Текст книги "История России в занимательных рассказах, притчах и анекдотах IX - XIX вв"

Автор книги: Вольдемар Балязин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Вот оно, это письмо:

«Ваше величество! Законы моего отечества карают за свободное слово... Русские императоры обречены видеть и слышать чиновничество, стоящее стеной между ними и русским земством, то есть миллионами, не числящимися на государственной службе. Кары за превышение власти, за наглое грабительство, за неправду так редки, что не влияют на общий порядок. Каждый губернатор – самодержец в губернии, исправник – в уезде, становой – в стане, урядник – в волости. Прямая выгода каждого начальника отрицать и прикрывать злоупотребления подчиненного.

Еще Александр I сказал, что честные люди в правительстве случайность и что у него такие министры, которых он не хотел бы иметь лакеями. И жизнь миллионов всегда будет в руках случайности там, где воля одного решает выбор.

Если бы Вы видели жизнь народа не по тем картинкам, которые выставляют Вам на глаза во время поездок Ваших по России, знакомились с русским народом не в лице одних волостных старшин и сельских старост, когда они в праздничных кафтанах подносят Вам хлеб-соль на серебряных блюдах, если бы Вы могли невидимкой пройти по городам и деревням, чтобы узнать жизнь русского народа, Вы увидели бы его труд, его нищету, увидели бы, как губернаторы ведут войско расстреливать рабочих, не подчиняющихся мошенническим штрафам и сбавке платы, когда и при прежней можно жить только впроголодь; Вы увидели бы, как губернаторы ведут войско расстреливать крестьян, бунтующих на коленях, не сходя с облитой их потом и кровью земли, которую у них юридически грабят сильные мира сего.

Тогда бы Вы поняли, что порядок, который держится миллионной армией, легионами чиновничества и сонмами шпионов, порядок, во имя которого душат каждое негодующее слово за народ и против произвола, – не порядок, а чиновничья анархия. Анархия своеобразная: чиновничий механизм действует стройно – предписания, доклады и отчеты идут своим определенным ходом, а жизнь идет своим. Прямая выгода каждого чиновника доказать несправедливость жалоб на него и подчиненных его и заявить, что все обстоит благополучно в его ведомстве.

Ходят слухи, что Вы не терпите ложь.

Как же Вы не поймете, что тот из чиновников Ваших, кто против гласности в суде и в печати, тот находит свою выгоду во мраке и тайне. Каждый честный человек, кто бы он ни был – министр или простой смертный, – который не скажет: «вот вся моя жизнь, пусть меня судит мир, грязных пятен нет на совести», тот не может быть честным человеком.

Народ наш беден. Крупный процент его живет впроголодь, и в урожайный год крупный процент народа ест хлеб с мякиной. Избы его – сырые вонючие лачуги. Топить нечем. Под печкой приют для новорожденных телят, ягнят, домашней птицы. Более половины детей умирает в раннем возрасте от плохой пищи матери, изнуренной работой, от родимчика – следствия слабости организма или отравления вредным воздухом. Брошенные без присмотра дети, пока мать на работе, также становятся жертвами несчастных случайностей.

У народа почти нет больниц; число существующих ничтожно на миллионы. У безземельных батраков, у городских рабочих нет убежища под старость. Изжив все силы на работе, приходится умирать, где придется – под забором, в придорожной канаве.

На школы и больницы, на устройство приютов для детей, для престарелых нет средств, но находятся средства на массу непроизводительных расходов – строительство и покупку дворцов, на министерство двора, управление царскими имениями.

Вас убедили почти из всего делать тайну доводами государственной необходимости, но правительство, скрывающееся во тьме и прибегающее к безнравственным средствам, само роет себе могилу.

Вас отпугивают от гласности доводами, что гласность подрывает доверие общества к правительству своими разоблачениями, что и без того общество готово верить всему дурному насчет лиц, облеченных властью.

Если это так, то это доказывает одно: что горький опыт веков подорвал в обществе доверие к правительству и правительство давным-давно потеряло всяческое нравственное обаяние – и всего этого не воскресить ничем, потому что произволу нет оправдания. Тайна свидетельствует о неверии в себя. Кто верит в себя, тот света не боится. Тайна нужна только тому, кто сознает, что держится не нравственной, но одной материальной силой.

Ученый мир Западной Европы заметил, что за последнее двадцатилетие сильно понизился в наших представителях науки не только уровень талантливости, но и добросовестного отношения к науке и человеческого достоинства.

Замеченный безотрадный факт есть прямое следствие систематического выпалывания талантливого юношества руками государственной полиции. Чем крупнее сила, тем менее она мирится с гнетом. Чем сильнее в юноше любовь к знанию, тем менее может он чтить науку, преподаваемую в полицейских целях.

Молодежь вступает в практическую жизнь без необходимой подготовки. Молодежь, уцелевшая потому, что не знала другого Бога, кроме карьеры, – молодежь, изолгавшаяся и продажная, будет плодить чиновничью анархию – насаждать сегодня, завтра же вырывать насаждаемое по приказу начальства, вносить еще более яда разложения в язвы, разъедающие родную страну.

Цензура наша ведет к тому, что молодежь жадно кидается не только на то, что есть верного в подпольной и заграничной печати нашей, но и на нелепости. Если гонят слово – значит боятся правды.

Писатель – игрушка цензорского произвола и никогда не может знать, как взглянет на его труд и в какую минуту тот или другой цензор. Случалось, что московская цензура пропускала то, что запрещала петербургская и наоборот.

Наконец, цензура дошла до геркулесовых столбов – император Александр II оказался нецензурным в своей империи: прессе было запрещено перепечатывать его речь болгарам о конституции.

Правительство признает силу печатного слова, потому что субсидирует свою прессу и пропагандирует ее через исправников и становых. Оно открывает объятия перебежчикам из оппозиционной и революционной прессы – и ошибается в расчете на силу их поддержки: слово предателя не может иметь силы искреннего убеждения.

Когда цвет мысли и творчества не на стороне правительства, то это доказательство того, что создавшая его идея вымерла и оно держится лишь одной материальной бездуховной силой. Только живая идея может вдохновлять таланты.

Печать гонят, когда она указывает на зло тех мер, какими сильные мира сего, не зная жизни народа, ломают ее во имя теорий, измышленных в своих кабинетах и канцеляриях.

Масса чиновничества и офицерства – сплошь карьеристы, по приказу насаждающие сегодня то, что завтра будут выпалывать, и наоборот, и всегда доказывающие, что и насаждение и выпалывание – на благо России, потому что на то есть высочайшая воля. Они сами отлично ведают, что творят, но их всегдашний девиз: «Хватит на наш век и детей наших, а там хоть трава не расти!»

Верховная власть не может руководствоваться таким девизом: на ней лежит ответственность не только за настоящее, но и за будущее страны, на котором неизбежно отзываются все ее меры. Самодержавный монарх оказывается неизбежно ответственным за каждую кроху зла: он назначает чиновников, заправляющих Россией, он преследует все обличения зла, он оказывается солидарным с каждым губернатором, по-шемякински правящим краем, с каждым спекулянтом, жиреющим на счет народа, с каждым офице* ром-держимордой, с каждым шпионом, по доносу которого сошлют в Сибирь человека политически невинного или даже виновного.

Люди слова, люди науки озлоблены, потому что терпится только слово лжи, рабски славословящее, распинающееся доказать, будто все идет к лучшему, которому само не верит, потому что нужна не наука, а рабская маска ее, а передержка и подтасовка научных фактов для оправдания чиновничьей анархии.

Если Вы захотите оставить мрачный след в истории, Вы не услышите проклятий потомства, их услышат дети Ваши, и какое страшное наследство передадите Вы им!»

За распространение этого письма М. К. Цебрикова была сослана под надзор полиции в Вологодскую губернию.

Глава IV

Калейдоскоп имен и событий XIX века

(Q/O этой главе, которая представляет собой своеобразный калейдоскоп имен и событий, вы узнаете о героях Отечественной войны 1812 года, об известных людях XIX века, встретитесь с деятелями литературы и искусства, прочитаете забавные анекдоты. А начинается глава с историй из жизни Михаила Богдановича Барклая-де-Толли.

О/д семье Барклаев сохранилось такое предание: трехлетнего Мишеньку привезли в Петербург и отдали на воспитание в семью тетки – сестры его матери. Шел 1764 год. Тетка взяла мальчика на прогулку и решила прокатиться с ним в санях по Невскому проспекту.

Внезапно на их сани налетела карета, и Мишенька упал на дорогу. Тут же из кареты выскочил гвардейский офицер и подхватил мальчика на руки. Офицер передал ребенка напуганной тетке и, извинившись за случившееся, сказал: «Каков молодец! Он не только не заплакал, но даже и не испугался. Этот ребенок будет великим мужем». И, прощаясь, добавил: «Всегда готовый к услугам капитан гвардии Григорий Потемкин». Потемкину было в ту пору 28 лет. Он же вручил 28*летнему Барклаю его первую боевую награду – штурмовую медаль за взятие Очакова.

Потемкин был тогда фельдмаршалом, а будущий фельдмаршал Барклай в 28 лет был, как и в свое время Потемкин, капитаном.

(у/С'Осле огромных потерь, понесенных русской армией под Бородином, остатки 1-й и 2-й армий были слиты воедино. Командующий 2-й армией князь П. И. Багратион умирал в деревне Симы, командующий 1-й армией Барклай-де-Толли практически остался не у дел, исполняя отдельные поручения Кутузова.

К тому же 19 сентября 1812 года, на пути к деревне Тарутино, Барклай заболел и подал Кутузову рапорт об отставке. Рапорт его через два дня был удовлетворен.

Прощаясь со своим адъютантом, майором Владимиром Ивановичем Левенштерном, Барклай сказал:

– Я должен уехать. Это необходимо, так как фельдмаршал не дает мне возможности делать то, что я считаю полезным. Притом главное дело сделано, остается пожинать плоды. Я слишком люблю Отечество и императора, чтобы не радоваться заранее успехам, коих можно ожидать в будущем. Потомство отдаст мне справедливость. На мою долю выпала неблагодарная часть кампании; на долю Кутузова выпадет часть более приятная и более полезная для его славы. Я бы остался, если бы я не предвидел, что это принесет армии больше зла. Фельдмаршал не хочет ни с кем разделить славу изгнания неприятеля со священной земли нашего Отечества. Я считаю дело Наполеона проигранным с того момента, как он двинулся от Смоленска к столице. Это убеждение перешло во мне в уверенность с той минуты, как он вступил в Москву... К тому же император, коему я всегда говорил правду, сумеет поддержать меня против обвинений со стороны общественного мнения. Время сделает остальное: истина подобна солнцу, которое в конце концов всегда разгоняет тучи. Я сожалею единственно о том, что не могу быть полезен армии и лично всем вам, разделившим со мной труды. Я передал фельдмаршалу армию сохраненную, хорошо одетую, вооруженную и не деморализованную. Это дает мне наибольшее право на признательность народа, который бросит теперь, может быть, в меня камень, но позже отдаст мне справедливость...

21 сентября русская армия подошла к Тарутино – последнему своему рубежу, дальше которого она уже не отступала.

Таким образом, Барклай прошел с русской армией весь ее горестный путь – от Вильно до Тарутино. Этот путь продолжался ровно сто дней, не став путем победы, но навсегда оставшись в истории России дорогой чести и славы.

jj генералы явились про

ститься с ним и провожали его до экипажа, – писал Левенштерн. – Все были растроганы. В эту минуту армия считала себя осиротевшею». В карету вместе с Барклаем сели флигель-адъютант А. А. Закревский, лечивший Михаила Богдановича врач Баталин и офицеры Вольцоген и Рейц.

Всю дорогу Барклай был печален и мрачен. Немногословный вообще, в эти дни он за все путешествие не произнес ни единого слова...

24 сентября 1812 года Барклай писал царю из Калуги: «Государь! Мое здоровье расстроено, а мои моральные и физические силы до такой степени подорваны, что теперь здесь, в армии, я, безусловно, не могу быть полезным на службе... и эта причина побудила меня просить у князя Кутузова позволения удалиться из армии до восстановления моего здоровья.

Государь! Я желал бы найти выражения, чтобы описать Вам глубокую печаль, снедающую мое сердце, видя себя вынужденным покинуть армию, с которой я хотел жить и умереть...»

Находясь вне армии чуть более четырех месяцев, Барклай потратил значительную часть этого времени на осмысление случившегося с ним лично и, прежде всего, – произошедшего со всей армией.

Итоги этих раздумий вылились в составленные им «Записки» .

Барклай не знал, что его слова о «камне, который бросит теперь народ», не были фигуральны. Через несколько дней после отъезда из Тарутино дорожная карета Барклая остановилась на одной из почтовых станций неподалеку от Владимира. (Левенштерн с чужих слов утверждает, что это случилось в Калуге.)

То ли из-за того, что был какой-то праздник, то ли по другой причине, но около дома станционного смотрителя, когда Барклай прошел туда, было много досужей публики. Как только люди узнали, кто находится в доме, то тотчас же собрались толпой и стали кричать и ругаться, обзывая Барклая изменником и не желая пропустить его к экипажу. А. А. Закревский, обнажив саблю, проложил дорогу к возку и заставил ямщика ехать.

Из Владимира Барклай двинулся на северо-запад в свое эстонское имение. 9 ноября он послал царю из Новгорода «Отчет», который Александр вскоре и получил, после чего попросил Барклая вернуться в армию.

теперь Алексей Петрович Ермолов (1777—1861). Вольнолюбец и храбрец, герой многих войн, он слыл изрядным острословом.

Однажды, встретив во дворце князя Александра Сергеевича Меншикова – правнука знаменитого фаворита Петра I, Ермолов обратил внимание на то, что князь пристально вглядывается в собственное отражение в зеркале.

Александр Сергеевич Меншиков был известен, как и Ермолов, тем, что не лез за словом в карман и был тоже знаменитый шутник и весельчак. <

– Что это ты так внимательно рассматриваешь? – спросил Ермолов Меншикова.

– Да вот, боюсь, не слишком ли я небрит, – ответил Меншиков, проводя ладонью по подбородку.

– Эка, батюшка, нашел чего бояться! Высунь язык, да и побрейся.

(ррмолов, будучи вызван к Николаю I, увидел возле двери его кабинета группу генералов, говоривших по-немецки.

– Господа, – обратился к ним Ермолов, старший среди них всех и годами и званием, – кто из вас знает по-русски? Доложите государю, что Ермолов прибыл.

...Царь остался доволен беседой с Ермоловым и, прощаясь, спросил его, какую бы награду он хотел получить.

– Произведите меня в немцы, ваше императорское величество, – ответил Ермолов.

(2-/£етр Андреевич Вяземский рассказывал, что однажды при Ермолове сказали об одном из генералов, что тот во время сражения не точно исполнил приказ и тем повредил успеху дела.

– Помилуйте, – возразил Ермолов, – я хорошо и коротко знал его. Да он при личной отменной храбрости был

такой человек, что, приснись ему во сне, что он в чем-нибудь ослушался начальства, он тут же во сне с испуга бы и умер.

Ермолова спросили как-то об

одном из известных ему генералов, каков он в бою.

– Застенчив, – ответил Ермолов.

(З'Ъ'сесильный фаворит Алексей Андреевич Аракчеев недолюбливал Ермолова и однажды в его присутствии доложил Александру I, что в дивизии Ермолова лошадей кормят плохо и это не может не отразиться на репутации и самого Ермолова.

– Знаю, ваше превосходительство, что репутация честного человека часто зависит от скотины, – ответил Ермолов.

<=^евиз графа Михаила Андреевича Милорадовича «Без страха и упрека», пожалованный ему Александром I в 1813 году, не был случайностью, ибо Милорадовича в русской армии называли русским Ба-ярдом.

Между тем сегодня далеко не каждый знает, кто такой Баярд истинный. «Рыцарем без страха и упрека» называли французы своего легендарного земляка Пьера дю Терайля, родившегося в замке Баярд неподалеку от Гренобля. Пьер дю Терайль (1476—1524) доблестно сражался во многих войнах, не запятнав своей чести даже в смертельно опасных ситуациях. Его имя стало синонимом рыцарской чести и абсолютного бесстрашия.

Михаил Андреевич Милорадович (1771 —1825) происходил из сербской семьи, переселившейся в Россию из Герцеговины при Петре II. С 18 лет он начал служить в армии и уже в 27 лет стал генералом. Во время итальянского и швейцарского походов Суворова Милорадович был дежурным генералом при штабе и зарекомендовал себя одним из самых энергичных, расторопных и храбрых его сподвижников.

В наполеоновских войнах начала XIX века Милорадович еще более укрепил эту репутацию. Особенный успех выпал на его долю в 1805 году, когда он командовал бригадой, прикрывавшей отход Кутузова от Браунау к Ольмюцу. В русско-турецкой войне 1806—1812 годов на его долю выпали лавры победителя в сражениях при Турбате и Оби-лешти и освободителя Бухареста.

В Бородинском сражении Милорадович командовал правым крылом 1-й армии Барклая. После оставления Москвы, во время движения к Тарутино, он командовал арьергардом, а при наступлении – авангардом.

Кутузов сказал о Милорадовиче: «Мой авангардный начальник – настоящий Баярд, рыцарь без страха и упрека».

храбрость, проявленную в

Бородинском сражении, Милорадович получил в награду алмазные знаки ордена Александра Невского. Как-то, рассказывая о Бородине, Милорадович сказал: «При Бородине сыпались на нас, как град, ядра, картечь, пули и бриллианты! »

Ьлдатской награды – знака

военного ордена Георгия, то есть солдатского Георгиевского креста, был удостоен единственный из русских генералов – Милорадович.

Александр I наградил его этим знаком, сказав: «Носи солдатский крест, Милорадович, ты – друг солдат».

декабря 1825 года петер

бургский военный генерал-губернатор Милорадович поехал на Сенатскую площадь уговаривать восставших сложить оружие, но был смертельно ранен декабристом Петром Григорьевичем Каховским, отставным поручиком. Вместе с Милорадовичем Каховским был также смертельно ранен и командир лейб-гренадерского полка Н. К. Стюр-лер. Милорадович, отправляясь к восставшим, надеялся на любовь солдат к себе – соратнику Суворова. Он не терял сознания и во время операции. Когда ему вырезали пулю, он осмотрел ее и сказал: «Я уверен был, что в меня выстрелил не солдат, а какой-нибудь шалун, потому что эта пуля – не ружейная». Умирая, он велел всех своих крестьян отпустить на волю.

теперь расскажем несколько историй о человеке, который отличался и остроумием, и решительностью, и щедростью, и смелостью. Более всего известен он из-за московского пожара 1812 года. Звали его Федор Васильевич Ростопчин. При императоре Павле он был фактическим руководителем Коллегии иностранных дел, в годы Отечественной войны находился на посту Московского главнокомандующего и генерал-губернатора. Ростопчин отличался живостью ума, и о нем сохранилось множество интересных историй.

Вот некоторые из них.

стопчин начал свою карьеру

благодаря карточному выигрышу, впрочем, не совсем обычному. Будучи поручиком, оказался он по казенному делу в Берлине и там довелось ему обыграть в карты одного старого майора. Выигрыш Ростопчина был очень крупным, а у майора не было денег, но он славился своей честностью и предложил отдать проигрыш не деньгами, а богатейшей коллекцией мундиров, оружия, доспехов и оловянных солдатиков, которые всю жизнь собирал его отец и которые достались ему по наследству.

Ростопчин согласился, запаковал огромную коллекцию во множество ящиков и отправил груз в Петербург.

Там слухи о необыкновенной коллекции быстро разошлись по городу. Особенно восхищены ею были гвардейские офицеры, посещавшие дом Ростопчина с единственной целью – осмотреть его домашний музей.

От офицеров узнал о том и Павел, тогда еще наследник престола.

Однажды он приехал к Ростопчину и так же, как и другие, пришел в восхищение от увиденного.

– Как вы могли составить такое полное собрание в этом роде! – воскликнул цесаревич.

– Ваше императорское высочество, – ответил Ростопчин, – усердие все превозмогает. Военная служба – моя страсть. (Ростопчин конечно же не сказал Павлу, как на самом деле появилась у него эта коллекция.)

С тех пор Павел стал отличать Ростопчина, а после того как Ростопчин подарил ему свое собрание редкостей, Павел

сделал его своим другом.

Карьера ловкому царедворцу была обеспечена.

Однажды император Павел, находясь среди нескольких князей, вдруг спросил:

– А скажи мне, Ростопчин, отчего ты не князь?

– Предок мой, татарский мурза, государь, выехал в Россию зимой.

– Какое же отношение имеет время года к достоинству, которое было ему пожаловано? – спросил Павел, недоумевая.

– Когда татарский вельможа в первый раз являлся ко двору, ему предлагали на выбор либо шубу, либо княжеское достоинство. Предок мой приехал в жестокие морозы и предпочел шубу княжескому титулу.

^стопчин сидел как-то в од-

ном из парижских театров. Один из актеров играл очень плохо, и вся публика шикала и освистывала его. Один лишь Ростопчин намеренно громко ему аплодировал.

– Что вы делаете? – спросили Ростопчина. – Зачем вы аплодируете?

– Боюсь, что как сгонят его со сцены, то и поедет он к нам в Россию в учителя, – отвечал Ростопчин.

ерой Отечественной войны

1812 года генерал Николай Николаевич Раевский (1771 – 1829) был язвителен и остроумен.

Говоря как-то об одном бедном майоре, не имевшем ни крестьян, ни денег, а всего лишь небольшую пенсию, Раевский заметил, что майор весьма заслуженный и храбрый офицер, но отставлен от службы хотя и с правом ношения мундира, но без штанов.

(Q^cL время отступления Наполеона один из русских генералов, человек робкий и нерасторопный, сумел захватить несколько французских пушек, брошенных неприятелем при отходе. Генерал сделал из этого эпизода громкую историю, обрисовав дело так, будто эти пушки были взяты им в бою.

Главнокомандующий представил его к ордену, и в штабе поздравляли генерала с успехом. В этот момент там появился Раевский, и, чтобы предупредить ожидаемые остроты, генерал бросился к Николаю Николаевичу. Раевский отступил и сказал с улыбкой:

– Ваше превосходительство! Вы, кажется, принимаете меня за пушку без прикрытия.

(2/^еперь несколько историй о декабристах. Первая из них посвящена главе Южного общества Павлу Ивановичу Пестелю – сыну бывшего сибирского генерал-губернатора, вора, взяточника и самодура, отрешенного от должности и отданного под суд. Его сын унаследовал от отца многое, но многим, разумеется, отличался. Прежде всего – честностью. Однако в его полку, образцовом во всем, жестоко били солдат шпицрутенами за малейшую оплошность и держали в страхе всех господ офицеров – от подпрапорщика до старших штаб-офицеров.

Пестель был суров, деловит, умен и отменно храбр. Ордена Анны, Владимира с бантом и особенно почитаемая

его подчиненными золотая шпага «За храбрость», полученная им в 19 лет за Бородино, когда был он прапорщиком лейб-гвардии Литовского полка, делали его авторитет в полку непререкаемым, и даже главнокомандующий 2-й армией граф Витгенштейн сказал как-то о полковнике Пестеле: «Годится на все: дай ему командовать армией или сделай каким хочешь министром, везде будет на месте».

На Тульчинском смотру в присутствии Александра I полк Пестеля был признан лучшим. «Превосходно, точно гвардия», – сказал царь и пожаловал командиру полка три тысячи десятин земли. И очень был огорчен, когда узнал, что полковник Пестель не только вовлечен в заговор, но и является одним из двух директоров тайного общества...

Представ перед судом, Пестель держался с холодным мужеством, честно и откровенно отвечал на все вопросы, стараясь всю вину взять на себя и тем самым облегчить участь своих товарищей.

^реди декабристов было четверо братьев Муравьевых: Александр, Николай и Михаил Николаевичи и их двоюродный брат Никита Михайлович. Лишь один из них – Никита – испил до дна чашу горечи поражения восстания, хотя и не участвовал в нем, находясь 14 декабря 1825 года в деревне. Однако за подготовку восстания и участие в деятельности тайных организаций был приговорен к смертной казни, которую Николай I заменил 20-летней каторгой. Он и умер в сибирской ссылке, так и не дожив до освобождения.

Трое других Муравьевых сделали блестящую карьеру: Александр умер сенатором и генерал-лейтенантом, Николай – генералом от инфантерии (последний чин перед фельдмаршалом) и членом Государственного совета, Михаил был удостоен титула графа и тоже дослужился до чина генерала от инфантерии.

Михаил Муравьев во время польского восстания 1863– 1864 годов был назначен генерал-губернатором Северо-Западного края с чрезвычайными полномочиями и за исключительную жестокость при подавлении восстания получил

Преподобный Александр Невский.

Икона

ш

SdkL

I 'W* r,

W r

A

^:Ц|Ь

ВШУр

Парадный (церемониальный) княжеский убор. Реконструкция

Владимир Мономах. Изображение на старинном знамени

Дары греков Святославу. Фрагмент миниатюры из Радзивилловой летописи

Александр Невский отвергает предложение папских послов о принятии католичества и совместной борьбе с монголами. Художник Г. И. Семирадский

Благословение на битву. Художник Ю. Ракша

Вывоз новгородского вечевого колокола в Москву. 1478 г. Миниатюра из Лицевого летописного свода

Иван III разрывает ханскую грамоту с требованием дани. Художник Н. С. Шустов

Царь Михаил Федорович Царица Евдокия Лукьяновна,

вторая жена царя Михаила Федоровича

Вид домика в Саардаме, в котором жил Петр I в августе 1697 г.

Mi i

к '■• Cr'V'V– .■•■

i-A if* •*■>

m ' r^f" *

Царь Алексей Михайлович Царица Наталья Кирилловна,

вторая жена царя Алексея Михайловича, мать Петра I

Теремной дворец в Коломенском

Листы из «Букваря» Кариона Истомина. Конец XVII в.

I Ц£)

Школа в Московской Руси. Художник Б. М. Кустодиев

Императрица Анна Ивановна

Здание Главной

аптеки на Красной

площади,

где первоначально

находился

Московский

университет

М. В. Ломоносов. Неизвестный художник XVIII в.

Московский университет

Императрица Екатерина II

Братья А. Г. и Г. Г. Орловы. Художник Ж. Л. де Велли

Граф Н. И. Панин, воспитатель великого князя Павла Петровича.

С гравюры Воллингера

Император Александр I

П. И. Багратион. М. Б. Барклай-де-Толли.

Неизвестный художник Художник Дж. Доу

М. И. Кутузов на командном пункте в день Бородинского сражения.

Художник А. Шепелюк

хо С^Я)

^ ' •)

^; ST ~-vf* ^

«Русская правда»

П. И. Пестеля

Восстание 14 декабря 1825 г. на Сенатской площади. Художник К. Я. Колъман

П. И. Пестель.

Портрет работы матери П. И. Пестеля

М. С. Лунин. Литография по оригиналу П. Соколова

А. С. Пушкин.

Художник О. А. Кипренский

В. А. Каратыгин.

Рисунок И. И. Теребенева

М. С. Щепкин.

Рисунок А. Добровольского

Д. Скобелев

Шипка. Защитники Орлиного гнезда. Художник А. П. Попов

П. М. Третьяков

кличку Вешатель, а петли виселиц прозваны были «му-равьевскими воротниками».

'екабрист Михаил Сергеевич Лунин четыре первых года заключения провел в Шлиссельбурге. Каземат его был настолько сырым, что с потолка и стен постоянно стекала и капала вода. Однажды комендант крепости вежливо и дружелюбно высказал Лунину свое сочувствие и сожаление, добавив, что готов сделать для него все, что не противоречит его обязанностям, чтобы облегчить участь узника.

Лунин ответил ему на это так:

– Я ничего не желаю, генерал, кроме зонтика.

^халее вам предлагаются сюжеты, связанные с именем светлейшего князя Александра Сергеевича Меншикова. О нем говорили, что он принадлежал к числу самых остроумных людей своего времени.

Из числа недоброжелателей Меншикова больше всего доставалось от него графу Арсению Андреевичу Закревско-му, назначенному в 1848 году московским военным генерал-губернатором. Закревский имел чин генерала от инфантерии и по дворцовому ведомству – генерал-адъютанта. Это делало его безнаказанным в действиях, даже когда он для избавления от холеры посылал вместо врачей войска. Самодурство Закревского вошло в пословицы.

Однажды Николай I, разговаривая с Меншиковым после его возвращения из Москвы, сказал:

– Святая Москва.

– Этого теперь для Москвы еще мало. Ее по всей справедливости можно назвать не только святою, но и великомученицею.

[нажды Закревский приказал, чтобы все собаки в Москве ходили в намордниках. Меншиков по этому поводу сказал:

– Все собаки в Москве разгуливают в намордниках. Только собаку Закревского я видел без намордника.

ог^енис Давыдов, высоко ценя Александра Сергеевича Меншикова, как-то сказал ему:

– Ты так умно и так ловко умеешь приладить ум свой ко всему по части дипломатической, военной, морской, административной, за что ни возьмешься, что, поступи ты завтра в монахи, в шесть месяцев будешь митрополитом.

(Q/Znv

иколай I подарил члену Го-

сударственного совета, генералу графу Петру Андреевичу Клейнмихелю, руководившему важнейшими строительными работами в Петербурге и прокладыванием железной дороги между Петербургом и Москвой, очень дорогую трость с бриллиантами в рукояти.

Все придворные поздравляли Клейнмихеля с наградой, и только князь Александр Сергеевич Меншиков сказал ему: «На месте государя я не пожалел бы для вас и ста палок».

днажды Николай I совершен-

но внезапно появился в Пулковской обсерватории. Вместе с ним вошло множество придворных и генералов, увешанных орденами.

Директор обсерватории академик Василий Яковлевич Струве настолько растерялся, что непроизвольно отступил и спрятался за телескоп.

– Что это с ним? – удивился царь, обращаясь к свите.

А. С. Меншиков тут же ответил: «Он испугался, увидев такую огромную россыпь звезд не на своих местах».

(2^?Х1Х веке русская литература и живопись, музыка и театр прочно заняли одно из первых мест в Европе благодаря своей всемирности и всечело-вечности, пропаганде идей добра и справедливости, братского единения всех людей мира.

Далее вы познакомитесь с эпизодами из жизни и творчества деятелей русской культуры XIX века.

(Q/д царствование Александра I Г. Р. Державин был назначен министром юстиции и в этом качестве получал множество самых разнообразных прошений. Одно из них оказалось более чем оригинальным. Некая весьма расторопная дама принесла Державину белую шелковую подушку с просьбой передать ее в дар царю. На подушке же вышита была овца и такие, с позволения сказать, стихи:

Российскому отцу Вышила овцу,

Сих ради причин, Чтоб мужу дали чин.

Министр-поэт, подлаживаясь под стиль просительницы, написал на белом шелке чернилами: