Текст книги "Своими глазами(СИ)"

Автор книги: Вячеслав Рыженков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Ночевали мы почему-то вперемешку. Подробности в памяти не сохранились, но хорошо помню, как мы устраивались на ночлег в девчачьей палатке. Кроме меня, здесь были Романов, Степаница и Сорокин. Девчонок, ясное дело, только половина, но в том числе и Ольга Ратникова, та самая, что была в Орловском походе. До этого она, как единственная старшая, размещалась в желтой палатке с начальницами. Обычно, но не в эту ночевку.

Утихали медленно, вяло рассказывали старые анекдоты, пытались вспомнить новые. Шутили друг над другом, но больше по необходимости. Заключаю по логике, что другая половина девчонок разместилась в нашей палатке, а может быть, перемешали и все три. Случайно, намеренно ли – не помню.

Правда, был один раз и такой разговор. Иронизируя над тем, что Корольков чаще других крутится возле девчонок, Татьяна Петровна предложила устроить ему брачную купель, типа – окрестить и повенчать разом, когда придем на Можайское море.

–Вот знать бы только, с кем, – ответила Алевтина.

–А мы ему – гарем, – ушла от ответа Татьяна.

Я слышал, как Корольков негромко пробормотал: "Можно бы и просто с подругой". Насколько я понимаю, он подразумевал под подругой Кострикову, по крайней мере, не раз и до, и потом так ее называл. Но вряд ли этот разговор имел отношение к нашей необычной ночевке.

Днёвка же ничем особенным не выделялась. Конечно, купались, бегали по берегу. Разумеется, неоднократно усаживались в кружок вокруг гитар. Мы с Олегом, шатаясь по окрестностям, набрели на покос со свежими копнами... Нисколько не сомневаюсь, потом хозяева этих копен бешено ругались, потому что кувыркаясь, выплёскивая прежде сдерживаемую энергию, мы растрепали их основательно.

Сразу после обеда меня отозвал Юрка Шитнёв. Вопрос у него был откровенный и прямо в лоб. Что бы я делал, если бы в тот вечер били не Костю, а Олега. Вмешался бы? Отвечать "нет" было категорически нельзя. Отвечать "да", не покривив душой, я не мог. Поэтому улыбнулся и пожал плечами. Но Шитня понял как надо. Он тут же отошел к Стулову и, похоже, пересказал наш разговор, разводя руками. Дескать, не выйдет.

Я же забеспокоился, где Олег. Кажется, доходит очередь и до нас. Надо ему шепнуть, что приближается какая-то подлянка. По голосам из палатки я почти сразу услышал, он там. И там же Корольков и Степаница, а речь идет об игре в карты.

В палатку нырнули Шитнёв и Стулов, следом за ними забрался и я. Корольков уже раздавал на троих, увидел вошедших и добавил еще три кучки. Но я отнекался полным неумением и пристроился позади Степаницы и Королькова.

Игра шла на щелчки. Не знаю, было ли это обговорено заранее, но Степаница начал крупно рисковать. Выигрыш достался Олегу, а он только пожимал плечами. Отбивать полсотни щелчков? Голова отвалится. Кто-то предложил замену – за десять щелчков одну "колбаску". Олег протянул руку, Корольков повернул голову к Стулову, тот опустил глаза. Но всё равно, я сидел, как на иголках.

Раз, два, три, четыре, пять. Пять увесистых хлёстких "колбасок".

–Чуть не убил Шефа,– сказал Стулов, но больше ничего не добавил. Повисло молчание. "Шеф" морщился, потирал макушку и жалко улыбался сквозь невольно выступившие слёзы. Меня била мелкая дрожь, я прикидывал, кого сейчас придется хватать сзади за шею, Степаницу или Королькова. Но ничего не случилось

–Давай, Чингачгук, сдавай, – мирно сказал Корольков. Игра продолжилась, постепенно оживился разговор, а затем и смешки, особенно, когда Олег отпускал свои звонкие "колбаски". Впрочем, частенько перепадало и ему, но всё в пределах проигранного. Гроза прошла мимо.

Разумеется, нельзя играть целый день. И даже половину. Бросили надоевшие карты, вылезли из палатки и разбрелись кто куда. Меня заинтересовало, а с чем там возится возле костра Вовка Чинарик. Оказалось, он придумал интересную вещь. Слепил из синей глины, взятой тут же, на берегу, небольшую мисочку и теперь обжигал на углях. Миска становилась сероватой и на глазах твердела.

–А ты бы обсыпал ее песком и припорошил золою, – мне тоже захотелось внести свой вклад в производственный процесс. – Вышла бы глазурь. И чего форма такая простая. Сделал бы край узорчатый, что ли?

Сашка Романов, стоявший тут же, снисходительно посмотрел на меня. А Чинарик пояснил вполголоса:

–Да это же пепельница. Для палатки.

Эх! Захотелось мне сказать что-то вроде: "И ты, Бруг!", но я только махнул рукой. Участие в нашем Можайском походе всё больше меня тяготило.

Последний переход к Бородино проходил бодро, все уже втянулись и освоились. Дорога не петляла, шла ровной лентой вдоль Можайского водохранилища. Вот только Татьяна Петровна всё чаще охала и говорила всем, что она всё-таки – героическая женщина.

Наконец, где-то во второй половине дня увидели долгожданный указатель – Бородино. По сути это был конечный пункт нашего пути. Дорога до Можайска была уже как бы "движением назад". Но сейчас предстояло проделать небольшой маневр-петлю: пройдя Бородино в сторону Можайска встать на стоянку, с тем, чтобы завтра возвращаться обратно. То есть, снова в Бородино и еще дальше, на Бородинское поле.

Бородино – это даже не Шуя! Мы прошли его сходу, на одном дыхании. Я снова в тот момент находился в головной группе. Памятуя про Карачаровский бросок и неприятные разговоры, мы, как только показался край поселка, уселись тут же на лужайке возле одного из крайних домов. Дорога проходила рядом, мы выбрали сторону, которая располагалась выше дороги и плавно поднималась вверх. По другую сторону местность резко уходила под уклон.

Уселись мы пока что вчетвером. Мимо нас, вверх по тропинке прошел местный дяденька, сказал на ходу:

–Только, ребята, не топчите траву, – и скрылся за калиткой ограды ближайшего домика.

Немного погодя он снова вышел к нам, на лужайке сидело уже семеро, и среди них Татьяна Петровна.

–Напрасно вы сюда сели. Мы траву косим, а придет моя хозяйка, она ни на что не поглядит.

Мы покивали головами без всякой боязни, а Татьяна Петровна, которая еле добрела и, конечно же, ни за что не хотела подниматься, иронически усмехнулась:

–Да ладно! Видали мы всяких.

Мужик ушел, но недалеко, потому что не успел он закрыть калитку, подвалили еще пятеро и тоже уселись на его лужок.

–Точно говорю, идите лучше отсюда. А то сейчас все ваши мешки вон туда, под обрыв полетят!

Мы уже только отмахнулись, сколько же можно повторять одно и то же. И тут с несчастным лужком поравнялась оставшаяся часть нашей колонны во главе с самой Алевтиной Васильевной. Все уже сбрасывали рюкзаки и усаживались на отдых.

–А ну, мать вашу, валите все отсюда! – заорал мужик, выскакивая из-за калитки. – Я на вас сейчас овчарку спущу, туристы раздолбанные!

И дальше в том же духе.

Кто-то было и на это пробовал отвечать: давай-давай, но Алевтина уже сурово скомандовала "подъём". И сама от себя обругала нас, головных, чтобы в другой раз не плюхались, куда ни попадя.

Впрочем, до последней стоянки, на реке Колоче, было уже рукой подать.

Весь следующий день заняла экскурсия на Бородинское поле. Там действительно было, что посмотреть. Несколько поколений мемориальных работников постарались на славу. Сравнительно небольшой музей умело был выстроен на противостоянии колоритных фигур Кутузова и Наполеона. Так же просвещали посетителей и экскурсоводы. Как только слушателей утомлял Кутузов, Наполеон сразу приходил к нему на подмогу, а через несколько минут уже Наполеона выручал Кутузов. В результате осмотр музея прошел очень живо.

Потом с холма батареи Раевского мы пытались обозреть всё поле. Мне, к сожалению, это не удалось. Да, широко видна местность, покрытая перелесками, но мало ли таких приходилось видеть. Думаю, что если бы даже нас подняли на вертолете, представить картину сражения мы всё равно вряд ли бы сумели. Очень уж огромным было Бородинское поле.

К вечеру вернулись на речку Колочу в свой лагерь. Следующий день был запланирован под последнюю дневку, но как видно силы у Алевтины Васильевны были на исходе. Еще одного непредсказуемого вечера после дня отдыха, да еще к концу похода, ей явно не хотелось. Ближе к обеду мы услышали:

– Сейчас обедаем, отдыхаем, а потом сворачиваемся. В ночь выступаем на Можайск.

Народ впал в уныние и недоумение. Как будто действительно никто не понимал, зачем затеян этот ночной переход. После часа-другого шушуканья Сашка Романов подошел ко мне:

–Зачем это нужно? Неужели нельзя подождать до утра. Татьяна тоже не хочет идти ночью. И Ольга против, тоже, считай, начальник. Надо бы всем подойти к Алевтине.

Я ответил, что дело это уже решенное, и я просить не пойду. Сашка отошел, стал снова шептаться с девчонками. Я отлично видел их презрительные взгляды, но, пожалуй, первый раз за весь поход испытывал теплое чувство спокойной радости. Не надо будет больше присматриваться и прислушиваться к разговорам, и, кроме того, сказать честно, общее недовольство невольно вызывало злорадство. Да и сама необычная обстановка ночного перехода казалась мне интереснее рядового вечера в палатках. Не говоря уже про возможные неприятности, которые можно было ожидать и нам лично, оставайся мы здесь еще на ночь.

Когда мимо проходила АВ, я нарочно громко похвалил план ночного марша. Это будет ново, интересно, такого никогда еще не было. Немного погодя, к нам подошла поговорить Татьяна Петровна. Не знаю, где бродил Олег, мы стояли только вдвоем с Костей и вяло рассуждали обо всем, что нас окружало.

–Вам не нравится поход?

–В прошлом году было лучше, – тут же ответил Костя.

–Это чем же?

–Ну, тогда все общались. Были разные... развлечения, – неохотно попытался ответить Костя. – В футбол играли...

Я помалкивал, только кивал головой и угукал. Про вопиющие происшествия совсем не давних дней, как по общему уговору, почему-то молчали все.

Мы огляделись вокруг. В лагере почти никого не было видно, кто ушел к речке, кто залез в палатку. Только человека четыре сидели в сторонке. Там Виноград аккомпанировал себе и пел всё ту же "Шизгару-Венеру". Надрывно, но лениво.

–Да, пожалуй. Скучная публика, – Татьяна Петровна удалилась.

Ночной переход проходил прямо по шоссе, на которое мы выбрались уже протоптанной дорогой. Оно было совсем пустым по случаю ночного времени. Периодически до нашего слуха из темноты доносились истошные крики – параллельно с нами двигалась в том же направлении компания из пяти подвыпивших мужчин. Они, конечно, были без рюкзаков и вообще налегке в одних расстегнутых рубашках, поэтому обогнали нашу цепочку и ушли вперед. Мы шли без шума, Сорокин Костя держался всю ночь вместе с нами, и вообще первую половину пути, мы трое невольно были настороже. Потасовку в темноте устроить очень даже легко. Но потом, по мере того, как темнота ушла, и забрезжил рассвет, на душе стало спокойнее.

Уже совсем развиднелось, когда начались деревянные домики, первые подступы к Можайску. Обогнавшие нас гуляки были замечены спящими в павильоне автобусной остановки. Наши люди оказались крепче. Мы миновали тихий и безлюдный спящий город, дотопав без остановок до самого вокзала. Здесь уже, несмотря на очень ранний час, царила обычная суета.

И всё-таки ночной бросок так всех утомил, что со всех скамеечек скоро слышалось только тихое сопение. Электричка постояла и тронулась. Помнится, Олег пробовал записать под диктовку слова единственной, понравившейся ему за поход песни ("В заповедных и дремучих старых Муромских лесах.." Высоцкого), но диктовщики засыпали через одно-два слова. На втором куплете заснул и Олег. Даже проехав Москву, перебравшись во вторую электричку, наши походники продолжали спать. Теперь уже до самого Ногинска.

Так завершился мой последний школьный поход. Школа-восьмилетка ? 21 благополучно была окончена, и в сентябре мы пошли в девятый класс уже в "четырку" – школу ? 14. А там были свои порядки. В том числе, были и свои походники, которых водила географичка Тамара Васильевна, но, вероятно, в нежелании ходить в новые походы сказалась и доля впечатлений от нашей Можайской эпопеи.

Впрочем, лето после девятого класса мы работали. Калитеевский Витька на ниточной фабрике ПНФ -2, мы на пару со Згурским Олегом на заводе железо-бетонных изделий. Кстати, попали мы туда вместе по полной случайности, заранее не сговариваясь, примерно так же, как внезапно – уже через год – оказались с Витькой в одном и том же институте.

Более того, вместе с нами на ЖБИ работал Серега Зверев, старший брат Андрея. А вот где провел лето сам Андрей, я не имею никакого понятия, настолько бесповоротно распалась наша, когда-то весьма тесная дружба. В том же Можайском походе я не перемолвился с ним ни единым словом. Не общались мы больше и в школе, хоть и проучились вместе 9 и 10 класс.

6. Май 1975 г., Ленинград.

Выпускное лето предыдущего, 1974 года, было суматошным и радостно-грустным. Частично оно попало в мой дневник, который я, в очередной раз пытался писать подробно и аккуратно. Творческого запала хватило на три недели, после чего ушла вся моя печаль и скорбь, началась новая лихорадка. Вступительные экзамены в МИХМ.

Сдавали мы их вместе с Калитеевским Витькой и двумя девчонками из той же 14 школы, из десятого "А" класса. Вернее, ездило их с нами в электричке пятеро, но в наш экзаменационный поток попали лишь две подружки. Результаты девчонок оказались средними, поступило из них лишь трое. Две, Люба и Марина, так и остались в нашей общей "купейной" команде, ездили мы все вместе в институт до самого пятого курса. Третья – Ольга – жила своим самостоятельным миром и иным кругом общения. Но через год, сдав всё-таки вступительные экзамены, к нам присоединилась еще одна новоиспеченная студентка – Вера.

Мы же, что я, что Витька прошли свои экзамены до смешного легко. Ходили довольные и ждали известий от Олега. Он уехал в Ленинград, в высшее инженерно-морское училище им. Макарова. Наконец узнали от его родителей: всё в порядке! А в конце августа Олег заявился сам, уже не просто Олег, а курсант Згурский!

Андрей Зверев, это было очевидно, никуда поступать и не собирался. Ушел в армию, служил в десантных войсках, потом вернулся и обосновался в Молзино. Нашей дружбе, и даже знакомству пришел окончательный конец.

Олег же через несколько августовских дней снова укатил в Ленинград, окрылённый огромными планами. Через пять лет ему предстояла жизнь моряка, судового механика, и весь земной шар в придачу. А пока мы писали друг другу письма, бодрые и грустные, делились новостями, мыслями, свежими впечатлениями. По весне я написал ему, что на каникулы собираюсь в стройотряд, в Набережные Челны.

Олег ответил недовольным, почти возмущенным письмом. Это ведь означало, что летом мы так и не увидимся. И предложил нам с Витькой хорошенько встряхнуться, настроиться по-боевому и приехать к нему в Ленинград на майские праздники. Что ж, об этом стоило подумать.

Дело было даже, например, не в деньгах, хоть со студенческой стипендии особенно и не разгуляешься. Несмотря на то, что мы уже вошли одним шагом, в настоящую, самостоятельную жизнь, ощущение того, что теперь мы можем и должны делать всё в жизни сами, и только сами, никак не спешило укореняться в сознании. В тех же письмах Олегу я писал, что мне порой кажется, что я еще продолжаю ходить в школу, но только в другой класс. Жизнь сменила колею, но колея никуда не делась. Мы живем, продолжая делать то, что уже решили и определили за нас и до нас. А между тем, подходило время, когда решать, так ли пойдёт завтрашний день или по-другому, приходилось только своим умом и своей волей.

Одним словом, без долгих рассуждений, мы единогласно решили – съездить стоит.

И перво-наперво отправились на вокзал за билетами. Нам, как студентам, полагалась в этом деле солидная льгота, но меня, как всегда, ждало препятствие на ровном месте – не было студенческого билета. По неопытности и простоте я решил захватить с собой зачетную книжку, рассчитывая, что для железнодорожного кассира этого будет достаточно. Ведь для самих студентов зачетка значит гораздо больше, и в пределах института оба этих документа для удостоверения личности были равнозначны.

Оказалось – фигушки. Зачетку в кассе в упор не принимали, и похоже вообще видели впервые. Пришлось нам выметаться из очереди, один же билет в Ленинград Витька из солидарности со мной брать не стал. Постояли в сторонке, повозмущались бюрократами, не желающими вникнуть в ситуацию. Очередь тем временем двигалась, и вот какой-то парень протянул в кассу целую стопку студенческих. Кассирша спокойно продала ему пять билетов, но перед этим проверила в развернутом виде каждый из документов. Формалисты! Человеку, показывающему свой подлинный документ, льгота не положена, а бумажке без человека – пожалуйста.

Но Витька уже сообразил, что делать. Я снова встал в очередь, он быстро разыскал возле касс какого-то студентика, благо, было их тут достаточно. И мы спокойно взяли билеты до Ленинграда и обратно, а одолженный студбилет сработал не хуже настоящего. Кассирша, впрочем, нас узнала и язвительно заметила, что в вагоне студенческий все равно спросят. Но это уже была забота другая.

Конечно же, в институте я сразу побежал на кафедру технологии, где еще накануне сессии (в декабре) оставил свой студенческий билет в залог за методичку. Как водится, после сдачи зачета методички у нас собрали, а когда я заикнулся о документе, сказали "потом". И вот это обещанное "потом" наконец наступило. Как правило, на кафедрах со студентами не шибко церемонились, но сейчас мой решительный настрой подействовал. У меня на глазах перерыли шкаф, пока не раскопали на самом дне мой несчастный билетик. От души отлегло, дорога на Ленинград открыта.

*В поезде, конечно, и не подумали проверять мои документы, но если бы не эта поездка, возможно, я пришел бы на технологию слишком поздно. Без пинка с места сдвинуться трудно.*

По каким-то важным причинам, мы с Витькой ехали порознь, разными поездами, в разное время. И вот, он уже давным-давно уехал, а я только прибыл на Ленинградский вокзал. Ужас! Ни на каких табло моего поезда, который значился в билете, не было и в помине. Времени до отправления еще оставалось немеряно, я ведь добирался в Москву последней электричкой, а поезд должен был отправляться в 2 с лишним ночи. Однако, куда всё-таки пропал мой поезд. В первый момент я растерялся почти до паники. Первый раз поехал сам, один – и такое.

Потом добросовестно обошел, облазил все пути и тупики. Одновременно слушал во все уши, что говорят вокруг пассажиры. Ничего! Медленно оформилась новая мысль. Справочное бюро.

Когда я спросил в окошечко, назвав свой номер поезда, женщина тяжело вздохнула и произнесла только два слова:

– Да, идёт.

И поскольку я продолжал торчать перед ней разиня рот, добавила:

– Это дополнительный. С какого пути, объявят.

В один миг стало легко и спокойно. Но сразу же с тоской подумалось: "И куда же теперь деваться на эти два часа?" Человек никогда не бывает доволен сразу всем. Однако по сравнению с пережитым шоком, новая проблема была мелочью. Я отошел от вокзала, выбрал одно прямое направление, чтобы потом не сбиться, и быстро пошел вдоль широкой улицы. Прошел "Красносельскую", "Сокольники". Так как в Москве я к тому времени обретался почти год – понял: иду прямо над линией метро в сторону Преображенки. Но до неё в эту ночь не дошёл, повернул от Яузы назад. Дальше – всё как по писанному. Объявили, сели, разместились, отъехали. Первый раз один, сам, но теперь-то уже ничего не страшно.

До Ленинграда я спокойно продремал на своей полке. Вот только проводница слегка донимала. Несколько раз привязывалась, чтобы я взял всё-таки постельные принадлежности. Но уж тут я сумел устоять твердо. Для студента рубль дороже спокойно проведенной ночи. Если бы, правда, она была последней!

Ясное дело, поездка наша двухдневная не подразумевала под собой никаких внятных планов. На то было сразу несколько причин. Во-первых – майские праздники, то есть всё, что можно было бы посетить из культурных заведений, было закрыто. Во-вторых – просто посидеть, например, за праздничным столом не представлялось возможным. Олег был бедный курсант, обитал в общежитии почти казарменного типа, и никакого стола, кроме учебных, у него просто не было. А ресторан или даже шашлычная отпадали по многим причинам. В-третьих, мы оказались в Ленинграде не одни. Уже несколько дней, как приехали Олеговы родители, а с ними и его младший брат, Игорь. Приходилось считаться и с их планами.

Подведя итог сказанному, оставалось нам одно – просто посмотреть город.

Но началось всё с довольно радостной встречи. Олег. Витька и Игорь поджидали меня на вокзале. Олег был в форме с одной-единственной нашивкой на рукаве – первокурсник. По этой причине он почти всегда ходил, накинув на правое плечо и руку свой бушлат, чтобы не наскочить на кого-нибудь из старшекурсников. Те имели над младшими какие-то права, и вообще... Олег уже мечтал о тех временах, когда нашивок на его рукаве будет четыре или пять.

К слову сказать, на улице было вполне даже тепло, мы ходили просто в пиджаках без всякой верхней одежды. Поэтому-то Олег и мог себе позволить подобную вольность с бушлатом. По крайней мере, днём.

Итак, на дворе 1 мая, мы шагаем от Московского вокзала, и, разумеется, по Невскому проспекту. Вероятно, так поступал и поступает любой приезжий, если только такие приезды не превратились в повседневную обыденность. Мне потом приходилось бывать в Ленинграде не раз, и всё равно, если сразу не уезжал на метро, по этой же дороге несли меня сами ноги.

Олег рассказывает что-то о сегодняшней первомайской демонстрации, следы ее, в виде обрывков шариков, ленточек, веточек, действительно еще можно заметить в непрометённых углах тротуаров, складках мостовой. Но я слушаю вполуха, а больше глазею по сторонам. Говоря честно, особого восторга пока нет. Город очень солиден, но всё-таки суров и мрачен.

Солиден – очень хорошее слово, как раз то, что надо. Он здесь, вдоль Проспекта, не пышен, не шикарен, не блистателен, не изумителен. Даже особенно красивым его не назовёшь. Да, конечно видно, что все окружающие дома строились не тяп-ляп трестом, а действительно архитекторами. Но все-таки это просто дома. Для никудышного городка, узкой кривой улочки они, может быть, и казались бы шикарными, но здесь... Здесь они как раз то, что и подходит этому прямому, широкому, уходящему вдаль проспекту. Никак не меньше. Но и не больше, как раз такие, какие требуются и напрашиваются сами собой. Каждому видно, что это не просто улица, и не просто дома, и не просто город. А былая столица Российской империи, как она есть.

Восторгу не способствовало также и какое-то чувство придавленности, которое я всегда ощущал в северных городах. Низкое сумрачное небо, сумрачное, как ни странно, даже когда светит солнце. И как всё-таки скупо оно светит. Как будто украдкой, на минуту-другую выглядывает из-за облаков, думая только об одном – побыстрее спрятаться. Так и кажется, что на улицах этого города вечный вечер. И вот эти темные каменные дома северной столицы четко под стать этому скупому небу.

Да, такой город, как никакой другой, органически нуждается в красоте. Если его не украшать, жизнь в нём была бы просто невыносима.

Тем временем мы как раз дошли до первой красоты – великолепных фигур коней.

–Аничков мост! – гордо и торжественно рекомендует нам это место Олег. Первое впечатление – самое сильное и запоминающееся. Этот мост с литыми бронзовыми конями так и остался навсегда для меня любимым уголком Ленинграда.

Впрочем, надо было спешить. Анатолий Харитонович с Валентиной Федоровной – Олеговы родители – ждали нас где-то в окрестностях Казанского собора.

После мимоходом состоявшейся встречи мы все вместе двинулись, разумеется, к самому центру. Зимний дворец по какой-то причине миновали, к нему не подпускали то ли в связи с праздниками, то ли из-за каких-то работ. Дальше конечно набережная Невы и затем движение к Исаакию. И снова Олег, на правах хозяина, торжественно представил:

–Вот он, знаменитый Исаакиевский собор.

Мы смотрели, важно кивали головами, а небо всё больше хмурилось. Витька то и дело щелкал фотоаппаратом. Олегов же был у Игоря, но тот не торопился. В отличие от нас, время у него впереди еще было. Потом на Витькиных фотокарточках отпечатался характерный фон ленинградских достопримечательностей – небо в чёрных полосках уже настоящих туч. Когда добрались до памятника Петру, весь окружающий пейзаж почти расплывался в полумраке. Дождя не было, но влага висела в самом воздухе.

Витька быстренько щелкнул императора Петра на вздыбленном коне. Прямо в фас!

– Да ты что сделал!? – остановил я его. – Посмотри сам, что получится.

Действительно, если глянуть с этой точки в таком сумраке, да еще слегка прикрыть глаза, возникает силуэт довольно-таки фантастической фигуры. Головы всадника и коня слились воедино. Конские уши увенчали голову Петра своеобразной формы рогами, превратив в жуткого человеко-зверя. Откинутая вправо рука теперь казалась воинственным жестом угрозы. Массивное конское тело сделалось вычурным, но весьма своеобразным продолжением всего огромного постамента, словно мощное дерево на скале, а передние конские ноги находились как раз там, где и должны были быть расположены ноги этой, возникшей из ничего, человекоподобной твари.

Казалось, что гигантский жуткий гибрид сидит на верхушке обдуваемого ветром дуба, болтая перед собой ногами, поигрывая в воздухе собственными копытами. И вот-вот хлестко швырнёт нам в глаза чем-то, что держит в горсти вознесенной вбок напряженной руки.

Витька ахнул, покрутил головой, и мы перешли по кругу, чтобы, как и положено, сфотографировать Медного Всадника в профиль. Впрочем, та фотография осталась, хотя, взглянув на неё, я был разочарован. Объектив не таит в себе возможностей человеческого глаза. Получился просто темный силуэт памятника в весьма своеобразном ракурсе. И только. А вот увидеть нелепое чудище, представшее перед нами в дымке мороси, способен, наверное, только человек.

От Исакия, обойдя квартал, вернулись мы снова на Невский проспект. Тут старшим членам нашей туристической группы экскурсий показалось достаточно. Слегка перекусив, мы взаимно раскланялись и снова остались вчетвером. Продолжать обход Ленинграда.

Теперь путь наш лежал через Неву, мимо Ростральных колонн на линии Васильевского острова. Олег вел нас к экипажу ЛВИМУ, ему обязательно хотелось показать своё новое жилище и Альма Матер. Стали чаще попадаться морячки-курсанты, ясно, что мы приближались к цели. Наконец дошли.

Проникнуться почтением к лучшей отечественной кузнице инженеров флота мы – посторонние зеваки – конечно же не могли. Перед нами было обычное официальное здание за официальной оградой, проходная. Правда, здесь она твёрдо именовалась КПП. Ближе мы подходить не стали, Олег был в увольнении, а вернее в отлучке по случаю праздников. Не стоило рисковать, лишний раз попадаться на глаза.

Да и время уже понемногу заворачивало к вечеру. Пора было возвращаться на набережные, так как в наши планы несомненно входил праздничный салют.

Теперь, когда салют могут устроить в любом райцентре по любому поводу, не считая прочих самочинных залпов в небо любого из желающих, уже не понять, как торжественно звучало само это слово. Ведь салюты производили только в городах-героях и только по самым большим праздникам. Дети, по стечению обстоятельств попавшие на такое событие раз или два в жизни, рассказывали потом о нём, как о величайшем из зрелищ. Лично я, например, живя, в общем-то, рядом с Москвой, салюты представлял себе только по кинофильмам.

И вот – забитая людьми набережная. Не надо тянуться, вставать на цыпочки, высовываться через чужие головы. Петропавловская крепость, откуда будет производиться стрельба – на другом берегу широченной Невы, всё отлично видно. Ожидать долго не пришлось. С гулким грохотом вверх ударило сразу несколько стволов. Помнится, было их не меньше шести.

Но меня, как тяжелым обухом по голове, поразило совершенно другое. Одновременно с залпом вся толпа на берегу дружно заорала: "Ура". И так продолжалось при каждом залпе. Присутствуя на салюте в первый раз в жизни, я поражался. Наверное, орать принято, такая традиция. Но мне казалось, что куда как было бы лучше, если бы все смотрели в небо молча, затаив дыхание. Кажется, само зрелище от этого заметно бы выиграло.

Больше всего мне нравилось, как четко одновременно стреляют все установки разом. Так и виделись старинные пушки у амбразур, напряженные пушкари, выпаливающие ловко и дружно по взмаху руки своего орудийного начальника.

Сами же огни, рассыпающиеся в небе, были весьма скромны. Впрочем, под стать Ленинграду, не содержащему в своём облике ничего разноцветного и пестрого. Ни зеленого огонька, ни красного, один только белый и желтый. И закончился этот праздник огня как-то удивительно быстро.

Народ начал расползаться во все стороны. Мы условились вернуться сюда еще раз к разведению мостов, и вновь потянулись на Проспект. Бредущих и гуляющих, причем в большинстве подгулявших, было на нем пока много. Мы же, от нечего делать, просто шли, наблюдая за одной праздничной сценкой. Две молодые дамочки никак не могли отделаться от увязавшегося за ними мужика. Мужик с трудом держался на ногах, зато одет был по-молодецки, в одной белой рубашке. Ни уговоры, ни угрозы, ни пинки не помогали. "Белый мужик", которого хорошо было видно среди других прохожих, чуть постояв и придя в себя, снова устремлялся в погоню, причем молчком, ничего не говоря. Язык, наверное, у него уже не ворочался. В конце концов, все трое свернули в боковую улицу, а мы прошли дальше.

По мере удаления от Невы, проспект пустел на глазах. Наконец Олег глянул на часы, и дал команду поворачивать обратно. Удивительное дело! Прошел всего лишь какой-то час, но казалось, что мы попали в совсем другой город. Эти тротуары под фонарями, только что по-дневному людные, совершенно опустели. Безлюдье подействовало угнетающе, не очень-то хотелось теперь смотреть и на поднимающиеся мосты. Да уж ладно, дойдем – посмотрим.

Дошли. Вот он, наконец, и разводной мост. Странная история! Всё прочно, неподвижно, безмолвно и совершенно пусто. А если тебе надо за Неву – милости просим, никаких препятствий.

Немного постояли, привыкая к мысли о неудаче. Олег и Витька подошли к табличке, которую начали внимательно изучать. Мне уже не хотелось ни во что вникать, понятно было и так – развлечение отменяется. Действительно, скоро друзья мои подтвердили, что мосты сегодня разводиться не будут.

На этом все планы стремительно иссякли. Мы переглядывались и молчали. Пришла уже настоящая ночь, остановилось метро и транспорт. Город спал. Впрочем, ехать всё равно было некуда. В гостинице, конечно, имелся номер, но в одно место – и туда пропустят только Игоря. Другой – двухместный тем более был занят, в нём располагались Олеговы родители.