Текст книги "Кольцо Сатаны. (часть 2) Гонимые"

Автор книги: Вячеслав Пальман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

– Возите сюда навоз, тонн по сорок-пятьдесят на гектар, разрабатывайте. Мы можем дать на время рельсовую борону, диски. А весной посеете морковь, свеклу, редис, редьку, брюкву. Потом и капусту.

– Мало нам этих гектаров, – вздохнула Савельева. – И навоз: где его взять?

– В вашем управлении сколько приисков?

– Восемь.

– И на каждом лошади. Значит, завалы навоза. Потребуйте от начальства, чтобы возили сюда транспортом с самих приисков. Мы у себя утвердили закон: сколько получим навоза от хозяйства, столько продадим овощей. Действует! Тонна за тонну. Спасение больных-что может быть благородней!

– Ну, благородство здесь давно вымерзло, – тихонько сказала Савельева. – Им рабочие руки нужны, вот на что будем нажимать.

Территория инвалидного лагеря была огромна, ее разрезали три протоки. Подходящими оказались еще три участка.

– Вас не затапливает река? – спросил Морозов.

– Нет, но вода подымается почти вровень с берегами.

– Оставьте вдоль берега дернину. Попробуйте разыскать у себя агронома, гидролога, может быть, почвоведа, чтобы не на глазок, а по науке.

– В бараках кого только нет, – Савельева вздохнула. – И знатоки мертвых языков, и генералы из Испании, но многие уже не работники. Вот тот барак за изгородью – умалишенные.

Они постояли, прислушиваясь к гулу, исходящему от того барака, Сергей только представил себе…

– Пойдемте, – Савельева тронула его за рукав. – Поговорим еще у меня. Да и покушать время.

Жила она в отдельном домике, по дороге туда встретили Герасименко, заговорили о каком-то тяжелобольном. И вот тут Сергей вспомнил то обязательное, что держал в памяти, когда ехал сюда: узнать что-нибудь об Орочке и Денисе Ивановиче.

– Тут такое дело, – сказал он доктору. – У нас на агробазе забрали и осудили двух очень хороших людей. Совхоз лишился опытного топографа и мастера по железу. А вдруг они у вас, Наталья Васильевна?

– За что их?

– За религиозную деятельность. Денис Иванович Бугров – бывший сельский священник, Орочко – верующий человек, московский интеллигент. Молитвы пели, а под боком сексот явился. Новый срок, конечно.

– О, Господи! Сейчас я распоряжусь. Пожалуйста, еще раз их имена.

Она написала в блокноте несколько слов, посмотрела на хирурга.

– Я отнесу, – сказал Герасименко. И ушел.

Тогда доктор Савельева не без смущения спросила:

– Вы не будете возражать, если я приглашу к обеду и Николая Ивановича? Дело в том, что он… Ему еще около трех лет до освобождения. Пятьдесят восьмая.

Морозов невесело усмехнулся.

– Я по той же статье. Особое совещание. Освободился в сороковом.

– Значит и вы? Такой молодой!.. Мне почему-то казалось, что вы по комсомольскому набору. Ведь ваше положение… Вы фактически руководите совхозом, ваш начальник, я говорила с ним, ну, как бы это сказать…

– Он неплохой мужик, помогает там, куда мне входа нет. Не ссоримся.

– Ну и отлично. А ваша супруга меня просто очаровала. Не беспокойтесь за нее. Когда придет время, окажем всяческую помощь.

Домашними делами у Савельевой ведала пожилая женщина. Она с интересом поглядывала на Морозова.

– А я вас знаю, – сказала, когда он мыл руки на кухне. – Я работала у вас на ферме, освободилась, а домой не пустили. Осталась у Натальи Васильевны.

Ее благожелательность, доброта были приятны. Помнит – значит, уважает.

Пришел Герасименко, доложил:

– Его благородие, лейтенант Изюмский, оказался на месте. Спросил, чем приглянулись нам эти двое. Я ответил: специалисты. Обещал через час-другой сообщить.

Сели за стол. Герасименко поначалу чувствовал себя стесненно. Хозяйка завязала шутливый разговор. По едва заметным взглядам, словам Сергей догадался, что врачей связывает не только профессиональный интерес, что они, вероятно, близкие люди. Хозяйке с трудом давалась роль, когда приходилось обращаться к хирургу на «вы». Но когда их взгляды встречались, они открывали гостю больше, чем слова. Конечно, им приходилось таиться, скрывать свою близость. Член партии и «враг народа» – это влечет за собой исключение из ВКП(б) и непредсказуемые последствия для обоих. Нелепое и страшное разделение людей, трагедия. Наказуемая любовь!

На кухне раздались голоса. Наталья Васильевна встала и вышла, закрыв за собою дверь. Вернулась с листком в руках. В ее глазах Сергей увидел предчувствие беды.

– К сожалению, вести плохие. Вот выписка из картотеки УРЧ: заключенный Денис Иванович Бугров, 52 лет, прибыл сюда с прииска «Большой Хатыннах» с острым приступом стенокардии. После инфаркта на прииске. И в конце мая этого года – летальный исход. Это – священник?

– Да, – осевшим голосом подтвердил Морозов. – Царствие ему небесное и вечный покой!

– Аминь! – тихо промолвил хирург.

– Аминь! – еще тише произнесла Савельева.

Помолчали. Морозов спросил:

– О втором, Александре Алексеевиче Орочко, нет сведений?

– У нас он не был.

Обед прошел без застольных разговоров, домашняя хозяйка даже упрекнула их:

– Ну что вы, мои дорогие, как на поминках!

– Мы и впрямь поминаем, Дашенька, – сказала Савельева.

– А-а… Ну, тогда простите меня, глупую бабу.

Вечером, еще до темноты, Морозов приехал домой. Оля открыла дверь, заулыбалась.

– Ну, как твоя поездка? Сумел помочь соседям? Расскажи.

– Веселого мало. Инвалидный лагерь, где две тысячи заключенных доживают свои дни. А врачи хорошие, только мало, что они могут. Главный хирург – заключенный, представляешь?!

– Как ужасно! Больных надо домой отправлять. Даже при царях на каторге и то отпускали.

– Ну, не при всех царях. Вспомни декабристов. Правда, разрешали женам осужденных навещать мужей и жить там.

– Значит, наш вождь более жесток, чем тот, Первый Николай.

– Ладно, ладно, политик. Ты лучше расскажи, о чем толковала с доктором Савельевой. Тоже секрет?

– Между прочим, она мне сказала, что все нормально, что будет девочка. И как видят? Она обаятельна! И одна! Тогда мужчины здесь просто ничего не видят. Знаешь, тут, в Берелехе, есть, оказывается, врач, который умнее всех, так говорит Савельева. Кандидат наук Субладзе. Она ему скажет обо мне.

О кончине отца Дениса Морозов жене не сказал. Разволнуется… Менее чем через две недели Морозов отвез испуганную, притихшую жену в Берелех, где была базовая больница.

Принял ее хирург Субладзе, спокойный и представительный молодой грузин, едва ли не одногодок Сергея.

– Целуйтесь и марш домой, – приказал он Сергею. – Здесь я за нее в ответе. Телефон у вас есть? В конторке? Посадите около него дежурного. Приезжать – когда скажу. Все будет в порядке!

На пятый день Оля родила девочку. Назвали ее Верой.

Из конторы позвонил плановик Романов.

– Ты, Сергей Иванович? Здесь тебя ждут. По-быстрому!

– Сейчас приду, – Сергей не удивился. Такие вызовы нередки. У входа в контору сидела Наталья Васильевна Савельева. Виновато улыбнулась, протянула руку.

– Вы знаете, такая неожиданность. Я еду в Москву.

– Командировка?

– Пришла телеграмма с приказом прибыть в Медсанупр НКВД.

Билет на самолет забронирован. Автобус из Берелеха в три часа. Решила заглянуть к вам. Как Оля? Как малышка? Еще в больнице? Сегодня же проведую молодую маму.

Оставив озадаченного плановика строить догадки – кто, почему и зачем? – Морозов и гостья пошли на агробазу. Сергей взялся за обед, Наталья Васильевна помогала ему. И оба гадали, зачем Савельева понадобилась лубянским эскулапам высокого ранга.

– Вернее всего, – предположила она, – это будет краткий семинар лагерных врачей. Обычно мы используем такие поездки для выколачивания дефицитных лекарств, инструментария. У меня уже есть длинный список, составленный Колей… – она вспыхнула, проговорившись, и тут же поправилась: – Николаем Ивановичем. Вдруг что-то удастся выбить? Наэерху наши запросы редко удовлетворяют, но, тем не менее, очень боятся эпидемических вспышек. При таком скоплении заключенных, при таких условиях все возможно. Поэтому со скрипом, но кое-что выделяют.

– На это время за вас остается Николай Иванович?

– Официально один из врачей-договорников. Фактически, конечно, он. Редкий по работоспособности человек. И, знаете, талант! Как мы говорим, «хирург Божьей милостью». Без него смертность в зоне, наверное, удвоилась бы.

И, встретив изучающий взгляд Морозова, покраснела.

– Он работает, как рядовой хирург, но постоянно с какими-то новшествами. Освоил одну из сложнейших операций на костях. Новая методика, прекрасные результаты. Я уговорила его написать об этом статью для журнала «Хирургия». Там главным редактором академик Бурденко.

– Тот самый Бурденко?..

– Да, один такой в стране. Говорят, что он вхож даже к Сталину, ну, словом, на высоте. Когда-то знавал Николая Ивановича, вот что интересно. До ареста Герасименко года полтора работал в его клинике. Впрочем, я не о том… Я взяла эту статью с собой, постараюсь передать ее из рук в руки самому академику. Статья очень ко времени, ведь среди раненых на фронтах множество с костными переломами, требующих сложных операций. Герасименко предлагает простые и эффективные, абсолютно новые разработки. Еду с надеждой – вдруг Бурденко поможет своему бывшему ученику и вытащит его…

– Дай Бог, дай Бог, – сказал Сергей.

– Вот и я молюсь. Да, молюсь. Кажется, с таким же трепетом и надеждой, как в девичестве, когда уже верила.

На глазах ее заблестели слезы. И тут глянула на часы. Время!

Морозов проводил гостью до машины, пожелал успеха.

В доме Морозовых Наталья Васильевна снова появилась только через месяц. Была очень утомлена, дотащилась до агробазы. Оля тут же уложила ее спать, а Сергей пошел звонить в Чай-Урью, чтобы прислали машину.

Перед отъездом гостья рассказала о семинаре и о военной Москве. И подробней о встрече с Бурденко.

– Его там все ищут, все просят и все страшно боятся. Он такой недоступный. Генерал! Главный хирург Красной Армии. А по природе своей мужик, даже хамоватый, не верится, что ученый. Со всеми на «ты». Но голова! И руки золотые. Это общее мнение врачей. Какие операции – уму непостижимо! Я его караулила и у дома, и в институте нейрохирургии, и в редакции журнала. Гонялась по Москве. Надо же передать рукопись, это главное, почему согласилась лететь за восемь тысяч километров. И вот удача. Он спускался по лестнице, я стала на пути, сердце в пятках, рукопись в руках. Идет на меня тараном, я говорю: «Товарищ генерал-полковник, вы помните своего талантливого ученика Николая Герасименко?». Он удивился моему нахальству, губы выпятил, думаю, ну – сейчас матом… А он вдруг спрашивает: «Кольку-то? Помню. Ты кто ему? Жена? Где он?» – «Я ему не жена. А он в лагере, на Колыме» – «Враг народа? Ну, понятно. Иди на Лубянку, там объясняйся и требуй освободить, если такая храбрая». – «Вот его рукопись. Новая методика костных операций. Для вашего журнала», – и сую ему в руки. Вокруг уже десяток сотрудников, меня оттирают, а он стоит на лестнице и читает. Страницу, вторую. Оторвался, командует: «Иди за мной!» – и в кабинет. Там прочитал до конца, уставился мимо меня, не видит, о своем думает. Тронул кнопку, вошел полковник, он ему: «Вот рукопись, отправь срочно в набор. И в номер». Меня спросил: «Как он там, мой ученик?» – «Работает», – и коротко рассказываю, вся почему-то дрожу. «Ты вот что, – говорит уже спокойней. – У меня сотня знакомых и учеников по лагерям. С Самим я говорил, даже ругался, так что помочь Кольке Бурденко не может, вот так и скажи ему. А статья отличная, она будет напечатана, для полевых хирургов на фронте – огромная помощь. Неважно, кто ее написал – враг или друг. Важно солдата спасти. Привет от меня передашь, поздравишь. А теперь иди. Будет его статья и его фамилия в журнале будет. Осложнения и все такое беру на себя».

Наталья Васильевна раскраснелась, губы ее дрожали, чашку едва удерживала, вновь переживала все пережитое.

– В какое время мы живем, дорогие мои… На войне убивают, здесь доводят до смерти изуверски. В тюрьмах, как я слышала, расстреливают или морозят, чтобы патроны не тратить. Свои – своих… Ни с каким монголо-татарским игом теперешнее сравнить нельзя. Безумие безумных! Я делаю обход бараков, заранее наглотавшись валерианы. Вот они, умирающие. А помочь не могу. Им куриный бульон и сухарики нужны, через неделю поднялись бы, а через месяц-два людьми стали бы. Нет же, пусть умирают, за высокую смертность в Дальстрое не наказывают, напротив… Такие инструкции от Берия. Вы слышали, что заместитель Никишова, генерал Корш застрелился? Думаю, что совесть убила.

Морозовы уговорили Наталью Васильевну пройти по теплицам, отвлечься от переживаний. Она пошла, дивилась обилию красных помидоров, в удивлении остановилась в коридоре второго блока, где всюду были цветы, а у выходов подымались до стекла древовидные красные и зеленые растения клещевины. Тропический лес…

– Труд создал человека, а человек свободный воссоздает красоту. Но ведь это оазис только, а вокруг – зоны, как и у нас…

– Труды Оли и ее подруг, – Сергей не скрывал гордости. – Геологи, горняки приходят, просят разрешения посидеть здесь хотя бы полчасика, вспомнить, что на белом свете существует красота, а не только голый камень, лед и кровь…

– Ох, как бы мне хотелось устроить нечто подобное в своем хозяйстве! – вздохнула Наталья Васильевна. – Боюсь, что не удастся. Не позволят, чтобы в концлагере, куда привозят умирать, люди увидели цветы… Как посмели? И все-таки, помогите мне в этом, Сергей Иванович. На зло всем чванливым полковникам!

– Скорей стройте теплицу, добывайте лес, кирпич, стекло. Чертежи у вас. За мной дело не станет.

Он проводил ее к машине. И тихо сказал:

– Не повредите себе или Николаю Ивановичу. Будьте осторожны. Дождемся конца этого ада кромешного!..

Прошло совсем немного времени, и в один ненастный дождливый день, уже под вечер, к Морозовым постучались. Дверь открыла Оля и увидела на крыльце Наталью Васильевну.

Ока была неузнаваема. Осунувшееся, постаревшее лицо, взгляд человека, который едва владеет собой то ли от нервного перенапряжения, то ли от чрезмерной усталости.

– Не ждали? – спросила, слабо улыбнувшись. – Я из Магадана. Автобус дошел до Берелеха и сломался. Куда деваться? Вот и пошла к вам.

– Пешком?

– Да, пешком. Боюсь ездить с незнакомыми шоферами.

– Входите скорей, раздевайтесь, – Оля заторопилась. – Сейчас я устрою душ, а вы пока полежите, снимите усталость. Сережа придет поздно, у них сегодня сбор в теплицах, пока закончат да на склад отправят…

К приходу Морозова Наталья Васильевна успела отдохнуть. Закуталась в халат Оли и с удовольствием села за стол перед чашкой горячего чая. Оля не спешила расспрашивать ее, возилась с дочкой, кормила, жаловалась, что молока у нее мало, и слушала советы гостьи.

Вошел Сергей, поднял в приветствии руки.

– Вот приятный сюрприз! Здравствуйте. Опять в путешествие?

Из… Значит, туда ехали мимо и не сумели заглянуть? Что нового?

Он ждал рассказа о создании огорода, строительстве теплицы. Но Наталья Васильевна вдруг сказала:

– Меня исключили из партии. В политуправлении Дальстроя. В присутствии самого Никишова.

И опустила голову.

Молчание повисло в доме. Оля тихонько прошла в спальню, уложила заснувшую дочку, подошла к гостье и обняла ее, прижавшись щекой к щеке.

– Значит, журнал со статьей Герасименко вышел? – сказал Сергей.

– Да, его прочитали на Лубянке, потом в Дальстрое – с соответствующим указанием о расследовании. Редкостное дело: заключенный с Колымы выступает во всесоюзном журнале! Мне задали вопрос: кто отправил рукопись в Москву? Я не стала лгать, ответила, что отвозила лично, когда летала по вызову. Вот тогда и началось! Ушат гадости на мою голову. Я тоже не молчала, сказала, что любой врач сегодня больше всего думает о раненых солдатах на фронте, что гуманность и желание помочь… Ну, и все такое. Кажется, погорячилась. Никишов наорал на меня, пригрозил тюрьмой. Я сгоряча и бухнула: «Это вы умеете. А вот лечить…». Тут возникла пауза, Никишов побагровел, за сопел, но промолчал. Я положила, как было приказано, билет на стол. И не дожидаясь, пока погонят, вышла из кабинета. Похоже, они опешили. Никто не остановил, не приказал вернуться. Привыкли к иным судилищам, когда на колени падают, молят о пощаде и каются.

Передохнув от длинной речи, она добавила:

– Лишь позже я подумала о последствиях. На мне они уже отыгрались. Теперь возьмутся за автора статьи, за Николая. Вот о его судьбе я вгорячах не подумала. Страшно за него. Все время страшно. Завтра приеду, а его уже нет. Ну а если дознаются, что у нас с ним близкие отношения, нам обоим не сносить головы.

Она закрыла лицо ладонями и заплакала.

– Ведь мы любим друг друга! Любим! Что они сделают с нами?!

– Ничего не сделают, – сердито и громко сказал Сергей. – Они ничего о ваших отношениях не знают. И не узнают. У них только одно на уме: журнальная статья. Вы точно выложили им нравственную сторону своего рискованного шага. Об этой стороне они давно забыли. Это забота о раненых на фронте, о человеке вообще. Не мешало бы сказать и о Бурденко, его имя сбило бы с них спесь.

– Ох, как же я не сообразила!

– У вас еще будет возможность. Приедете к себе, вас вызовут в политотдел. Насколько я помню, есть такой порядок: исключают из ВКП(б) в той парторганизации, где коммунист на учете. Так?

– Кажется, так.

– Вот там вы и скажете, что статью отдали самому начальнику медицинской службы Красной Армии, академику, генерал-полковнику Бурденко. И посмотрите, извиняюсь, на рожи ваших судей. Скиснут! И ничего вам не сделают. А вот Николая Ивановича могут отправить в другой лагерь. Если эта мысль будет высказана, вам, наверное, следует напомнить им, что Бурденко знает о судьбе автора этой важной для фронтовых врачей статьи. Все чекисты Дальстроя как огня боятся попасть на фронт. Конфликт с человеком такого ранга, как главный хирург Красной Армии, для здешних полковников опасен. Вот и все. Вы уже доказали свою смелость и решимость. Не теряйтесь перед мелкой сошкой. Они – трусы!

– О, Господи, я так растеряна, так напугана! Мне бы на том заседании сказать все это, мысль бродила в голове, а вот забыла. Вы правы, Сергей Иванович. В конце концов, напишу в Москву редактору журнала. Если у него взыграет самолюбие, он и самого Берия не побоится.

– Козыри в ваших руках. Не так страшен черт… Давайте я вам горячего чаю налью, этот уже остыл. Или, может быть, мы с вами по рюмочке, за счастливый исход дела? Смотрите, какую закуску несет нам Оля!

ТАКИЕ ВЫСОКИЕ ГОСТИ…

1

Из конторы агробазы к Морозовым прибежал дежурный, крикнул:

– Сергей Иванович, срочно к начальнику. Второй раз звонят…

– Скажи, что вышел. Иду.

Эти частые вызовы в контору, в управление, в поселковые учреждения всегда срочные, без понятия о его занятости, всегда к людям в погонах и почти всегда по пустякам вызывали у Морозова чувство протеста. Они подчеркивали его подчиненность, общественную неполноценность, они напоминали Морозову, что он – всего лишь приставлен к делу и если проявит строптивость, то будет вышвырнут, отстранен, а то и хуже… Моральная удавка над каждым, кто прошел через Севвостлаг.

Ходьбы от агробазы семь минут, проверено. Очевидно, не к начальнику совхоза, тот приходит сам.

Сергей еще издали увидел высокого человека в офицерском плаще, он прогуливался туда-сюда перед конторой, руки назад. В стороне стояла черная «эмка». Шофер сидел у открытой дверцы. Начальник совхоза стоял в стороне.

– Здравствуйте, Морозов, – незнакомый посетитель первым протянул руку. Плащ его распахнулся, блеснул золотой генеральский погон.

– Здравствуйте, – Сергей не знал, как величать посетителя. Тот догадался, сказал:

– Меня зовут Иваном Семеновичем Сидоровым. Я начальник политуправления Дальстроя, и у меня, и у вас есть неотложное дело. Давайте пройдемся по полю, по теплицам, я вам кое-что расскажу, а вы мне кое-что покажете.

Неожиданность и некоторая боязнь столь высокого чина прошли. Оставалась неизвестной причина такой заинтересованности к совхозу. И неловкость перед начальником совхоза, которого генерал вроде бы вообще не замечал.

– Знаю, – сказал Сидоров, когда они пошли, – что вы здесь почти три года и кое-что успели сделать для хозяйства. Управление вашей работой довольно. А ведь агрономический опыт у вас небольшой, верно? До ареста вы поработали в колхозах менее трех лет, а потом… Читал ваши статьи в магаданской газете и журнале. Неплохо. Вы вообще владеете пером, это мои сотрудники говорили, они ведь все читают, такова их работа. Сами-то вы довольны своим трудом, жизнью?

– Не жалуюсь, – Сергей с трудом подобрал нейтральный ответ.

– А семья как? Здоровье супруги?

– Спасибо, – и умолк. Странные вопросы. Что ему моя семья? Эта мысль беспокоила, как все непредвиденное.

– В Дальстрое вами довольны, – продолжал Сидоров. – Вы подняли совхоз и, как специалист, на хорошем счету. Ну, а мы, кажется, уже на месте. Это ваши теплицы?

– Первый блок. Он сильно просел, вытаяла вечная мерзлота.

– Понятно. Но давайте договоримся так. Я буду смотреть, делать замечания, а вы их записывайте. Есть блокнот?

– Да, вот он. А карандаш… Что такое? Забыл…

– Возьмите мое перо. Это паркер, – и генерал едва не угодил в лужу воды на дороге.

– Фу, как некрасиво! На входе. Засыпьте песком. А дверь, ворота? Поставьте новые. Записали?

В тепличном коридоре, куда они вошли, сразу стало пусто. Все разбежались по теплицам. Сидоров оглядел полки с цветами, конус стеклянной крыши.

– Надо вымыть стекла, они грязные. Цветы – это очень хорошо. Кто занимался? Ваша жена? Видно, хозяйка. Но почему все цветы в банках из-под американского фарша?

– Удобная, бесплатная посуда. Гончарных горшков у нас нет.

– Будут. Сколько надо?

Морозов почему-то осерчал и резко ответил:

– Две тысячи, не меньше.

– Запишите себе. Потом эти записи отдадите мне. Две тысячи. Так. А что там под стеллажами? О, да тут старая свалка! Ах, женщины, женщины! Все вычистить и убрать.

Они шли по узкому проходу между стеллажами. На генеральском плаще появились белые полосы.

– Осторожно, товарищ генерал, мы белим борта известью. Она мажется.

– Надо белилами.

– Что вы! Их днем с огнем…

– Запишите, сколько вам надо белил.

Вот так они обошли три блока, где буйствовала зелень с плодами, потом прошли по парникам, вышли на недавно привезенные ульи с пчелами, посмотрели, как снуют пчелы от ульев к теплицам, где открыты фрамуги. Работали на совесть.

– Да-а, это вы умно придумали. Огурцов-помидоров станет больше. И работать легче.

– Помидоры – самоопылители. Без пчел, – заметил Морозов. – Только огурцы.

– Спасибо. Не знал, – Сидоров с интересом разглядывал белые полотнища, которыми укрывали ульи от ветра.

– Что за буквы проглядывают на материи?

– Английские. Мешки из-под муки. Не отстирываются.

– Сменить! Записали? Сколько надо бязи?

– Метров тридцать-сорок.

– Записано? А что за сарай?

– Мастерская. К ней мостик, он за кустами.

– Сарай перенесите. Мостик сделайте новый, красивый. Чтобы не портил зеленый ландшафт.

– Дальше телятник и два коровника. Туда тропа.

Они стояли на берегу ручья. От пасеки к пологой сопке уходило капустное поле. Хорошая выросла капуста, разлопушилась, лист закрыл борозды, кочаны только завязывались. Дальше серела дорога, за ней второе поле и сопки с мелким лесом, а на заднем плане – белоголовый Морджот.

– Да, отличный вид! – Сидоров вздохнул. – И какая величавая гора! Редкостный пейзаж! А вообще Колыма удручающе однообразна, когда часто ездишь. А тут не скажешь, что край света! Что за горы белеют справа?

– Хребет Черского. За хребтом – Оймякон, полюс холода в Азии.

– Смотрите, как много нового можно узнать с одной точки! В широте взгляда вам не откажешь, Морозов. Ну-с, а дело у нас вот какое. За три недели вы должны привести агробазу в самый наилучший вид, чтобы играла красками, плодами труда, понимаете? Оградите ее приличным забором, не из колючки, разумеется. Устройте въезд, дорогу без ям и бугров. Все потребное получите. Кораблину уже даны указания. Если что-нибудь непонятно, прошу спрашивать.

– А зачем все это?

Сидоров помолчал, раздумывая.

– Зачем? Придется сказать, но только одному вам. Без права разглашения. В Дальстрой должны приехать высокопоставленные гости. Мы покажем им один совхоз. Ваш совхоз. И кое-какие предприятия. Не хочется, чтобы на гостей произвел неприятное впечатление какой-либо из объектов. Ведь о нашей повседневности и без того много говорят такого, что не делает чести стране.

– Могу я знать, что за гости? – спросил Морозов.

– Нет. Пока нет. Да, вот еще… У вас найдется приличный костюм, галстук, туфли? Или вы всегда в телогрейке и сапогах?

– Почти всегда. Ведь работа…

– Запишите мне на память: костюм, комбинезон и так далее.

И генерал повернул к дороге. Морозов чуть отстал, спросил довольно громко:

– Когда их ждать?

– Я еще раз успею побывать здесь. Тогда скажу. А вы засучите рукава… Все что надо получите.

Машина Сидорова уже стояла у входа на агробазу. Взявшись за ручку открытой дверцы, Сидоров строго сказал:

– Никому ни слова, Сергей Иванович! Прошу иметь в виду, что от визита гостей – как он пройдет – в значительной мере зависит и ваша судьба. Надеюсь, вы меня правильно поймете.

Морозов пожал протянутую руку, и «эмка» укатила. Он видел, как она миновала контору совхоза, постоял и вдруг понял: судьба предоставляет ему сделать все задуманное в совхозе, даже невероятное, вроде стекла, красок, забора, кирпича, машин. Этот вежливый, предусмотрительный генерал окажет ему содействие… И не только в строительстве, но и в… Тут он оборвал свои хозяйственные мысли и перенесся в область иную: кто, как не Сидоров, может помочь им с Олей перевестись отсюда в другое место, уже подсказанное милым другом Табышевым, в тот же Тауйск, откуда проще дорога на материк? Не век же вековать в Сусумане? Тем более что здесь – с того дня, когда он был вызван в райотдел НКВД и не дал нужных показаний на Орочко и Дениса Ивановича – майор Тришкин установил за ним слежку, что может плохо кончиться. Он способен устроить ему «дело» при любом удобном случае.

Подальше бы от них…

Прошло менее недели. В адрес совхоза одна за другой пришли четыре машины с грузами из Магадана. На агробазе уже шла работа, были и стекло, и кирпич, и белила, гвозди, словом, все как в сказке. И все, кто видел эту суету, обновление, спрашивали у Морозова, как удается добывать материалы, зачем эта большая приборка? Он отвечал:

– Довольно держать хозяйство в запустении. Так решили Нагорнов и Кораблин.

Труднее всех было начальнику совхоза. Он делал вид, что все знает, все предвидел, но каждый раз, оставшись один на один с Морозовым, задавал ему наводящие вопросы. Конечно, понимал, что в совхозе ждут кого-то из большого начальства, но кого? Морозов не лгал, когда отвечал ему коротким «не знаю». Он действительно не знал!

До того дня, пока к нему не пришел с аэродрома добрый друг Ондрюшенко. Они погуляли по агробазе, дошли до пасеки, где на ульях были белейшие бязевые накидки, и тут, без свидетелей, друг спросил:

– Гостей ждем?

– Кажется, да. А вот кого – не знаю. Наверное, из Москвы.

Ондрюшенко промолчал. Тогда Морозов сказал:

– Мы с тобой пойдем в теплицу, и я тебе вручу такое, чего ты давно не видывал. Сынок не болен?

– Нет. Но слабый все же. Не на юге. Третий день отдыхаем от грохота. Нет самолетов. Такая тишина, даже в ушах звенит.

– Прекратили американцы летать? Я и не заметил.

– Ходят северной трассой, есть и такая. А мы вдруг затеяли ремонт полосы и гостиницы. Как и у тебя, с размахом.

Морозов передал другу небольшой арбуз. Это был неожиданный для любого северянина подарок! Ондрюшенко остолбенел.

– Давай сумку. Для сынка. У меня есть секрет: в трех теплицах полочки близко к стеклу. Попробовал – растут! Вроде уже спелые. Никому не говорю, боюсь, отнимут для начальства.

– Ну, приду и удивлю! Спасибо тебе.

Уже когда шли к выходу, радист сказал:

– Кажется, и мы, и вы одних гостей ожидаем. Вчера открытым текстом врезался в эфир Мазурук. Из Иркутска делал разгон Сеймчану. И сказал сгоряча, чтобы приготовились к приему гостей. Оттуда, понимаешь? У нас слухи давно ходят, их летчики говорили нашим, что вроде сам Рузвельт собирается. Вряд ли. Куда ему, он же на коляске, ноги парализованные. Вот ты и сопоставь эту байку летчиков и приезд к тебе генерала. Ну, только никому, Сережа. Никому! Сам понимаешь…

Морозов почувствовал, как у него загорелось лицо. Невероятно! Доверить встречу бывшему зеку? Или не нашлось «своего» агронома?

Или время подгоняет. Теперь понятно, почему генералу Сидорову пришлось познакомиться с «делом» сусуманского агронома: решал, можно ли на него положиться? Но почему тот же Сидоров не сказал ему сам о гостях? Вероятно, еще не был уверен, что выбор на должность гида найдет поддержку у Никишова, вот и ограничился простым знакомством, сказавши, что приедет еще раз и проверит, все ли сделано, скажет, наконец, каких-таких гостей ему, Морозову, поручают встретить, отвечать на вопросы, показать хозяйство.

Труднее всего было Сергею не проговориться дома. Он одевался, обедал, лежал на диване необыкновенно молчаливый, замкнутый. Оля вдруг присела рядом, положила ладонь на его лоб, подержала.

– Нет, не заболел. А что молчишь? Тревожишься? Какой повод?

– Устал. Лучше не расспрашивай, такая кутерьма!

– А почему кутерьма? Этот генерал?

– Разнес меня за грязь, даже за твои цветы – почему в баночках из-под фарша?

Утром, когда они завтракали, Ольга глянула в окно и ахнула:

– Смотри-ка, жестяную мастерскую ломают! Ты велел?

– Новую поставят, – сказал Сергей. – Не вписывается в пейзаж. Не смотрится.

– А кто ее рассматривать собирается?

Не дожидаясь новых вопросов, Сергей влез в комбинезон и ушел.

Сидоров приехал снова без свиты, даже начальника политотдела Сенатова с собой не взял. Он сразу прошел на агробазу и успел многое осмотреть, пока Морозова нашли на ближнем поле, где он знакомил с делами только что присланного в Сусуман второго агронома. Фамилия и имя агронома были польские – Стефан Потоцкий, да и лицо – с той самой неуловимой иронией, которая свойственна многим полякам.

К генералу они подошли вместе, поздоровались. Рыжеватые брови Сидорова чуть приподнялись, когда Лотоцкий назвал себя.

– По заявке совхоза? – спросил у Морозова.

– Да, у нас начинает действовать второе отделение совхоза, – он показал место левей аэродрома. – Мне одному трудно справиться.

– Пусть знакомится с полями без вас, – Сидоров смотрел поверх головы нового агронома. – А мы еще раз пройдемся по агробазе.

Лотоцкий ушел, а генерал все стоял, все осматривался. Было пасмурно, Морджот закрылся облаками.

– Хотелось бы солнца, – вздохнул генерал.

– Не в моей власти, – осмелился заметить Морозов.

– При солнце ясней видны недостатки, – то ли в шутку, то ли всерьез отозвался Сидоров. – Откуда начнем обход?