Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №02 за 1967 год"
Автор книги: Вокруг Света Журнал
Жанр:
Газеты и журналы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
И все же злые духи тайком проникают в город, особенно по ночам. Даже хитрые ловушки для демонов, которые ставят в каждом доме, и лошадиные черепа, что тайком закапывают под каждым порогом, не могут их остановить. Когда солнце садится за вечными снегами на западе, ни один житель Мустанга не чувствует себя в полной безопасности.
В первый день четвертого лунного месяца (10 мая 1964 года) меня разбудил пронзительный свистящий звук. Его издавала флейта, сделанная из бедренной кости человека, – инструмент, на котором часто «играют» монахи. С плоской крыши моего дома я смотрел вниз, на развертывающуюся на городской площади церемонию. Она продолжалась три дня. Три дня в воздухе раздавались унылые звуки цимбал и меланхолическое гудение барабанов, некоторые из которых были сделаны из человеческих черепов. Монахи сидели на красных коврах, часть помогала верховному ламе Ло Мантанга совершать богослужение. На нем были яркий парчовый халат и шляпа с изображениями двух драконов и нескольких человеческих черепов. Рослый «полицейский»-монах патрулировал в толпе зрителей, вместо дубинки держа пучок павлиньих перьев.
На третий день церемония достигла апогея. Три танцора, одетые в костюмы демонов, издали пронзительный крик. Размахивая саблями, они стали пускать «злые чары» на собравшихся. Все повскакали с мест и с криками бросились к городским воротам. За воротами лама выпустил священную стрелу в символическую жертву – одного из дьявольских танцоров. Толпа закричала от восторга, когда стрела поразила цель, и «демон» убежал прочь. Подобная сцена повторилась с пращой и камнем, и еще один «демон» бросился прочь. Затем 15 человек, вооруженных старинными мушкетами, которые заряжаются с дула, выстрелили в третью жертву, и последний «демон» исчез.
«Ты дал ему отраву»
В Мустанге родственникам умершего предоставляется выбор из довольно большого числа похоронных обрядов. По обычаю, покойника или кремируют, или бросают в реку, или хоронят в земле, или рубят на маленькие кусочки и скармливают грифам. Считается, что так человеческое тело возвращается к первоначальным четырем элементам, из которых оно состоит: огню, воде, земле и воздуху.
Кроме этих традиционных способов захоронения, в Мустанге имеется еще один – для мужчин, которые но оставили после себя ни сыновей, ни внуков. Тело несчастного кладут в соль и оставляют в стенах его дома. Когда, наконец, в каком-то поколении рождается мальчик, мертвеца ночью вынимают из гроба и тайком уносят на ближайшую гору, где труп «продают» злым духам.
В один прекрасный день я обнаружил, что в домашней часовне, которую мне, как почетному гостю, предоставили на ночь, лежит труп. В дальнейшем мне все время казалось, будто я ночую в могиле.
На восьмой день мой новый друг Пемба принес тревожную весть. «Сын раджи очень болен и скоро умрет, – проговорил он, не успев перевести дух. – Люди говорят, что это ты дал ему отраву...»
Эта новость поразила меня, как удар грома, Я быстро вынул флакон с антибиотиками из походной аптечки. Это должно помочь, подумал я, посылая Таши нанять пони.
Вскоре наши пони уже цокали по каменным ступеням, ведущим к летнему дворцу князя. Перед дверьми горел маленький костер из ячьего навоза, а рядом были поставлены друг на друга три выкрашенных красной краской камня. Сердце у меня упало. Это означало, что в доме кто-то опасно болен, и даже близкому родственнику нельзя входить внутрь.
Когда я вернулся в Ло Мантанг, мне сообщили, что местные доктора еще накануне были вызваны к больному. В их «медицинских сумках» должны были содержаться высушенные лягушки и другие столь же эффективные снадобья.
Целых три недели перед воротами дворца тлел костер из ячьего навоза: три недели княжеский сын находился между жизнью и смертью. Мне ничего не оставалось, как размышлять, что будет со мной, если он умрет.
В ожидании сообщений о состоянии высокочтимого больного я отправился обследовать близлежащие монастыри. Стены этих святилищ внутри покрыты фресками, каждый уголок – произведение искусства. С потолков свешиваются расписанные на священные темы полотнища, на алтаре стоят позолоченные медные статуи – знаменитые ламы и божества. Наиболее поразительной из всех была гигантская фигура Майтрейи – «Будды, который должен прийти», – статуя, высотой с трехэтажный дом, в одном из главных храмов Ло Мантанга.
Поджав под себя ноги, Таши и я сидели на полу в тускло освещенных залах монастырей, погрузившись в бесчисленные книги, хранящиеся на полках, разделенных вертикальными перегородками. Монахи, которым мы показали королевское рекомендательное письмо, грудой сваливали перед нами большие тома в шелковых переплетах, некоторые из которых весили не меньше 20 килограммов. Огромные книги с глухим стуком падали на пол.
Некоторые книги были очень древними, в простых переплетах. На других были переплеты из серебра, инкрустированные толстыми золотыми буквами. Однажды нам повезло: мы натолкнулись на рукопись, описывающую историю Мустанга от 1380 года до наших дней. Из этого уникального документа я узнал, что в прошлом Мустанг, несомненно, был довольно богатым княжеством. Я узнал, что основан он был в 1380 году Ама Палом, жестоким военачальником, захватившим 20 больших крепостей, впечатляющие развалины которых смотрят со склонов гор на нынешние деревни.
Через четыре недели Таши принес, наконец, хорошую весть: «Костер потушили. Сыну раджи стало лучше». На следующий день, на сей раз пешком, я отправился во дворец. Мои опасения оказались напрасными, меня приняли очень любезно. Князь охотно отвечал на все вопросы.
Пока мы сидели, слуга вновь и вновь наполнял мою чашку тибетским чаем. Его варят из жестких листьев, заправляя маслом и солью. Мой высокий хозяин, дабы угодить гостю, даже приказал разбить мне в чай сырое яйцо. Пытаясь одобрительно улыбаться, я с усилием глотал странную жидкость из моей бездонной чаши.
Мое имя – «прозрачная хрустальная гора»
На каждой семье в Мустанге лежит обязанность, которую она должна выполнять. Некоторые крестьяне служат княжескими посыльными. Другие обязаны обеспечивать своего князя топливом, третьи – вести его домашнее хозяйство. В Мустанге имеются крепостные крестьяне, люди, обрабатывающие княжеские земли; у них нет личной собственности, и они не имеют права уйти от своего хозяина.
Детей обучают дома или в монастырях. Если в семье два сына, один из них принимает духовный сан, когда ему исполняется восемь-девять лет.
Именно так случилось с младшим сыном князя, который сейчас живет, удалившись от людей, в большом монастыре в городе Царанг. Хотя он монах, он нарушил обет безбрачия и женился. За год до моего приезда его жена умерла. Чтобы искупить грех молодости и вновь заслужить уважение соотечественников, он добровольно заточил себя на три года в келье.
Однако молодой лама принял меня и даже пригласил разделить с ним его уединение. Мы провели много часов, сидя перед роскошным алтарем в его келье.
Сотни масляных ламп мерцали перед задумчивыми лицами позолоченных святых. Лама весь день читал молитвы, затем, проведя ночь в размышлении, вручил мне сложенный листок бумаги. На нем было написано мое новое имя.
Эти новые имена держат в секрете. Я мог бы спрятать этот листок в маленький мешочек и носить на шее. Если бы я умер, монах, совершающий похоронный обряд, открыл бы секретный мешочек, посмотрел на меня, шепотом произнес имя в своих молитвах, а затем сжег бы бумажку. Ни один демон тогда не узнал бы, как меня звали при жизни.
Моим новым именем стало Шекагари, или «Прозрачная Хрустальная Гора», что звучало несколько более поэтично, чем Мигсер Снарингпо – «Желтоглазый Длинный Нос», как некоторые ребятишки неуважительно называли меня...
Незадолго до отъезда возле одной деревни я увидел странное зрелище: все мужчины сидели на поле. Некоторые пили чанг – ячменное пиво из серебряных чашек, другие сбивали шерсть яков, остальные вращали молитвенные колеса.
Я спросил, что происходит. К моему удивлению, я узнал, что это местный суд. Члены суда совещались. Преступления и проступки в Мустанге разбираются либо деревенским судом, возглавляемым выборным «мудрецом», либо самим князем. С печальным юмором население называет княжеский суд «золотым ярмом», поскольку дело обычно кончается тем, что и та и другая сторона платят большие штрафы князю.
В Царанге я спросил о том, что делают с ворами. Меня отвели в большой замок раджи, возвышавшийся над городом, и показали маленькую темную комнату. Там я увидел огромные древние мечи, луки и стрелы, старинные мушкеты и кольчуги. Человек, сопровождавший меня, поднял какой-то предмет и протянул его мне. К своему ужасу, я увидел, что это была сморщенная человеческая рука.
– Вот, – сказал он, – что мы делаем с ворами... Во время прощального визита к ламе Царанга, младшему сыну князя, выяснилось, что я, несомненно, обладаю многими «отвратительными привычками».
– Неужели вы действительно едите кур и рыбу? – спросил лама недоверчиво.
Когда я признался, что это так, он рассмеялся, считая, что я шучу.
– Я уверен, – сказал он, – что нельзя есть такую мерзость!
И я так и не посмел сказать ему, что во Франции мы едим даже улиток, лягушек, а иногда и конину.
Ло-ба избегают убивать живые существа. Они спасают мух, когда те попадают в чашку с чаем, а блох осторожно собирают и выбрасывают живыми...
В день, когда я уезжал, лама Царанга подарил мне маленького мохнатого тибетского терьера.
– Пожалуйста, прими этот подарок. Возьми собаку в свою страну, – сказал он. И затем добавил с грустью: – Не странно ли, что эта собака полетит в воздушной лодке и увидит так много далеких стран, а я останусь здесь, в Ло?
Мишель Пессель Сокращенный перевод Ю. Николаева
Десять тысяч моих земляков
Бурый уголь – темный, а вода, что выделяется из него в процессе сушки, поднимается из труб брикетного завода белоснежным паром. Хлопья ваты плывут по светло-голубому небу поздней осени. Я замираю пораженный. Ощущения, накопленные еще в первые годы жизни, не сохранили в памяти столь волшебного калейдоскопа красок.
Только трех труб не хватает до круглого числа «сто» над корпусами коксогазового завода Лауххаммер. Когда добрый десяток лет назад над установками комбината поднялись первые стальные трубы, мне в голову пришло сравнение: «Корабль, поднимающий якорь, чтобы плыть в будущее...»
А в те времена, когда я бегал в коротких штанишках, здесь было захолустье. Но для нас название Эльстерверда сливалось с романтическими мечтами, хотя времена были далеки от романтики. Мы ездили на велосипедах в поля искать таинственный голубой цветок. Вечерами сидели на сеновале, играли на губной гармошке и подсвистывали перелетным птицам. И вдруг замолкали, прислушиваясь к глухим ударам и ощущая дрожание земли. Холодный ветер обдувал наши голые ноги. Хозяйка дома, старая крестьянка, ворчала себе под нос: «Они нас еще всех угробят», и нам становилось не по себе...
Дорога к городу моего детства ведет через деревни Плесса, Кала, Краупа, Била, Все названия здесь кончаются на «а» – это отзвук далекого прошлого, а для моего учителя-латиниста – палочка-выручалочка, которая помогла вдолбить в наши головы латинское склонение.
«Процветание города заключается не в том, чтобы собирать большие сокровища, а строить прочные стены, красивые дома, делать множество ружей и лат...»
Знал ли Лютер о существовании моего Эльстерверда, который сейчас лежит всего в часе езды на автомобиле от его родного Виттенберга? Во всяком случае, он сказал это в утешение всем жителям таких же захолустных поселков. И вот сегодняшний Эльстерверда. Ни ворот, ни достопримечательностей, ни памятников. Так тесно, что дома в центре города пришлось надстроить на пороге века на один этаж. Ратуша скромно стала вровень с домами.
Только рыночная площадь выглядит солидно. Во времена моего детства она была вполовину меньше. Пожар последней войны поглотил целый квартал. Но жители оказались настолько мудрыми, что обратили несчастье во благо. Они убрали развалины, посеяли траву и посадили кусты роз. И вот возник настоящий центр с красивым цветовым «пятном». Сделав несколько шагов, попадаешь в переулки, названия которых говорят об их сельском происхождении: здесь и Полевая дорога и Луговая улица. В свое время в центре города был даже Свиной переулок, который магистрат, подумав о престиже, в конце концов переименовал в Бондарную улицу.
Два-три поворота, и опять открываются дали. Бумажный змей поднимается с луга в шелковую голубизну неба. Картофелекопатель убирает на поле урожай. И резкий запах паленой травы вновь навевает воспоминания.
Лет тридцать назад большие телеги еще ездили по центру города. В десяти шагах от ратуши крестьяне сгружали сено и картофель, мычали коровы, кудахтали куры. Три раза в год устраивалась скотная ярмарка. В первый день мы пропускали занятия в школе и бегали глазеть на визжавших поросят, А однажды я попал под упряжку, которая ушла от своего кучера, засидевшегося в пивной.
В городском совете я нашел архивариуса – подвижного человека восьмидесяти пяти лет. В сумрачной комнатушке ратуши он раскапывает историю. Этот человек, несколько десятилетий проработавший учителем, человек, которого первый советский военный комендант рекомендовал директором школы, прочел мне маленький доклад о нашей общине, насчитывающей ни много ни мало – уже больше 750 лет.
«В течение столетий Эльстерверда подчинялся помещику, который вершил суд и по своему хотению назначал бургомистра и муниципалитет. Как же могли тогда осуществляться городские права?»
При этих воспоминаниях у архивариуса, любезного Пауля Мюллера, и сейчас вздрагивают очки от возмущения.
Прежде чем добраться до настоящего, я вновь глубоко ныряю в прошлое своего маленького города; иду в замок, который стоит на Шварц-Эльстере – нет, не так... – тянется вдоль Эльстера. В этом здании благородного саксонского барокко, с гордым коньком на крыше жили юнкера, сдиравшие семь шкур со своих вассалов. Единственное, что они оставили после себя, это две французские лилии в гербе города.
В XVIII столетии барон фон Певендаль перестроил крепость в замок. По документам, он был человеком, склонным к роскоши. Верноподданные жители с трудом сколачивали для этого ничтожества деньги, занимаясь сплавом леса, земледелием, скотоводством, ловлей раков и рыбы. Они искали утешения среди этой непомерной нужды и находили его... в пиве. Более чем в 70 домах варили этот напиток и неустанно рекламировали его в окрестных деревнях как лекарство против почти всех болезней:
«Не хочешь ты подагры и колик в почках тоже, Вкушай напиток сей, и он тебе поможет».
(Таким образом, под покровом милосердия развелось бесчисленное количество трактиров.) Известнейший саксонский строитель Матеус Даниэль Перрельманн – творец дрезденского Цвингера – по заданию своего короля переделал замок Эльстерверда в летнюю резиденцию кронпринца.
Но вместо того чтобы следовать указаниям путеводителя и восхищаться «пышными формами порталов барокко», я не спускаю глаз с расположенного слева окна. В марте 1940 года я выдавил его школьным портфелем. «Преступник» улизнул, но был пойман и наказан. Он оказался «не настоящим немецким мальчиком». Этот ярлык еще долго висел на мне, что, однако, не помешало властям отправить меня заряжающим на зенитную батарею, и я с грехом пополам избежал судьбы многих сотен юношей, окончивших это «воспитательное учреждение».
Теперь из актового зала доносится звонкое пение мощного школьного хора. Эти мальчишки и девчонки только что вернулись из турне по Польше. Ветер словно аккомпанирует им, играя в ветвях огромного тиса...
Я стою на мосту через Эльстер, который сыто и лениво несет в Эльбу угольную пыль с брикетных заводов. Прошлое не покидает меня. В нашем «местечке» жили стойкие борцы, которые не дали нацистским надругателям оторвать себя от Германии. Хроника, найденная архивариусом, не нуждается в комментариях:
«Весной 1934 года можно вновь отметить активизацию партийной работы, вновь восстановлены связи с подпольными группами других городов. Обыски, аресты. Арестованы товарищи Игнац Кнопп, Вильгельм Энгельман и Вальтер Хофманн...»
«7 сентября 1935 года общая тревога в районе. 26 эльстервердских товарищей притащили к ратуше. После двух дней непрерывных допросов их отвезли в Галле. Товарищи, сумевшие избежать этой волны арестов, пытаются смягчить участь своих друзей и распространяют листовки. Их преследуют. В марте 1936 года Берлинская судебная палата выносит приговор руководству КПГ района Эльстерверда...»
Так, совсем неожиданно город приобретает новое лицо. Резки контрасты его истории.
Даже природа делает здесь скачки. К северу от города кончается приятная гладь лугов и полей. Начинаются холмы, леса.
Вдали, словно караул, выстроились трубы сталелитейного и прокатного завода Грёдиц, но и Эльстерверда не дает себя в обиду. Шесть больших народных предприятий и не меньшее количество средних, маленьких и совсем маленьких заводов зажаты между линиями железных дорог Берлин – Дрезден, Фалькенберг – Котбус и Эльстерверда – Риза.
Давно исчезли ворота маленького городка, те запоры, которые были призваны хранить ночной покой города. Зато теперь вокруг города наставлены красно-белые шлагбаумы железных дорог.
Ах, ирония судьбы! Прапрадеды сегодняшних жителей Эльстерверда и слышать не хотели об огненных паровых конях. Поэтому главный вокзал выглядит, как памятник. Если бы у нас в ГДР был транспортный музей, я бы предложил поместить вокзал на колеса и отвезти туда. Такой вокзал из дерева, в два этажа невозможно описать – его нужно видеть. И если присядешь на стоящие у стен скамейки и ощутишь смолистый запах старинных панелей, тебя вновь подхватят волны воспоминаний...
Поскольку уж мы заговорили о курьезах в маленьких городках, то нам, наверное, придется вспомнить и о городском кинотеатре.
Он почти такой же, как в те времена, когда мы мальчишками смотрели немые фильмы: «Римские автогонки» или «Девушка в лесу». Сейчас герой молодежи – Манфред Круг, но и теперь, если случайно будет открыт запасной выход, после заключительных кадров фильма «За мной, канальи!» ты попадешь... на кладбище. Редко смех и слезы, радость и боль, жизнь и смерть стоят вот так рядом. Но если, к сожалению жителей Эльстерверда и вопреки всем планам и дискуссиям, здесь пока еще не построен Дворец культуры, кое в чем другом город перегнал даже Берлин. Вот, пожалуйста, «Ледяной дворец» – милое кафе, место свиданий молодежи. В праздничные дни сюда стекаются жители окрестностей. И действительно, такое мороженое, как здесь, можно получить, лишь пролетев две тысячи километров, в Москве. Кондитер Пауль Строцки довольно улыбается в ответ на похвалы.
Еще в начале века изделия богатых на выдумку жителей Эльстерверда обошли весь мир. Три автомобиля, сконструированные и построенные в этом маленьком городе, стояли в международном салоне 1900 года рядом с автомобилями Даймлер-Бенца. Правда, они не могли стать их серьезными конкурентами.
Их конструкторы Бруно и Камилло Хайнрих пересели на других «коней»: начали строить специальные ткацкие станки для самых тяжелых парусных и асбестовых тканей. Сейчас это предприятие выпускает продукцию на экспорт.
За три дня до прихода Советской Армии пятьсот американских тяжелых бомбардировщиков разбили почти все заводы маленького города. Жители Эльстерверда выкапывали из-под обломков остатки машин. Я был при этом и помню, какой это ужас: потерять навсегда промышленность – большую гордость маленького города. Вернувшиеся из гитлеровских концлагерей и тюрем товарищи, истощенные и больные, возглавили работу.
Это было время, когда в разбитые окна заводских цехов еще со свистом врывался ветер. Но уже в те дни, воодушевленный упорством моих сограждан, я писал оптимистические статьи. Конечно, многое было преувеличением. Но затем время догнало, а вскоре и обогнало все мною написанное.
Бургомистр Феликс Кокш – мой ровесник. Он сидит напротив меня в своем скромно обставленном кабинете, и в нем совсем не чувствуешь солидности «отца города».
«Жители Эльстерверда известны как ворчуны, – прищурясь, говорит он. – Это значит, что они беспокоятся обо всем, волнуются из-за каждой мелочи. Разве это плохо? Главное, что жители готовы трудиться».
Конечно, думаю я, они своего добьются, десять тысяч моих земляков. И я вновь вспоминаю слова Лютера, обращенные к жителям маленьких городков, и переписываю конец фразы старого виттенбергца, которая только в наше время приобрела свой истинный смысл: «...Основой первостепенного процветания, благополучия и силы города является преобладание тонких, грамотных, трезво мыслящих и хорошо воспитанных граждан; только они способны собирать сокровища и богатства, сохранять их и правильно расходовать».
Клаус Бойхлер Перевел с немецкого А. Власов
