Текст книги "Кольцо Сатаны. (часть 2) Гонимые"

Автор книги: Вячеслав Пальман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

3

В совхозе «Сусуман» было где развернуться и поработать.

…С непонятным волнением, ощущая частое нервное сердцебиение, Сергей подымался на второй этаж Западного горнопромышленного управления к товарищу Кораблину, с которым чуть раньше разговаривал из своего кабинета капитан Салатов, разговаривал стоя, с телефонной трубкой, прижатой к уху, и с тем напряженным, полным осознания ответственности лицом, которое возникает у этой касты при общении с вышестоящим. После разговора начальник совхоза посмотрел на сидевшего у него агронома Морозова такими глазами, словно оценивал его возможности:

– Так вот, Кораблин хочет знать в деталях план по расширению совхоза от Хорошева или от тебя. Ждет в двенадцать тридцать. Бери документы, докладную и быстро в управление! Второй этаж. Постарайся объяснить коротко и толково. Дуй! Хорошева не нашли.

На втором этаже было тихо и торжественно, как в приемной у лечащего профессора. Ковер на полу от стены до стены, в две стороны высокие двери, у окон громадный стол, три телефона, на стене портреты Сталина и Берия в золотистых рамах, а за столом капитан, деловито и молча разбирающий бумаги.

– К Кораблину? – он поднял голову. – Морозов? Знаю. Сейчас доложу.

С бумагами в руках капитан скрылся за левой дверью, беззвучно закрыв ее за собой. Щеки у Сергея загорелись, он злился на себя, стараясь перебороть волнение, но ничего из этого не выходило, стоял, переминаясь с ноги на ногу, как в ожидании судилища.

Капитан вышел, оставив дверь открытой. Кивнул:

– Заходи.

Там была вторая дверь, Сергей приоткрыл ее:

– Можно?

И увидел перед собой породистое лицо с двумя подбородками, лицо пожилого человека с седыми висками, в отглаженном шевиотовом костюме, при галстуке. Кораблин внимательно осмотрел Сергея, шагнул к нему и вдруг подал руку. Значит, не чекист, тотчас подумал Сергей, осторожно пожал эту руку с чувством благодарности. «Или не знает, что я бывший зек?», – вдруг подумал он, а хозяин кабинета уже зашел за стол, сел и сказал:

– Садитесь. Дело у нас неотложное, есть указание комиссара Дальстроя о совхозах.

И приготовился слушать. Морозов, не отводя глаз, начал без предисловий:

– Примерно двадцать гектаров мы признали годными под первое освоение, это при простом осмотре, без отбора и анализа образцов.

И положил на стол план угодий, указав, где и сколько можно освоить под пашню, добавив:

– Но если мы хотим, чтобы новые земли дали урожай уже на будущий год, надо приступать к разработке немедленно. А для этого… И осекся, не понимая, почему начальник улыбается, и улыбка его совсем не служебная, а просто человеческая.

– Сколько сидели и где? – как-то даже весело спросил Кораблин.

И, выслушав, сказал:

– Считайте, вам повезло, очень даже повезло, Морозов. Вижу, что не утратили интереса к жизни. Явление не частое. Берегите свой рабочий азарт, набирайтесь опыта. Здесь и сегодня, и завтра будут цениться такие специалисты. Замах у вас с Хорошевым, прямо скажу, невелик, эта осторожность, конечно, от Хорошева. Надо удвоить, по меньшей мере удвоить, площадь огородов, вот каким мы видим первый шаг. Это и государственная задача, и наша общая обязанность, вы лучше меня знаете, чем и как кормят в лагере, к чему это приводит. Все шестьдесят тысяч у нас сидят на перловке и куске хлеба; цинга, пеллагра, инвалидные городки переполнены. Вы кое-что можете сделать для сохранения людей, по-нашему – рабочей силы. С вашим-то молодым азартом… Будем говорить на первый раз о сорока гектарах. Что нужно для этого?

И едва они склонились над бумагами, принесенными Морозовым, как дверь кабинета распахнулась, моложавый человек, по чину подполковник-интендант НКВД шагнул в кабинет, мгновенно, с ног до головы, оглядел Морозова, не поздоровался, спросил Кораблина:

– Это что, из совхоза?

– Новый агроном. Ему поручено освоение земель.

– Молод. Откуда у него опыт и знания? Впрочем, это мы сами определим. А что это за рогатка?

И ткнул пальцем в чертеж рельсовой бороны.

– Вот, просят сделать два таких сооружения. – Кораблин положил бумагу поближе к начальнику управления.

– Объясни, – теперь подполковник прямо и жестко смотрел на Морозова. Глаза его – чуть навыкате, светлые, жестокие глаза без заметных ресниц, требовательно, не мигая, смотрели на Сергея.

Морозов объяснил: три бревна, десять кусков рельс, жесткое крепление, прицеп…

– Только и всего? – удивился подполковник.

– Но срок, срок! – кажется, Кораблин хотел подлить масла в огонь. – Я полагаю, что не более десятка дней.

– И того меньше, раз надо, – начальник схватил телефонную трубку: – Завод! Начальника или главного инженера! Быстро! – и, ожидая, еще раз оглядел стоявшего Морозова.

– Из каких краев прибыл?

– Из рязанских…

– «У нас в Рязани грибы с глазами»… – И тут же спросил в трубку: – Ты, Аверьянов? Здравствуй, Нагорнов. Еще бы не узнал, по десять раз на день перезваниваемся по твоей милости. Так вот, срочное задание: сделать бороны для совхоза. Ты помнишь, какой разгоняй устроил Павлов, а потом и Никишов своему заму, генералу Комарову за плохое снабжение? Я устрою тебе почище, если через семь дней – ты записал? – через семь, не увижу заказ совхоза исполненным. Лето короткое, надо успеть расковырять много земли, ты понял? Чертежи? Сейчас к тебе приедет агроном и все покажет. Жди, он у меня, через четверть часа принимай.

И резко бросил трубку.

– Я на «Ударник», там опять этот премудрый Кацман не разобрался в «ЧП». Надо наводить порядок. Обвал, жертвы, а план изволь выполнять. Что еще надо агроному?

И всем корпусом повернулся к Морозову. Все тот же взгляд тюремщика, загадочно-тревожащий. И действия, непредусмотренные человеческой логикой поведения.

Морозов сказал, не глядя в бумаги:

– Еще нужны пять дисковых борон, их в мастерской не сделать. И три овощных сеялки. Катки мы устроим сами. Еще разрешение на исследовательскую группу землеведов, знатоков мерзлоты, с правом жить вне зоны, чтобы работали от темна до темна на целине. А самое главное, нужно привезти в совхоз как можно больше навоза, отовсюду, где он только есть. Все машины с приисков в Сусуман обязательно должны идти с навозом. Удобрить сорок гектаров бесплодной земли – это полторы тысячи тонн навоза – на первый случай.

– Ну да, закроем прииски, к дьяволу добычу золота, все – на навоз! Ты хоть думай, что говоришь!

– Порожняк с приисков бывает, – Кораблин поспешил смягчить напряжение.

– Заготовь приказ: порожняк без навоза с приисковых конбаз будут оплачивать начальники предприятий. Поставим контроль на дорогах. Нам с тобой, товарищ Кораблин, еще не хватает такого же разноса от комиссара госбезопасности, какой он учинил генералу Комарову. Ладно, я еду. Ты отправь агронома на завод. И контролируй этот заказ.

Он вышел, не прикрыв за собой дверь. Кораблин неторопливо встал и закрыл ее. И тут же взял телефонную трубку.

– Дежурную машину к подъезду. Да, Кораблин.

…Завод был расхристан, огромен, старчески стонал и ухал. Двор завален железом, в проёмах открытых дверей вспыхивали ослепительные огни сварки. Директор выглядел затюканным, со взглядом раз и навсегда испуганным, голос его срывался. Видно, много кричал.

– Не было печали, – вздохнул он, разглядывая карандашные рисунки. – Эту вот гребенку делать? – и ткнул пальцем в чертеж.

– Да, чтобы не ломалась, если пеньки, кочки, чтобы резала до мерзлоты. И не один раз.

– Ты придумал? – спросил Морозова.

– Была такая в совхозе «Дукча», я видел, как работает.

– За семь дней, скажите пожалуйста! В разгар промывочного сезона мы завалены заказами с промприборов, а тут, видите ли, бороны. Сеялок-веялок вам не надо?

Он продолжал бурчать в том же ядовитом тоне, но рядом с ним уже стояли инженер и мастер по сварке и резке с маской на руке, уже переговаривались, как, что и где взять, у Сергея спрашивали о деталях, о прицепе, инженер записывал. И вдруг директор с обидой сказал:

– Хоть бы огурцом угостил, добрый молодец. Такое задание принес, а сам с пустыми руками. У нас так не положено, парень.

– Примем к сведению, – весело ответил Сергей. – Как получим первую рельсу, так беру от вас заявку на овощи.

С завода он шел пешком, далековато из-за реки. Но на душе у него было тепло: провернул такое дело! На мосту он постоял, посмотрел, какая злая и мутная вода катит по камням. Догадался: муть эта – после промывки золота, везде моют, торопятся – и все в реку, а вода скорая, вот и не оседает. Загляделся и вдруг отпрянул от перил, на которые облокотился: чуть сбоку проплывал страшный труп в лохмотьях, голова не видна, тяжело ушла в воду. «Безобразный, труп ужасный…» Господи, откуда этот мертвец, кто он – «горемыка ли несчастный погубил свой грешный дух?..». Стоял и не мог отвести глаз от раскинутой полы телогрейки, все еще мелькавшей в воде. Может быть, сам бросился, чтобы раз и навсегда покончить с проклятой зоной, где чуть позже все равно…

Ослабевшими ногами прошел Морозов по мосту, шел по трассе – мимо лагеря, мимо здания НКВД с решетками на окнах, мимо другого лагеря, потом в стороне от клуба и к себе в совхоз.

Сапатов и Хорошев сидели на скамейке у входа в контору.

– Как там? – нетерпеливо спросил начальник. Ему ужасно не хотелось ввязываться в новые и непонятные сложности с землей. И так забот через край.

– Нормально. – Морозов присел и рассказал, что произошло за последние часы.

Капитан успокоился. Значит, обойдется без вызова к начальству. Без личных для него хлопот. Хорошев посмотрел на Сергея, на Сапатова. И пошли на агробазу.

– Ваш обед и ужин Орочко отнес домой, – сказал Хорошев. – Проголодались, поди?

– Да уж, ни минуты покоя за день. Разговор у Кораблина, потом с Нагорновым, потом на заводе. Ну и полковничек, скажу вам! Я о Нагорнове, начальнике управления. Не иначе, как спецшколу кончил с отличием. Нас за людей не считает.

– Бог с ним. Все они под бдительным оком то гражданина Ежова, то гражданина Берия. Тоже не сладко, надо полагать, хоть и полковничий мундир носит. Новая генерация людей. И будут воспитывать себе подобных-вот в какое время мы живем, Сергей Иванович. Какой тут моральный климат! Какое милосердие! Да они и слов таких не знают. Ладно. Приятно, что вам удалось так быстро провернуть дело. Сапатов мне говорил, что Дальстрою предложено больше надеяться на собственные ресурсы, чем на подвоз продуктов из-за моря. Японцы тревожат транспорты. Стычки в Маньчжурии, там КВЖД местами проходит рядом с границей. Одним Халхин-Голом, конечно, не кончится. А на западе Гитлер шагает по Европе. Тоже не мед, смотри да смотри… Наше дело обретает первостепенность. Хоть чем-то поддержать жизнь несчастных на приисках и шахтах. Когда вам снова на завод?

– Я сказал, что подъеду с трактором на пятый день. За первой бороной. Просили овощей. Надо как-то найти возможность.

– Вообще-то все это через Кораблина. Вряд ли он разрешит. Но мы придумаем.

– Был разговор и об ученых для исследования целины. Обещали дать лагерю команду.

– А я Александра Алексеевича сегодня в лагерь послал, пороется в картотеке. Сейчас он придет и скажет.

…Топограф был уже дома, лежал, полузакрыв глаза.

– Удалось? – спросил Сергей.

– Можно сказать – да. Трех серьезных ученых отыскал.

– А статьи у них? Первое, что спросят, прежде чем выпустить без конвоя.

– Плохие статьи. А так… Один у Гедройца учился, доктор наук. Другой лично знал Сумгина, автора учебника по мерзлотоведению. Актированные, работали на прииске «Большевик». Заронил в их душу надежду. В лагере теснотища, за три дня привезли почти сотню актированных, прииски не хотят держать их, спихивают. И этап женщин из Магадана, это члены семей «врагов народа». Интеллигентные люди. Но в теплицы их не пустят, я уже не один такой этап видел. Только в поле. Или на лесоповал.

– Поживем – увидим, – загадочно ответил Морозов. Он уже разогрел обед и ужин. Сели вдвоем и быстро очистили посуду. – Так какие там статьи у наших ученых?

Орочко заглянул в записную книжку:

– Владимир Леглер, мерзлотовед, работал в Мурманске, срок десять лет, КРД. Затем Николай Сидоренко из Почвенного института, у него – увы! – пятнадцать лет, тоже КРД. И Альфред Кийк, эстонец, почвовед из Тартусского университета, десять лет по трем пунктам статьи 58. Все имеют опыт работы на северных почвах, все с радостью готовы…

Капитан Сапатов, которому назвали отобранных ученых, ничего против не имел, пока не узнал, за что сидят. И взъярился:

– Не пойдет! С такими статьями и сроками… Вы что, подвести меня собрались? И разговаривать не хочу! Ищите других.

– А если я попробую через Кораблина? – Сергей сказал это неуверенно, сам сомневаясь в успехе.

– Иди! Иди, если такой храбрый! – Сапатов и рассердился, и, кажется, обрадовался: с него эта миссия снимается.

– Лагерный режим не должен мешать делу, – Морозов сказал это резко и настырно. – Мы не Ваньку валяем, а дело затеяли.

– Вот ты и хлопочи. – Сапатов как-то странно поглядел на агронома. И повторил: – Топай к Нагорнову, топай.

4

Замыкая колонну с общим конвоем, на агробазу утром притащились и три специалиста, отобранные топографом. Были они, что называется, на последней черте: одетые в рванье, худющие, с серыми отечными лицами, с тем мутным, мало что выражающим взглядом, который свидетельствует об утерянном интересе к жизни.

На агробазе колонну принял бригадир, трех последних конвоир усадил на лавочку возле конторки, отступил в сторону и, зажав винтовку между колен, принялся вертеть козью ножку. На подошедших Орочко и Морозова он только глянул. Затянувшись, спросил:

– Этих молодчиков – для вас, что ли?

– Мы потолкуем с ними, – сказал Морозов.

– Валяйте при мне. – Конвоир был вроде бы вальяжным мужиком, а может быть, просто равнодушным.

Сергей рассказал ученым, какая перед совхозом задача, расспросил, знакомы ли они с северными почвами, знают ли повадки вечной мерзлоты и растений на них. И пока он говорил, лица заключенных приметно менялись, исчезал испуг, появлялось то ли изумление, то ли радость, блеснуло что-то светлое, скорее всего, надежда. Понимали, что судьба их может измениться. Эта мысль радовала, она оттесняла пассивность и безразличие к жизни. Им предлагали дело – полезное, знакомое и доброе дело, не с кайлом в руках, а прерванное дело всей долагерной жизни. Эстонец как-то по-ребячески быстро и мелко закивал головой, вдруг снял шапку, как перед алтарем. Прерывисто вздохнув, произнес с акцентом:

– Этим мы занимались всю жизнь, гражданин начальник. Не политикой, не добычей золота, а землей, которая может кормить людей.

И двое других закивали, с надеждой смотрели на молодого человека, вдруг приоткрывшего для них путь к знакомой и близкой работе.

Подошел полевой бригадир, потом Хорошев, разговор продолжался еще минут двадцать, наконец, Хорошев обратился к конвоиру и парниководу:

– Отведите их на грядки, пусть пока пропалывают редиску: хоть узнают вкус овощей.

Конвоир закинул винтовку за спину, пошел следом. Ученые шли гораздо уверенней: к цели…

– Александр Федорович, к телефону вас! – крикнула из конторки учетчица.

– Начинается, – сказал главный агроном, беря трубку. – Да, это я. Здравствуйте, капитан. Привели и тех трех. Был разговор. Но они очень слабые и пожилые люди. Они, конечно, согласились. Первое время, пока не добьемся разрешения, будут ходить с конвоем. Именно ходить. Поля большие, надо размечать места для шурфов, делать промеры. И следом потащится конвоир. Чушь какая-то. Да, Морозов повторил, что сам пойдет в управление. Или вы?.. Ладно, пусть сделает попытку. Согласитесь, это же чистейший вздор охранять едва передвигающихся, доведенных до могилы стариков! Мы торопимся, через несколько дней привезут первую рельсовую борону. А где начинать? Новый этап? Сто человек? А куда я их пристрою? Это же актированные, разве они справятся с корчевкой? Придется рыть канавы, тяжелые работы. В общем, так. Лагерь их довел до ручки, пусть лагерь хотя бы на ограниченный срок предоставит этапу отдых, да подкормит, чтобы не падали на пути в совхоз. Прикажите начальнику лагеря. Я отказываюсь брать, решительно заявляю. На прополке у нас три бригады женщин, они, по крайней мере, не съедят молодую морковку и свеклу, не оборвут листьев у капусты. Уже было, было, вы должны помнить.

Видимо, взбешенный Салатов орал в телефон, из открытой двери конторки слышался его хриповатый голос с надрывом, Хорошев слушал, слегка отведя трубку от уха. Лицо главного было твердым. Снова сказал:

– Нет, не приму. В конце концов, вы же спросите с меня за урожай. И с вас тоже спросят. Чем оправдаемся? Начальник лагеря подчинен вам. Вот вы и дайте ему команду: этапники должны восстановить силу.

Сергей стоял и кусал губы. Только Кораблин! Как убедить его вмешаться, как освободить ученых от конвоя, чтобы они работали по-настоящему, а не под винтовкой? В мечтах он уже видел палатку на склоне сопки, скважины – трубы с термометрами, ряды мелких шурфов. И Орочко с теодолитом и мерной лентой, свежие монолиты земли, образцы которой он повезет на Колымскую опытную станцию, чтобы судить о степени пригодности для пашни. Площадь большая, вслепую проводить освоение нельзя, да и просто рискованно для агрономов. Чуть что – и вредительство, ведь даже малая ошибка здесь сойдет за умысел… Под наносами в долине могут быть ледяные линзы, случаются и замороженные озера. Распаши такое место – и провал, озеро. Чем оправдаешься?

Во второй половине дня небо затянуло тучами, прогромыхал несильный, вполголоса, северный гром, и начался мелкий и совсем теплый дождь. Отличная погода для урожая! Поля враз посвежели, зелень обрела особенную яркость, капуста разлопушилась, нежилась под дождем. И голоса женщин на агробазе зазвучали мелодичней, посемейному добрей. Совсем мирный сельский пейзаж, слово «Колыма» как-то не подходило к этим светло-зеленым огородам и теплицам с открытыми фрамугами.

Со склада привезли брезентовую палатку на четверых, круглую печурку с трубами. Приготовили топчаны, инструмент для изыскателей. А сама проблема исследований все еще висела в воздухе.

Морозов и Хорошев нервничали, опять был разговор, но Сапатов категорически отказался идти в управление. Просто боялся. Агрономы хотели обойтись без ошибок, но на пути продолжал стоять какой-то параграф законов Севвостлагеря, и обойти его никто не решался.

После ужина Морозов сказал:

– Пойду к Кораблину. Без его подмоги трудно начинать. Нас же могут обвинить.

Хорошев промолчал. Орочко произнес традиционное «ни пуха ни пера». И Морозов пошел.

Долгие летние сумерки с моросящим дождем висели над долиной Берелеха, в поселке горели фонари. Пора бы спать, а тут… Морозов уже убедился, что Дальстрой со своими сотнями тысяч заключенных и десятками тысяч охраны, вольнонаемными спецами и многоликим начальством так запутан и повязан приказами и инструкциями, что ни один человек не возьмет на себя риск действовать по уму и здравому смыслу, такое поведение непременно наткнется на препятствие и принесет беду инициативному субъекту – даже если жизнь докажет, что он сто раз прав! Незримые кандалы повязали всех – и заключенных, и вольных, и самих чекистов в погонах. Может быть, потому так тяжко и со скрипом вращалось трудовое колесо в любом хозяйстве, так инертны и безынициативны были и подневольные, и командующие. Только приказ свыше делал их более подвижными – пока поперек не становился новый приказ.

Кораблин? Тоже живет и работает по приказу, думал Морозов, тогда как ноги несли его к двухэтажному дому.

Кораблин был у себя в кабинете, поскольку напротив все еще сидел Нагорнов, его голос слышался в приемной.

Лейтенант за столом приемной удивленно и подозрительно осмотрел Морозова.

– В чем дело? Документ?

Сергей протянул паспорт. Конечно, лейтенант заглянул и на страничку с черным штампом. Задумался, слушая рассказ о неотложном деле. Нехотя сказал:

– Доложу. Подожди.

И не пригласил сесть.

Вдруг вышел Кораблин, уже в плаще, видимо, собрался домой. Глянул на Морозова и поднял брови.

– Ко мне? Неужели так срочно? Ну, заходите.

Стараясь говорить спокойно, Морозов доложил, что они успели сделать и какая вдруг получилась заминка. Почвоведы нашлись, а вот статьи у них…

Кораблин записал фамилии, статьи, сказал: «посидите» и вышел, оставив дверь открытой. Сюда тотчас вошел лейтенант, принялся лениво перебирать бумаги на столе. С той стороны приемной из-за неплотно закрытой двери вдруг донесся раздраженный крик заикающегося подполковника:

– Ты мне брось привычку тыкать под нос свои приказы! Севвостлаг – слуга Дальстроя, а не его руководитель! Я требую дать указание, слышишь! И если завтра эти зеки не явятся в полевую партию, поставлю вопрос о твоем несоответствии. Понял, майор? Бумажкой от твоего начальника – как его там? – Вишневецкого что ли? – не закроешься. В Западном управлении пока хозяином подполковник Нагорнов, заруби себе на носу! Завтра в восемь ноль-ноль доложишь.

Слышно было хорошо, лейтенант понял это с опозданием, но дверь все-таки закрыл. И, сдвинув брови, глянул на Сергея: не смеется ли? Нет, стоит и безучастно рассматривает ковер под ногами.

Кораблин вошел в свой кабинет, молча сел, дождался, когда лейтенант выйдет и сказал:

– С подобными вопросами должен являться Сапатов, а не агроном-полевод. Почему вы облегчаете ему обязанности? Можете идти. Ваши ученые придут завтра без конвоя.

Сергей не шел обратно, а бежал. Такая победа! И так легко досталась. Понятно, припекло с продуктами на приисках, впереди замаячила хоть какая-то возможность получить из своего совхоза больше овощей, а тут инструкции и приказы по режиму. Для Нагорнова – некая ущемленность его прав, вот и рубанул с ходу…

Ночь. Тихая и не очень темная. Ни души в поселке, только фонари все еще горят – тоже по инструкции. А на мостике через протоку, что недалеко от столовой, облокотясь на перила, стоят Хорошев и Орочко и молча смотрят на вздувшуюся воду, безмолвно убегающую под мостик. Ждут его. Конечно, боялись за Сергея, встречали.

– Все самым лучшим образом! – он даже руки поднял. – Разрешение на высоком уровне. Нагорнов вмешался. Слышал своими ушами, как он выдавал майору, который лагерями здесь командует. Завтра утром наши ученые придут без конвоя.

Вздох облегчения, и все трое скорым шагом пошли на агробазу.

Над тепличными блоками висело световое пятно. Моросил редкий незлобливый дождь.

Морозов огляделся и тихо сказал:

– Еще одна новость. Из разговора двух начальников я понял, что в Севвостлагере уже нет полковника Гаранина. Какой-то Вишневецкий. К лучшему или к худшему?

– Слух о судьбе Гаранина прошел еще зимой, – так же тихо ответил Хорошев. – Вроде бы разжаловали и сняли. Похоже, что он переусердствовал, много народу отправил на тот свет. И на него свалили ответственность за невыполненный план по золоту. Ну, а расправа здесь короткая. Ежова когда отстранили? Ну, а Берия, на первых порах, конечно же, хотел показать свою демократичность или как там? Гаранин и оказался одним из тех, на кого можно сваливать общие грехи. Мавр сделал свое дело, мавр может удалиться… Но все это для нас, как говорится, сбоку. Куда важнее другое: Кораблин и Нагорнов поверили, что от совхоза можно получать больше продуктов, если дать совхозу больше прав и возможностей. Это и приятно, это и опасно, если мы не оправдаем их ожиданий.

– Как только вытащим первые образцы из шурфов, надо ехать на Опытную станцию и получить полный анализ почв, чтобы не промахнуться с нашей целиной. А завтра с утра – на завод. Вдруг расстараются и выдадут наше орудие? Лишь бы ЧТЗ был на ходу.

– Механик уверяет, что исправен.

– Еще термометры! Александр Федорович, у вас на метеостанции есть знакомые, попросите штук пять на время. Скважины мы пробурим быстро. Есть опыт. Два-три лома, кувалда. Нагревать в костре добела и забивать в мерзлоту. Обрезки труб всегда отыщем, вставим, пробки сверху – вот и данные о температуре почвы на разных глубинах. А позже можно и глубинные шурфы устроить.