Текст книги "Золотой Разброс 2. Путь к себе"

Автор книги: Всеволод Буйтуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Сука опрометью бросилась, сметая провода и микрофонные стойки, к Фирузу и как благовоспитанная охотничья собака приняла соответствующую стойку возле хозяина. Не выполнить команду было выше её собачьих сил и понятий о хороших манерах.

– Оборзел совсем, пацан! Чего при людях меня дрессировать взялся?

– Не сердись, старушка! Тебя не окороти – до сих пор бы лаялась, не заткнулась, пока б я на собачий язык не перешёл. Помню твоё упрямство. А что бы о нас подумали? Правильно. Плохо бы о нас подумали. – Фируз присел и погладил подругу по спине.

Та, чтобы «не терять лица», шерсть слегка вздыбила и попыталась рыкнуть, но получив дружескую затрещину, смирилась и даже попыталась изобразить помахивание хвостиком: всё, дескать, в порядке, шеф.

– Давай с детишками знакомиться!

– Хорошие щенки, породистые. И почти взрослые. Думаю, скоро на охоту можно будет брать. – Сука потёрлась уже заметно округлившимися боками о колени Розы и Гильфана.

Те в ответ ласково погладили тётушку-Собаку (не величать же молодым людям четвероногую подругу отца Сукой).

 – Надо тебе, тётушка, имя придумать!

– Не до того сейчас. А охота и вправду большая намечается. Эй! Госпожа директор, проводи-ка меня в свой кабинет да пригласи туда свою сотрудницу Аиду Невскую с папашей. И, будь любезна, распорядись, чтобы мне миску мороженого с клубникой подали.

У моих гостей заказ отдельно примешь, чего пожелают. Давай быстро и потом на глазах не мельтеши. У нас разговор серьёзный будет. Как этот певец, который принародно мне в нюх тыкал, что он мой хозяин, глотку драть закончит – проводишь к нам. Проследишь, как публика разойдётся – свободна. На глаза казаться не смей: надоела. Здание не забудь на сигнализацию сдать. Вахтёра внизу предупреди, что гости у тебя в кабинете, чтобы не мешал. Аренду колымаги под названием «лимузин» продли ещё на сутки. Исполняй, и с глаз долой. Поди дома дел невпроворот. Завтра у тебя выходной. Щенки-то есть?

– Мальчик и девочка. В школу ходят…

‑—Ну, видишь как хорошо, а ты дурью тут маешься. Я вот, тоже скоро ощениться должна, да всякие обормоты в декретный отпуск уйти не дают!

– А разве у собак декрет бывает? – предохранители в голове дамы-директора после необыкновенного шоу выгорели полностью.

– Бывает, бывает. И материнский капитал мне ещё вот этот артист задолжал. Много, между прочим, по количеству щенков. А у меня помёт в этот раз богатый будет.

– До свиданья, уважаемая публика! Ты, артист, отыграешь, что положено, да смотри – без халтуры. И ко мне в кабинет! Ты, директорша, кресло, будь добра, распорядись обратно в кабинет доставить. Не на полу ведь лёжа мне с людьми совещание проводить и мороженое есть!

Военный совет и марш-бросок

– Добрый вечер, Аида, добрый вечер Писец. Здорово и тебе, Архипка.

– Добрый вечер, Уважаемая Сука! Кажется, совсем недавно мы расстались. – Ответил на приветствие за всех вновь прибывших Писатель.

– Конечно недавно. Когда ты с Архипкой дочурке своей бирюльку в подарок привозил.

– Да уж, учудили! Я, было, рассердиться собралась, да потом решила – ну не полный же идиот, мой папаша, хоть и книги одну за другой стряпает, – чтобы мне модель усовершенствованного комсомольского значка, да ещё с надписью, которую любая артистка за издевательство принять должна, через полстраны в презент доставлять. – Певица заняла своё место за столом заседаний.

– Спасибо и на том, доченька, что родного отца идиотом не определила.

– Ладно! Хватит вола тянуть! – Собаке явно нравилась роль председателя. – Заказы сделали? А то у них там буфетные скоро разбегутся. Звони в кафе, Аидка, про моё мороженое напомни, чтобы в миске. Ты, папаша, с Архипкой чешите в Аидкино-Невскую гримёрку и тащите сюда этот, как его твоя дочь называет, комсомольский значок. Нужен будет сегодня. Корнет прибыл?

– Прибыл, матушка, Давно уж поджидаю.

– Скорый какой! Неужто твоя Золотая Тропа быстрее нашей?

– А вот сегодня и проверим. Где артист?

– С публикой расстаться не может. Сейчас допоёт и прямо к нам.

– Да вот я уже! – в кабинет бодрой походкой вошел Счастливый Фируз с дочерью и сыном. Казалось, они и не расставались на века. Так велико было взаимное счастье встречи, что ни отец, ни дети не желали ничего расспрашивать. Счастье им приносил уже сам факт воссоединения. О прошлом, настоящем и будущем думать вовсе не хотелось. Важен был лишь каждый миг нахождения вместе.

Вернулись Писатель с дочерью и Архипкой. Расторопные официанты умело сервировали директорский стол, чем-то средним между ранним завтраком и поздним десертом. Когда обслуживающий персонал покинул помещение, слово взяла Сука-председатель:

– Для начала, Фируз Счастливый, расскажи нам, как прошла часть концерта, на которой мы не присутствовали. Вижу по глазёнкам, что не терпится похвастаться очередным успехом!

– Никогда хвастливостью не отличался. Хороший был концерт. Даже «кулайцы» оказались нормальными ребятами и неплохими музыкантами. Только инструменты у них не очень подходят для их музыки. Просили подсказать адресок мастера, который может хур приличный изготовить. Хотят его каким-то образом под народный «кулайский» инструмент приспособить. Да и ладно, пусть попробуют. Что-то они чувствуют про свои древние корни, а информации не хватает. Вот и фантазируют, ищут подход к своему древнему этносу: поют неплохо, но на тарабарском языке. Сами по ходу песни замысловатые слова придумывают. В целом, вместе с музыкой звучит сносно. Договорились, что если в ближайший год я не оставлю сцену, дадим совместное выступление в Улан-Удэ. Но давайте о деле.

– Да, просим начинать информативную часть совещания! – подал голос вернувшийся из похода за «сувениром» Писатель с дочерью и Архипкой.

– Сию секундочку. Смирно все! Главнокомандующий явился! Сядь в уголок и помалкивай! – Охладила пыл Писателя Сука. – Информация такова: Праздник Лесной Благодати продлится ровно столько, сколько потребуется, чтобы мы успели завершить все свои дела. А дел за прошедшие годы накопилось превеликое множество.

– Как это, сколько потребуется? – спросил Гильфан.

– Невидимые Родители всегда своё слово держат. Надо будет, хоть на целый год относительно общего времени наш день растянут, а потом к общему измерению вернут, – авторитетно заверила Сука. – Вам, Фируз и ребятишки, сюрприз: Лилия сейчас в Чумске. Совсем рядом: километра полтора от зала, где мы находимся, и лет на сто позади. Лимузин забронирован директором филармонии ещё на сутки. Посещаем Чумскую резиденцию Ложи, где находится не одна, а сразу три Лилии: наша дорогая и разлюбезная Лилия Эльрудовна, Мадемуазель Лилиан из Верхнеудинска, прибывшая по собственной инициативе вслед за Их Сиятельством графом Брюхановым-Забайкальским. Третья персона – Мадемуазель Лили из Парижа.

Лилька и Лилиан – подруги не разлей вода. В каких отношениях с ними явившаяся последней парижская мадемуазель пока не знаю – с вами тут возилась.

Весь цвет Чумского отделения Ложи, занимавшийся решением золотого и нефтяного вопросов находится под арестом в здании резиденции Братства. Под усиленной охраной из банды краснокафтанных разбойников, полностью перешедших под командование Лилий.

‑—Как это возможно. Немедленно туда! Воистину я сегодня Фируз Счастливый: головы всем разбойникам без разбору снесу! – Фируз вскочил с места и ринулся к выходу.

Дорогу ему преградил высохший, как мумия, старикашка в странных золотых очках:

– Честь имею представиться: корнет Оболенский, он же полковой священник протоиерей Евлампий в армии адмирала Колчака.

– Фируз – исполнитель народной музыки. Он же сын Великого Хана Племени Детей Невидимых Родителей, муж одной из Лилий и счастливый отец вот этих молодых людей!

– Польщён знакомством, Принц Фируз!

– Взаимно, только, хотел бы поинтересоваться: какие у нас с Вами, корнет, могут быть общие дела, и кто пригласил Вас в сегодняшнее наше собрание?

– Кто надо, тот и пригласил! – почти пролаяла Сука. – По существу попрошу задавать вопросы!

– Уж больно ты, Матушка Сука, сурова. Господин певец ведь один не в курсе последних событий: прискакала к самому началу концерта и ничего Принцу не рассказала.

– Я же тебе старый хрыч сейчас…

– Сосед-электрик у меня в Костроме в соседнем доме проживал, – встрял в разговор Архипка, –  так он говорил про людей, которые одно и то же талдычут – короткое замыкание у них в башке. Вот и у тебя, Матушка, одно на уме: Чуть что, сразу одной карой всем грозишь! Это точно от брюхатости. А ощенишься, с тобой совсем сладу не будет. Моя, вон, домашняя сучёнка Фишка, как щенки появляются, люто кобелей ненавидеть начинает. Вплоть до следующей течки. Как же нам с тобой пособляться-то, коли так лютовать будешь?

– Ладно, Архипка, не сердись. Это я так, для пущей важности. Да у тебя от старости, и так уже все отсохло, чего тебе бояться? Гав-гав-гав! – Перевожу: Ха-ха-ха! А господин корнет сейчас обо всём доложит, и будет полная ясность.

Казарма

Ясным осенним днём, солнечным, но уже прохладным, Прошка по прозвищу Бугай нерешительно подошёл к палатке общей полковой девки. Мужики стояли у брезентового входа. Ждали очереди, балагуря и покуривая самокрутки с ядрёным, собственного изготовления табачком-самосадом.

– Никак ты, парень, надумал, наконец, оскоромиться. И то дело: вон какой здоровяк вымахал, а с бабой ни разу не игрался. Только помни: Лилька даром и притронуться не даст. Она, как-никак, мать, детей соблюдать в приличии и воспитании старается. А на это денежки нужны.

– Есть у меня мужики деньги. Прошка разжал кулак и показал воякам несколько медных монет.

– Маловато будет. Может, на первую пробу скидку сделает.

– Если не хватит, я доплачу, я найду, дяденьки.

– Ну валяй. Только учти: платить надо сразу, она в долг не даёт.

– Да я ей покажу, сколь есть, а мало будет, побегу искать, у кого занять.

– Что, так не терпится бабу изведать? – спросил пожилой уже солдат.

– Не терпится, и смеются дружки, что не мужик я ещё.

– Давай, пока мы добрые. Да отец твой пока не увидал: пересчитает нам, старым греховодникам зубы, что тебе малолетнему в разврате попустительствуем.

Прошка, набравшись духу, шагнул в палатку и чуть не споткнулся о присевшую нараскорячку над деревянным ушатом Лилию. Полы короткого старого тулупчика были подвернуты наверх, и Лилия сноровисто придерживала их локтями. На босу ногу надеты на девушке были старенькие короткие валенки-опорки. Она деловито черпала ковшом воду из железного бачка и лила себе между ног, старательно подмывая своё женское место, поёживаясь от ледяной воды, приговаривала, подбадривая себя:

Надо девочке подмыться,

Даже ледяной водицей!

Прохор, зачарованно смотрел на струйки воды, стекающие в ушат с вожделенного места, покрытого тёмными волосками.

– Здравствуйте, тётя Лилия!

– Тётя… женского тела попробовать захотелось? Проходи коли пожаловал. Только сначала денежку покажи.

Прохор предъявил имевшиеся медяки, спросил деловито, срывающимся мальчишеским басом:

– Хватит, или добавить потребно? Скажите, я сейчас найду.

– Хватит, брось вон в ту деревянную мисочку да пристраивайся на топчан. Я сейчас, только оботрусь, а то вода больно холодная, согреть негде. А ты для начала посиди, полюбуйся, чем баба от мужика отличается.

(И сказал Великий Хан: «Хана!»)

Трудовые будни – праздники для нас

Шамиль заехал за своим коллегой и родственником Тогизбеем в общежитие судоремонтного завода.

‑ Давай, брат, собирайся! К вертушке бы в аэропорт не опоздать. Сам знаешь: времена тяжёлые, за работу держаться надо. Тебе, вольному человеку, легче, а у меня семья, дети.

– У меня тоже дети. И мы все сами Дети!

– Бугру скажешь, как квартальной премии лишать будет! Не виноваты, дескать! Дети мы!

– А разве нет? Мы же с тобой соплеменники.

– Точно, только за это нынче не платят. Давай, не парь мозги, собирайся.

– Да готов я уже!

– Тогда, по коням!

– У нашего Племени кони только в древние времена были. На оленях ездим.

– Смотрю я, Дружочек, тебе правда что-то в башке повредили, когда ты с алкашами побоище устроил! Давай в путь:

А пока мы только дети —

Нам расти ещё расти.

Только небо, только ветер,

Только радость впереди

– Славная песенка. Прямо про Детей Невидимых!

– Чёрт тебя дери! Это про Электроника.

– Он Шаман или Дух?

– Он ещё круче! Хватит бредить. Работать пора.

***

Тогизбей был на грани нервного срыва. Беседа с родственником немного успокоила нефтяника. Хану же покой и не снился! Как только снесли особняк Монастырских татар, он сразу понял, что прежней его жизни пришёл конец. Раньше Белая Гора и Племя в тайге были связаны нерушимыми узами. Вынесло его на буровую именно затем, чтобы он смог очутиться на Белой Горе, о которой знал, как и остальные таёжные соплеменники, только из легенд. Так хорошо всё складывалось: и глас он слышал в дивной песне, пророчествовавший ему возвращение Племени в Обетованную Землю, и работягой в таком случае было не обидно вкалывать, и обязанности Правителя исполнялись исправно.

Теперь утратил Хан связь с Племенем. Как они там? Кто же будет править: он ведь не оглашал наследника! А без власти любой народ пропасть может! Его Вина будет, случись что худое с Детьми, Спросят Родители, когда придёт срок ответ держать на Последнем Суде!

***

Хорошо знакомый берег Могучей Реки, Утёс, Туча. Всё на прежних местах. Да не всё! Вахта началась, работы море. Надо и Племя посетить: проверить, как там подданные без властелина поживают.

…Забыл Хан дорогу. А может дороги больше и нет?

Трудные дни переживал Владыка, когда поселили его в общежитие судоремонтников: в доме Монастырских татар не ощущал Тогизбей оторванности от сородичей. И дела их исправлялись строго по заведённому обыкновению. Снесли монастырский особняк – словно осиротел Хан-нефтяник. В общажной клетушке не чувствовал он своего народа. Считал дни до возвращения в тайгу. Не на буровую рвался – верил: только доберётся до Реки и Утёса, и жизнь наладится.

Ошибся Тогизбей. Вот он Утёс, Река на месте, а родных угодий как не бывало. Безобразный искорёженный лес, маслянистые пятна в тихих заводях, птицы со склеенными мазутной плёнкой крыльями по мелководью. Наводящие ужас факелы попутного газа в окружении обгорелых остовов машин и техники. Тогизбей помнил, несмотря на грозные приказы и увещевания начальства, водители в зимние холода норовили оставить свои машины поближе к теплу факелов. А то замёрзнет, не заведёшь никакими усилиями и хитростями. Иногда не рассчитывали направление ветра и интенсивность горения… и превращалось пространство вокруг места сжигания попутного газа в кладбище, в братскую могилу для техники и народных денег.

Видел он это и раньше. Только была ужасная промышленная картина сама по себе. Племени она не касалась: на той же территории в первозданной тайге стояли чумы, паслись олени, зверь и птица были совсем не пуганы. Фактория стояла неподалеку. Провиантом охотничьим снабжала. Шкуры продать можно было. Какая-никакая, а торговля.

И соседей-остяков с эвенами не видать.

Точно знал Хан, что ступи шаг, и вот он посёлок, Поляна Сборов, Ханский чум, Семейный дом Властелина. Как там без него?

Кто за него сделал выбор? Не иначе своенравная Хозяйка Судеб! Исторгла из Племени. Оставила только буровую с её загрязнённым до безобразия миром.

Не спрашивает Хозяйка, что человек желает. Свои у неё резоны. И спорить с ней бесполезно! Сам такую судьбу никогда бы не выбрал. Мирился с долей работяги, знать, так было надо: от Племени никто не отрывал и ладно! А такая жизнь по уши в мазуте не для Владыки Племени Детей Невидимых!!!

Долг говорил: надо во что бы то ни стало найти выход, найти путь к Племени. Говорил долг, да пути не указывал. Однако, не тот человек был Тогизбей, чтобы бросить своих подданных на произвол судьбы!

Почему вода в Реке такая мутная и грязная? Тут не только в нефтепромысле дело, с речным дном и берегами какое-то безобразие творится. И берега все какая-то сила изодрала да вздыбила. Ни одного живого кустика.

А может и Племя на таких вот угодьях теперь обитает! Не дайте, Небесные Родители, такой беды!

…А пока работать надо. Уже товарищи косо поглядывают на коллегу: вялый, потерянный, соображать плохо стал. Словно подменили мужика.

Казарма ( продолжение)

Лилия, ничуть не стесняясь, повернулась в тесноте палатки спиной к топчану со скромно сидящим на краешке Прохором так, что округлый зад и всё сокровенное оказалось чуть не у самых глаз парня. Старательно и неторопливо Лилия протерла ветошкой бёдра, крепкие половинки зада и притягивающую взгляд темноту между ног.

 —Вдоволь насмотрелся? – опустила полы коротенького тулупчика, потуже обернулась в тёплую овчину.

– Это у меня, как у вас, солдат, тоже форма. При моей должности и околеть от чахотки можно. Холодно. Она пошарили рукой под топчаном, выудила оттуда грязноватый штоф, открыла пробку и сделала большой глоток. Задержала на миг дыхание, с удовольствием в растяжку выдохнула. Палатка заполнилась духом крепкого самогона.

Прилегла рядышком с мальчишкой, подтолкнув его в бок, деловито поторопила:

– Чего расселся, время-то идёт. Мне поспевать надо, пока платят.

Прошка сопел, глядя на только что бесстыдно заголявшуюся перед ним женщину.

– Али заробел, как женское достояние я тебе выставила напоказ? Так разве не за тем шёл, чтобы с бабой потешиться? Ты что, свою Агафью ещё не пробовал?

– Не-а. Она даже целоваться не допускает.

– Понятно! Вот ты и решил все утехи и познания разом получить. Где медяков-то столько набрал? У мамки на леденцы для Агашки выпрашивал? Точно знаю: где тебе ещё копеечку раздобыть. Жалованья ведь по малолетству тебе не платят, только прокорм. Да-а-а, не видать Агашке леденцов, раз ты, парень, решил, что здесь тебе слаще, чем с девицей нетронутой.

– Да я, тётя Лилия, Агашку всем сердцем люблю. Плоть больно бунтует по ночам, а облегчения нет, только порты липкие.

– Вот ты и подумал, что на этот случай баба непотребная сгодится вроде «тёти Лилии»: через неё плотские утехи познать, чтобы порты ночью не марались.

– Больше тёток, чтобы за деньги давали, у нас в округе нет.

– Ясно: я для вас единственный сосуд нечистый, куда грязь стряхнуть можно, чтоб между ног зуд успокоить и одёжку не пачкать.

– Так ведь говорю – все у нас порядочные. А что вы, тётенька Лилия, за деньги под любого мужика ложитесь, все знают.

– Думаешь, мне больно приятно со всеми подряд-то?

– Думаю и приятность есть: мужики довольны, когда к Вам ходят, значит и Вам удовольствие взаимное. Вот к зубодёрному лекарю тоже очередь бывает, после него облегчение людям, а ему, точно, никакого удовольствия. Ваше дело, стало быть, приятнее.

– Значит облегчение тебе, да ещё с взаимным удовольствием надобно, а как подступиться не знаешь!

– Не знаю, – честно признался Прошка, – мне Агашенька даже через сарафан потрогать, что у вас там, женщин, да как не дозволяет.

– А кто красивее: я или Агашка?

‑—Хороша она собой, может и вас краше, только всё у неё под запретом. А с Вами, известно, всё можно проделывать, если заплатил: мне испробовать надо, да научиться.

– Дело поправимое. Сейчас мы с тобой эту науку освоим.

– Страшновато.

– Чего парню страшиться? Посмотрел, что у женщины имеется между ног, будем дальше разбираться, коли тебе твоя любезная даже потрогать, что у нас там женщин, да как, не дозволяет. Лилия расстегнула верхние пуговицы тулупчика и выпростала аппетитные груди. Погладила их, слегка встряхнула:

– Раз заплатил, клади ладошки да потрогай: мои титьки всем мужикам нравятся. Видал, как мамка тесто вымешивает?

Удивительный жар входил в руки подростка и по телу перемещался вниз живота; погладив и помяв груди, мальчишка вдруг стал с интересом крутить соски женщины и играться ими, как малое дитя, спохватившись, виновато поглядел на Лилию: можно ли так делать.

– Крути, крути, коли нравится. Совсем не отвертишь. Не ты первый.

Небывалая сила и уверенность завладели Прохором. Наигравшись, уже по-хозяйски, раскинул он на стороны полы куцего тулупчика и стал с любопытством, разглядывать и оглаживать голые коленки, доступные в порочности бесстыдной наготы бёдра, и, наконец, добрался до тёмных волосков между ног женщины.

– Ну! Не робей!

Лилия крепко обхватила паренька руками, ввергая в себя мужскую твердь.

Жаркие движения в лад с женщиной, полностью захватили тело и разум: сейчас, сейчас всё будет по-настоящему, а не в сонном наваждении!

– Хорошо ли тебе, Прошенька?

– Диво, как хорошо, тётенька! А в бабу извергаться слаще, чем в портки?

– Сейчас познаешь…только вот, я сказать тебе хотела.

– Сладко мне, тётенька, аж дух замирает! Чего сказать-то хотели?

– А что отец твой ко мне ни разу не захаживал. Видать им с твоей матушкой и сладости и леденцов всегда хватает! Агафья твоя – краса девица. А ты ко мне пришёл. Вон, как твои родители душа в душу живут! Думаешь, они вот этим самым не занимаются?

Занимаются, ещё как. Только лучше, чем мы с тобой: и не копейками медными платят – любовью взаимною. А мне любовь такую, что не за медяки, всего один раз довелось испытать. Поверь старой развратнице – ничего общего то, что мы сейчас делаем, с любовью не имеет.

Ну, хватит время тянуть, шевелись быстрее, ради окончательной приятности: пора уже, сегодня ещё желающие на мои сдобы да лакомств имеются, может, и серебряной монеткой кто одарит. За серебро, я бы и тебя довольствовала да баловала много дольше: в убыток, ради первого твоего раза тружусь, заработок теряю. Опростаешься и к мамке да Агафье своей побежишь, словно и не сквернился с порочной бабой.

А Прохор после слов Лилии вдруг словно окаменел, лежал на женщине, стараясь не шевелиться, чувствовал: чуть двинься внутри этого мягкого тепла, и уже не остановиться.

– Чего замер? Так трудился, а тут ровно каменный стал.

– Тётенька! Тётенька Лилия! Простите! Простите, я больше так никогда делать не буду. Простите! Я Агашеньку одну…простите. Никогда больше не буду!

В висках паренька стучало, не хватало воздуху, сердце готово было выскочить их груди. Перед затуманившимся от напряжения взором возникла Агашенька во всей своей красе. А чуть позади, из-за плечика Агаши, на него смотрела мама: не укоризненно и не гневно смотрела, словно жалея попавшего в беду мальчика.

– Ну, ты чего? Или ты удерживать надумал? Трудно это, но если сильно постараешься, может получиться.

Прошка, собрав всю свою волю, последним усилием, высвободился из нежной плоти.

– Ради чего маяться-то? Ради Агафьи своей, недотроги? Так от неё не убудет: снова любови изобретать будешь, как от моей науки опомнишься.

– Нет! Нет! Нельзя мне сейчас! Простите, тётенька! Я никогда больше…

– Не зарекайся! Только впредь не ходи к шлюхе любви учиться. Девку пригожую свою возьми замуж. Вот с ней и научишься, как твои родители… и как одна несчастная девушка по имени Лилия с её суженым Фирузом. – Лилия извлекла из-под топчана знакомый штоф, вложила бутыль в руку Прохора: на, выпей самогону моего на травках настоянного, больше проглотить постарайся!

Прошка хватанул впервые в жизни такой глоток первача, что чуть не захлебнулся и не задохнулся от жара, охватившего глотку. Это отвлекло его от борьбы с семяизвержением:

– Спасибо, тётя Лилия! Вы такая добрая, век не забуду! Ведь я чуть было… ну, в общем, добрая вы и хорошая. Матушка меня простит. А вот Агашенька, милая моя Агашенька…спать хочется, спасу нет.

– Это от травок да самогону. Глотни ещё и засыпай. А я совсем не добрая. Я очень и очень злая! Жизнь меня такой сделала. Запомни: злая твоя тётя Лилия.

***

Лилия вышла из палатки, держа в руках изрядно опустевшую бутылку.

– Как там паренёк? – Загалдели хором мужики. – Замучила?

– Чего? – Лилия покачнулась и сплюнула. – Он меня, как есть, уделал. Вот силища. Домой иду, спать буду.

– Мы с тобой, курва ты эдакая, всегда по-хорошему. А ты – спать пойду! Ещё до тебя желающие есть.

– Не могу я, мужики. Потом отработаю. Не поверите, что со мной вытворял. Меня курвой да потаскухой называете, а я и половины таких фокусов не видывала. Никому сегодня больше не дам. До дому бы добрести.

А вы баб свих прячьте: он как одержимый, ещё искать будет, с кем потешиться!

***

… «Вот такая я добрая тётенька! Погоди щенок, проснёшься, мою доброту мигом почувствуешь. И от батьки, и от мамки. Агашеньке тоже добрые люди расскажут, каков ты умелец. Нашел добрую тётеньку…

Кто ж добрых тётушек за медные копейки надругательству телесному и душевному подвергает? Дайте время, всем припомню, кто ко мне в палатку шастал. Вот тогда и пошутим»…

***

…Любопытству мужиков не было предела: мало того, что их проверенная многократно на выносливость Лилька выползла из своей палатки едва живая, так ещё и на босу ногу по холоду бредёт, забыв про свои опорки. А земля уже инеем покрыта.

Прошка всё не показывался. Надо посмотреть да поспрашивать: где такую науку постиг, что такую бабу заездил. А говорил, ничего не ведает: вошли – парень спит, во сне то ли смеётся, то ли всхлипывает…а внизу живота торчит поднятая мужским естеством рогожина. Не вырвалась бы баба от такого, до смерти мог замучить: вон силы ещё сколько. И это во сне! Проснётся, надо баб да девок по дворам прятать. Не иначе бес похотливый в паренька вселился! Да родителям сказать, чтобы волокли озорника домой. От греха подальше!

Военный совет и марш бросок

(Доклад Корнета Оболенского)

Корнет Оболенский, он же батюшка Евлампий, обвёл присутствующих взором, через свои удивительные золотые очки:

– Так сложилась моя судьба, что в свой смертный час не сподобился я испытать смерти. Архипку с дедом Писателя контузило, откинуло взрывом и лишь слегка землицей присыпало. Я же в самую золотую яму провалился. Точнее это уже была не яма, а упорядочившееся само собою под землёй хранилище. То ли взрывы так легли, то ли ещё какая причина была, но лежал золотой запас в полном порядке размещённый в огромной воронке, ставшей хранилищем и моим обиталищем на многие годы.

Просидел я там достаточно времени, может год, а может и все десять – не понять под землёй в полном мраке и тишине. Ни есть, ни пить надобности никакой. Потом уразумел: золото, как универсальная субстанция действует, когда в таких количествах в недра возвращается. Простите алхимическую терминологию, другими словами сказать не получается.

Ничего кругом не видно, только свет золотого металла глаза ощущали. Думаю, надо сквозь этот свет смотреть научиться: дай-ка я себе очки смастерю из монет старой чеканки да проволоки золотой. Её там огромное количество мотками сложено было. Уже одной рукой да обрубком всё делать научился. Изготовил я эти очки: всё видеть стал, а прошло время малое, стал и снаружи происходящее зреть.

Только не совсем обычно видение моё для человека было. Думаю, тут универсальный принцип «Solve et Coagula» действовал: взор мой в золотых очках, да в соседстве с золотым запасом словно разжижался, а сгущался в видение уже в других местах. Да штука в том, господа хорошие, что места те могли и в России времен Крещения, и в Америке Колумбовой эпохи оказаться. Хоть трактат по всемирной истории пиши. Постепенно освоил науку нового видения. Понял, что не я один заложником золотых нагромождений являюсь. Так впервые обнаружил и стал наблюдать жизнь пострадавшего за этот металла Племени Детей Невидимых Родителей. Затем увидел золото ацтеков и их Хранителей…

А дальше стало совсем уж интересно: обнаружил, что не только Хранители золота и Племена, к нему привязанные, к данному металлу стремятся. Ложу, с которой мы с братцем моим покойным якшаться додумались в Париже, под наблюдение взял. Они тоже золотом сильно интересовались и интересуются: в первую очередь тем, что принадлежало Племени Детей. Больно уж надо было им завладеть этими запасами, потому, что мешало оно их обогащению и торговле. Однажды, став жидкой субстанцией и с нефтью соединившись, переправившись в далекие Северные края, стало снова субстанцией твёрдой. В результате глобального взаимодействия золота и нефти при их взаимной конвертации при Перемещении, возникло противодействие субстанций.

И люди – целое племя, таинственным образом, словно жидкая суть перетекли вслед за золотом и нефтью, где снова пришли в обычное состояние: золото отвердело до прежнего вида, нефть так и осталась, отделившись от золотой массы в прежнем статусе, людской поток осел в местах хранения золота и нефти.

Ложа увидела впервые в истории действие краеугольного постулата своего учения «Solve et Coagula – Разжижай и Сгущай» в действительно вселенских масштабах.

Правда, Ложа не могла дать никакого разумного объяснения Золотому Разбросу – явлению, благодаря которому часть людей Племени и часть металла при сгущении были оторваны от своих основных масс. Вероятно, это побочный эффект, вызванный самой колоссальностью объёмов Перемещения.

Надо было Ложе, во что бы то ни стало, то золото Родительское своим алхимическим законам подчинить, поскольку находясь в противоречии, могли они всемирную катастрофу вызвать. Приведу цитату из доклада на одном из заседаний Ложи многолетней давности:

Остро встаёт вопрос конвертации богатств недр в денежный эквивалент и адаптации золотого запаса Племени, влияющего недопустимым, для целей Братства, образом на мировой золотой запас, в пригодный для денежных расчётов формат. Связка Деньги-Золото-Нефть должна стать ключом к возвышению Братства.

Однако на сегодняшний день прямой обмен добываемой нефти на денежный эквивалент – золото, несёт в себе мощный деструктурирующий заряд. Две основных ценностных категории современного мира в своём антагонизме грозят самому порядку мироздания.

Земля – живой организм. Нефть – кровь этого организма. Вода – его пасока (лимфа). Золото – кристаллизующее начало. Катастрофа неизбежна в случае длительного со– и противопоставления жидкостей организма и его структурно-кристаллической основы. Планете грозит быть разорванной, подобно сосуду с водой, оставленному на морозе.

С другой стороны, катастрофа неизбежна для Ложи, если мы не найдём способа обойти данное противоречие: наши интересы и долгосрочные проекты требуют колоссальных материальных вложений, причём потребность в капиталах возрастает год от года с неимоверной быстротой. Очевидно, что экономя на вложениях в развитие и углубление знаний Братства, мы рискуем потерять ключевые позиции, достигнутые нашими предшественниками во многих сферах.

На сегодняшний день пока удаётся покрывать наши потребности за счёт мировых разработок проявленных на сегодняшний день месторождений, запасы которых те же Слёзы, но принадлежащие Духам-Покровителям неизвестных нам исчезнувших цивилизаций, возможно внеземного происхождения.