Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №09 за 1976 год"
Автор книги: Вокруг Света Журнал
Жанр:
Газеты и журналы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)
«Ваша карьера – в родезийской армии»
Двадцатидвухлетний Том Кевин не осмелился возражать заслуженным ветеранам. В конце концов, может быть, они и правы? Правда, сам он попал в Родезию вовсе не из столь «высоких» побуждений. Когда он служил в десантных войсках в Ольстере, к ним в казарму не раз приходили вербовщики, расписывавшие прелести службы по контракту в родезийской армии: солнце, а не надоедливые туманы; высокое жалованье – двести пятьдесят фунтов стерлингов в неделю; неповторимая африканская экзотика, а главное – практически никакой опасности. У одного из них Кевин взял рекламную брошюру с многообещающим заглавием: «Ваша карьера – в родезийской армии», которую потом основательно проштудировал. Ее-то он и вспомнил, когда ушел из армии и тщетно искал работу. Все оказалось просто. Кевин позвонил по телефону 605541, сказал, что он радист первого класса и хотел бы поработать инструктором где-нибудь за границей. Ему любезно предложили явиться на следующий день для личных переговоров в городок Кемберли, в пятидесяти километрах от Лондона, и указали адрес посреднической конторы.
Оказалось, что «посредническая контора» служит ширмой для «Службы консультантов по вопросам безопасности», занимающейся вербовкой вовсе не инструкторов, а обыкновенных наемников для отправки в Африку. Но об этом Том Кевин и двадцать других парней узнали гораздо позднее, когда в одной из гостиниц аэропорта Гатвик несколько дней дожидались отправки в «экзотическую Африку» под бдительным присмотром майора Джона Бэнкса.
– Вам, парни, здорово повезло, – поучал наемников Бэнкс, – что вы отправляетесь в Родезию, а не в Анголу. Там, скажу вам откровенно, было препаршиво. Хуже, чем во Вьетнаме, Биафре, Судане или Ливии. Раз мы проходили через деревню, и негры махали нам руками и кричали: «Камридз! Камридз!» Мы еще смеялись, что, видно, это единственное английское слово, которое они знают. А сразу же за деревней попали в огневой мешок. Из девяноста шести человек, вылетевших тогда со мной отсюда, из Гатвика, тридцать шесть было убито, тринадцать ранено, пять пропало без вести. Зато потом всех, кто кричал нам это слово, мы расстреливали на месте.
Тому Кевину отступать было поздно: задаток в триста фунтов он отослал отцу, а паспорта майор Бэнкс у них отобрал, пригрозив полицией, если кто-нибудь пойдет на попятный.
Потом и сам Том думал, что ему повезло. Обратись он в контору в Кемберли пораньше – кто знает, не валялся бы теперь в канаве вместе с другими парнями, которые не захотели воевать и были расстреляны «полковником» Кэлланом под Макела-ду-Зомбу...
...Каблуки вместе. Руки по швам пятнистого маскировочного костюма. Подбородок лихо вздернут – так и подобает выглядеть настоящему мужчине, избравшему профессией войну.
«Вив ла мор! Вив ла гер! Вив лё сакре мерсенер!» – «Да здравствует смерть! Да здравствует война! Да здравствует славный наемник!» – этот рефрен из гимна наемников назойливо звучал в ушах Тома Кевина, когда, вытянувшись в струнку рядом с Клиффордом Янгом, он слушал лейтенанта Джона Маррея.
– ...Живым из мятежников не должен уйти ни один!..
– ...Каждый человек должен жить там, где витает дух его предков. Так почему же нас, тангвенов, лишают этого права? – Голос Мавонды замер на пронзительной ноте. Сегодня, когда деревня общалась с духом Великого Карувы, волю которого вот уже тридцать лет толковал этот высокий старик, ему внимали все. Казалось, что в него переселились духи многих поколений тангвенов, испокон веков обитавших в тени гор Матусадона, что высятся вдоль глубокого русла реки Замбези, у границы с Мозамбиком. «По соображениям безопасности» (а точнее, потому, что рядом находится район Сентинери, объявленный «белой зоной») эту деревню уже трижды сносили, а жителей загоняли за колючую проволоку в «охраняемую деревню». И трижды тангвены возвращались обратно.
Сегодня Мавонда выглядел особенно торжественно: несколько рядов черно-белых бус почти закрывали его тонкую морщинистую шею, черная свободная накидка придавала величавость иссохшей фигуре.
– Почему нельзя надевать красные одежды в этот день? – Приподнявшись с колен, Мавонда вопросительно обвел взглядом напряженные лица. – Потому, что это цвет нашей крови, пролитой «бесколенными» (Прозвище европейцев, носящих брюки.) на земле наших предков...
В этот момент Шретер продемонстрировал свое мастерство в обращении с базукой. После его выстрела Мавонда перестал существовать. Это было так страшно, что уже позднее, в Англии, рассказывая корреспонденту о происшедшем в тот день, Том так и не смог заставить себя восстановить эту картину в деталях. В остальном он старался быть точным:
– ...Хижины пылали. Одна из гранат Шретера попала в группу женщин, которые в ужасе сбились возле большого тамтама на деревенской площади. Их разметало в разные стороны... Когда наш отряд пошел по деревне, треск автоматных очередей сменялся одиночными выстрелами. Убивали каждого, кто попадался на пути. Даже матерей с привязанными за спиной младенцами. Даже детей, едва научившихся ходить... Среди раненых был паренек лет семнадцати на вид. Я в этой операции отвечал за связь с базой в Маунт-Дарвине. Когда я настраивал передатчик, ко мне подошел наш командир, лейтенант Маррей, и приказал пристрелить раненого. Я переспросил – подумал, не ослышался ли? Меня всего колотило, я никак не мог совладать с собой. Тогда Маррей зловеще ухмыльнулся и расстегнул кобуру. Я почувствовал, что этот янки пристрелит меня. Что оставалось? Поднял автомат и направил его на парня. Не знаю, почему, но он не произнес ни слова. Он только смотрел на меня. И я всю жизнь буду помнить этот взгляд, словно все случилось сегодня утром. Я отвернулся, но лейтенант Маррей схватил мою голову двумя руками, повернул ее в сторону лежавшего паренька и закричал: «Стреляй немедленно, ублюдок!» И я выстрелил...
Корреспондент не стал описывать в своем очерке, как Тому Кевину удалось бежать из Родезии после этой первой в его несостоявшейся карьере профессионального наемника операции. Зато кончил он его словами Марка Твена: «Родезия – удачное название этой страны насилия и грабежей, выразительное, как настоящее клеймо».
Репортаж о судьбе Тома Кевина появился уже после выхода в свет первого номера «Солдата фортуны». Впрочем, можно ручаться, что в любом случае журнал никогда бы не привел на своих страницах высказывание великого американского писателя. Ибо, с точки зрения издателя «Феникс энд Омега лимитед», перед наемниками в ближайшем будущем открываются «блестящие перспективы». Поэтому в Аризоне это «частное общество» уже создало учебный лагерь, где его члены под командованием Роберта Брауна «анализируют международную обстановку и... совершенствуют свою боевую выучку». Жаль только, что до них скорее всего не дойдет книга известного кубинского публициста Рауля Вальдеса Виво: «Ангола: крах мифа о наемниках», написанная после суда в Луанде над попавшими в плен «солдатами фортуны». «В будущем, – предупреждает автор, – каждый раз, когда некий мистер Бедфорд, или Бэнкс, или Буфкин будут подыскивать убийц для расправы над свободолюбивыми народами, пусть кто-либо, а лучше всего собственный инстинкт самосохранения, подскажет им: помните Анголу...»
С. Милин
Нужна опасность № 1
В октябре 1968 года в английском городе Гулле работала следственная комиссия, выяснявшая обстоятельства и причины трагической гибели английских траулеров «Росс Кливленд», «Перидот» и «Сэнт Романус». Эти суда затонули во время сильных февральских штормов у северо-западных берегов Исландии. С последних двух судов не спасся никто; из 19 человек, находившихся на борту «Росс Кливленд», в живых остался только помощник капитана Гарри Эддом. Вот как, по словам этого единственного свидетеля, выглядели события той страшной арктической ночи. «Шторм, бушевавший вторые сутки, к утру перешел в пургу. Так как после этого обледенение резко усилилось, капитан распорядился начать околку намерзающего льда, перемешанного со снегом. Одновременно мы взяли курс на ближайший фиорд. Когда в 18.30 я поднялся на мостик, ветер достиг силы в 10 баллов, а снегопад был таким, что из ходовой рубки не было видно, что творится на баке. Судно, с трудом выгребая на среднем ходу против ветра, медленно продвигалось в глубь фиорда. Однако обледенение все усиливалось. Люди, обессиленные непрерывной околкой, уже не могли справиться с нарастающим льдом. Лобовая стенка рубки была покрыта слоем льда толщиной в 4 дюйма. В 18.50 сильным порывом ветра судно накренило на левый борт. Рулевой тщетно пытался переложить руль вправо.
На его отчаянный крик к штурвалу бросился еще один человек. Но было поздно: траулер лег на левый борт и больше не выпрямился. Тотчас же через палубу перекатилась первая волна.
Я рванул ручки машинного телеграфа на «полный вперед», но это ничего не дало. Еще две огромные волны захлестнули судно, увеличив количество воды, свободно плещущейся на палубе. Ветер, по-моему, снова усилился, а снежные заряды следовали один за другим. Когда, открыв дверь рубки, я попытался пробраться к шлюпке, меня накрыло здоровенной волной и смыло за борт.
Соображать снова я начал только, когда почувствовал, что кто-то вытаскивает меня из воды. Волосы и брови настолько обледенели, что через это ледяное забрало я с трудом различил лица своих спасителей. Это были боцман, одетый в вязаную фуфайку, теплые брюки и сапоги, и юнга в одном белье: он, видимо, только соскочил с койки. Траулер лежал на борту так, что верхушки его мачт уже касались воды. Людей на нем видно не было. Да если бы они и были, из-за громадного крена им не удалось бы воспользоваться ни шлюпками, ни оставшимся плотом. Плот, на котором находились мы, размещался возле дымовой трубы, поэтому он не покрылся льдом, и штормовые волны без труда сбросили его, на наше счастье, в море. Вскоре нас отнесло от судна, которое скрылось за пеленой снега. Постоянно обдаваемые ледяной водой, я и мои товарищи начали замерзать. Первым перестал двигаться юнга Барри Роджерс. Потом потерял сознание и я. Об остальном, джентльмены, вы уже знаете: утром следующего дня волны выбросили наш плот на берег, где нас обнаружили местные жители. К сожалению, спасти жизнь нашему боцману не удалось».
Отвечая на вопрос – что же, по его мнению, явилось основной причиной гибели судна, Эддом без колебаний произнес одно слово: «Обледенение».
Что же представляет собой это страшное природное явление? В общем-то, все здесь просто. В зимнее время вода, оседающая на надстройках, рангоуте и такелаже судна, при морозе замерзает, и судно покрывается сплошным ледяным панцирем. А так как центр тяжести намерзшего льда обычно располагается достаточно высоко (например, его возвышение над килем попавшего в сильное обледенение СРТ – среднего рыболовного траулера – может достигать 6 метров), то повышается центр тяжести всего судна, и остойчивость его резко ухудшается. Кроме того, под тяжестью льда увеличивается осадка и уменьшается высота надводного борта. В наиболее тяжелых случаях, когда основные массы льда образуются на рангоуте и такелаже, ухудшение остойчивости может достичь катастрофических размеров. В результате достаточно сильной волны или резкого порыва ветра, чтобы судно опрокинулось. Именно это и случилось с траулером «Росс Кливленд».
В последние годы вопросы, связанные с обледенением, встали особенно остро – из-за интенсивного развития рыболовства в северных водах Европы, Азии и Америки. Основная масса промышляющих здесь судов – это малые и средние рыболовные траулеры, для которых обледенение представляет в полном смысле слова «опасность № 1». Из-за низкого надводного борта скорость намерзания льда на них выше, а вес образующегося льда по отношению к водоизмещению значительно больше, нежели на крупных судах. Меньше на малых судах и возможностей для борьбы с обледенением: околка льда зачастую оказывается невозможной из-за сильной качки, отсутствуют и средства для производства в необходимых количествах горячей воды и пара. Вот почему основной жертвой обледенения становятся небольшие, чаще всего рыболовные суда.
Ученые разных стран давно интересовались проблемами, связанными с этим явлением. Попутно с исследованиями мореходных качеств судов, попавших в обледенение, испытываются также различные средства борьбы с ним и всякого рода покрытия, которые должны если не ликвидировать обмерзание вообще, то, по крайней мере, снизить его скорость и уменьшить сцепление льда с поверхностью, что облегчит его скалывание.
Аналогичные работы ведутся и в нашей стране. По инициативе Министерства рыбного хозяйства СССР на протяжении последних лет организовывались комплексные экспедиции по изучению обледенения судов в натурных условиях в дальневосточных, северных и западных морях. Исследовательские группы, укомплектованные специалистами различного профиля (кораблестроителями, гидрометеорологами, химиками), в зимнее время выходят на обычных, но специально подготовленных и оборудованных промысловых судах в море, чтобы на месте изучить механизм этого опасного явления, свойства намерзающего на судовых конструкциях льда и – самое главное – получить сведения, необходимые для разработки эффективных методов борьбы с обледенением. Разумеется, при проведении этих рейсов принимались самые строгие меры предосторожности: экспедиционные суда поддерживали непрерывную радиосвязь со своими базами, в портах дежурили спасательные буксиры, готовые в любую минуту прийти на помощь обледеневшему «экспедиционнику».
Обычно, «набрав» необходимое для проведения наблюдений количество льда, судно возвращается под защиту берега, где выполняются замеры обледенения, определяется прочность его сцепления с деталями корпуса, опробуется новый инструмент для околки. И тем не менее порой море устраивало сюрпризы, которые предусмотреть просто невозможно. Об одном таком рейсе и пойдет речь.
* * *
Нашему СРТ-4250 «Пярну» в этом рейсе упорно не везло. Исследовательской группе нужны были ветер и мороз. Только это могло обеспечить «опасность № 1», которую мы искали. В штормах недостатка не было, а вот температура упорно не желала опускаться ниже нуля.
Лишь на десятые сутки в районе островов Хийума – Сарема мы попали в долгожданный мороз. Дальше все пошло в полном соответствии с планом работ. Траулер ходил разными галсами, подставляя ветру и волне то нос, то скулу, то борт, и исправно обрастал льдом. Участники экспедиции вместе с экипажем судна вели непрерывное наблюдение за процессом обледенения. Регулярно производились необходимые замеры, нередко сопровождавшиеся холодным соленым «душем». В журналах наблюдений появлялось все больше записей, каждая из которых способствовала выполнению программы работ экспедиции. И все-таки мы были недовольны: уже вторые сутки перепахивал наш трудяга СРТ штормящую Балтику, а интенсивность обледенения оставалась крайне низкой. Морозец был явно слаб, и вес нарастающего на судне льда увеличивался очень медленно. А синоптики, будто сговорившись, в один голос твердили – понижения температуры не предвидится. Наконец, убедившись в бесплодности дальнейшего ожидания, решили двигаться в Таллин с тем льдом, который удалось набрать (было его, по нашей оценке, тонн двенадцать). Там, в спокойной обстановке, мы собирались выяснить, насколько ухудшилась остойчивость судна от обледенения, и определить точный вес льда, накопившегося на судне. Разумеется, никто из участников рейса и предположить не мог, что именно этот недолгий переход в порт и подарит нам «опасность № 1», прямо скажем, намного превысившую предел нашей научной заинтересованности.
Поначалу ничто не сулило неожиданностей. Правда, несколько усилились ветер и мороз, а с ними возросла и интенсивность обледенения. Но мы, пожалуй, были даже рады этому: чем больше льда удастся «привезти» в Таллин, тем интереснее будут результаты рейса. Однако ветер продолжал крепчать, и наш «Пярну» стал все чаще принимать на себя воду. Судно определенно начинало тяжелеть под весом льда, образовывавшегося уже не только от брызг, но и от волн. С наступлением темноты, чтобы уменьшить обледенение, сбавили ход до малого. Но лед все равно продолжал нарастать, и вскоре судно на малом ходу стало плохо слушаться руля. Пришлось увеличить ход сначала до среднего, а потом до полного. А ветер будто только и дожидался этого момента: ударил внезапно в правую скулу нашего СРТ десятибалльным шквалом. Мгновенно исчезло все в мутной снежно-водяной завесе. Выглянешь на минуту из рубки, и тут же шторм со злобной силой швыряет в тебя секущей снежной крупой, перемешанной с каплями ледяной соленой воды... Перехватывает дыхание, залепляет глаза, рвет из рук спасительный леер, норовит свалить с ног. Волны одна за другой накрывали судно. Если раньше до окон рубки долетали только брызги, то теперь на них обрушивались настоящие потоки воды. Каждый такой всплеск сопровождался мощным ударом, от которого СРТ содрогался всем корпусом. Вода даже не успевала стечь с лобовой стенки рубки – окна молниеносно затягивались ледяной пеленой. Вахтенные матросы сначала пытались очищать стекла, но прошло совсем немного времени, и бесполезность этого занятия стала очевидной. (Забегая вперед, отмечу, как выяснилось потом, толщина льда на окнах рубки оказалась равной пяти сантиметрам.) Капитан В. Иванов вынужден был управлять судном с крыла мостика, прячась от волн за распахнутой дверью рубки. Впрочем, защита эта оказалась чисто символической: вскоре наш кэп в обмерзших шапке-ушанке и вахтенном тулупе напоминал какую-то фантастическую скульптуру, вроде описанных в «Ледяном доме» Лажечникова. Четкие контуры судовой рубки, рангоута и такелажа сделались размытыми, разбухли, начали сливаться в одну бесформенную, тускло белеющую в снежной мути штормовой ночи скорлупу. Казалось, после каждого нового удара волны этот безобразный панцирь вздувается на глазах, вдавливая своей тяжестью судно все глубже в воду. В общем-то так оно и было. Судно отяжелело, с трудом всходило на волну. Качка стала заметно плавнее – первый признак резкого ухудшения остойчивости судна. Дважды нас резко положило на борт, крен при этом доходил до 40°. И хоть продолжалось это считанные секунды, мне они показались очень долгими: когда палуба уходит внезапно из-под ног и ты буквально повисаешь на одной руке, еле успев уцепиться за кожух гирокомпаса, представление о времени несколько искажается.
Поскольку судно шло, имея ветер в правую скулу, лед нарастал несимметрично. СРТ, ранее имевший крен на левый борт, выпрямился теперь под весом глыб льда, образовавшихся с правой стороны, и, «подпираемый» с правого борта ветром, продолжал оставаться в таком положении до конца перехода. Так, вздрагивая своим стальным телом при каждом ударе волны, принимая на себя потоки воды, тут же превращавшейся в ледяную корку, пробивался в родной порт наш «Пярну». Через шесть часов с начала шторма судно вошло в битый лед. Все вздохнули свободно: кончилось забрызгивание, исчезли придавленные льдом волны, а ветер нам был уже не страшен.
Безусловно, находившийся в трюмах балласт обеспечивал нашему СРТ достаточный запас остойчивости, и все-таки, оглядываясь назад, хочется еще раз отметить умелые действия капитана и самоотверженную работу машинной команды. Нетрудно предугадать, к чему в подобной ситуации мог бы, привести отказ главного двигателя или неправильный маневр.
Утром мы пришвартовались к причалу, вызвав своим видом сенсацию даже среди бывалых таллинских портовиков. В том, что преувеличения в этих словах нет, можно убедиться, взглянув на приведенные фотографии. Именно так выглядел СРТ-4250 после той памятной ночи. Как показали дальнейшие замеры и подсчеты, ледяной панцирь «Пярну» весил 54 тонны. (О том, много это или мало, можно судить хотя бы по тому, что согласно оценкам экспертов английский траулер «Родериго» более, чем в два раза превышающий по водоизмещению наше судно, опрокинулся, приняв на себя так же около 50 тонн льда.) Толщина льда местами достигала полуметра. Легко себе представить, какие последствия могло повлечь за собой подобного рода обледенение обычного промыслового судна, нередко возвращающегося в порт с неполным грузом в трюмах. Столь неожиданное для участников экспедиции завершение рейса позволило тем не менее получить ряд интересных данных по остойчивости судна в условиях жестокого обледенения – данных, которых попросту неоткуда было бы взять, не пройди «Пярну» через это испытание.
Б. Рыбников, инженер-кораблестроитель. Клайпеда
