Текст книги "Белые птицы детства"

Автор книги: Вячеслав Сукачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

НЕУЛОВИМЫЙ МОМЕНТ

1

Зима, перевалив за половину, отшумев февральскими метелями, к середине марта поугомонилась, а двадцатого числа, под воскресенье, вдруг грянула оттепель. С крыш закапало, снег потемнел и легко скатывался в комочки. Куры, торопливо высыпавшись из стайки, наперегонки с воробьями гонялись за какими-то камушками, вытаявшими из-под снега во дворе. Верный, с завистью глядя на кур, тихонько скулил и пятился от своей будки, стараясь вылезти из ошейника. В общем, всё как-то сразу изменилось в мире, и даже мать, собираясь в школу, нестрого сказала отцу:

– Ты сегодня в ветлечебницу? Взял бы Серёжу с собой.

– Не замёрзнет? – на всякий случай спросил отец.

– Не замёрзнет... На улице вон что творится.

– Весна.

– Оттепель,– уточнила мать и ушла.

Карысь, старательно доедавший кашу при матери, тут же бросил это занятие и солидно спросил отца:

– Значит, поедем?

– Выходит, так,– засмеялся отец.

– Я оденусь потеплее,– полувопросительно объявил Карысь.

Отец, отворив дверцу шкафа с красным крестом на стекле, что-то искал среди множества вкусно блестящих металлических штуковин и не ответил Карысю.

– Только я сам шарф завязывать не умею,– вздохнул Карысь, очень не любивший, когда ему поверх воротника повязывали широкий шарф.

– Ладно,– рассеянно сказал отец и взял из шкафа железную коробочку...

– Папа, дай мне чё-нибудь,– ткнул Карысь пальцем в шкаф.

– Что-нибудь,– машинально поправил отец.

– Что-нибудь,—с готовностью повторил Карысь.

– А что?

– Вот это.

– Гм... Это нельзя. Здесь ампулы.

– Тогда вот это.

Отец взял огромные щипцы с цифрами внутри и протянул Карысю.

Щипцы тяжёлые, красиво блестящие, и в серёдке у них как бы ещё одни щипчики, из тоненьких пластинок. Карысь сел на пол и стал громко щёлкать щипцами.

– Мы скоро поедем? – спросил он отца.

– Как соберёмся.

– А как соберёмся?

– Как поедем.– Отец, теперь уже сидя на корточках перед шкафом, всё ещё что-то там искал.

– Как ты найдёшь, так и поедем, да?

Отец кивнул головой, потом внимательно посмотрел на Карыся, потом засмеялся и захлопнул шкаф.

2

– Папа, возьмём Верного?

– Нет.

– Ему скучно одному.

– Нельзя.

– Почему?

– Он будет с чужими собаками драться.

– Верный победит?

– Конечно.

– Тогда почему его нельзя взять?

Карысь, сунув палец в рот, смотрит то на скулящего Верного, то на запрягающего лошадь отца. По всему видно, что он размышляет. Отец затягивает супонь, щёлкает замками вожжей и искоса наблюдает за Карысем.

– Он должен охранять наш дом,– наконец отвечает отец...

Серко легко трогается с места, первые комья снега из-под копыт мягко ударяются в передок, кошёвка раскатывается на повороте, и они взлетают на вершину сугроба. Серко приседает на задние ноги, взрывает передними снег, хомут съезжает ему на уши, и всё равно быстро они падают вниз. Сердце у Карыся замирает, поднимается высоко-высоко, он вцепляется рукой в обводину и закрывает глаза. Ему кажется, что кошёвка падает очень долго, что это падение никогда и не прекратится, но в это время ощущает лёгкий рывок, невольно опрокидывается на спину, и, когда открывает глаза, деревня уже позади, а впереди ровная, хорошо накатанная санями дорога. Карысь удивляется: ведь он только на секунду зажмурился, а проехали так много.

– Не замёрз? – Отец укутывает Карыся тулупом. Тулуп такой большой, что они на нём сидят, наваливаются на него спиной, и ноги укутали им же.

– Нет. Вон как тепло, у Серка ноги вспотели.

И катится кошёвка дальше, и скрипит снег под полозьями и ослепительно блестит в накатанных другими полозьями ложбинках. Машет головой Серко, дёргает вожжи отец, ласково светит солнце, быстро надвигается зелёный сумрак тайги, и на всё это с восхищением смотрит Карысь...

– Ну, пошли, Карысь. – Отец легко вынимает Карыся из кошёвки, ставит на снег, и они идут к длинному белому дому – ветлечебнице. Они идут, и отец здоровается со всеми, кто им попадается навстречу. Карысь смотрит на это и решает, что тоже будет здороваться со всеми, но тут оказывается, что они уже пришли.

В комнате, куда они вошли, сильно пахнет лекарствами, всюду стоят маленькие и большие шкафы с красными крестами, а среди этих шкафов – толстый стол, а за толстым столом – худой дядька. Он сердито здоровается с отцом, надвигает белые брови на глаза и совсем не видит, что рядом с отцом стоит Карысь.

– Садитесь, – говорит худой с белыми бровями.

«Нет, видит», – решает Карысь.

Они садятся на высокий деревянный диванчик, и отец с дядькой начинают говорить. Вначале Карысь не слушает, потихоньку привыкая к множеству шкафов, но дядька с белыми бровями говорит всё громче, и Карысь переводит взгляд на него.

– Так чем же вы объясните падёж молодняка? – сердито спрашивает дядька и шевелит бровями.

– Объяснений много, от этого не легче,– устало говорит отец.

– Например? – не отстаёт дядька.

– Корма.

– Ещё?

– Да вы же знаете, Фёдор Лукич.

– Я хочу от вас услышать.

– Хорошо (Карысю показалось, что отец рассердился), можно и ещё. Когда выдали вакцину на ящур? А на бруцеллёз? Вы видели, в каком помещении содержатся новотёлки? А сгоревший в ямах силос? А комбикорм?..

– Минуточку,—Фёдор Лукич сильно машет белыми бровями.

– Нет уж, вы хотели ещё, так слушайте. (Карысь не много пугается голоса отца и начинает ненавидеть Фёдора Лукича.) Какой упитанности молодняк мы сдали на комбинат и какой оставили? Какая упитанность в племенном стаде?

– Эти вопросы вы должны были решать с дирекцией совхоза.

– Дирекции совхоза нужен план, и они его сделали за счёт молодняка.

– Гм... Виктор Фёдорович, давайте будем говорить так...

Но тут отец вспоминает о Карысе, поворачивается к нему и просит:

– Серёжа, сходи-ка посмотри, что там Серко делает?

Карысь сползает с дивана, недовольно смотрит на дядьку с бровями и выходит из комнаты. Теперь уже ничто не нравится ему в лечебнице, и он торопливо пробегает коридор, распахивает дверь на улицу и оказывается на высоком крыльце. Серко спокойно стоит у коновязи, но когда Карысь появляется на крыльце, поворачивает к нему голову и легонько, одними губами, ржёт. И Карысю необычайно радостно становится при виде Серка, и уже поскорее хочется домой, и он бежит к лошади, и Серко опять тихонько ржёт ему навстречу. Карысь осторожно отдирает с его нижней губы намёрзшую сосульку, а потом прижимается к этой губе щекой и сладко закрывает глаза.

3

Совсем тепло. Даже ноги в тулуп они теперь не закутывают. Серко охотно бежит домой, и отец, бросив вожжи в передок кошёвки, о чём-то долго думает. Ветви елей проплывают низко над головой, какая-то серая птица торопится улететь подальше, тонко скрипят полозья, и аппетитно отфыркивается Серко.

Карысь сосредоточенно смотрит в тайгу. Его удивляет и завораживает белое с зелёным и ещё синее – над ними. Негромко рябит в глазах, и Карысю хочется пешком пройти но тайге, встать на тот вон пенёк и посмотреть за вон те деревья. Но кошёвка катится и катится, скрипят полозья, и молчит отец.

Вдоль дороги, а то и прямо на дороге, растёт много пеньков, и Карысь с тревогой думает о том, где они будут ездить, когда пеньки вырастут в большие деревья. Наконец Карысь устаёт молчать и вкрадчиво спрашивает:

– Па, ты ещё сердитый?

– Сердитый,– кивает отец головой.

– Хватит, а, пап,—просит Карысь,—мне скучно одному.

– Ну, раз ты об этом просишь, я уже не сердитый.– Отец смотрит на Карыся и улыбается.

– Дяденька плохой,—категорично заявляет Карысь.

– Ты это о ком? – не сразу догадывается отец и, устраиваясь поудобнее в кошёвке, немного прижимает Карыся.

– Дяденька с бровями,—поясняет Карысь и тоже начинает возиться в кошёвке, отвоёвывая своё законное пространство.

– Да? – Отец задумывается.—А как ты об этом узнал?

– Узнал.

– Как же?

– Он на тебя кричал.

– Разве? – Отец удивляется и внимательно смотрит на Карыся.– А я вот что-то этого не заметил. Странно. А как он кричал, ты не помнишь?

Карысь улавливает в голосе отца иронию и, немного смутившись, поправляется:

– Громко говорил.

– А ты никогда громко не говоришь?

– Говорю,– вздыхает Карысь.

– Ты тоже плохой?

Карысь растерялся и спросил:

– Па, кто это летит?

– Голубь. Тебе, Серёжа, пока ещё рано судить взрослых людей по разговорам.

– А разве голуби так далеко улетают? – Карысь краснеет и трёт рукавицей нос.

– Это дикий голубь. И вообще, Серёжа, надо как можно реже называть людей плохими. Пусть это будут взрослые или твои товарищи, всё равно. Договорились?

– Договорились,– тихо отвечает Карысь.

4

Теперь дома все. Мать, отец, Вера и он, Карысь. Верка говорит:

– Папа, зря ты Карыся брал с собой. Он опять сказку не хочет слушать.

– А ты...– начинает Карысь, но мать строго перебивает его:

– Вера, у него есть имя. И чтобы я этого больше не слышала.

Вопрос о сказках снимается, и Карысь торжествующе смотрит на сестру.

– Серёжа! – Голос у матери теплеет, она откладывает вилку и гладит Карыся по голове.– Когда ты завтра проснёшься, тебе будет уже семь лет.

– Да? – удивлённо поднимает голову отец, и мать укоризненно смотрит на него.

Карысь не сразу понимает всю важность предстоящего события, а поняв, начинает так много и беспорядочно суетиться за столом, так часто задавать вопросы, что мать вынуждена сделать ему замечание.

В постель Карысь ложится с твёрдо определившейся целью – не спать. Ни в коем случае не спать! Он слышит, как напоследок зубрит урок Верка, а потом прячет книгу под подушку и засыпает. Он слышит, как укладываются спать отец и мать, потом – как они уже спят. Всё это он слышит и – не спит. Ему даже и не хочется спать.

Когда в доме стихает, приходят звуки с улицы. Легонько поскрипывает ставня, упала и со звоном разбилась сосулька, тихо подвывает в трубе, хрустит и ломается снег под чьими-то шагами.

«Теперь уже скоро»,—думает Карысь, нетерпеливо ворочаясь в постели. Но вот, по подсчётам Карыся, и «скоро» уже прошло, а он ничего не чувствует. Он настороженно щупает руки, ноги, но, кажется, всё остаётся прежним. «Рано ещё»,—предполагает Карысь и опять терпеливо ждёт того момента, когда ему станет семь лет. Наконец он не выдерживает, тихонько выскальзывает из-под одеяла, берёт с комода зеркало и пробирается на кухню. Там Карысь включает свет и с любопытством начинает изучать себя в зеркале. Он ждал, что увидит мужественное, взрослое лицо, широкие плечи, но, увы, на него смотрел из зеркала прежний Карысь.

Обиженный Карысь вновь ложится в постель и вновь начинает ждать. Но ждать становится всё труднее, глаза слипаются, тело словно бы приподнимается над постелью и плывёт, плывёт куда-то по воздуху. Карысь напрягается, открывает глаза, но он уже спит, спит тем сладостным, мальчишеским сном, когда во сне летают и во сне растут. Он спит, так и не застав тот неуловимый момент, когда ему стало семь лет.

НА ЛЬДИНЕ

1

Это утро было особенным и запомнилось Карысю на долгие годы. Он проснулся внезапно, рывком, как почти никогда не просыпаются дети, и сразу же сел в постели. Он сел в постели и с удивлением услышал, как торопливо и гулко бьётся его сердце, как холодно становится в животе и как суетливо и щекотно бегают маленькие мураши под кожей на спине. Карысь закрыл и вновь открыл глаза, пошевелил пальцами и спустил ноги с кровати.

В доме было пусто и осторожно. Сквозь плотно задёрнутые разноцветные шторки в комнату слабо пробивался сине-зелёно-оранжевый свет, который напоминал Карысю почти забытые впечатления от ныряния под воду с открытыми глазами. Но ныряние – это когда, это летом ещё будет, а теперь... У Карыся сладко замерло сердце, он босиком прошлёпал к окну, отдёрнул шторку и, навалившись локтями на подоконник, посмотрел в сторону Амура. Серый, с синими промывами луж, взбугрившейся санной дорогой, студенисто оплывшими торосами, лёд был не похож сам на себя. Он показался Карысю беззащитно слабым и жалким. Другое дело – осенью, вот тогда лёд так лёд: голубой, упругий, со множеством таинственных трещинок и пузырьков, хрустящий и холодный. Однако разочарование Карыся было почти секундным, почти никакого следа в нём не оставившим, и потому в следующую минуту он уже одевался, с восторгом думая о предстоящей вылазке на Амур. Он уже видел, как выбегает со двора, перепрыгивает лужу, несётся мимо огорода, кубарем скатывается с крутого берега и... И именно в этот момент в комнату вошёл отец. Он удивлённо оглядел всклокоченного, ещё белого после сна Карыся, неправильно надетые валенки с калошами, шапку в руке и шарф в кармане, потом неопределённо хмыкнул, потом весело сказал:

– Ты, конечно, прежде всего умылся, почистил зубы, заправил свою постель, поел и теперь решил погулять?

Карысь зачем-то надел шапку и вздохнул.

– Ого.—Отец оглядел кухонный стол.—Да ты и посуду после себя помыл. Ну, брат, ты делаешь успехи, просто поразительные успехи.

Карысь снял шапку и начал разуваться, изо всех сил стараясь не встречаться с глазами отца. Он снял курточку, молча пошёл в горницу и застелил постель. Потом, подставив маленькую скамеечку и встав на неё, решительно поддел сосок умывальника и отчаянно потонул глазами в мокрых ладонях.

Они вместе сидели за столом, и Карысю очень нравилось, что отец поставил одинаковые кружки, приготовил одинаковые бутерброды и разложил в тарелки по одному одинаковому яйцу.

– Кто кого? – Отец взял своё яичко.

– Ага! – Карысь старательно прицелился и сильно ударил. Его яйцо хрустнуло и мягко осело в руке. Карысь огорчённо разжал кулак и стал подозрительно осматривать трещины.

– Не обязательно бить сильно,– равнодушно посоветовал отец,—гораздо важнее – ударить точно. Видишь, у тебя вмятина сбоку, значит, ты ударил не носом и потому проиграл.

– Я в другой раз носом, самым краешком,—пообещал Карысь,– тогда посмотрим.

– Мне всегда нравилось,—улыбнулся отец,—что ты не любишь хвастаться, как другие мальчишки. Это качество настоящего мужчины.

Карысь завозился, засопел, одним махом выпил свой чай, осторожно спрятав кусок недоеденного бутерброда за кружкой, полез из-за стола.

– Конечно,– сказал он,– если мне попадётся хорошее яйцо.

2

Отец отвязал Серка, потуже затянул подпругу и, взявшись за луку седла, поставил ногу в стремя. Карысь, внимательно наблюдавший за ним, наконец решился:

– Па-а, мне на Амур сходить можно? – из-за волнения голос у Карыся получился суховатым, с хрипотцой.

Отец легко взлетел на Серка, нашёл второе стремя и, одной рукой удерживая поводьями зауросившую [1]1
  Зауросить – заупрямиться.


[Закрыть] лошадь, второй надвинул Карысю шапку на глаза.

– Можно, Карысь,—весело сказал отец,—тебе пока что всё можно, кроме одного: пожалуйста, не ходи на лёд. Иначе нам с тобой здорово влетит от матери. Договорились?

– Договорились,—вяло откликнулся Карысь, сдвинув шапку на затылок.—А если с самого краешка?

Серко не хотел стоять на месте, он то пятился, то боком гарцевал по двору, и Карысю приходилось ходить следом за ним. Но вот отец перекинул через плечо сумку с красным крестом, поправил фуражку и скомандовал:

– Открывай!

Карысь поднял щеколду и, немного поднатужившись, открыл воротца и, встав за ними, обиженно надул губы. Раньше бы он обязательно выглянул, обязательно посмотрел, как, низко пригнувшись, припав к шее лошади, выезжает в низкие воротца отец, но теперь...

– Если только с самого края,– высоко над Карысем сказал отец, – там, где воробью но колена. Знаешь?

– Зна-аю,– весело и освобождённо выкрикнул Карысь,– я вот честное пионерское...

– Ну-ну, пионер,– усмехнулся отец и ускакал по переулку.

Карысь закрыл воротца, облегчённо вздохнул, с разбега перепрыгнул лужу и помчался к Амуру.

3

Почти всюду снег уже растаял. На высоких местах, где было сухо и открыто для солнца, сквозь землю прорвались первые зелёные былки. Они были удивительно тонкими и беззащитными среди жёлтого траура прошлогодней травы, но с каждым днём их становилось всё больше, и нельзя было не радоваться этому ярко-зелёному румянцу, привольно и безостановочно разливающемуся по земле. А вот в низких местах, иод деревьями и плетнями, снег ещё лежал: грязный, ноздреватый, избитый солнцем и тёплыми ветрами. От этих одиноких сугробов тянулись такие же одинокие и безрадостные ручьи, которые, как ни вихляли, как ни бросались из одной стороны в другую, сходились всё же вместе в глубоком глинистом овраге. И здесь, в овраге, круто падавшем в Амур, ручьи превращались в ручей, который шумел и ярился как самая настоящая река и даже имел свой собственный водопад. И именно здесь, у водопада, Карысь заметил Ваську, Кольку Корнилова и Настьку. Собравшись в кружок, почти сомкнувшись головами, что-то такое они там делали, присев на корточки и ничего вокруг не замечая.

– Э-эй! —сверху закричал Карысь,– вы чё там?

Они медленно повернулись, медленно посмотрели на Карыся и опять занялись своим делом.

– Айда на Аму-ур! – уже потише крикнул Карысь, тогда как ноги сами собой понесли его в овраг...

– Чего кричишь, как полоумный? – зашипела на него Настька, и Карысь, немало удивлённый тем, что Васька пустил её в свою компанию, теперь был сражён окончательно. Он даже не нашёлся, что ответить Настьке, а лишь открыл рот и растерянно оглянулся, словно бы Настька шипела на кого-то там, за спиной.—Вишь, – ещё раз оглянулась Настька,—мельницу пробуем. Я сама придумала.

Карысь тоже присел на корточки, посопел, повозился и наконец протиснулся между Васькой и Колькой Корниловым. То, что он увидел, сильно разочаровало его: мельницей оказалась пустая катушка из-под ниток с двумя лопаточками – лопастями, воткнутыми в середину барабана. Штукенцию эту Васька надел на спицу и теперь старательно укреплял её на щепках-столбиках под водопадом. Правда, катушка крутилась, сверкали в весенних лучах радужные брызги, водопад солидно шумел, но всё это никак не стоило того, ради чего Карысь вырвался из дома.

– Подумаешь, мельницу нашли,—поднялся Карысь,– обыкновенная катушка. У меня таких целых двадцать штук.

– Ну и иди к своим катушкам.– Настька высунула длинный розовый язык.– Никто тебя сюда и не звал.

Очень удобно было дёрнуть Настьку за косичку, только руку протяни, но Карысь сдержался и молча покарабкался из оврага.

4

Забереги тронулись, наверное, ещё ночью, потому что были к приходу Карыся довольно широкими, тут и там усеянными большими и малыми льдинами. Карысь легко представил, как гремел и ломался ночью лёд, выползал на берег, вставал на дыбы и с тихим звоном рассыпался на тысячи сверкающих сосулек. Он мог всё это представить потому, что лёд прошлой весной тронулся днём, и они с отцом ходили смотреть, как «дерутся и топятся» льдины. Теперь же тихо было кругом, и лишь изредка доносилось смутное шуршание: это от основного ледяного поля отламывались льдины и медленно дрейфовали к утёсу, разворачиваясь и задевая друг друга.

Карысь долго смотрел на проплывающие мимо него льдины, и на каждой из них ему хотелось отправиться в опасное и тяжёлое путешествие. Куда именно могла бы его увезти льдина – Карысь не знал, ему представлялось что-то смутное, расплывчатое, обязательно огромное и обязательно белое...

Карысь не заметил, как очутился у самой воды. Медленно бредя вдоль берега, он неожиданно наткнулся на льдину, длинным острым концом выползшую на землю. Карысь немного подумал и уже собирался обойти её, как вдруг увидел, что льдина часто и мелко дрожит под напором течения и вот-вот готова тронуться с места. Карысь подумал ещё и легонько тронул её. Льдина дрогнула, но удержалась, лишь несколько звенящих сосулек просыпались на воду, утонули, но, тут же вынырнув, медленно поплыли по грязно-серой, холодной воде. Возможно, этим бы всё и закончилось, не раздайся за спиной у Карыся презрительный Васькин голос:

– Что, слабо одному-то?

Карысь вздрогнул, оглянулся и уже изо всех сил толкнул льдину. Она качнулась, неожиданно легко обломилась острым концом и, просев в воде, начала неторопливо разворачиваться. Карысь, широко распахнув глаза, заворожённо следил за льдиной, чувствуя какую-то странную слабость и решимость одновременно. Два этих полярных чувства боролись в нём до той поры, пока Карысь не оглянулся ещё раз: Васька, Колька и Настя во все глаза смотрели на него.

«А вот и не страшно! – восторженно успел подумать Карысь и уже в следующее мгновение оказался на льдине. Она перекосилась под ним, стала убегать из-под ног, и лишь в самый последний момент Карысь догадался переступить ближе к центру. Льдина выровнялась, черпанула одним боком, другим и стала мягко удаляться от берега.– А вот и не боюсь,—уже менее решительно повторил Карысь, – н-ни капельки».

Широко расставив ноги, в распахнутой курточке, с развевающимся за спиной шарфом, Карысь отчаянно стоял на льдине, с восторженным страхом наблюдал за тем, как плавно поворачивается и удаляется от него берег, как по этому берегу бегут и машут руками три маленькие фигурки и как постепенно показываются над высоким берегом дома его родной деревушки. Почему-то именно в эти минуты вспомнились Карысю душные запахи сена, конского пота и дыма горящей картофельной ботвы. Почему именно они, эти запахи, какая тут могла быть связь – Карысь не знал да и попросту не задумывался об этом. Ему стало холодно и страшно. Хотелось сесть и заплакать. Но под ногами была вода, сбоку – вода, и всюду была вода. Карысю казалось, что он уже всю жизнь вот так вот и плывёт куда-то на льдине, в мокрых валенках с бесполезными сейчас галошами, дрожащий от холода и страха.

Карысь не видел, да и не мог видеть, что его льдина самую малость не дотянулась до стержневого течения и, попав за утёсом в улово [2]2
  Улово – водоворот.


[Закрыть], медленно поплыла назад, к берегу. Заметил он это лишь в тот момент, когда до берега оставалось метров восемь и расстояние продолжало сокращаться. Карысь растерялся: на льдине страшно, но прыгать в мутную, тяжёлую воду ещё страшнее.

– Держи-и-и! – услышал Карысь срывающийся Васькин голос,—сейчас брошу.

В воздухе что-то мелькнуло и, обдав Карыся брызгами, упало у его ног. Карысь невольно попятился и чуть было не опрокинул льдину.

– Греби-и, дура-ак! – надрывался на берегу Васька.– Она сейчас опять на глыбь пойдёт.

Карысь догадался, Карысь схватил доску, переброшенную ему Васькой, и изо всех сил принялся грести. Он не видел, как в такт его гребкам приседал и мучительно гримасничал на берегу Васька, как всхлипывала и боязливо утирала глаза рукавом Настька и как пустыми, остановившимися глазами следил за ним Колька. Ничего этого Карысь не видел, отчаянно и упорно гребя доской, первый раз в жизни самостоятельно уходя от чего-то огромного и белого, что будет манить и звать его всю жизнь...