Текст книги "Истории, рассказанные вчера"

Автор книги: Вячеслав Килеса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Тогда в гибели «серых ангелов» его, Вечеслава, вина.

Несколько дней Вечеслав провел в постели. Узнавшая все от гонца Мария молча сидела рядом и занималась рукодельем. Вечеслав настолько привык к ней, что, когда Мария долго отсутствовала, начинал скучать и встречал ее приход с откровенной радостью.

Вечеслав все-таки написал письмо Киевскому митрополиту – но ответа не получил. «Значит, я не нужен» – решил Вечеслав.

Время лечит – лучше трав и настоек. После выздоровления Вечеслав съездил на место бывшего Митрополянского скита, посмотрел на развалины, побродил по окрестностям и, так ничего и не выяснив, вернулся в имение Марии: единственное место, где его ждали.

В октябре Мария предложила Вечеславу стать ее мужем – и Вечеслав согласился. После свадьбы граф и графиня Мудрак уехали на год в Италию. А в ноябре 1664 года гетман Петр Дорошенко привел в Малороссию войско турецкого султана, подвергнувшего украинские земли огню и мечу.

КОЛОДЕЦ

Письмо, приглашавшее приехать в полночь на Староильменскую пустошь – и обязательно одному, никому ничего не говоря, – было примечательно тем, что внизу стоял оттиск печатки отца Леонида, носимой им в виде кольца на правой руке, а начертанный сбоку крестик – секретный знак – удостоверивал подлинность подписи.

Вечеслав отодвинул бумагу, поднялся из-за стола, подошел к окну.

Непонятно, как письмо оказалось в кабинете, ключ от которого Вечеслав носил с собой, – но если письмо написано отцом Леонидом, то можно не удивляться: тот умел все. Вот только… при нападении на Митрополянский скит погибли как «серые ангелы», так и их наставники – митрополит эту информацию подтвердил, добавив – беседа между ним и Вечеславом проходила с глазу на глаз, – что, по просочившимся из Варшавы сведениям, Митрополянский скит уничтожил отряд польских драгун, которым командовал человек в маске… И вдруг через семь лет – письмо.

Смущало время и место встречи. С полуночи до часу – период суток, который Бог отдал во власть Дьявола. А на Староильменской пустоши когда-то находилось языческое капище, славившееся обилием приносимых Перуну человеческих жертв. Очень нехорошее место, но – печать, крестик…

– Папа, папа!

Вечеслав поднял голову. Проезжавшие мимо окна на пони шестилетняя Лизонька и пятилетняя Даша махали отцу ручками. Улыбнувшись им, Вечеслав вернулся к столу, еще раз перечитал письмо. Придется ехать. Мария гостит у польского короля, когда будет, неизвестно. К частым отлучкам жены, вынужденной для получения денег исполнять придворные обязанности, Вечеслав привык, как и к тому, что она не рассказывала о поездках: только целовала при возвращении и объяснялась в любви – и не было в ее словах фальши..

О перемене в судьбе Вечеслав не жалел. Митрополит предлагал высокий пост в церковной иерархии, но Вечеслав отказался: ему понравилось заниматься хозяйственными делами, охотиться, читать по вечерам старинные рукописи, воспитывать детей, которым Вечеслав не мог нарадоваться: такие умненькие и затейливые оказались его дочки!

Староильменская пустошь находилась в трех верстах от графского имения.

Привязав к ветке дуба тревожно всхрапнувшего коня, Вечеслав зажег факел и, тщательно освещая тропинку – здесь водились змеи – направился к черневшим руинам капища.

Где-то рядом глухим басом ухнул филин, бесшумной тенью мелькнула сова.

Ночной лес жил привычной жизнью. Вспомнилась ночь, когда Вечеслав вместе с Серафимом пробирались в Митрополянский скит: царствие тебе небесное, покойный друг!

Вот и пустошь. Свернув с тропинки, Вечеслав, осторожно переступая через каменные глыбы, вошел в полуразрушенный, с обгоревшей крышей зал, в котором когда-то пытали и казнили пленников во славу своих богов древние язычники.

– Странное место для встречи назначил отец Леонид! – в который раз подивился Вечеслав, направляясь к алтарю, – и вдруг почувствовал, как проваливается под ногами земля и он падает вниз.

Сработала выучка: подогнув ноги, Вечеслав оттолкнулся подошвами сапог от неровной каменной стенки, мелькающей при свете зажатого в руке факела, и, отлетев к противоположной стороне колодца, вжался в нее расслабленным телом, одновременно вцепившись свободной рукой в каменный выступ. Найдя для опоры носками сапог расщелины в кладке, Вечеслав повернул голову, рассматривая поймавшую его ловушку.

Раннее, пока не исчезла вода, это был колодец: большой, метра три в диаметре и не менее десяти метров в глубину. Внизу, метрах в четырех от повисшего на стене Вечеслава, виднелось наполненное сгнившими останками дно, посередине которого торчал громадный дубовый кол – на него неминуемо наткнулся бы Вечеслав, если б не прервал падение, – и метались вспугнутые светом три болотных гадюки.

– Колодец остался с языческих времен, – решил Вечеслав, – Кол и гадюк приготовили для меня: к счастью, напрасно.

В первую очередь следовало позаботиться о змеях. Вечеслав уронил факел и, когда тот достиг дна, ударом энергии взорвал факельный огонь, полыхнувший так, что от гадюк остался пепел. Жар был настолько силен, что начал тлеть кол: его мерцания оказалось достаточным, чтобы, используя неровности стенки, спуститься вниз.

Отряхнув одежду, Вечеслав присел на корточки и закрыл глаза. Несколько часов уйдет на восстановление энергии, потом нужно подумать, как подняться наверх. Особой тревоги Вечеслав не испытывал: если не выберется сам, утром начнут искать; привязанный к дереву конь и отверстие колодца покажут, где он находится. Но… кто сумел так ловко поставить ловушку? Причем с осведомленностью о тайнописи «серых ангелов» и отце Леониде.

Наверху послышался шорох. Вечеслав открыл рот, собираясь закричать, и застыл: прийти сюда ночью мог только тот, кто приготовил западню, и нельзя показывать, что затея не удалась.

Бросившись ничком возле кола, Вечеслав положил руку так, чтобы сквозь пальцы видеть верх колодца, и замер, сведя до минимума эманацию сознания.

Прошло минут десять; удовлетворенный тишиной, неизвестный зажег факел и, заглянув в колодец, осветил дно. Вечеслав затаил дыхание и закрыл глаза, успев увидеть лицо в маске. Потекли минуты, показавшиеся Вечеславу вечностью; что – то больно ударило Вечеслава в грудь и скатилось по телу.

– Камень! – догадался Вечеслав. – Проверяет, жив ли!

Свет факела исчез, послышался шум: неизвестный закрывал колодец жердями и ветками.

– Коня тоже уведет, – понял Вечеслав. – Значит, на слуг надежды нет.

Наверху все стихло: неизвестный ушел.

– Лягу спать – решил Вечеслав. – Как говорил Серафим: ночи – покой, дню – хлопоты.

Став на колени, Вечеслав прочитал ежевечернюю молитву: «В руки твои, Господи Иисуси Христе, Боже наш, отдаю дух мой. Ты же меня благослови, Ты меня помилуй. И жизнь вечную даруй мне. Аминь», лег на пол и, завернувшись в плащ, погрузился в сон.

Несмотря на неудобное ложе, Вечеслав, проснувшись, почувствовал себя отдохнувшим. В колодце было темно, хотя день, скорее всего, давно наступил.

Прежде всего следовало убрать наваленные на колодец жерди, и Вечеслав, подняв руку, ударил по ним своей энергией. Результат оказался ошеломляющий: взлетев, свернутая в шар энергия врезалась в расположенное неподалеку от горловины колодца магическое зеркальное поле, срикошетившее шар с такой силой, что, если бы Вечеслав не успел поставить защитный блок, его могло расплющить.

Отдохнув, Вечеслав, используя различные магические способы, попытался снять или пройти защитный экран, – и убедился в своем бессилии. Оставалось проверить, распространяется ли чародейство на физическое тело, и Вечеслав, цепляясь за неровности стены, полез наверх – и уперся головой в нечто, напоминающее стекло. Все старания разрушить защитное поле оказались безуспешными, и оставалось радоваться, что удалось, не разбившись, спуститься вниз.

Итоги были неутешительные: Вечеслав находился в каменном мешке, лишенный воды и еды, – и единственная возможность спасения виделась в том, что в имение вернется Мария и, используя свои ведовские знания, отыщет мужа.

Сколько суток провел Вечеслав в каменной тюрьме, он так и не узнал. С распухшим от жажды языком, лишенный сил, он лежал, ожидая смерть и на что – то надеясь – как вдруг жерди, закрывавшие вход в колодец, отлетели в сторону, и в образовавшемся светлом пятне появилась веревочная лестница, по которой кто – то начал спускаться.

– Мария! Нашла! – прошептал Вечеслав, пытаясь привстать.

Спрыгнув с лестницы, неизвестный бережно приподнял Вечеславу голову и, поднеся ко рту флягу, приказал:

– Пей!

Сделав несколько глотков, Вечеслав ощутил прилив сил. На дне колодца было темно и лицо незнакомца разглядеть не удалось, но то, что это не Мария, Вечеслав понял – и почувствовал разочарование.

– Полезай наверх!

Этот голос Вечеслав когда-то слышал.

– Там отражающий экран, – начал объяснять Вечеслав.

– Он ставился на время и потерял силу – прервал его слова незнакомец. – Прав был отец Антоний, ругая тебя за то, что плохо анализируешь магические приемы противника, – ты так этому и не научился, иначе давно бы выбрался.

– Серафим! – узнал Вечеслав. – Ты жив?!.

– А что: я похож на зомби? Полезай, потом поговорим.

Подталкиваемый Серафимом, Вечеслав медленно поднялся по лестнице – и зажмурил глаза от ярких лучей солнца.

– Быстрее – торопил Серафим.

Выйдя из развалин капища, Вечеслав увидел стоящих под седлом двух лошадей.

– Садись! – велел Серафим, вскочив на одну из лошадей, – а когда Вечеслав, взобравшись в седло, повернул коня, чтобы ехать в имение, нахмурился и сказал:

– Не туда: потом объясню!

Схватив поводья коня, на котором сидел Вечеслав, Серафим повлек его за собой, не обращая внимания на удивленные протесты Вечеслава.

Ехали долго; начинало темнеть, когда всадники спешились возле стоящей на лесной поляне избушки.

– Поживем здесь, – спрыгнув с коня, Серафим подошел к Вечеславу, помогая ему удержаться на дрожащих от слабости ногах. – Дрова, припасы – все приготовлено.

Заведя Вечеслава в избу, Серафим снял с него одежду, подсадил в огромную деревянную бочку, наполненную теплой водой, и начал тереть мочалкой, смывая с Вечеславова тела грязь и запах недавней тюрьмы.

Проснулся Вечеслав около полудня следующего дня. Серафима в избе не было; выпив кружку целебного отвара, Вечеслав достал из теплой печи кашу, пообедал и, выйдя на поляну, занялся упражнениями, восстанавливающими энергию тела.

Когда Серафим не появился и к вечеру, Вечеслав забеспокоился. Не найдя лошадей, решил, что если Серафим завтра не вернется, он отправится в имение пешком.

Но утром Серафим появился: хмурый и озабоченный.

– Завтракать, потом разговаривать, – категорично объявил он.

Для разговора уселись за стол.

– Начну с того, как остался жив. Через день после твоего отъезда к Дорошенко меня направили в Москву: помочь патриарху Никону схватить протопопа Аввакума и его ближайших последователей. Эта работа заняла месяцев семь, а когда вернулся, то обнаружил, что ни скита, ни «серых ангелов» не существует.

– А я? Почему не отыскал меня? – резко спросил Вечеслав.

– Я отыскал: твое нынешнее имение. Только тебя там не было: ты укатил в Италию.

– Да, – вспомнил Вечеслав. – А потом, когда я вернулся?!

– Когда ты вернулся, я был в имении несколько раз: но так, чтобы ни ты, ни тем более твоя жена об этом не знали. Как ты думаешь, кто рассказал врагам о Митрополянском ските?

– Мой гонец. – опустил голову Вечеслав. – Я догадывался, что его схватили.

– Наивный человек! – вздохнул Серафим. – Организатором и руководителем операции по уничтожению «серых ангелов» была твоя жена, графиня Мудрак, – и ты оказался одним из элементов операции. Помнишь корчму, где тебя ранили?

– Да! – кивнул головой Вечеслав, с трудом уясняя услышанное.

– Преследовавший тебя отряд был выделен польским королем в распоряжение графини Мудрак – письменное свидетельство этому я купил в Варшаве за большие деньги. Именно этот отряд взял штурмом и уничтожил Митрополянский скит, причем твое письмо помогло шляхтичам снять охрану и подойти вплотную к наставникам. И я уверен, что, когда ты раненый лежал в имении графини, тебя опоили зельем и во время сна вынудили рассказать о защитных сооружений Митрополянского скита, в том числе о потайных ходах, – поэтому никто из обитателей скита не смог спастись.

И добавил, уколов Вечеслава взглядом:

– Ты оказался легкой добычей, брат!

– Но. когда я убегал из корчмы, меня могли не ранить, а убить, или вообще не задеть пулей, – помолчав, сказал Вечеслав.

– Я тоже подумал об этом – кивнул головой Серафим. – Поэтому побывал в лесу, где тебя ранили, и понял по траектории пули, что ее направили в тебя не драгуны, а сидевший в засаде стрелок, – уверен, графиня специально вывела тебя под его выстрел.

– Но зачем это Марии?

– Суммы денег, в которую оценили головы наших наставников и оставшихся «серых ангелов», хватило не только на путешествие в Италию, но и на несколько лет безбедной жизни. Графиня только в последние два года начала выезжать из имения, не так ли?

– Да, какие-то придворные дела, – пробормотал Вечеслав и покраснел, поняв нелепость сказанного.

– В результате ее поездок в Венеции республиканское правление сменилось на монархическое, а в одном из немецких государств вместо предполагавшегося принца взошел на престол другой.

– Хорошо! – нашел еще одно возражение Вечеслав. – А почему я остался жив после уничтожения скита?

– Не знаю! – задумчиво произнес Серафим. – Для меня это загадка. Зато я знаю, как ты оказался в колодце.

– Мария!? – ужаснулся Вечеслав. – Но зачем?

– Ты с дочерьми часто ходишь в церковь? – неожиданно спросил Серафим.

– Конечно! – утвердительно кивнул Вечеслав. – А если хочешь сообщить, что Мария в церковь не ходит, то ничего удивительного нет: она – ведунья, и к религии безразлична.

– К Богу она безразлична, а не к религии, – яростно возразил Серафим. – Слово «ведунья» означает «ведьма», причем Мария – ведьма в четвертом поколении и свои знания унаследовала от матери. У вас подрастают две дочки, которым пора учиться ведьмовскому умению, а препятствие к этому – бывший «серый ангел», живущий на зарабатываемые черной магией деньги и приучающий дочерей к православию. Кстати: ты их крестил?

– Договорились на конец лета, – растеряно ответил Вечеслав. – Раньше Мария из-за поездок не могла.

– Тогда понятно, почему Мария приговорила тебя к смерти. Думаю, она тебя любит, но своих детей и ведьмовскую сущность любит больше. Еще вопросы есть?

– Только один: митрополит знает?

– Нет. Я в церкви занимаю достаточно высокое положение, чтобы подобные вопросы решать самостоятельно.

– Откуда ты узнал, что я сижу в колодце?

– Помнишь мой дар ясновидения? Во сне я увидел тебя в каменном мешке, измученного, теряющего надежду – и поспешил из Киева. Этот же дар подсказывает, что завтра перед заходом солнца графиня придет к колодцу, чтобы удостоверится в твоей смерти: ей нужно найти тело мужа для похорон и статуса вдовы. Можешь в этом убедиться: вчера я восстановил на пустоши ту картину, которую она оставила, когда проверяла, поймался ли ты в ловушку.

Серафим встал из-за стола.

– Прощай! Пусть твоя совесть и долг перед мертвыми помогут принять решение. Я графиню не тронул раньше, не трону и сейчас: она – твоя жена. А ты мне был братом.

Серафим вышел. Вечеслав слышал, как он сел на коня и поскакал прочь.

– Ни обнялись, ни поцеловались на прощание, – подумал Вечеслав. – Словно попутчики до перекрестка.

День прошел в метаниях сердца и разума, а ночь в тяжелых, обрывочных снах.

Поднявшись с первыми солнечными лучами, Вечеслав проделал комплекс упражнений, доел кашу, прибрал в избе и, оседлав оставленного Серафимом коня, поскакал к Староильменской пустоши. Доехав до середины пути, спешился, отпустил коня и отправился пешком, выверяя направление по солнцу. Подойдя к капищу со стороны, противоположной тропинке, осторожно, не оставляя следов, взобрался на полуразрушенную крышу неподалеку от колодца и, улегшись на обгоревшую балку, приглушил эманацию сознания., – настолько удачно, что пара задравшихся воробьев избрала Вечеславову спину местом для поединка.

Как и предсказал Серафим, Мария появилась ближе к вечеру. Подойдя к колодцу, она остановилась, прислушиваясь и оглядываясь вокруг, удовлетворенно кивнула головой и принялась освобождать от жердей и веток верхушку колодца.

Вечеслав смотрел на жену так, словно впервые ее видел. Ему почудилось, что он обознался, и эта деловито оттаскивающая жерди женщина ему незнакома, – и когда завал был расчищен и женщина нагнулась, всматриваясь в темноту колодца, Вечеслав, отказавшись от намеченного плана, бесшумно спрыгнул с крыши и негромко позвал:

– Мария!

Женщина обернулась. Да, это была Мария, – но такого смятенного, смешанного со страхом выражения лица он никогда у нее не видел. И, не в силах сдержать сдавившую его боль, Вечеслав быстро шагнул и толкнул жену в колодец. Изогнувшись телом, Мария попыталась выпрямиться, взмахнула руками и с криком полетела вниз.

– Господи, что я наделал! – потрясенно прошептал Вечеслав.

Вытащив из-за пазухи веревочную лестницу, он закрепил ее конец и поспешно спустился на дно колодца.

Кол пробил спину и вышел из груди, рядом с сердцем. Мария была еще жива: когда Вечеслав, подхватив ее тело, попытался снять его с кола, она очнулась и, глядя Вечеславу в глаза, выдохнула:

– Не виновата: тебя обманули! Прощай!

Эти слова оказались последними.

Вытащив из колодца тело жены, Вечеслав положил его на круп коня, на котором приехала Мария, и, взгромоздившись в седло, поехал в имение. Объяснив встретившим его слугам, что графиня, упав с лошади, напоролась на сук, велел отнести покойницу в часовню и приготовить для похорон.

Пройдя в детскую, Вечеслав обнял повисших на нем дочек, взволнованно спрашивавших:

– Папа, ты уезжал, да? Ты такой старый стал и седой! Что случилось, папа?! А где мама?

– Все хорошо, доченьки! Пора спать.

Уложив детей в постель, Вечеслав сел в кресло, ожидая, когда они уснут: пусть эту ночь Лиза и Даша проведут счастливо, не зная, что остались без матери.

ПРОКЛЯТИЕ

Заботили отпечатки заметных на снегу лошадиных копыт: вдруг какой-нибудь умник спросит, что делал и кого ждал за старым сараем неизвестный наездник.

Казацкое войско славилось следопытами; остается надеяться, что до темноты никто на отпечатки не наткнется, а позже все скроет навороженная на ночь метель К тому же из корчмы все выедут пьяные, на поиски следов неспособные. Черт возьми, долго они будут бражничать?! Холодает, а пятидесятилетнее тело не так легко переносит мороз, как в молодые годы. Ага, вот они!

Толпа всадников с хохотом и свистом мчалась по снежной дороге. Впереди на буланом жеребце скакал любимец военной фортуны, полковник казацкого войска Тарас Самойленко, муж графини Елизаветы Мудрак, на которой женился два года назад, – и с тех пор, в промежутках между походами, занимался в основном тем, что пропивал в кабаках доставшееся ему приданное, заодно поколачивая пытающуюся его усовестить супругу.

Дорога, по которой мчались всадники, сворачивала на деревянный мост, связывающий берега реки Свирь, быстрое течение которой, разбиваясь о каменные выступы и бушуя в водоворотах, не позволяло воде превращаться в лед даже при сильных морозах.

Самойленко, гикнув, вырвался вперед. Он привык быть первым, этот полковник – и в военных, и в любовных битвах, – чем покорил Лизино сердце, оттеснив галантным натиском окружавших ее кавалеров.

Пора! Граф Мудрак вытянул руку и, как только конь Самойленко достиг середины моста, ударил по лошадиному туловищу шаром энергии, удовлетворенно наблюдая, как, ломая перилла, с диким ржанием падает буланый вместе с наездником в яростные воды Свири.

Усмехнувшись бестолковой суете и крикам спешивающихся казаков, граф пришпорил коня и углубился в лес, решив достичь имения кружным путем.

Смеркалось, но здешние места были знакомы и темнота не мешала. Душа ликовала, наслаждаясь удачно выполненным делом. Теперь Лизу никто по миру не пустит и оскорблять не посмеет! Если не найдут прямых доказательств, мести не будет: мало ли по какой причине шарахнулся буланый в речку!

Если б не дочки, постоянно приносящие проблемы, граф свою жизнь счел бы безмятежной. Польский король после оказанных ему услуг Мудраку покровительствовал, киевская власть не трогала – слишком много секретов знал бывший «серый ангел». У Запорожской Сечи, метавшейся между Москвой, Варшавой, турками и татарами, хватало других забот. Какое-то время графу досаждали привыкшие к самоуправству шляхтичи и шайки разбойного люда, приходившие пограбить графское имение, – но после того, как Мудрак, разгромив нападавших, самолично содрал с их предводителей кожу, отпустив в таком виде на волю, набеги прекратились.

Свернув в дубовую рощу, граф осторожно спустился с горки, пересек ручеек и выехал на ведущую в имение дорогу. Никто из проезжих не встретился, лишь следы копыт тянулись узором по скатерти. Ладно, метель скроет: необходимые заклинания и магические действия граф произвел заранее.

Дорога свернула направо, мимо кладбища. Взглянув на могилы, граф улыбнулся, вспомнив, как два года назад, вычитав в старинном фолианте заклятья, занялся оживлением мертвецов. Опыты оказались успешными и ожившие скелеты, бряцая костями и грозя перепуганным проезжим, долго бродили по кладбищу, стремясь выйти за ограду. Затею испортил поп, организовавший на кладбище церковный ход и именем Христа вернувший мертвецов под землю, – а затем вздумавший обличать графа перед паствой как богоотступника и некроманта. Пришлось наслать попу видение Апокалипсиса, сделавшее из попа юродивого. С тех пор церковь в имении стоит пустая – никто из церковной братии служить здесь не хочет, – и крестьяне вынуждены молится в соседнем селе. Графа это не печалило – он забыл, когда переступал церковный порог, – что касается слуг, то набирались они из людей лихих и верных, от Бога далеких.

Показалось двухэтажное здание усадьбы. После замужества Лизы и переезда в Киев Даши, ставшей женой французского посланника в Малороссии, дом опустел, и если бы не чтение книг и магические опыты, граф не знал бы, куда деваться от скуки. После похорон жены Мудрак несколько лет жил в Европе, – и вернулся, решив, что тамошние нравы не для него.

– У вас гость, ваше сиятельство! – вполголоса предупредил слуга, когда граф, спешившись, передал коня попечению кучера. – Кто – не сказал, но похож на священнослужителя. Ожидает в гостиной.

– Ладно, – нахмурился граф, направляясь к крыльцу, – и, внезапно остановившись, спросил:

– Ужином покормили?

– Отказался. Даже к воде не притронулся.

– Вот как, – задумался граф. Гость, пренебрегающий едой и водой приютившего его дома, мог быть только врагом. – Посмотрим, что ему надо!

В гостиной горела свеча; гость расположился в стоявшем в темном углу кресле и, казалось, дремал.

– Вечер добрый! – зайдя в гостиную, произнес граф. – Я – хозяин этого дома.

Слушаю вас!

– Добрый вечер! – отозвался гость, поднимаясь с кресла. – Я – епископ города Киева, отец Серафим.

Граф вздрогнул:

– Серафим!

Впервые за многие годы граф ощутил холодок страха, потому что приезд Серафима мог означать только одно.

– Да, ты все понял правильно! – грустно произнес Серафим. – Святая церковь устала от творимых тобой беззаконий и я здесь как вершитель правосудия.

– Хорошо! – согласился граф. – Присаживайся, поговорим: приговор еще не произнесен.

И, усевшись за стол красного дерева, показал на кресло напротив.

– Если тебе так удобней – с непонятной усмешкой сказал Серафим, выполняя просьбу Мудрака. – Твое противодействие нашим планам мы ощутили давно: когда было захвачено поляками и исчезло без следа направлявшееся в Киев русское посольство, когда кто-то склонил к измене гетмана Демьяна-Многогрешного, закончившего свою жизнь в Сибири, когда стража неприступной крепости Каменки открыла ночью ворота турецкому войску.

– Все – из-за денег, без политических симпатий, – перебил Серафима граф. – Доходов имения не хватало, а нужно было собрать приданное дочерям. Поэтому брался за любую работу: деньги не пахнут.

– Деньги пахнут всегда: потом, которым их заработали. Твои деньги пахли изменой.

– Я жил, стараясь никого не трогать, а если задевали меня – защищался.

– Защищался – но как? У помещика Трясовского, подавшего на тебя в сеймский суд обоснованную жалобу, ты возбудил раковое заболевание, и помещик умер за день до суда; мешавшего тебе в свите короля Казимира шляхтича Венцовского загрызли собственные собаки.

Серафим вздохнул.

– Когда-то для защиты многострадальной Украины нас, горсточку юношей, научили страшным по силе умениям, – я, кстати, как и митрополит, убежден, что школ, подобных «серым ангелам», церковь создавать не должна. Но дело было сделано: пусть не во всем благое и не всегда совпадающее по результатам с целями. Но ты предал идею этих людей и мощь, взращенную для борьбы за Отчизну, бросил на поддержку трухлявого особняка и благосостояния своего семейства.

Серафим посмотрел на графа:

– Что скажешь, Вечеслав?

– Ничего, – Граф сидел бледный и угрюмый. – Говори, я слушаю.

– Ты похоронил Марию на церковном кладбище? – неожиданно спросил Серафим.

– Там, – кивнул головой граф. – И это подтверждает, что ведьмой она не была, – иначе церковная земля ее бы не приняла.

– Да, Вечеслав: за секунду до смерти она перестала быть ведьмой, потому что с предсмертным выдохом передала свою злую силу тому, кто был рядом: тебе, Вечеслав, превратившемуся из «серого ангела» в колдуна и некроманта Мудрака.

Ты ведь после похорон Марии ни разу не зашел в церковь?

– Твоя правда, – согласился граф. – Что-то отбрасывало, не пускало. Но, поскольку мы заговорили о том времени, позволь мне кое что рассказать.

Похоронив Марию, я занялся ее бумагами, убедившими меня, что Мария была тайным агентом короля и выполняла его поручения, – как ты и говорил. Среди бумаг я обнаружил переписку Марии и короля, где излагалось следующее: отец Леонид и отец Антоний, вопреки приказу митрополита, начали готовить новый набор в школу «серых ангелов». Митрополиту сообщил об этом некто из действующих «серых ангелов», после чего митрополит решил ликвидировать Митрополянский скит: вместе с ее обитателями. Казаков привлечь к этому мерзкому делу остереглись, поэтому заплатили польскому королю, выделившему отряд драгун, который Мария довела до корчмы и передала под командование представителю митрополита.

Граф внимательно посмотрел на гостя:

– Получается, что человеком в маске, командовавшим далее драгунами, был ты, Серафим. А если так, то и колодец: твое изобретение. Не зря показались мне странными секретный знак в письме, проверочный камень и заранее приготовленная избушка с припасами, а также твой мгновенный рост в церковной иерархии. А с Марией: вы решили убрать ее моими руками?

– Ты не прав, – мягко ответил Серафим. – Переписка поддельная и готовилось для тебя, – если начнешь Марию подозревать. И мне жаль, что так получилось: с Марией и тобой. Наверно, поэтому все эти годы я сдерживал направленный против тебя гнев церкви, но сосуд переполнился, и я ничего не могу поделать.

Лицо Серафима стало холодным и злым:

– Я видел во сне, что ты попытаешься погубить полковника Тараса Самойленко, мужа своей дочери. Тебе это удалось?

– Надеюсь, – равнодушно ответил граф. Он давно знал неизбежность этого разговора и приготовился к нему – направленный Серафиму в грудь, под поверхностью стола был прикреплен заряженный пистолет, а кресло, в котором находился Серафим, после нажатия специальной пружины сбрасывало сидевшего в нем человека в глухой каменный подвал. Оставалось пустить это оружие в действие, но граф колебался, потому что, кроме детей, Серафим оставался на земле единственным близким ему человеком.

– Значит, я опоздал! – поник головой Серафим. – Тарас Самойленко был гениальным полководцем. Через год он должен был получить гетмановскую булаву, и наши аналитики предсказали, что Самойленко сумеет разгромить вражеские армии и сделать Украину независимым государством. А теперь все пошло прахом!

– Серафим! – глухо сказал граф. – Уходи: добром прошу!

– Не могу, – печально ответил Серафим. – Ты становишься опаснее с каждым месяцем!

– Тогда прости! – опустив руку, граф спустил курок пистолета. Раздался выстрел, но Серафим продолжал сидеть, спокойно глядя на графа. Выругавшись, Мудрак нажал на пружину: кресло не шевельнулось.

– Я все обезвредил до твоего прихода, – негромко объяснил Серафим, глядя на изумленное лицо графа. – И гадал, применишь ли ты их против меня.

Серафим встал. Мудрак сидел неподвижно: ему казалось, что его тело схвачено железными тисками.

– Что человек в мире не делает, Бог все видит и в книге Своей записывает, – перекрестился Серафим. – именем Господа нашего, Иисуса Христа, проклинаю тебя, колдун и некромант Мудрак, за то, что вместо обещанных зерен принес плевелы, за то, что силы свои великие истратил на дела богомерзкие и страшные, люду и Святому Писанию противные. И не быть тебе никогда перед Ликом Господним, и во всех твоих продолжениях путь будет по местам, где человек ищет человека, но и следов его не находит. Пусть труд твой земной окажется разорением, а любовь – горем, и не увидит душа спокойного места и светлых снов.

И ты, и дети твои, и внуки, и правнуки пусть будут чужими во всех домах и делах, и не будет им покоя на старости лет, и не блаженной окажется их кончина, – и так до седьмого колена! От имени Господа нашего, Иисуса Христа, и Святой Церкви я, отец Серафим, епископ Киевский, говорю это. Аминь!

Серафим еще раз перекрестился и пошел прочь. У порога он остановился, словно не зная, говорить или нет, потом, обращаясь в сторону графского кресла, произнес:

– Ночью метели не будет!

И вышел, закрыв за собой дверь.

Утром казацкие следопыты прошли по отпечаткам копыт, найденных за сараем; через день казацкий полк Самойленко осадил и взял приступом имение графа Мудрака. Усадьба была сожжена, имущество разграблено, граф повешен на воротах дома. Потом тело сожгли, а пепел развеяли по сторонам горизонта.

ИЗ ДНЕВНИКА МЕДСЕСТРЫ

10.09.1998 года.

Столько времени не брала в руки тетрадь, а тут снова писать захотелось!

Новая работа, новые впечатления! Звучит как: медсестра четвертого отделения психиатрической больницы! Сутки на дежурстве, четверо суток дома, два месяца отпуска, зарплата выше, чем в обычном стационаре.

В нашем отделении лежат старики и старухи, которым память отшибло.

Болезнь Альцгеймера называется. Наполеоном себя никто не мнит, но в растерянности бродят.

В смене трое: я, санитар Вася и санитарка Юля. Днем еще врачи и обслуживающий персонал работают, а на ночь остается дежурный врач – один на шесть отделений.