Текст книги "История космического соперничества СССР и США"

Автор книги: Вон Хардести

Соавторы: Джин Айсман
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

5. Ворота в космос

«По вечерам мы все выходили на улицу, прочь от источников света, и ждали появления быстро движущейся бледной звездочки, которую мы забросили в небо», – рассказывал Святослав Лавров, инженер, который сотрудничал с Сергеем Королёвым при разработке советских спутников первого поколения. В 50-х годах Лавров принадлежал к избранному кругу русских, которые обладали доступом к советской космической программе, поэтому он испытывал глубокое чувство гордости за советскую космическую победу. Для Лаврова, как и для огромного числа людей на Земле в октябре 1957 года, «бледная звездочка» в ночном небе в самом деле возвестила наступление новой космической эры.

Земляне смотрели на «Спутник-1» как на неожиданное и вызывающее изумление достижение техники. И все-таки земное происхождение его оставалось окутанным тайной, даже для большинства русских. Еще во время полета Гагарина в апреле 1961 года Москва почти ничего не делала, чтобы рассеять эту таинственность, только неясно намекала на безымянный «космодром» как на место своих космических представлений. Гагарин скрывал место запуска ракет даже от своих близких, и его мать узнала о его историческом полете только из сообщения по радио. Однако со временем мир узнал, что русские запускают свои космические аппараты и пилотируемые космические корабли с отдаленного места, расположенного в Казахстане, которое позднее назовут Байконуром. Именно отсюда был «заброшен в небо», по выражению Лаврова, первый советский спутник.

Застройка Байконура, если сравнить ее с комплексом НАСА на мысе Канаверал, по своей конструкции напоминала сооружения новой космической эры, как это представляли в конце 50-х годов. Обе площадки воплощали как эстетически, так и по назначению концепцию более смелую и честолюбивую, чем просто космический испытательный полигон. И Байконур и мыс Канаверал и тогда и теперь легче всего представить как «космопорты», комплексы, построенные для завоевания космоса. Являясь средоточием соперничества, они требовали значительных капиталовложений и многочисленных рабочих рук. Каждый комплекс занимал огромную площадь и имел многочисленные взлетные площадки, громадные здания, где собирались ракеты, центры управления полетами, топливные установки и оборудование, хранилища горючего, тренировочные комплексы и жилые помещения. Каждый космический центр, в свою очередь, для поддержания своей программы космических исследований нуждался в смежных учреждениях – конструкторских бюро, исследовательских центрах, производственных предприятиях, глобальной сети слежения и постов связи. Именно Байконур и мыс Канаверал, а не «Спутник-1», стали долговременными символами новой космической эры.

Являясь главными выходами в космос, Байконур и мыс Канаверал отличались и по доступности, и по своему общему стилю, представляя контраст, который отражал отчасти две различные политические культуры. Байконур попросту был закрытым миром, всегда далеким и недоступным, военной территорией, тщательно упрятанной от людских испытующих взглядов. По иронии судьбы, космодром был построен накануне XX съезда партии, на котором было разоблачено столько секретов сталинской эпохи. Так называемая «оттепель» при Никите Хрущеве не изменила, однако, советскую практику окружать зарождающуюся космическую программу строгой секретностью, учитывая ее тесную связь с военными. Все, кто работал на Байконуре, прежде всего Сергей Королёв, оставались анонимными героическими фигурами, не известными по именам советскому народу.

И наоборот, мыс Канаверал, даже с его засекреченными военными космическими программами, действовал большей частью в общедоступном режиме, причем НАСА – гражданская организация – курировало перспективную космическую программу запуска спутников и пилотируемых космических полетов. На мысе Канаверал НАСА представляло американскую космическую программу так, чтобы вызвать общественную поддержку и, что особенно важно, одобрение Конгресса. Американская печать и средства массовой информации приветствовали открытость НАСА и награждали ее благоприятным, по большей части, освещением, привычно представляя астронавтов как героев. Тем не менее американская космическая программа всегда подвергалась общественной критике, если запланированные полеты терпели неудачу. Более того, с самого начала НАСА столкнулось с критиками, которые доказывали, что программа агентства была слишком экстравагантной и пилотируемые космические полеты не являются рентабельными.

В отличие от США, Советский Союз осуществлял свою деятельность на Байконуре под покровом тайны, выбирая лишь безошибочные космические подвиги для освещения в средствах массовой информации и пропуская любые факты через фильтры официальной пропаганды. Жизнь на Байконуре также не обходилась без технических неудач, аварий и даже человеческих жертв. Тем не менее эти повороты обычно преуменьшались либо просто игнорировались в официальных советских заявлениях.

Где начинается стартовая площадка

На раннем этапе космические пионеры сталкивались с опасностями, которые априори присущи ракетам на жидком топливе. Эти экспериментальные ракеты всегда были непредсказуемы из-за быстро испаряющегося топлива и сложного комплекса двигателей и насосов. К самым тяжелым последствиям приводил перегрев топлива. Отсутствие эффективных систем охлаждения жидкостно-топливной ракеты может привести к взрыву. Чтобы запустить двигатель такого капризного носителя, необходимо располагать достаточным пространством и строго соблюдать меры безопасности; эти требования сохраняются и в наше время.

Зная все это, Роберт Годдард в 1926 году первым проводил эксперименты с жидкостно-топливной ракетой в имении своей тети Эффи Вард вблизи Восестера, штат Массачусетс. Позднее Годдард перенесет свою лабораторию в Нью-Мехико, где получит обширную территорию для экспериментов. Это перемещение стало возможным благодаря активной поддержке Чарльза Линдберга и патронажу Даниэля Гугенхайма, который предоставил Годдарду годовой грант в 25 000 долларов. Годдард установил свое испытательное оборудование на необитаемом Юго-западе, вблизи Росвелла. Он использовал полученный грант, чтобы выплатить жалование себе и своему ассистенту, а также на закупку запасов алюминиевых и стальных труб, жидкого кислорода и других материалов для постройки ракеты. Углубившись на 30 км в пустыню, Годдард построил испытательный стенд и башенную опору для запуска ракет. Линдберг так отозвался о пионерском ракетном оборудовании: «Эта башня, остов которой изготовлен из оцинкованного железа, как у ветряка, и подчеркнуто направленная в небо со своими железобетонными угловыми блоками, казалась мне похожей на огромное орудие, нацеленное на излишне доверчивую Луну. Я чувствовал, что когда-нибудь запущенная с Земли ракета станет удаленным спутником».

Пустыня стала сценой для запуска 4,5-метровой ракеты Годдарда, прозванной Little Nell(«Крошка Нелл», сленговое выражение – соблазненная и брошенная женщина), которую нужно было подвозить к испытательному стенду на специально сконструированном трейлере. Линдберг так рассказывал о своем примитивном оборудовании: «Мы постоянно удаляли тарантулов и „черных вдов“ с оранжевыми пятнами из ближайшего блиндажа наблюдения… Помощник заливал жидкий кислород почти при температуре замерзания из большого дюара в один из топливных баков ракеты. Каждый из нас на месте: один человек в блиндаже, остальные – в пункте управления на удалении около 300 м. По команде профессора Годдарда появляется пламя, грохот и… удлиненный предмет устремляется ввысь». Планировка оборудования Годдарда предвосхитила основную архитектуру будущих космопортов, откуда огромные жидкостно-топливные ракеты будут запускать искусственные спутники Земли и межпланетные космические аппараты и отправлять людей на Луну.

Параллельным путем с Годдардом во время между двумя войнами следовали немецкие ракетные пионеры, также подыскивавшие изолированное место для запуска своих ракет. Эти эксперименты Вернера фон Брауна, Германа Оберта, Клауса Риделя и других первых немецких ракетчиков поначалу проводились на сравнительно небольшом испытательном полигоне на окраинах Берлина. Как только группа получила активную поддержку германской армии, они отыскали больший и более закрытый испытательный полигон. После 1937 года секретный ракетный исследовательский центр сформировался в Пеенемюнде, на изолированной полоске суши на побережье Балтийского моря. Появилось новое оборудование и соответствующее пространство для усовершенствования ракеты ФАУ-2, которая быстро превратилась в современную ракету и открыла этап космической эры. Строители Пеенемюнде, имевшие щедрую поддержку со стороны германской армии, сконструировали комплекс, который был отменно функциональным – ансамбль административных зданий, лабораторий, производственные и сборочные линии, жилые и складские помещения и непосредственно испытательные стенды. Здесь ракеты можно было безопасно запускать на многие километры поперек Балтийского моря. Немецкий аэродинамик Петер Вегенер вспоминал футуристический характер ракетного центра в Пеенемюнде, куда впервые попал во время Второй мировой войны. Приблизившись к одному из испытательных стендов, он имел возможность увидеть запуск ракеты ФАУ-2: «Она медленно поднялась, затем наклонилась в сторону Балтики, чтобы исчезнуть в облаках на большой высоте. Я помню мучительно громкий начальный звук выброса ракетного двигателя, пронзительный визгливый шум, выхлопные газы, в которых конденсировались облака водяных капель, и красноватый реактивный выброс из хвоста ракеты». Вегенер описал первый в мире полностью функционирующий ракетный полигон, образец для Байконура и мыса Канаверал в последующие десятилетия.

Советы строят космодром

Концепция космодрома Байконур была футуристической и амбициозной. Однажды этот новый полигон станет крупнейшим в мире. Времена благоприятствовали таким титаническим усилиям, во-первых, для развивающихся военных экспериментов с ракетами-носителями, и уже во-вторых – для активной программы исследования космоса. Совет Министров СССР подписал постановление о строительстве нового полигона 12 февраля 1955 года. В течение трех месяцев началась конструкторская работа на площадке в далеком Казахстане. Точнее, выбранный для полигона район был расположен на 320 км юго-западнее города Байконур. Советский Союз умышленно связал название Байконур с новым космическим центром, чтобы ввести в заблуждение американскую разведку. Действительное место, железнодорожная станция Тюратам севернее реки Сырдарья, было безлюдным районом, расположенным в 2000 км от Москвы, в 160 км к востоку от Аральского моря и в 800 км западнее Ташкента. Когда пилоты американских самолетов-шпионов У-2 впервые обнаружили Байконур, они следовали вдоль железнодорожных путей, пока те не пересекли строящийся ракетный комплекс.

Байконур стал большим и сложным миром в течение следующих трех десятилетий. В конце 60-х годов его население стремительно достигло приблизительно 100 000 человек, хотя точное число остается неясным. Грандиозность космодрома можно оценить по его массиву из 52 стартовых площадок, многочисленных лабораторий, заводов, школ, дворцов культуры, насаженных деревьев, искусственных озер. Светлана Бойм в своей книге «Космос: портрет русской космической эры» описала гигантский полигон как «советскую сказку, ставшую былью», как появление города-сада в середине необъятной пустыни, как место мифических запусков спутников и космонавтов в космос. Даже скрытый за стеной секретности, легендарный космодром представлял монументальный триумф советской технологии – вполне в традициях великих государственных экспериментов 30-х годов.

Байконур был частью полностью скрытого мира советских технических и промышленных центров или «закрытых городов», которые оставались запретными для посторонних. Во время холодной войны советский режим также создал десять «ядерных городов», где ученые и инженеры работали над конструкциями боеголовок и производили обогащенный уран и плутоний для ядерного оружия. Другие советские проекты, которые рассматривались в качестве ключевых для промышленного и научного прогресса, не были засекречены, как видно из пятилетних планов 30-х годов: сооружение Харьковского тракторного завода, автомобильных заводов в Москве и в Горьком, великой плотины на Днепре, мощных сталеплавильных печей в бассейне Дона; возведение таких новых промышленных городов, как Магнитогорск; строительство московского метрополитена.

Вальтер Дюранти, в то время газетный репортер New York Times, дал некритическое подтверждение таким огромным проектам, описав их как «новую Россию» и «монумент прошедшим битвам и будущим надеждам, доказательство их грандиозного Сегодня и неограниченного Завтра». Избирательный репортаж Дюранти, повторяющий официальную советскую пропаганду, игнорировал огромные человеческие страдания в сталинскую эпоху. Вождь Советского Союза не брезговал мобилизовать колоссальные материальные и человеческие ресурсы в целях модернизации. Запад смело встретил мощный вызов в советский период, добиваясь конкретных результатов на ключевых экономических и технологических направлениях. Байконур – секретный и удаленный – отражал мощный основополагающий идеал большевистского режима. «Диалектика невидимости и завоеваний была характерной для всей советской космической программы», – отмечала Светлана Бойм. Это побуждение к умению хранить тайны было очень сильным, даже глубоко укоренившимся в советской политической культуре, повсеместно распространенным фактором во всех осуществляемых государством делах – больших и малых. Как отмечала Бойм, «работа тысяч людей, которые сделали возможной космическую программу, – от Генерального конструктора до женщин-уборщиц – оставалась вне официального отображения».

Кстати, тому были и практические причины. Во многих отношениях новое место было выбрано в соответствии с требованиями, которые предъявлялись к испытаниям МКБР Р-7. Территория должна была обеспечивать 300-дневную программу запусков в год; такое место могло быть изолировано, но погода – за исключением крайностей – не должна была помешать выполнить эту активную программу. Другим ключевым фактором были размеры: испытательный полигон должен быть огромным, чтобы обеспечить сброс и возвращение ступеней ракеты. Радиоуправление ракеты Р-7 требовало наличия двух станций, отнесенных примерно на 500 км от площадки запуска. Железнодорожное сообщение, во всяком случае, в начальной стадии, было жизненно необходимо, чтобы обеспечивать базы материалами и персоналом. Однажды созданный новый полигон должен был иметь аэродром и сеть, связывающую дороги и автострады.

Байконур был надежно защищен и оптимально расположен для запуска ракет и выведения их полезной нагрузки на орбиту. Огромная безлюдная область, охваченная железнодорожными станциями, была действительно удаленной от всех важных населенных центров. Как вскоре стало понятно, ракеты можно было запускать, отслеживать и возвращать без каких-либо затруднений. Расположение в одной из самых южных республик СССР позволяло извлекать некоторое преимущество в виде дополнительной скорости, обусловленной близостью к экватору. Байконур заменил более старый советский полигон Капустин Яр (вблизи нынешнего Волгограда), где испытывались технологии ракет от ФАУ-2 до Р-5. Байконур приобрел историческое значение как место запуска первых спутников, лунных автоматических научно-исследовательских станций, первых советских пилотируемых космических кораблей. Сегодня легендарный космодром остается эпицентром российской космической программы – местом космических средств запуска более поздних дней: «Протона», «Циклона» и «Зенита».

В апреле 1955 года инженер-полковник (позднее генерал) Георгий Шубников принял общее руководство этим проектом. Шубников служил начальником 130-го инженерного управления Министерства обороны. Его задача была весьма серьезной, учитывая огромные административные нагрузки, и он усердно работал, чтобы уложиться в безжалостные сроки. Весь проект в целом был колоссальным по масштабу, нуждался в интенсивном графике и постоянном внимании к контролю качества. Он управлял устойчивыми потоками строительных материалов, инженеров и рабочих на строительной площадке. Заместителем Шубникова тогда был талантливый и трудолюбивый полковник Илья Гуревич, которому предстояло отдать этой работе 20 лет жизни и уволиться лишь в 1975 году по состоянию здоровья. Если Королёв занимал пост Генерального конструктора, то Гуревич мог получить неформальный титул «Генерального строителя» Байконура.

Когда Шубников и его группа прибыли в Тюратам, они увидели картину заброшенности: едва заметная железнодорожная станция состояла всего лишь из водонапорной башни для заправки паровозов, нескольких домишек, где жили железнодорожники, и горстки лачуг, в которых обитали местные казахи. Со всех сторон этот маленький оазис окружала бескрайняя пустыня, которая тянулась до самого горизонта.

Все, кто направлялся на стройку в Байконур, сталкивались с крайними проявлениями степного климата. Алексей Леонов, первый советский космонавт, который вышел в открытый космос, отчетливо помнил свирепые колебания погоды в этой почти пустыне. Каждое новое время года грозило собственной мерой наказания. «Ураганные ветры понижали температуру до –40 °C, – вспоминал он. – Однажды снег растаял, и непрерывный сильный ветер нес песок на здания с такой силой, что, хотя мы затыкали полотенцами двери и окна, мелкая пыль и песок проникали повсюду: в нашу одежду, глаза и пищу». В разгар лета, вспоминал Леонов, температура поднималась до +50 °C. И он и его коллеги-космонавты были вынуждены заворачиваться в мокрые простыни, чтобы снизить температуру тела. Однако это средство имело мрачные последствия: влага привлекала ищущих укрытия опасных животных. Скорпионы, ядовитые пауки и змеи кишели повсюду. Леонов вспоминал, что в суровых окрестностях Байконура их подстерегала смерть: «Однажды я был свидетелем, как паук укусил в шею молодого техника, капитана. Он потерял сознание и в считанные минуты умер. Мы ничем не могли ему помочь». Все это словно бы эхом отзывалось в тяжелых испытаниях, которые перенес Годдард в пустыне Нью-Мексико, и, в меньшей степени, в участи работников НАСА и военнослужащих на мысе Канаверал в 50-е годы.

Байконур весьма медленно развивался в направлении обеспечения относительного комфорта для своих постоянных жителей и работников. Нетронутая часть пустыни обладала своеобразной красотой. Черток вспоминал: «Ранней весной крошечные желтые тюльпаны, пробившиеся сквозь толстую глиняную корку, представляли прекрасное зрелище». Можно было передвигаться на грузовиках, но в результате двигатели и ходовая часть сильно разрушались. К тому же грузовики оставляли глубокие колеи на поверхности почвы. Первые партии рабочих, приезжавших на стройку, размещались в блочных бараках и деревянных домиках. Работа была изнурительной, и условия жизни оставались примитивными в течение первых двух лет непрерывной работы. В первые дни солдатам часто приходилось жить в землянках и палатках. Строительство деревянного кинотеатра и разбивка парка принесли долгожданные признаки цивилизации.

Постепенно вдоль реки Сырдарья формировался город, названный «Десятая площадка». План города предусматривал многоэтажные жилые дома, центр обработки информации, административные здания, отдельные жилые домики, универмаг и другие магазины товаров первой необходимости, больницу, котельную и электростанцию. Воду в поселок подвозили в цистернах, пока не была построена надлежащая водопроводная система от реки Сырдарья. Сеть улиц и бульваров, усаженных молодыми деревьями, придавала Десятой площадке облик настоящего города. Обитатели этого города жили в типичных для советского времени 5–7-этажных домах. Как только город был готов к заселению семьями, а не бригадами солдат и рабочих, появились школы. Чтобы обеспечивать строительство, рядом с жилым районом был возведен цементный завод. Позднее город будет переименован в Ленинск, а после распада СССР – в Байконур. К 80-м годам город мог уже гордиться населением, превышающим 120 тысяч человек.

В сентябре 1955 года начала создаваться первая стартовая площадка для Р-7. Площадка получила название «стадион» и стала местом ряда исторических запусков, включая запуск первого искусственного спутника (4 октября 1957 года) и запуск первого пилотируемого орбитального космического корабля с Юрием Гагариным на борту (12 апреля 1961 года). Сооружение этой эпохальной стартовой площадки потребовало более чем 770 000 кубометров бетона. В 200 м от стартовой площадки был построен бункер управления, который являлся безопасным бастионом для технического персонала. Считалось, что его бетонный панцирь настолько надежен, что может защитить даже от ядерной атаки. Эту площадку позднее переименовали в комплекс имени Гагарина.

В 1958 году для испытаний ракеты-носителя Р-7 была построена новая стартовая площадка, названная «Площадка 31». В 60-е годы обе стартовые площадки использовались для выполнения космической программы. Со временем были созданы другие стартовые площадки, самые крупные из которых были предназначены для самых больших советских ракет. Байконур оставался действующей военно-ракетной базой, где испытывались более поздние конструкции МКБР, начиная с Р-16 в конце 50-х годов. С течением времени три его стартовых комплекса (левый, центральный и правый, по общепринятому выражению) были распределены для использования между ведущими конструкторами: Сергеем Королёвым, Владимиром Челомеем и Михаилом Янгелем. Центральный комплекс был отведен для проектов королёвского ОКБ-1, последовательности замечательных и грандиозных проектов, начиная от Р-7 с кораблем «Восток» и до ракеты Н-1, на которой предполагалось запустить космонавтов на Луну. Советский Союз построил на Байконуре огромный монтажно-испытательный корпус, который превосходил по размерам здание для вертикальной сборки на мысе Канаверал, где собирались огромные американские лунные ракеты «Сатурн-5». С Байконуром была связана сеть станций управления и слежения, которые все обслуживались советскими военнослужащими и располагались в стратегических точках вдоль огромной континентальной территории Советского Союза.

Соединенные Штаты подозревали, что в районе Байконура Советы построили огромный ракетный полигон, но для получения ясного понимания возможностей нового полигона потребовались время и усилия. Во-первых, американская разведка обнаружила строительство сверхсекретного полигона в 1955–1956 годы и затем предприняла шаги, чтобы его сфотографировать. Единственными картами, которыми располагало ЦРУ в то время, были старые немецкие военные карты, созданные по результатам воздушной разведки в годы Второй мировой войны. В результате аэрофотографии, полученные У-2, считались самыми главными, и они были сведены в систематизированную форму. Летом 1957 года самолеты-шпионы У-2 доставили первые высотные фотографии развивающегося космодрома. Эти согласованные усилия по аэрофотосъемке не обходились без риска. Их следствием был рост напряжения в отношениях между Соединенными Штатами и Советским Союзом: летевший в мае 1960 года над советской территорией на самолете-шпионе У-2 Фрэнк Гари Пауэрс был сбит во время попытки получить фотографии комплекса Байконур. Позднее разведывательные спутники предоставили американским дешифровщикам более детальные данные о космической деятельности на Байконуре. В декабре 1967 года американский разведывательный спутник сфотографировал строительство комплекса J, нового космопорта для огромной ракеты Н-1. Она предназначалась для запуска русских космонавтов на Луну.

Жизнь на Байконуре прерывалась не одной трагической катастрофой. 23 октября 1960 года экспериментальная ракета МКБР Р-16, разработанная Михаилом Янгелем, взорвалась на стартовой площадке космодрома. Несколько сотен солдат и техников в это время были на стартовой площадке. Главнокомандующий советскими Ракетными войсками стратегического назначения маршал Неделин решил наблюдать старт вблизи от ракеты, вопреки полученному предупреждению о том, что крайне опасно находиться в такой близости от неиспытанной ракеты. Неделин проигнорировал такой совет и, по имеющимся сведениям, сказал: «Чего мне бояться? Я офицер или нет?» Бравада привела его к гибели. Мощь и интенсивный жар взрыва уничтожили большинство жертв. Останки маршала Неделина были идентифицированы только благодаря тому, что он имел старый характерный нагрудный знак. Точное число жертв этого катастрофического взрыва было предметом спекуляций. Оценочно оно равно 130.

Вторая трагедия выпала на долю советской космической программы в марте 1961 года не на Байконуре, а в Москве, в институте авиационной и космической медицины. Проходящий обучение космонавт Валентин Бондаренко получил смертельные ожоги во время неожиданного пожара в закрытой барокамере. Это была первая смерть в программе пилотируемых космических полетов на Байконуре.

В 60-е годы космодром Байконур продолжал продвигать вперед советскую космическую программу серией «Востоков». «Восток-3» и «Восток-4» выполнили эффектную встречу на орбите. В июне 1963 года с Байконура полетела в космос первая женщина Валентина Терешкова. В 1964 году Советы запустили на орбиту трех космонавтов по программе «Восход», в рамках другой волнующей и весьма рискованной попытки остаться лидерами в этом забеге. Во время полета «Восхода-2» Леонов стал первым человеком, «прогулявшимся» в космосе. К 1965 году, за несколько месяцев до своей смерти, Королёв запустил в производство новую серию кораблей «Союз», предназначенную для дальнейших экспериментов по сближению и стыковке. Неудавшаяся работа над Н-1, советским аналогом лунной ракеты «Сатурн-5», велась на центральной части Байконура в конце 60-х годов, даже когда НАСА добилось успехов по программе «Аполлон» в соревновании быть первыми в высадке людей на Луну.

Выдающийся полигон Байконур оставался центром русской космической программы и развивался и после полетов по программе «Аполлон». Миссия «„Союз“-„Аполлон“», космическая станция «Мир», одноразовый беспилотный запуск «Бурана» (подобного по конструкции американскому космическому «Шаттлу») в 1988 году представляют важные вехи, которые определяют возможности русской космической программы. Тяжелые времена пришли на Байконур следом за падением коммунистического режима в 1991 году. К 1995 году финансирование сократилось до 10 % от уровня 1989 года. Условия на Байконуре ухудшились вместе с чрезвычайным снижением уровня жизненных стандартов. Со временем условия улучшились. К началу XXI столетия Байконур отчасти восстановил свой прежний статус. Не менее важно, что легендарный космодром перестал быть изолированным районом. Теперь представители Запада запросто посещают Байконур, даже участвуют в совместных предприятиях, что резко отличается от пионерской эпохи 60-х годов.

Первые дни на мысе Канаверал

Сразу после Второй мировой войны Соединенные Штаты экспериментировали с захваченной немецкой ракетой ФАУ-2 на армейском испытательном полигоне Уайт Сэндс в Нью-Мексико. Ключевые достижения в ракетостроении и научных исследованиях верхних слоев атмосферы были получены именно здесь. И все же программа для Уайт Сэндс объективно была ограниченной. Город Эль Пасо в штате Техас и граница между Соединенными Штатами и Мексикой находились в 80 км к югу от места испытаний; более того, для данных дальностей ракет место испытаний было очень маленьким, протянувшись в длину с севера всего на 160 км.

Риски, связанные с малой дальностью испытаний, стали очевидны вечером 29 мая 1947 года, когда ФАУ-2 стартовала с южной части полигона и пошла по траектории в северном направлении. Вскоре после старта ракета сбилась с курса и повернула на юг, по направлению к Мексике. Неожиданное изменение направления было вызвано неисправностью гироскопа в системе управления ракеты. Теперь, бесконтрольно сойдя с курса, ФАУ-2 пролетела над Эль Пасо, пересекла границу с Мексикой и с грохотом рухнула как раз за кладбищем вблизи города Хуарез (Juarez). Время неудачного пуска совпало с фиестой в мексиканском городе, но взрыв, оставив воронку глубиной 9 м и шириной 15 м, не привел к гибели или ранениям кого-либо из местных жителей. Соединенные Штаты быстро отправили формальные извинения мексиканскому правительству. Озабоченные официальные лица, включая командующего сухопутными войсками Дуайта Эйзенхауэра и государственного секретаря Джорджа Маршалла, призвали Уайт Сэндс заняться вопросом серьезно. Когда американские инженеры прибыли к месту падения, они, однако, обнаружили, что предприимчивые мексиканцы уже установили сувенирную лавку, чтобы продавать туристам «подлинные» фрагменты ракеты.

Несмотря на эти неудачи, со дня своего основания в конце 1945 года Уайт Сэндс был жизненно важным и продуктивным центром ракетной программы сухопутных войск. Вернер фон Браун со своей командой и другие достигли значительных результатов в разработке мощных ракет и носителей в исследовательской программе, выросшей из технологий, разработанных Германией во Второй мировой войне. Приложенные усилия были направлены не только на военные, но и на научные цели. С Уайт Сэндс была запущена серия ракет-зондов для изучения верхних слоев атмосферы. Эти пионерские запуски привели к новому научному объяснению свойств ближнего космоса. Более того, полученные эффектные фотографии представляли бесценные картины, которые ясно демонстрировали кривизну Земли и топографические детали.

В конце 1946 года Пентагон начал подыскивать место для нового испытательного полигона, получившего название Объединенный полигон для испытания ракет большой дальности. Поиски нового испытательного полигона были обоснованы необходимостью приспособиться к дальностям полета целого нового поколения носителей. Исходным замыслом было создание эффективной МКБР, и такой носитель нуждался в значительной площади для испытаний. Серьезно рассматривалось несколько мест, расположенных в различных регионах от штата Вашингтон до Флориды. Как раз когда комиссия по поиску места уже сделала окончательный выбор, запущенная с Уайт Сэндс ФАУ-2 взорвалась в Мексике. Этот инцидент привел к тому, что Калифорнию сочли неугодной как место для полигона, который собирались построить слишком близко от мексиканской части калифорнийского полуострова. Эта перспектива была отвергнута мексиканским правительством. Предложенное место в штате Вашингтон было исключено вследствие плохой погоды и изолированности. Другие места-кандидаты также отпали по разным причинам. Выбор был сделан в пользу участка земли площадью около 6000 га на мысе Канаверал, штат Флорида, расположенном посредине пути между Джексонвиллем и Майами. Это место – часть барьерного рифа вблизи атлантического побережья Флориды. Место на мысе Канаверал был изолированным и удаленным, за исключением заброшенной военно-морской авиабазы и старого маяка, построенного в 1848 году. Историки приписывают славу первого европейца, который в 1513 году стал пользоваться этой территорией, занятой до того момента коренными американцами, испанскому аристократу Понсе де Леону. Этот участок описывался как захолустный и неплодородный, покрытый редкой травой и остроконечными карликовыми пальмами, которые росли на километрах и километрах песка. В отсутствие постоянных жителей этот край славился многочисленными скорпионами, муравьями, аллигаторами, змеями, слепнями и огромными облаками москитов.