Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №02 за 1991 год"
Автор книги: Вокруг Света Журнал
Жанр:
Газеты и журналы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)
Себе лично он ничего не искал, сам жесток не был, и в бедах белой Сибири его можно винить лишь в плане его политической близорукости, в желании отложить гражданские проблемы вплоть до военной победы над красными. Трехтысячный царский генералитет разделился тогда на три примерно равные группы: треть служила белым, треть красным, треть уклонилась. Колчак сперва уклонился – поступил на британскую службу, но был вскоре направлен в Сибирь; до августа 1919 года даже его охраной служил батальон англичан. Винить при этом Колчака в про-английской политике нелепо, скорее виноваты английские лидеры, которые помогли ему в ноябре 1918 года взять, кроме военного командования, гражданскую власть, ему непосильную.
Сибирь, когда Колчак приехал туда в сентябре 1918-го, была под властью атаманов – самовластных военачальников. Колчак объявил их своими генералами, не сделав попытки на деле подчинить себе, и этим погубил дело: их отказ выполнять боевые приказы свел на нет ранние успехи колчаковских регулярных войск, их самоуправство разрушило тыл, их грабежи и зверства породили море мятежей. В тылу красных тоже полыхали мятежи, но большевики всюду начинали с организации тыла (пусть и жестокой, но целенаправленной), тогда как белые вожди наивно полагали, что «тыл подождет».
Если захотеть, Колчака можно выставить и правым, и левым, и каким угодно. Достаточно приписать ему атаманские зверства или возврат уральскими помещиками своих земель – и портрет злодея готов. А можно наоборот – вспомнить про многопартийные выборы в городские думы Сибири, про высланных за границу (а не расстрелянных) эсеровских вождей (хотя ненавидел их адмирал больше, чем большевиков, у которых ценил государственное начало). Провозгласив отказ от всякой партийности, Колчак симпатизировал все-таки скорее кадетской программе, за что монархисты ненавидели его и пытались сбросить. Печать, профсоюзы, самоуправление, заводы, пашни жили при Колчаке все же лучше, чем у Деникина или у большевиков. Для правых он был чуть ли не Керенским, а у нас его выдают за монархиста. Он хотел, войдя в Москву, созвать Земский собор, но одобрял разгон большевиками Учредительного собрания, а бюрократию развел в Омске такую российскую, что вызвал ярость у союзников и у своих либералов. Почему так? Да потому, думаю, что остался «вспыльчивым идеалистом, полярным мечтателем и жизненным младенцем» – так аттестовал его омский военный министр барон Будберг.
А ведь Колчак был умен, деловит, честен и храбр. Перед ним отворялись двери и расступались льды. Потому и жаль, что на мысу Преображенском нет памятника – больше его поставить негде. В любом другом месте памятник у кого-то вызовет радость, у кого-то бешенство, у кого-то иронию. И все будут по-своему правы.
А что же дальше? – спросит читатель. Как мог такой человек стать верховным правителем в Омске, ставленником Англии, известным как палач сибирских тружеников? Четкого ответа у меня нет – образ Колчака действительно раздваивается. Однако именно изнанка ледовой эпопеи, чуть приоткрытая выше, намечает между ними связь.
Без полярной молодости понять адмирала нельзя, а она фальсифицирована. Не будем винить тогдашних авторов – вспомним, что Колчаковна (так почтительно называли А. В. Тимирёву ее невольные лагерные подруги) до старости, до хрущевской поры промыкалась по тюрьмам и лагерям, что экспедиция, посетившая остров Беннетта в 1937 году, исчезла в ежовских лагерях почти вся, что отсидел 10 лет и Виттенбург. Скорее удивительно, что тот, кто очень хотел, находил способ помянуть одиозное имя, и я смог написать в 70-е годы очерк о Колчаке, хотя, работая тогда в биологическом институте, подумать не мог о спецхране или архиве. Доступного материала оказалось невпроворот, правда, собирать пришлось по крохам. Так что незнание нами своей истории нельзя оправдать одними внешними препонами.
Недавно архивист С. Дроков издал статью о Колчаке-полярнике («Северные просторы», 1989, № 6), где привел цитату, говорящую об отношении того в 1900 году к конфликту на «Заре»: «Я считаю, что начальником должен быть просто образованный человек, ясно и определенно сознающий задачи и цели предприятия, а будет ли он специалистом по геологии, не имеющей никакого отношения к ходу самого дела,– это не имеет значения. Для начальника (...) прежде всего необходимо быть моряком...» Симпатии, как видим, офицерские, самоуверенность адмиральская, но пошел ведь спасать геолога, а позже написал книгу «Лед Сибирского и Карского морей». Кстати, на месте Сибирского хотел видеть он два моря – Лаптевых и Юкагирское, в память отважных полярников и уходившего в прошлое народа.
«Морской сборник», когда-то печатавший Колчака («Какой России нужен флот?», 1908, № 6, 7), теперь (1990, № 9, 10) поместил выдержки из его дневника, написанного в форме писем к Тимирёвой. (Таким же по форме был дневник Толля.) Тут все – мудрость и наивность, наслаждение процессом войны и сентиментальность, безнадежность и вера в свою звезду.
Его любимый романс был «Гори, гори, моя звезда».
Умру ли я – ты над могилою
Гори, сияй, моя звезда –
вот тут адмирал не ошибся: «звезда волшебная» сияла над его текучей (ни камня, ни креста) могилой 55 лет без недели. Ровно столько жила и помнила Анна Васильевна. В июле 1969 года в Киеве она записала в дневник:
Но если я еще жива
Наперекор судьбе,
То только как любовь твоя
И память о тебе.
(«Знамя», 1990, № 10.) Умерла она в Москве восьмидесяти лет от роду. Я решил, что теперь гражданские историки вынут из столов что-то большее, чем могу я, историк науки. Однако пока дело движется слабо и в основном – не историками. Вроде бы стали доступнее архивы, но на двух архивных выставках (ВДНХ, 1988 и 1990) революционный раздел поразил меня пустыми стендами и тщательно замазанными ссылками на фонды ЦГАОР. То есть одни хотят показать, другие в последний момент не дают. В таких условиях и мои очерки могут быть полезны – не только как новая точка зрения, но и просто как информация. Надеюсь, она привлечет внимание ищущих и к адмиралу, и к лейтенанту, и к острову, еще не все тайны раскрывшему. А пока мне рассказали, что в 1988 году отряд геодезистов пустил там на дрова остатки избушки Толля.
Ю. Чайковский
Новоорлеанские истории. Часть II
Окончание. Начало в № 1/91.
Ч то-то зловещее есть в самом воздухе Нового Орлеана. Где-нибудь, скажем, в Торонто, необыкновенное явление сочли бы случайностью или иллюзией. Но в душном воздухе, в смутных тенях новоорлеанской ночи то же явление будет несомненным свидетельством иррациональной сущности природы...
В 1918 году убийца с топором держал в страхе городской район Кэрролтон. Этот малый имел наглость написать в местную газету, что пощадит лишь тех, у кого в доме будет играть джаз. Странно, что никто не заподозрил местный профсоюз музыкантов. Вскоре убийцы и след простыл, но память о нем жива.
Способность новоорлеанцев окружать себя призраками, порожденными их воображением, удивительна. Вспомнить хоть «Фиолетовую леди» с кладбища Сент-Рок. Несколько лет назад эта изысканная дама села в такси у ворот кладбища и назвала водителю адрес. Но когда он доехал до места, «Фиолетовой леди» в машине не было. Когда же таксист попытался получить по счетчику с людей, живших в этом доме, ему ответили, что дама эта уже несколько лет как умерла. Тем не менее она вновь и вновь, по рассказам очевидцев, появляется в этих местах, пугая ночные патрули. Или «Человек в белом халате». Это куда более жуткая фигура. Старые люди уверяли автора этих строк, что «Человек в белом халате» прячется по ночам в кустах, поджидая свои жертвы. Он убивает людей и похищает их трупы. Кто же этот человек в халате? Похож он, конечно, на студента-медика, ведь всем известно, что студенты режут трупы в анатомичке. Но мало кто знает – и уж конечно, не те, кто придумал «Человека в халате»,– откуда эти трупы берутся. Время от времени медики объясняют в печати сложный юридический процесс приобретения трупов для анатомирования. Но для известной части населения все их объяснения – сущая ерунда. Кто-кто, а уж они-то знают, что по городу бродит «Человек в белом халате». А не видит его никто потому, что он хорошо прячется, разбойник.
Святой экспресс
В каждом уважающем себя католическом приходе должен быть хоть один местный святой. В Новом Орлеане таких святых несколько, хотя ни один из них не канонизирован ни Ватиканом, ни даже местным епископом.
Но если кто-то из этих святых и заслуживает немедленной канонизации, так это Святой Экспресс. Часовня, посвященная этому малоизвестному покровителю американского почтового ведомства, находится в храме Богоматери на Норс-Ремпорт-стрит. Именно здесь и явился на свет Святой Экспресс.
Оказывается, когда-то для часовни была заказана большая икона, которая была доставлена сюда в прочном деревянном ящике. Кроме адреса церкви, на ящике большими трафаретными буквами стояло лишь одно слово: «Экспресс».
А если бы на ящике значилось «Не кантовать»?..
Клубы
Справочник «Кто есть кто» явно не рассчитан на новоорлеанцев. В вопроснике, который редакция рассылает знаменитостям, оставлено много места для перечисления их Нобелевских премий, книг, званий и должностей. Показательно, что членству в клубах отводится всего-навсего одна коротенькая строчка. Между тем в соответствии с новоорлеанской реальностью под клубы следовало бы отвести в формуляре по меньшей мере половину страницы.
Новый Орлеан – клубный город. Здесь есть элитарные клубы для мужчин и для женщин и не столь элитарные клубы для лиц обоего пола. Политические клубы, спортивные клубы, религиозные клубы. Клубы, где завтракают, клубы, где обедают. Клубы пожарников, клубы энтузиастов строевого шага и клубы любителей ходьбы. Благотворительные клубы, клубы шутников, клубы бриджа и клубы покера. Они именуют себя ложами, ассоциациями, братствами, товариществами и просто клубами, ибо, в конце концов, клуб он и есть клуб.
Едва ли существует область человеческой деятельности, в связи с которой новоорлеанцы не организовали бы какой-нибудь клуб или ассоциацию. Сегодня вы найдете здесь Уайлд-Ланч-Банч, «Клуб Сорока Забавников», Географический, Геофизический, Геологический, Исторический, Клуб Социальной Помощи и развлечений имени Ирландского пролива, который ежегодно заседает в ресторане «Парасолз». Есть даже процветающий «Нонклуб», устав которого подразумевает пребывание его членов в состоянии постоянного упадка физических и душевных сил. Каждый месяц проходят собрания «Клуба Депрессии».
Новоорлеанцы – богатые и бедные, белые и черные – нередко состоят в четырех-пяти клубах. Этим они обеспечивают себе полноценную светскую жизнь вплоть до того момента, пока им не надоест ее вести.
Чем же объясняется взрыв клубного духа? В этом вопросе уже звучит предвзятость, неприемлемая для многих новоорлеанцев. В ответ они спросили бы, почему в других местах клубов так мало. Как ни странно, в прошлом креолы не ощущали особой потребности в клубах, если не считать немногочисленных религиозных общин. Главными приверженцами клубов были пришлые англосаксы. Благодаря своим клубам эти незваные гости с севера приобретали не-" которую опору в обществе, которое было для них чуждым, непонятным и на первых порах совершенно неподконтрольным. Даже креольские карнавальные труппы превратились в клубы или «команды». С мальтузианской стремительностью одни клубы порождали другие, и этот процесс продолжается до сего дня. Например, в 1970 году «общественно-развлекательный» клуб «Джагз» образовал клуб NOMTOC, аббревиатура от названия, которое расшифровывается как «New Orleans Most Talked of Club», «Клуб, о котором Больше Всего Говорят в Новом Орлеане».
Сюрреализм
Наука утверждает, что сюрреализм изобрел французский поэт Андре Бретон в 1924 году. Шокируя добропорядочных бюргеров, сюрреалисты заявляли, будто реальное нереально, что мир, каким мы его видим – вздор, и подлинно существуют лишь наши ощущения.
К тому времени Новый Орлеан уже лет сто воспитывал своих жителей в духе сюрреализма. Сами они, конечно, сюрреалистами себя не считают, а кое-кто, услыхав подобное, может даже указать вам на дверь. Но, хотят они этого или нет, все они убежденные приверженцы сюрреалистической доктрины. И вот почему.
Нереальность новоорлеанской действительности проявляется в самой планировке города. На первый взгляд, город вроде бы спланирован в прямоугольной сетке координат, но из-за изгибов реки вся сетка оказывается перекошенной. Так что в Новом Орлеане параллельные линии пересекаются, неожиданным образом иллюстрируя неевклидову геометрию. Потому в Новом Орлеане так легко потеряться – как в буквальном, так и в переносном смысле.
Смотрите сами. Кэнал-стрит и Сент-Чарлз-стрит пересекаются под прямым углом. Совершенно очевидно также, что эти улицы идут абсолютно прямо. Как же тогда получается, что Кэрролтон-авеню, отходящая от Сент-Чарлз-стрит перпендикулярно, пересекается с Кэнал-стрит опять-та-ки под прямым углом? На языке математики, выходит, что 90°+90° =270° – так, по крайней мере, в Новом Орлеане. Это все равно что дважды два – пять.
Но есть здесь вещи и более странные. Корабли, плывущие по Миссисипи, возвышаются над крышами новоорлеанских домов. Большие здания стоят не на твердой земле, а на нескольких хилых кирпичных опорах. Ранней весной весь город погружается в густой туман и исчезает в нем. Похоже, что новоорлеанцы совершенно естественно постигают все то, что лучшие умы Франции пытались растолковать в своих сегодня уже позабытых книгах.
Придворный балет
Реальное причудливо сочетается с нереальным. Как-то раз одной новоорлеанской даме вручили квитанцию на штраф за слишком быструю езду в одном из пригородов, где располагается множество баров и магазинов подержанных запчастей. Поскольку в Америке штрафы предпочитают не платить, а «улаживать», она поговорила насчет этого с приятелем, тот нашел кого-то еще и так далее. Проблему без труда замяли. Однако даме в качестве уплаты предстояло устроить так, чтобы кого-то «выкликнули» во время карнавала.
Чтобы понять, чем же пришлось расплачиваться этой даме, нам придется сделать отступление. Во времена Людовика XIV при французском дворе был в большой моде балет. Не зная, чем заняться в послеобеденные часы, придворные дамы и господа выбирали какой-нибудь экзотический сюжет, наряжались в костюмы и маски и устраивали, представление. Надо полагать, после пышно обставленного общего выхода само действие отдавало любительщиной. Обычно такие представления иллюстрировали событие из мифологии или древней истории. Назывались они tableaux vivants – живые картины – и сыграли важную роль в развитии балетного искусства.
В представлениях роль находилась для всех. Сам Людовик получил прозвище «король Солнце» именно после того, как исполнил роль Солнца в одной из живых картин. Кульминацией вечера был момент, когда церемониймейстер «выкликал» имена сиятельных дам, присутствовавших в зале, приглашая их присоединиться к сиятельным участникам сценического маскарада. Этой чести удостаивались лишь Самые Важные Персоны, и все очень стремились ее заслужить.
Но вернемся в Луизиану. Придворный балет появился в креольском Новом Орлеане в XVIII веке, вместе с парадным выходом и выкликанием имен. Англосаксы позаимствовали век спустя эту традицию для своего карнавала. Итак, в качестве штрафа за превышение скорости наша дама должна была устроить так, чтобы жену кого-то из посредников «выкликнули» во время карнавального бала. И не какого-то бала, а самого главного, где мужчины одеты во фраки и смокинги, из-под которых видны небесно-голубые кружевные манишки, а все дамы выглядят как Долли Партон. И не нужно улыбаться: такой «выклик», как старое золото, со временем только растет в цене. Подобное вложение капитала гарантировано от инфляции.
Карнавал – это всеобщее погружение в мир чистой фантазии, чему не найти аналогии на всем Североамериканском континенте. Только здесь вы увидите скромного бухгалтера, который скачет наподобие козлоногого сатира, или своего налогового инспектора под личиной элегантного старорежимного мима.
Маски
Джек Генри Эббот, бывший заключенный, автор романа «В чреве зверя» и литературный протеже Нормана Мейлера, был в бегах. Освободившись из тюрьмы за хорошее поведение, он пырнул ножом человека в нью-йоркской кофейне в споре за право первым войти в туалет. Человек этот умер, а Эббот со всех ног кинулся искать спасения в Новом Орлеане.
С этого момента его действия становятся весьма примечательными. Эбботу требовалось прикрытие. Только что прочитав «Заговор глупцов» Джона Кеннеди Тула, он решил последовать примеру главного героя и подрядился продавать сосиски с тележки. Ход, конечно, не то чтобы гениальный, но вполне осмысленный: в городе, где каждый скрывается под какой-нибудь маской, внимание привлекает лишь тот, кто остается самим собой.
В Америке нет города более гостеприимного для тех, кто хотел бы, как змея, сбросить старую шкуру и примерить на себя новую. Новый Орлеан – международная столица превращений, вотчина бога перемен Протея, ежегодно чествуемого во время карнавала.
Весь карнавал – это праздник перевоплощений: взрослые становятся детьми, а дети взрослыми. В старые дни маски могли больше рассказать о человеке, чем его настоящее лицо. Проститутки наряжались матросами, а матросы – капитанами или пиратами. Бедняги-негры маскировались под биржевых маклеров и королей, а банкиры под головорезов и бродяг.
Но вообще-то, надевая маску, человек стремится возместить то, чего ему недостает. Вот почему на карнавале так много опереточных герцогов, королей и прочей знати. Немногие из ярых приверженцев американской демократии так уж безупречно тверды в своих убеждениях. Приходит на память, что когда при Джордже Вашингтоне рассматривались архитектурные проекты Белого дома, в одном из планов имелся тронный зал.
Страсть к маскарадам не ограничивается масленичной неделей. Конфуцианские мудрецы, елизаветинские графини и сотни ряженых индейцев кочуют с праздника на праздник круглый год. Маски здесь носят не только люди, но и дома. Скромный дом окрестили «дробовиком» за то, что он простреливался насквозь, от передней двери до задней через все расположенные одна за другой комнатушки. Дощатый дом-дробовик был стационарным предшественником нынешнего убогого жилища в автомобильном прицепе. Но с помощью нескольких колонн, точеных столбиков и резных наличников викторианские строители преобразили «дробовик» в венецианский дворец или греческий храм.
Разумеется, если посмотреть на такой дом сзади, то не остается сомнений в том, что сюда никогда не ступала нога венецианского дожа. Но неужели вам захочется сорвать красивый фасад? Хотите ли вы посмотреть на таинственную незнакомку в маске, когда она моет посуду у себя дома в застиранном халате? Что же, если вам больше нравится смотреть на мир с этой стороны, то вы должны по крайней мере позволить своим жертвам сорвать маску и с вашего лица.
Мигранты
Новый Орлеан – город запахов. Этот город неотделим от своих ароматов, и ароматы неотделимы от города. Причина проста: в теплом и влажном воздухе малейший запах недвижно зависает, не рассеиваясь, на одном месте. Запахи упорно держатся в воздухе, пока им на смену не придут другие с наступлением нового сезона, и лишь на время их может ослабить дождь, или вдох миллионов носов, или работа миллиона автомобильных карбюраторов.
В летнем календаре доминирует резкий дух речных устриц, гниющих на отмелях, и городских помоек. Но месяцы с октября по март принадлежат аромату крошечных белых цветков чайной оливы, известной также как олива душистая или олива итальянская. Не один случайный приезжий решил остаться здесь навсегда лишь ради этого чарующего запаха. Старинная местная парфюмерная фирма «Ове» выпускает духи с этим ароматом, что позволяет новоорлеанским дамам поддерживать свой привычный обонятельный микроклимат и находясь в отъезде. Не так давно одна гостья Нового Орлеана пела дифирамбы вездесущей чайной оливе как олицетворению самой глубинной сущности города. Пожилая хозяйка, не дослушав, прервала ее словами: «Но вам, конечно, известно, что это нездешнее растение».
Нездешнее? И в самом деле, чайная олива родом не из Луизианы. Однако уже в 1800 году она не была здесь в диковину, а с той поры по всем меркам минуло немало времени. Многие другие местные растения тоже на поверку оказываются «нездешними»: окра, олеандр, камелия, мирт и гардения, не говоря уже о лимонах, апельсинах, фигах и гранатах. Все они привезены сюда, но к началу прошлого века вполне уже прижились на берегах Миссисипи.
Сколько же нужно времени на переплавку в американском котле? Всюду по-разному. В штате Аризона приехавший в прошлом году – уже старожил по сравнению с теми, кто только-только перебрался сюда. Но через несколько месяцев и эти переселенцы будут смотреть на вновь прибывших как на новичков. В Новом Орлеане время течет медленно. Чужаки станут со временем своими, но срок, необходимый для того, чтобы в тебе признали старожила, измеряется десятками лет, а порой и жизнью нескольких поколений.
Кстати говоря, в короткий промежуток между месяцем душистой оливы и месяцем гниющего мусора городом овладевает сладчайший, густейший и самый соблазнительный запах года – запах жасмина. На несколько недель город весь скрывается в белом цветении. Но так было не всегда: жасмин появился здесь в пятидесятых годах прошлого века.
Самые-самые
До недавнего времени если жители Нового Орлеана и похвалялись чем-нибудь, то чем-то отрицательным: самой плохой погодой, самой высокой преступностью, самой сильной коррупцией, самыми беспечными водителями и тому подобным.
Сейчас отношение в корне переменилось. В моду вошел динамизм, особенно среди молодых людей, стремящихся сделать карьеру: Новый Орлеан стремительно развивается, Новый Орлеан агрессивен, прогрессивен, Новый Орлеан скоро перегонит Атланту, Даллас и Хьюстон... Помните, у Синклера Льюиса его Баббита, бьющего в большой барабан во главе парада в честь своего родного города? Так вот, этот Баббит теперь перебрался на Юг, и Новый Орлеан стал его родным городом.
Легко посмеиваться над этим новшеством, тем более что превозносят динамизм как раз те, кто надеется извлечь из него финансовую выгоду. Скептиков было бы меньше, если бы им тоже достался кусок пирога.
Несомненно, маятник общественного мнения и впредь будет раскачиваться между динамизмом и злорадством. Новый Орлеан и впредь будет оставаться городом самым великим или самым убогим. И также несомненно то, что большинство людей будет с недоверием относиться к утверждениям и той и другой сторон.
А зря. Ведь именно в Новом Орлеане самые чудные улицы, самые милые люди, самые вкусные лимоны и апельсины, самые смешные анекдоты и самые прекрасные женщины во всей стране – а может быть, и в мире.
Фредерик Старр Фото Роберта и Жана Брэнтли Перевел с английского А. Доброславский
