Текст книги "Берег дна"

Автор книги: Вячеслав Шульга

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

7

Дождь резко прекратился. Потемнело, но молнии сверкали почти беспрерывно, так что жаловаться на недостаточную видимость не приходилось. Грохот стоял, как на танковом полигоне во время дивизионных учений. На лицах спутников читался страх, и лишь Мотя никак не проявлял своих эмоций. Он ждал.

Небо, та часть, которую можно было наблюдать из-под густой листвы, стало наливаться красным, а сквозь раскаты грома начал прорываться, постепенно нарастая, звук работающего пресса. Слишком большого пресса. Его ритмичные удары перекрывали громовую канонаду, оглушая и отдаваясь эхом в каждой клеточке тела. Набат становился все громче, заставляя сердца сталкеров биться с ним в такт, молнии сверкали все реже, а небо сделалось багряным. Когда на грани слышимости появился противный писк, от которого по коже пошли мурашки, Мотя включил ПДА, удостоверился, что путь свободен, и дал команду выдвигаться.

Красное небо преобразило Зону, окрасив багрянцем деревья, траву, дома и заборы. В таком освещении комфортно мог бы чувствовать себя только какой-нибудь фотограф-ретроград, из принципа в век цифры снимающий на пленку и печатающий фотографии в домашней лаборатории. Но поскольку никто из отряда не увлекался даже цифровой фотографией, то на них трава и деревья кроваво-красного оттенка производили удручающее впечатление. Тени практически исчезли, что придавало предметам совершенно нереальный вид и мешало людям привычно оценивать расстояния и формы.

Быстро преодолев небольшой открытый дворик, сталкеры забрались в здание через крайнее левое окно. Свет в дом почти не проникал, и Моте пришлось включить тактический фонарь и им освещать себе дорогу. Теперь надо было правильно сориентироваться, времени на поиски у них не было. Если верить письму профессора, то надо было идти на второй этаж. Лестница находилась слева от главного входа в конце коридора. Не мешкая, Мотя осторожно открыл дверь комнаты и тут же обнаружил растяжку.

– Тут на пороге сюрприз, – предупредил он товарищей, – проведите Машу, да смотрите, чтоб аккуратно, а я вперед.

В несколько перебежек добравшись до лестницы, Мотя взбежал на второй этаж и осмотрелся. Тонкая цепочка следов, пересекавшая довольно просторный зал и уходившая в дверь дальней стены, явно указывала на то, что тут их не ждут. Отпечатки обуви трех человек и колес тележки уже успело хорошенько присыпать пылью, а свежих видно не было. Видимо, преследователи не знали, каким образом ушел Титаренко, и не сообразили проверить дом. Как это глупо с их стороны! Значит, и растяжка не их рук дело.

– Сюр, тут чисто, бегом ко мне, – скомандовал он в гарнитуру. – Маша, включай прибор.

Выброс набирал силу. Мерзкий раздражающий писк резал по ушам, кровь стучала в висках и ломило в затылке. Выброс обволакивал, мягко, но настойчиво выдавливая из тела жизнь. Кровь вскипала в венах, грудь будто стягивало ремнями, а содержимое желудка пыталось вырваться наружу.

Пройдя по следам в следующий зал, он ничего не увидел, кроме грязных стен с выцветшими обоями и мусора на полу. Дальше хода не было, в зале была всего одна дверь – та, через которую зашел Мотя. Неужели ошибся? Он извлек из кармана детектор и покрутился. Ничего. Экран прибора был пуст. Это конец – либо погибать тут, под выбросом, либо сломя голову лететь в подвал на стволы «монолитовцев», и неизвестно еще, что хуже. У Моти от страха задрожали колени, а из горла непроизвольно вырвался вой, более напоминавший скулеж побитой дворняги. Добегался, голубчик. И завещания не оставил. Мотя стоял посередине темного зала, опустив руки, и впервые в жизни не представлял, что делать.

Сзади послышался топот, и в комнату вбежал Сюр, а за ним все остальные. Бледные, с трясущимися руками, глаза вот-вот выпрыгнут из глазниц.

– Где? – прохрипел, задыхаясь, Боцман.

– Там. – Мотя обреченно показал пальцем в угол, где стояла древняя тумбочка с какими-то журналами на ней. – Должен быть там.

– Там же нет ничо!

Мотя только и смог, что пожать плечами в ответ.

– Делай что-нибудь, что стоишь? – Боцман схватил Мотю за грудки. – Ты нас сюда затащил, скотина!

Резкий толчок сотряс дом, едва не повалив людей. Яркая огненно-оранжевая вспышка полоснула по небу, осветив через окна все углы.

– Смотрите! – Дима показывал рукой на угол. – Там что-то есть!

Мотя резко обернулся и успел заметить какое-то марево прямо над тумбочкой.

– Маша, наводи луч! – заорал он и полез в карман за гайками.

Перепуганная Маша еле справилась с дрожью в непослушных руках и направила бирюзовый луч чуть выше тумбочки, где тут же расцвел радугой причудливый полупрозрачный бутон. Есть! Мотя завопил бы от радости, если бы не резкая боль, парализовавшая на мгновение легкие. Согнувшись пополам, он все же умудрился зашвырнуть гайку в центр аномалии. Та тускло блеснула гранями и исчезла, будто растворилась.

– Я первый, – простонал Мотя, – если меня не расплющит и не разорвет, через пять секунд ныряйте за мной.

Еле передвигая ноги, он доковылял до тумбочки, с трудом на нее взобрался и провалился боком в цветок. Сюр взял из рук Маши прибор и подтолкнул ее в спину.

– Давай быстрее, вот-вот накроет, я из последних сил держусь.

Ноги не слушались Машу, жутко крутило желудок, саднило в висках, а в затылок будто вонзили тысячу раскаленных иголок. Превозмогая боль, ей удалось доползти до тумбочки, чьи-то руки, кажется, это был Дима, довольно бесцеремонно подсадили ее, но сил реагировать уже не осталось и она просто потеряла сознание, удачно свалившись в самый центр бутона. Единственное, что она запомнила перед тем, как упасть в аномалию, так это грудастую тетку, похожую на актрису из дурацкого сериала про няню на обложке какого-то журнала.

Глава 15

1

Был, видимо, июнь. Солнце уже вовсю пробивалось сквозь ставни, сквозь веки, сквозь хрусталик, стекловидное тело, сетчатку, глазной нерв и наконец добралось до мозга. «Лишние и ненужные знания никого никуда не приводили», – подумал профессор Титаренко, окончательно просыпаясь. «Сон алкоголика краток и тревожен», – не к месту пробилась вторая утренняя мысль. Голова тяжелее чугуна… нет, тяжелей унбинилия, во рту словно стая непрерывно испражняющихся сурикатов пробежала. «Федю и Петю – прибью» – третья утренняя мысль не была столь уж оригинальной. Именно аспиранты Федя и Петя соорудили эту «адскую машину», производящую самогон невероятных органолептических свойств. Федя и Петя называли это пойло «Гремлин-водка», очевидно, потому, что выпившие его превращались в настоящих гремлинов – начинали беспрерывно ржать и кривляться. Впрочем, реальный экономический эффект «Гремлин-водка» приносила. Советских денег у профессора и аспирантов, понятно, не было, но часть местного населения за самогон готово было быстро позабывать мусульманские корни, прикинуться атеистами и расплачиваться как натуральными продуктами, так и деньгами. Товар-деньги-товар, привет марксистской экономике…

Профессор, покряхтывая, поднялся с топчана, подошел к баку с водой, плеснул на лицо. Сон улетучился окончательно. Профессор вышел на крыльцо, зажмурился от яркого света. Чингизская степь еще цвела, стрекотали насекомые, в травах кричала мелкая птичья сволочь. Профессор специально выбрал себе дом на окраине Лиманска, чтобы можно было вот так, утром, выйти на крыльцо и впитать в себя потрясающий степной пейзаж, с синеющими на горизонте сопками и предгорьями.

– Эх, лепота! – профессор любил цитировать старые фильмы.

Калитка приоткрылась, в проеме плетеного забора появился Шакарим, местный староста, а точнее – комендант.

– Привет, насяльника, как жизнь?

Шакарим был человеком без возраста, типичный восточный дедок: маленький, сухой, загорелый, морщинистый. На таком старичке органично смотрелся бы полосатый халат и тюбетейка. Тюбетейка была, однако одет Шакарим всегда был в мятую довоенную офицерскую форму, только без отличительных знаков в петлицах. Поначалу сочетание тюбетейки с формой смешило профессора, но потом он привык.

– И тебе привет, добрый человека Шакарим. Жизнь у меня идет хорошо. На завтра планируем новый эксперимент. В степи.

– Я тебе что хотел сказать, насяльника. В степи опасно стало. Как рассвело, Абаев выстрелы слышал. Или охотился кто. Или лихие люди в степи гуляют. Или еще что…

Дедок отлично говорил по-русски. А слово «насяльника» он перенял у Феди и Пети. Так они за глаза называли профессора. Откуда взялось слово, профессор не знал, но подозревал, что из какого-то юмористического шоу. Шакариму слово почему-то нравилось. Самого же Шакарима Федя и Петя за глаза называли Шакилом ОʼНилом. На противопоставлении, так сказать, играли…

– Да брось, Шакарим, какие лихие люди? Амнистия еще не добралась, да и лагерей тут рядом нет…

– Ну ладно, насяльника, я тебе сказал. Еще чего тебе скажу. В Караул большие люди приезжали, наверное, из ЧеКа. Что-то искали, спрашивали. Не тебя ли?

– Нет, Шакарим. Моим начальникам, как ты говоришь, ЧеКа сейчас не до меня. Ты слыхал, что Берия – английский шпион? Вот там сейчас еще шпионов ищут. И контору делят на части. Не до меня им… Я им телеграммы по рации уже отсылал.

– Ну ладно, насяльника. Пойду я. Водки дашь?

– Зайди к Феде с Петей, скажи, что я велел выдать. И про стрельбу им расскажи.

Шакарим молча повернулся и вышел. Заслать бы его в райцентр, в село со смешным названием Караул – чтоб повыяснял, кто приезжал, зачем приезжал. Но не любил Шакарим в селе появляться. Профессор подозревал, что побаивается Шакарим своего имени – его тезку и дальнего родственника Шакарима Кудайбердиева, поэта и философа, расстреляли уж более двадцати лет назад, а Шакарим все еще побаивался. И не любил иметь дело с «ЧеКа», хоть каким-то образом на эту организацию и работал.

Титаренко считал, что им очень повезло – оказаться именно в этом месте именно в это время. Нет, насчет места – никакого везения не было. Временная аномалия располагалась именно здесь, в чингизской степи, в Абайском районе Семипалатинской области Казахской ССР. А вот со временем… Стояла первая половина 1954 года. В стране и, что важно, в силовых структурах были разброд и шатание, начавшиеся после смерти Сталина и расстрела Берии. МВД и госбезопасность то объединялись, то наоборот – делились. Только-только КГБ стала самостоятельной структурой. И никому в Москве сейчас не было дела, на чьем балансе находится заброшенный режимный объект – пустующий городок Лиманск.

Лиманск начали строить здесь в середине тридцатых годов. Большая экспедиция, одним из руководителей которой был немецкий физик Карл Леман. Титаренко порасспрашивал Шакарима и остался в полной уверенности, что Леман был представителем «Аненербе» – ведь курировал экспедицию лично Глеб Бокий, возглавлявший спецотдел НКВД, занимавшийся теми же вопросами, что и «Аненербе». Недолго курировал, в ноябре 37-го его расстреляли. Но идею постройки города не оставили. Ясно было даже и ежу, что местная аномалия – точка сингулярности, и каким-то образом немцы сумели ее вычислить. Хотя технологический уровень тридцатых годов не позволял этого сделать. Шакарим как-то слышал от Лемана слово «Шамбала» и считал, что немцы нашли указание на данное место именно там.

Экспедиция при помощи местного населения и какого-то количества зеков построила небольшой, домов на сорок, поселок. Поначалу его назвали Леманском. В честь посланца братской Германии. Однако началась мировая война и отношения с Германией изменились. Повеяло войной с немцами, и профессор Леман спешно убрался восвояси, так и не успев начать исследований. Но городок был построен. В нем было электричество, добываемое с помощью ветрогенераторов, радиостанция, даже водопровод из скважин. Кроме того, в степи в разных местах были вырыты шахты до ста метров глубиной. В большом здании лаборатории осталось кое-какое исследовательское оборудование.

С отъездом Лемана проект был свернут. Часть оборудования вывезли, часть бросили. Окружили городок колючей проволокой и оставили взвод солдат. Охранять. На всякий случай. Командовал взводом Шакарим. С началом войны было решено сменить статус объекта. Солдат отправили воевать, и Шакарим остался комендантом пустого и забытого городка. Да и название городка, чтоб не вспоминать о немецком профессоре, кто-то наверху, наверное одессит, переделал в более родной и понятный Лиманск.

В сороковых о городке вспомнили. В Семипалатинской области было принято решение открыть ядерный полигон. Главным исследовательским центром полигона полагали сделать Лиманск. Приезжали высокие чины и секретные физики – и остались довольны. Но каким-то образом руководству села Караул при помощи республиканского руководства удалось убедить Москву не делать полигон в окрестностях этого села – упирали на то, что эти места священны для казахов, ведь в селе родился великий казахский поэт, основатель письменности – Абай. Лиманск опять оставили в покое. В нем доживал свои дни лишь Шакарим с женой, да несколько казахских семей – родственников Шакарима. Они пасли скот и возделывали небольшие участки целины.

Но однажды, в апреле 1954 года, в Лиманск заявилась странная троица. Высокий бородатый очкарик и двое его помощников – мускулистых, резких и похожих друг на друга. Все трое были одеты в странные военные комбинезоны и вооружены незнакомым оружием. Помощники волокли за собой тележку, наполненную непонятными приборами.

Шакарим поначалу решил, что это шпионы. Но высокий представился профессором Титаренко, возглавляющим экспедицию Академии наук по поиску сингулярных аномалий. Мол, они только «разведгруппа» большой совместной экспедиции АН и КГБ. Шакарим попросил предъявить документы, но профессор сказал, что они спрятаны в оборудовании и достать их смогут только завтра. Потом достал фляжку с непонятным, но очень вкусным напитком, напоминающим солодовый самогон, и предложил Шакариму выпить-закусить.

Они выпили, и Шакарим, любящий это дело по причине отшельничества, разговорился с профессором. Пожаловался на маленькое жалование – он ведь числился всего лишь «сторожем», хотя и работником республиканского МГБ. Титаренко посочувствовал и пообещал, что когда тут начнутся большие исследования, Шакарим будет комендантом с большой-большой зарплатой. Это окончательно нивелировало шакаримову подозрительность, и он даже не обратил внимания на осторожные вопросы профессора – как должны выглядеть документы, способные убедить Шакарима и местные власти в том, что профессор действительно не шпион, а послан с особой миссией. Потом Шакарим захмелел окончательно и предложил гостям занимать любой дом и ночевать там сколько влезет.

Наутро профессор пришел к Шакариму с небольшой стопкой бумаг. В бумагах говорилось, что все местные власти должны оказывать всяческую помощь экспедиции профессора Титаренко. Шакарим, увидев красивые бумаги с подписями и печатями, окончательно успокоился и решил, что профессор – это его тропинка в новую светлую жизнь. Проверить у профессора и аспирантов паспорта ему даже в голову не пришло.

Профессор же, немножко расстроенный тем, что пришлось потратить на коменданта последний «Чивас», развеял грусть радостным осознанием своей предусмотрительности – он не дал аспирантам при бегстве из Зоны выбросить казавшиеся совершенно ненужными цветной струйник и диск с базой академической библиотеки. Именно в библиотеке они нашли сканы разных старинных экспедиционных документов, и, немного поколдовав в фотошопе, создали аналогичные. Бумаги, чтобы распечатать документы, не было, но Федя обнаружил стопку в одном из брошенных лабораторных помещений.

Профессор прекратил предаваться воспоминаниям. Пора работать. Он специально послал Шакарима к своим «боевым аспирантам» за водкой – чтоб разбудить лентяев. Надо работать, иначе не выберемся. Стрельба в ночной степи – неспроста. Скорее всего, по их душу стрельба. Или спасатели явились, или… наоборот. А то, может, и местная ГБ очухалась после потрясений и начинает работать в привычном жестком режиме. Надо попросить аспирантов посканировать радиочастоты. Вдруг чего узнаем.

2

Очнулась Маша от того, что кто-то протирал ей лицо чем-то влажным. Открыв глаза, она, будто в мареве, увидела над собой лицо Моти. В ушах шумело, словно к ним приложили морские ракушки, но зато уже не болело в животе и перестал ныть затылок.

– Очнулась? – Мотя протер салфеткой Машин лоб. – Ну ты и напугала нас, я уж думал – все. А Дима так вообще все рвался искусственное дыхание делать, но я не разрешил…

Маша улыбнулась. Если Мотя шутит, значит, все в порядке. Попыталась встать, но Мотя одернул:

– Полежи немного, приди в себя. Сейчас тебе чайку организую. Семеныч, что там с водой?

– Уже почти закипела.

– Сейчас, – он снова протер Маше лоб, поправил укрывавший ее пыльник и исчез из поля зрения.

Вокруг была ночь, разрезаемая сполохами костра. Зрение окончательно сфокусировалось и Маша поняла, что смотрит в безлунное небо, истыканное иглами звезд. Маша все-таки приподнялась и огляделась. Из-за костра видно было недалеко, только окружающую костер жесткую сухую траву. У костра на корточках сидел Дима и ножом помешивал в кане бурую дымящуюся жидкость. Рядом примостился Мотя. Остальных не было. Маша вдохнула воздух. Это был не воздух Зоны, это даже не был воздух Украины. Пахло незнакомыми травами и цветами, пылью и чем-то неуловимо прекрасным.

– Мы где?

– Что, Маша, – спросил Мотя, – покой нам только снится? Сквозь кровь и пыль летит, летит степная кобылица… И мнет ковыль…

– Чего? – Дима оторопело уставился на Мотю. – Какая кобылица, где?

Но Маша уже среагировала. На автомате.

– И нет конца! Мелькают версты, кручи… Останови! Идут, идут испуганные тучи, закат в крови…

Мотя довольно засмеялся.

– Молодец, Маш. Видно, что очнулась. А тебе, Семеныч, неплохо бы классику знать.

– Ну, мы академиев не кончали. – Дима насупился и вернулся к помешиванию чая.

Мотя опять засмеялся:

– Ну, уел, уел. Молодец! А ковыль, Машунь, я не просто так вспомнил. На твой вопрос «Мы где?» в рифму отвечать не буду, а отвечу просто – мы где-то в степи. Кстати, сразу скажу, что вопрос «Мы где?» меня волнует гораздо меньше, чем вопрос «Мы когда?»

– В смысле?

– Видишь ли, как полагаю я, а также остальные просвещенные в физике участники нашей развлекательной турпоездки, мы переместились. Как в пространстве, так и во времени. И очень хочется надеяться, что не к динозаврам мы попали. На всякий случай – не рекомендую наступать на бабочек.

– Это почему? – в разговор опять вклинился Дима.

– Это читать надо больше, чем стрелять, – вот к чему!

Дима опять сделал вид, что обиделся и сообщил в пространство:

– Чай готов.

Обжигаясь, он снял кан с таганка, поставил на траву.

– А наши где? – не унималась Маша.

– Наши осмотреться пошли, – сообщил Дима и звонко крикнул в темноту: – Эй, народ, чай готов, кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста!

– Ну ты молодец, – восхитился Мотя, – вы тут все – молодцы…

– Ты чего кричишь? – взъелась на Диму Маша. – Вдруг кто чужой услышит?

– Да ладно, – не смутился Дима, – они тут так орали, когда прибыли. «Эй, профессор, выходи!» Все суслики в округе небось попрятались. Если кто из людей и слышал, тот давно сбежал.

Из темноты в костровой круг вступили два ужаса на крыльях ночи – Сюр и Боцман. Оба чумазые и, кажется, злые.

– Вокруг – никого. Сплошная степь, – доложился Сюр. – В полумиле на запад – ряды «колючки». Ржавой. Надо днем посмотреть.

– В двух кабельтовых на север – вход в шахту. Заброшенный. Я внутрь сунулся, там завал. Радиационный фон немного повышен, – продолжил доклад Боцман.

– Ну, а родник вы и сами нашли, как погляжу, – закончил Сюр, косясь на кан. – Ну что, до рассвета еще часа полтора… Чем займемся?

– Для начала перекусим, потом обсудим. – Мотя наклонил кан и налил чай в кружку. Достал из рюкзака сверток, развернул – там было несколько галет и кусок вяленого мяса. Мотя вытащил нож и начал неторопливо нарезать мясо.

Сюр тоже полез в рюкзак. Извлек две банки тушенки, вскрыл обе ножом. Поставил на предусмотрительно разложенный Димой в качестве скатерти кусок плотного целлофана. Посмотрел на Боцмана.

– Ну, чего сидишь, ханку доставай. Надо прорыв отметить.

Боцман вопросительно взглянул на Мотю, тот молча кивнул. Боцман, сообщив окружающим, что они алкоголики, начал расстегивать наружный клапан рюкзака.

– Только давайте-ка сядем спиной к костру и оружие под рукой держать будем. Хоть и степь, но мало ли что, – то ли предложил, то ли приказал Мотя.

Было тепло, и народ, покончив с трапезой, разлегся прямо на земле. Иногда поглядывали во тьму.

– Ну, что дальше-то? – потягиваясь, спросил Сюр. – Спим? Идем к «колючке»? Ждем рассвета?

– Можно и поспать, – ответил Мотя, – но рассвет скоро, посмотрите на восток.

На востоке действительно начинала заниматься заря.

– Да не хочется что-то. Ненавижу неопределенность. Надо искать профессора. Без него обратно не попадем.

– Да, неопределенность – это гнетет, – согласился Боцман, повернулся и посмотрел Моте в глаза.

– Не дрейфь, морячок, все будет океюшки! – Мотя и не думал отводить взгляд. – Ты сталкер или капуста под гнетом? Гнетет его…

– Да не люблю я эту степь. Как море, но фальшивое… Пространства много, бугорков мало…

– Опаньки! Моряк с агорафобией – это ново! Свежо!

Маша поняла, что под пикировку сталкеров начинает засыпать. Она прикрыла глаза, и сразу вспомнился полет в радужном туннеле, длившийся одновременно миг и бесконечность. Маша все проваливалась и проваливалась – вниз по кроличьей норе. Потом вздрогнула и проснулась. Было уже почти светло. Костер догорел и тихонько дымился. Сталкеры стояли и осматривались. Дима спал неподалеку на земле, укрытый курткой Сюра. Маша приподнялась, села. Покрутила головой. Вокруг до скрытого синей дымкой горизонта простиралась степь. Очень красивая степь, разноцветная, особенно в свете утренней зорьки. И совершенно пустынная.

– Ну так куда пойдем? К «колючке»? – Сюра явно нервировала кажущаяся мирность окружающего пространства. – Или еще покричим?

– Ну покричи, коль не охрип. – Мотю ситуация, похоже, забавляла.

– И покричу! Э-гег-ге-ей! Профессор! Выходи, подлый трус!!!

– Кто тут гей? – это проснулся Дима. – Профессор?

– Сам ты это слово! – возмутилась Маша.

– Да уж, Семеныч, что-то у тебя спросонья чувство юмора… того… туговатое. – Сюр прекратил кричать и потребовал у Димы: – Проснулся? Куртку давай, собираться надо.

– Когда нам в море надо подать сигнал, мы стреляем из ракетницы, – невозмутимо сообщил Боцман. – А за неимением ракетницы…

Он передернул затвор и дал очередь в воздух.

– О, это идея, – подмигнул Маше Сюр, и несколько раз выстрелил из своего огромного пистолета. – Надеюсь, никакую чайку мы не подстрелили…

– Вы чего, охренели совсем? – возмутился Мотя.

– А чего мы? Надо ж внимание привлечь!

– Ага, а патроны вы здесь откуда возьмете? Мы же не знаем, где мы. И трупов, чтоб патронами разжиться, вокруг не видать.

– Хорошо, а что ты предлагаешь? Идти к «колючке» ржавой? Или здесь сидеть?

– Первое. Раз уж постреляли – уйти с этого места. Сховаться неподалеку и наблюдать – вдруг кто придет. Если кто придет – берем «языка». Допрашиваем. Ориентируемся.

– Так, а второе?

– А второе… Мой ПДА, между прочим, может работать в режиме передатчика. Довольно мощного. На коротких и ультракоротких волнах. Надо только антенну соорудить, из той же колючей проволоки, и батарею дополнительную у кого-то из вас отобрать. Ну и устроим радиовещание на всех частотах!

– И что вещать будем?

– Это я придумал уже. Маш, вставай давай – и тебе работа нашлась.