Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №02 за 1991 год"

Автор книги: Вокруг Света Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Я, как идущий впереди, каждое утро узнаю курс у нашего штурмана и стараюсь придерживаться его в течение всего дня. Моя должность в штатном расписании экспедиции числится как «пойнтмен», что в буквальном переводе означает «указующий человек». Эта работа требует постоянного внимания, практически непрерывного слежения за беспокойной стрелкой болтающегося на груди компаса. Особенно при движении в районах, где нет видимых ориентиров и где только стрелка компаса да иногда, очень редко, собственная тень помогают находить верное или близкое к нему направление. Основная трудность для идущего впереди – это большая психологическая нагрузка (не говоря уже о дополнительной физической) от сознания своей ответственности за тех, кого ты ведешь за собой, кто, всецело доверяя тебе, повторяет все, порой немыслимые, изгибы твоего следа. При движении же в зонах трещин и плохой видимости от «пойнтмена» зависит сама жизнь и безопасность всей экспедиции. Поэтому в течение всех девяти-десяти часов хода нельзя расслабляться, надо одновременно держать направление и сохранять необходимый темп движения.

Вообще-то наша навигация – это комплекс современных средств с использованием спутниковой системы «Аргос». Информацию о наших координатах мы получаем по радио через небольшую походную радиостанцию, находящуюся в палатке Этьенна, а поскольку в связи с очередной перестановкой партнеров мы оказались с Этьенном под одной крышей, я имею возможность каждый вечер наносить наши координаты на карту и видеть, насколько удачно я шел накануне и какие коррективы необходимо внести в направление моего движения на следующий день. Джеф же ведет собственное счисление пути по картам. А вот сравнение его координат с координатами, вычисленными на основе спутниковых данных, происходит весьма интересно и заслуживает упоминания. Каждое утро во время традиционного обхода палаток я осторожненько сообщаю Джефу координаты, полученные накануне по радиосвязи, и, стоя тут же рядом с палаткой, жду его реакции. Чаще всего он удовлетворенно крякает и говорит, что сегодня «Аргос» ошибся ненамного и его координаты расходятся со спутниковыми всего на 1—2 мили. Но иногда мое сообщение встречается саркастическим смешком: опять этот «Аргос» ошибся. Очень педантичный и слегка консервативный по характеру Джеф больше доверяет своей прокладке и велосипедному колесу с простеньким счетчиком, прикрепленным к его нартам, чем невидимому спутнику. С некоторых пор смешки Джефа стали для нас привычными. Назревал крупный конфликт между навигациями двух поколений: земной, использующей древние как мир инструменты – компас, колесо, хронометр и секстан, и небесной, использующей спутники, эффект Допплера и литиевые морозостойкие батареи. Интересно, что и та и другая давали прямые линии нашего движения, но только вот угол между этими прямыми был ни много ни мало, а целых 20 градусов! Причем прямая, построенная по данным Джефа, отклонялась к западу, то есть вправо от прямой, построенной по спутниковым данным. До поры до времени данные спутника не принимались в расчет нашим штурманом, и мы все были уверены, что следуем верным курсом, пока наконец утром 9 октября, когда «дым рассеялся», мы не увидели, что буквально уткнулись носками лыж в какие-то скалы. Все четыре предшествующих дня видимость была очень плохой.

Состоялось бурное совещание у нарт с картой, компасом и координатами. Джефу оппонировал Этьенн, остальные внимательно слушали. Получалось, что, если мы идем курсом Джефа, то видим перед собой скалы Оландер, если идем курсом «Аргоса» – скалы Скай Хай. После получасового обсуждения большинством голосов приходим к выводу, что это все-таки Скай Хай. Встал вопрос, почему такое расхождение? Нетрудно догадаться, что подозрение пало на «пойнтмена». Были высказаны самые различные мнения относительно причин возможного отклонения стрелки компаса от курса. Разговоры Джефа о якобы железном сердце «пойнтмена», отклоняющем магнитную стрелку влево, я сразу же опроверг, заявив, что на этот счет у меня есть вполне конкретная кардиограмма. Сам же высказал внезапно осенившее меня и, как мне показалось, достаточно убедительное предположение: возможно мой уклон влево каким-то образом связан с моей политической платформой?! Предлагаю немедленно заменить себя на своем посту, поставив кого-нибудь «поправее». Однако это предложение не находит поддержки, претендентов на это почетное место нет. Мне остается только вносить небольшую коррекцию, учитывая свой левацкий уклон... Используя три дня приличной погоды, выходим к горе Рекс, где находится 7-й склад с продовольствием.

Весь день – сильный встречный ветер, метель и мороз. Идти впереди трудно, я не могу использовать горнолыжные очки, потому что в них мне не видно компаса, в результате – обморожение правой щеки. Однако иду до конца дня. Оборачиваясь порой, вижу, как ребята, глубоко надвинув капюшоны и спрятав лица под масками и очками, даже не смотрят вперед. Трудный день. Вечером в палатке Этьенн совершенно неожиданно признается мне: «Знаешь, я весь день шел и боялся, что ты попросишь замены и мне придется идти впереди». Откровенность этого признания меня очень удивила, во всяком случае, я бы, наверное, не смог признаться кому-то в чем-то подобном.

14 октября первая вынужденная остановка за последние 12 дней. Очень жесткая погода, ветер 20 метров, температура минус 38 градусов. Совсем плох Тим – опытная сильная собака из упряжки Уилла, побывавшая с ним на Северном полюсе. Тим так и не смог до конца избавиться от последствий той злосчастной сентябрьской пурги, когда ветер, мороз и снег превратили шкуры собак в снежные панцири. Выкусывая снег из шерсти, Тим вместе со снегом выкусил большую часть шерсти на всех четырех лапах с внутренней стороны, обнажилась кожа, и теперь собака мерзнет, теряет силы на глазах, особенно в такую жестокую погоду. Чуть полегче, но тоже тяжелое положение у Спиннера – собаки Джефа. Они с Тимом очень похожи внешне, оба угольно-черной масти, небольшие и короткошерстные, им труднее переносить холода. Они уже не работают в упряжках, Спиннер едет на нартах, Тим просто бежит рядом; на ночь укрываем их парками и кладем спать в большие картонные коробки из-под корма. Как назло, последующая неделя самая холодная за все время, температура утром и вечером стабильно держится на 40-градусной отметке. Ветер и белая мгла срывают все наши попытки вызвать самолет. Состояние Тима внушает тревогу, а тут еще, в довершение всего, вдруг пропадает радиосвязь, нас никто не слышит. Единственной тоненькой ниточкой, связывающей нас с внешним миром, остается спутниковый канал связи, по которому мы можем передавать сообщения длиной в 32 буквы. Одно из этих сообщений, переданное Жаном Луи в это время, содержало всего одиннадцать букв: «Замерзли кости!..»

Весьма точно определил он наше состояние. В тот же день мы попадаем в зону сильнейших застругов. Высотой до полуметра, хаотично расположенные твердые снежные гребни, абсолютно неразличимые, вынуждают нас отказаться от лыж. Идем спотыкаясь и падая. Порой возникает желание, как сказал мне после Этьенн, сломать ногу на каком-нибудь бугре и отдохнуть от всего этого кошмара где-нибудь в тихом госпитале, на мягкой теплой и белой постели...

По нашим расчетам мы должны были прийти на станцию Сайпл 20 октября. Это одна из старейших американских исследовательских станций, законсервированная два года назад. Этот день мог бы стать для нас знаменательным, так как именно станция Сайпл являлась конечной точкой нашего 86-дневного путешествия по Антарктическому полуострову. Далее мы должны были повернуть к юго-востоку и начать пологий подъем на Антарктическое плато с его более устойчивой и надежной погодой. Надо ли говорить, как мы ждали этого момента, справедливо считая, что непогоды с нас уже достаточно.

В тот день утром, перед выходом, ко мне подходит Джеф и говорит: «Если через 23 мили мы увидим станцию, то будем считать, что комбинация – компас, колесо и «пойнтмен» – вполне может составить конкуренцию «Аргосу», и ты лично, как одно из важнейших звеньев этой комбинации, получишь награду Британского клуба любителей традиционной навигации, членом президиума которого я являюсь!» Все это было заманчиво, но, несмотря на все мои старания придерживаться заданного курса, ни через 20, ни через 23, ни даже через 34 мили станции мы не обнаружили. До самого горизонта вокруг на леднике были только безмолвные и однообразные гребни застругов, похожие на мгновенно замерзшую поверхность взволнованного моря. Мы остановились. Джеф взобрался на нарты и стал рассматривать горизонт в бинокль, минут через пять он спрыгивает и говорит, что ничего не видно. Этьенн, наш маленький, настойчивый Этьенн, никак не хочет смириться с этим. Он молча берет бинокль у Джефа, вскарабкивается на нарты и смотрит очень внимательно, причем только в правую сторону горизонта, уверенный, что «пойнтмен» не смог за неделю избавиться от своего левацкого уклона. Изучение горизонта длится долго, я уже начинаю терять терпение, потому что мне никак не справиться с палаткой одному, без моего напарника. Джеф уже начинает распрягать собак, и как раз в это время мы слышим торжествующий крик нашего наблюдателя: «База! Я вижу базу!» Не могу сказать, чтобы это открытие вызвало у меня особый энтузиазм, да, я думаю, и у остальных тоже, поскольку до базы надо было еще идти, к тому же мы уже начали готовить здесь ночлег... Обернувшись в сторону, куда указывала рука чрезвычайно гордого собой нашего «Бонапарта», мы все невооруженным глазом увидели антенны станции. Да! Это была станция Сайпл.

Нам потребовалось три с половиной часа, чтобы преодолеть 8 миль, отделявшие нас от станции. Световой день увеличился уже настолько, что даже в половине десятого, когда мы достигли цели, было достаточно светло. Разбив лагерь, мы совершили экскурсию в ближайший дом, оказавшийся кухней. Создавалось впечатление, что станция покинута совсем недавно: на сковороде поджаренные, застывшие антрекоты, горка невымытой посуды, раскрытый на привлекательной странице журнал «Пентхауз»... Легко находим наш склад, хотя от трехметрового алюминиевого шеста виден всего лишь измочаленный ветрами синий флажок. Снег очень плотный. Утром следующего дня раскапываем склад, перевозим продовольствие к палаткам. Когда мы, шесть здоровых мужчин, четверо впереди и двое сзади, толкали по снегу нарты, на которых лежало всего-то пять ящиков с собачьим кормом, мы еще раз осознали, какая сила и выносливость у наших собак, которые тянут изо дня в день, пожалуй, вдвое больший груз...

К вечеру с северо-западной части горизонта в нашу сторону неторопливо поползла довольно плотная пелена облачности, но солнце продолжало сиять так безмятежно, что мы не придали этому никакого значения. Ночью дунуло...

Днем Уилл приносит печальное известие: умер Тим. Все-таки не выдержал, бедняга. Внезапно сорвавшаяся среди ночи метель стала для него последней. Мы очень расстроены, чрезвычайно трудолюбивый и мужественный пес, он, будучи даже в таком тяжелом состоянии, не жаловался и переносил все лишения с удивительной стойкостью. Могли бы мы его спасти? Не знаю. Но вот немного продлить его жизнь, наверное, могли. Но Тим мертв.

25 октября на горизонте к юго-востоку от нас видим далекие снежные горы, справляемся по карте и определяем, что это горный хребет Сентинел. Это начало гор Элсуэрт. Огромный горный массив, протянувшийся примерно на 500 километров от 77-й до 81-й параллели, включает в себя высочайшую вершину Антарктиды – массив Винсон высотой 5142 метра. Мы должны обогнуть его с западной стороны, чтобы добраться до скалы Фишер. А затем уже через некоторое время выйти на прямую, протяженностью около 1000 километров, соединяющую нас с Южным полюсом.

29 октября выходим к скале Фишер. Это одинокая огромная скала, формой напоминающая срезанную наполовину, поставленную «на попа» дыню. Вокруг – характерная огромная снежная воронка, образованная преобладающими здесь южными ветрами. Мы поднимаемся по крутому склону и движемся по краю воронки глубиной не менее 50 метров. День чудесный, тихо, яркое солнце, пронзительно-голубое небо, морозец 30 градусов совершенно неощутим при таком солнце, так что мы даже раздеваемся. На этот раз я первым замечаю тоненький алюминиевый шест склада метрах в 150 впереди, чуть пониже нас. Этот день потом многие из нас назовут одним из самых приятных.

По первоначальному плану мы должны были идти от скалы Фишер прямо на горы Тил, расположенные в пятистах милях к югу, где находился последний перед Южным полюсом склад с продовольствием. Но затем, по ходу экспедиции, наши планы изменились. Мы поняли, что выполнить этот переход без промежуточных подбаз будет очень трудно в первую очередь для собак, если учесть, что они устали в условиях постоянной непогоды, а также то, что именно после гор Тил начнется один из труднейших участков маршрута – через Южный полюс, полюс холода – станцию Восток, по одному из самых высоких районов Антарктического плато. И еще мы не знали, как поведут себя собаки на высоте 3500 метров. Во всяком случае, практика всех антарктических путешествий и походов подобных ситуаций не знала. Надо было беречь собак. Поэтому мы приняли решение зайти в лагерь компании «Эдвенчер Нетворк» на холмах Патриот, находящийся от нас на расстоянии 210 миль. Туда самолеты «Эдвенчера» должны были доставить наших собак, отдохнувших за этот месяц в Пунта Аренас.

Стоит ли говорить, как мы стремились к холмам Патриот, рассчитывая отдохнуть сами и дать отдых собакам перед штурмом полюса?

Чтобы выиграть время, мы решили не огибать Элсуэрт с юга, а попытаться пройти через перевал, разделяющий холмы Либерти и Индепенденс, то есть решили проложить свой маршрут между Свободой и Независимостью. Надо сказать, что, к сожалению, имеющиеся у нас карты не позволяли судить о крутизне склонов того или иного перевала. Мы поднимались по достаточно пологому склону к седловине перевала и гадали, что же нас ожидает по ту сторону? Поднявшись на вершину, мы увидели, что с южной стороны перевал обрывался к ледниковому заливу двухсотметровым обрывом. Всего в каких-то 50 километрах лежали долгожданные холмы Патриот. Холмы были так близко, а желание достичь их как можно скорее, встретиться с новыми людьми, вкусить земной пищи и, может быть, принять настоящий, а не снежный душ было так велико, что мы сразу же стали искать спуск. Наше внимание привлекли крутые, но ровные языки ледника, сползающие к заливу между скалами. Один из них, самый дальний, показался мне наиболее подходящим, настолько правильным по форме был его темный конус. Мы с Этьенном разделились, он покатился на лыжах вниз к вершине первого, ближайшего к нам ледникового языка, я остался наверху ждать сигнала – давать или не давать упряжкам «добро» на спуск. Вскоре я увидел далеко внизу его маленькую оранжевую фигурку с поднятыми над головой скрещенными руками. Это означало: «Спуск по этому языку невозможен!» Не менее часа Этьенн и я занимались разведкой. Велико же было мое разочарование, когда я увидел собственными глазами, что последний язык, идеальной формы темный конус, вовсе не язык ледника и даже не снежник, а просто-напросто... тень от соседней скалы. Это был самый большой удар. Устав нас ждать, ребята решили попробовать спуститься сами. Когда мы с Этьенном вернулись к ожидавшим нас упряжкам, то увидели не три, а две упряжки и одного скучающего рядом профессора. Дахо, махнув в сторону спуска, сказал: «Ребята пробуют спустить Уилла!» Мы с Этьенном, осторожно скользя на лыжах, поспешили к краю спуска и тут увидели поднимающихся навстречу счастливых Джефа и Кейзо. «Ура! – сказал Джеф. – Он спустился!» Я снял лыжи потому, что стоять в них на краю обрыва было небезопасно. Обрыв действительно был очень крут, но не безнадежен, хотя бы потому, что далеко внизу я отчетливо увидел маленького Уилла, нарты и темные точки собак. Для них уже все было позади. «Ура!» и еще раз «Ура!». И в первую очередь Стигеру, проложившему дорогу нам.

К вечеру следующего дня мы достигли лагеря «Эдвенчер Нетворк». Сначала я заметил «Твин Оттер», а затем, рядом с ним, темные квадратики палаток. Население лагеря, четыре человека, двое из которых – наши знакомые, Брайтон и его бортмеханик, выскочило нам навстречу. Лагерь представлял собой шесть стоящих в одну линию больших армейских палаток цилиндрической формы. Одна из них, сдвоенная по длине, служила походным рестораном, куда мы все незамедлительно были приглашены на цыпленка табака, салат и красное вино! Мы пребывали на вершине блаженства. Но недолго! Самолет ДС-6 с журналистами, собаками и всем самым необходимым после восьми неудачных вылетов наконец-то покинул Пунта Аренас и пока (тьфу, тьфу!) благополучно летел в нашем направлении, рассчитывая быть у нас около трех часов ночи.

Короткий, как обморок, сон в палатке – и вот мы все уже бредем, именно бредем, к аэродрому – огромной площади голубого бесснежного льда. На нем могут приземляться даже колесные самолеты. Гул моторов, напоминающий звук старенькой электробритвы, долго кружит над нашими головами, и самолет появляется на льду – неказистый и серенький на фоне огромных белоснежных гор. Мохнатыми упругими мячиками стали выпрыгивать из салона собаки, мы едва успевали их ловить и отводить в лагерь. Собаки выглядели отдохнувшими и свежими. Более того, расквашенный и кровоточащий нос Чучи и отрезанное, будто острой бритвой, ухо Горди – двух собак стигеровской упряжки – свидетельствовали о том, что они неплохо и весело погуляли в Пунта Аренас. Тут произошел случай, сыгравший впоследствии весьма примечательную роль в нашей экспедиции. Одним из последних из самолета спустился, именно спустился, а не выпрыгнул, вечно спящий на ходу меланхолик Кука – собака из кейзовской упряжки. Всем своим предшествующим поведением он заслужил репутацию тихони, поэтому и сейчас мы не уделили ему должного внимания и оставили без присмотра. А зря! Никем не контролируемый Кука, задрав морду, повел носом и вдруг с совершенно неожиданной прытью рванул в сторону лагеря, но отнюдь не туда, где были привязаны все остальные собаки. Он направился прямиком к Тьюли. Тьюли, у которой была течка, Джеф привязал далеко от остальных собак, метрах в трехстах по ветру от них. Когда мы оценили ситуацию, было уже поздно. Тем не менее Кейзо и Джеф, «крестные отцы» Куки и Тьюли, рванулись за ним, чтобы предупредить несчастье. Возвращались они понурыми, было ясно, что Кука их опередил. Оставалась только надежда на то, что, может быть, все обойдется. Увы, надежде этой не суждено было сбыться, но об этом потом! Утром выяснилось и еще одно неприятное обстоятельство: вместо 80 бочек с авиатопливом для «Твин Оттера» в лагере «Эдвенчер Нетворк» было только 27. Под вопросом оказывалось снабжение экспедиции продовольствием на участке Южный полюс – Восток. Надежды были на то, что ДС-6 все-таки сможет выполнить несколько рейсов из Пунта Аренас и доставит хотя бы минимальное количество топлива сюда, на холмы Патриот.

В базовом лагере на холмах Патриот мы провели три дня. Здесь впервые возникла конфликтная ситуация по поводу научной программы экспедиции. Все, исключая профессора, уговаривали меня оставить в этом лагере «лишний» груз – все научное оборудование под предлогом того, что дальнейший маршрут потребует от собак максимального напряжения всех сил. Моя научная программа была сосредоточена на трех основных направлениях: метеорологии, измерении приземной концентрации озона и отборе образцов снега. Профессор Дахо, как «чистый» гляциолог, занимался исключительно отбором проб снега, и в этом наши программы пересекались. В метеорологию входили измерения температуры ветра и атмосферного давления. Приземный озон я измерял с помощью специально сконструированного портативного газоанализатора, который, к сожалению, не работал при температурах ниже 15 градусов, поэтому мне пришлось сконструировать для него специальный термостат – фанерный ящик с грелкой. В том же ящике у меня находились и термометры, и могучий барометр отечественного производства. Этот ящик не давал покоя Уиллу, считавшему, что вся эта наука – лишний вес, из-за которого мы не можем рисковать судьбой экспедиции. Пришлось голосовать. Я оказался в решительном меньшинстве, поэтому был вынужден оставить все приборы в базовом лагере. Забегая вперед, скажу, что получил их только на станции Восток, откуда и продолжил выполнение программы. Профессор продолжал собирать образцы снега на протяжении всего маршрута. Его полиэтиленовые баночки ничего не весили. Пришлось и мне переквалифицироваться в гляциологи, вместе с профессором рыть двухметровые шурфы в снегу и, дрожа от холода в тонких стерильных белых халатах, негнущимися пальцами отбирать вместе с ним уникальные образцы снега...

Участок трассы между холмами Патриот и горами Тил можно по праву считать одним из самых трудных на всем маршруте. Постоянный встречный ветер, белая мгла, заструги, низкие температуры – все это затрудняло передвижение, но мы, что называется, обрели форму. Чаще счетчик на колесе показывал в конце перехода 25 миль. Собаки чувствовали себя превосходно, им явно пошел на пользу отдых в Чили, и теперь получившая больше всех «свежей крови» упряжка Уилла значительно опережает остальных. Я иду впереди, за мной Уилл, далее Джеф и Дахо и последними Этьенн и Кейзо. Уилл поставил впереди Пэнду и Рекса – молодого очень сильного эскимосского пса, которого нам привез еще Генри. Рексу дал кличку я. Мы тогда находились близко к одноименной горе, а его настоящее эскимосское имя было абсолютно непроизносимым. И вот то ли в благодарность за то, что я избавил его от тяжелого имени, то ли по каким-то другим причинам, но Рекс проникся ко мне глубокой симпатией и как только видел меня впереди, буквально рвался из постромок вон, только чтобы не отстать. Пэнда, правильно распределивший силы по дистанции, не отставал в своей прыти от Рекса, и эта двойка задавала тон всей упряжке.

Но всех тревожит проблема с горючим. По получаемым нами сведениям, ДС-6 по-прежнему на Кинг-Джордже и горючего на Патриоте все еще нет! Обозначается реальная и очень неприятная перспектива закончить экспедицию на Южном полюсе. Для всех стран, кроме СССР и КНР, наша экспедиция – частная, поэтому не может рассчитывать на поддержку правительств этих стран; в КНР да и у нас в стране понятие «частная экспедиция» пока, несмотря на перестройку, явно чужеродное, поэтому «Трансантарктика» не без оснований рассчитывает на помощь с нашей стороны; КНР просто не располагает достаточными средствами и возможностями в Антарктиде для оказания помощи такого рода. Обсуждается возможность заброски 100 бочек керосина на холмы Патриот с помощью «изготовленного из титана» Ил-76 ТД. Неожиданно дерзкое решение предлагает сама советская сторона: сбросить 50 бочек на парашютах прямо на Южный полюс! Каково! Дух захватывает от подобной операции, и не только у нас. Дух захватывает и даже, кажется, перехватывает у руководства Программой антарктических исследований США. Оно по каким-то непонятным нам соображениям не согласилось с решением сбросить бочки с советского самолета прямо на голову американской станции Амундсен-Скотт. В результате высокие договаривающиеся стороны приходят к соглашению, что экспедиции будет предоставлена возможность заправки самолета на станции Амундсен-Скотт в необходимом количестве с последующим восполнением этого горючего советской стороной.

26 ноября мы выходим к складу в горах Тил. Отсюда до полюса всего 500 километров. Это придает силы – еще бы, достижение полюса да еще таким необычным путем, создает ощущение твоей причастности к какому-то если не выдающемуся, то, во всяком случае, неординарному событию. Наша экспедиция могла стать второй – всего второй! – в истории человечества, которая достигнет полюса на собаках. Первой, как известно, была экспедиция Амундсена, впервые достигшая полюса на собаках 14 декабря 1911 года; месяц спустя на полюс пришла экспедиция Роберта Скотта, а затем, только в 1959 году, через полюс прошла экспедиция Вивиана Фукса. В 1983 году, совершая кругосветное путешествие вдоль Гринвичского меридиана через полюс, на мотонартах прошел сэр Роберт Файнесс, в 1985-м полюса достиг Роберт Сван, и вот сейчас, к концу 1989 года, и мы были близки к нему. Мне посчастливилось до этого дважды побывать над полюсом. В 1977 году на самолете Ил-14 мы совершили перелет по маршруту станция Дружная – Южный полюс и обратно, выполняя радиолокационную и аэромагнитную съемки. Тогда я впервые увидел полюс с высоты 50 метров, а затем, девять лет спустя, участвовал в перелете Молодежная – Южный полюс – Молодежная на самолете Ил-18.

Сейчас мне предоставлялась возможность ступить на полюс своими ногами. Скажу откровенно, для меня это было вершиной экспедиции. Путь от полюса к Мирному я расценивал уже как путь домой, как возвращение, и поэтому, конечно, очень тщательно следил за компасом, чтобы, не дай бог, не промахнуться и не пройти мимо! Естественно, что вблизи полюса склонение магнитного компаса менялось очень быстро, необходимо было корректировать его каждый день. Анализ спутниковых данных с нашими координатами показывал, что мне удается держаться между 91 и 92 меридианами, которые, как, впрочем, и все меридианы, стремительно сближались, чтобы сойтись вместе в точке Южного полюса.

Окончание следует

Виктор Боярский Фото участников экспедиции