь, ни ему, ни шейху, да и не их людям нет смысла распространятся о своих делишках. Поэтому неизвестно, что, собственно, там случилось. Вытащили его из Прохода в состоянии клинической смерти, с ходу – в лечебницу шейха. Реанимация, реанимация, в сумме выкинуло его из жизни больше, чем на полчаса, просто чудо, что он вообще очухался. По общему мнению, после этого случая и охладились отношения между Шахрадом и Мрозовичем, у которого явно возникли к шейху претензии. Он ушел из фонда, развелся с женой. Ни с того ни с сего пристрастился к биржевым операциям. Начал с очень скромным капиталом, но, как ты, вероятно, знаешь из фильма о нем, за несколько лет превратился в чудовищного мультимиллионера. Невероятная карьера! На анализе его биржевых махинаций многие защитили докторские, он шел исключительно на самых крупных ставках без единой ошибки; против него возбудили сотни процессов по обвинению в бесстыдном использовании конфиденциальной информации – все были замяты, никаких доказательств, хоть это и противоречит логике. Ведь откуда-то он, черт его возьми, мог знать… М-м… Примерно так все это выглядело. Если тебе это так важно, я перешлю тебе его досье.