355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Вокруг Света Журнал » Журнал «Вокруг Света» №08 за 1991 год » Текст книги (страница 2)
Журнал «Вокруг Света» №08 за 1991 год
  • Текст добавлен: 29 сентября 2016, 01:45

Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №08 за 1991 год"


Автор книги: Вокруг Света Журнал



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Овладение брахмой

Мало кто у нас отваживается на создание беллетристических произведений об Индии. Пожалуй, таких смельчаков вообще до сих пор не было (беллетризированные повествования Л. Шапошниковой и В. Крашенинникова лежат в несколько иной плоскости). И вот открываем первую страницу повести Дмитрия Морозова «Зрячее сердце» и, признаться, не без некоторой настороженности. Но настороженность постепенно сменяется любопытством и радостным чувством узнавания Индии. А потом сразу же увлекаешься замыслом, счастливо найденным автором» – показать древнюю Индию с точки зрения очевидца событий, запечатленных в древнеиндийской эпической поэме «Махабхарата». Прочитав же повесть, осознаешь, что автор стремился не только погрузить читателя в новый для него экзотический и неизведанный мир, но и приоткрыть перед ним некоторые тайны сокровенного знания индийцев.

Описываемые в повести события относятся к смутному для древней Индии времени, происходят они незадолго до великой битвы на Курукшетре, которую историки относят примерно к рубежу I тысячелетия до нашей эры. Затем в течение этого тысячелетия постепенно складывалось сказание об этой битве и о вражде двух родственных кланов – Пандавов и Кауравов. Подлинная причина такой вражды нам неизвестна, а эпический конфликт может быть интерпретирован по-разному – как ритуальное соперничество, как борьба за женщину (Драупади), воплощение блага и процветания; как борьба богов и асуров (демонов). Д. Морозова в первую очередь интересуют приведенные в поэме свидетельства обладания героями некой необыкновенной силой, благой и созидательной, но вместе с тем могущей быть страшной и разрушительной. В повести она называется «брахмой». Представления о такой силе уходят корнями в седую индийскую древность. Безусловно, они – достояние аборигенной, доарийской культуры Индии. Умение распоряжаться этой силой – накапливать ее в теле, держать под контролем, использовать по назначению – было, видимо, одной из самых необычных вещей, с которыми столкнулись племена арийских скотоводов, когда, за много веков до битвы на Курукшетре, волна за волной они стали проникать в Индию через проходы в Гималаях. Некоторые из ариев смогли воспринять это умение, и вот, узнаем мы из повести, возникло сообщество людей, владеющих тайным знанием, которые составили духовную опору древнеиндийского общества. Их и называет автор дваждырожденными, брахманами, риши – повелителями брахмы. И главный герой повести – юноша из южноиндийской деревни, вставший на многотрудный путь овладения брахмой.

Конечно, строгий историк обнаружит в ней некоторые анахронизмы (например, храмы и храмовой обиход, как они описаны – достояние более позднего времени; слишком близки оказываются северный Хастинапур и далекая южноиндийская деревня; культ тамильского Муругана, бога горных охотничьих племен, вряд ли в то время распространился по земледельческим регионам), но в целом атмосфера действия и само действие воссозданы автором очень точно. Культурологические и даже этнографические основы его сочинения вполне надежны. И потом, будем помнить, что в одном из прошлых рождений автор сам все видел своими глазами и теперь рассказывает нам об увиденном.

Но об этом читателю поведает сам автор.

А. Дубянский, кандидат филологических наук

На «Серебряном папоротнике»

Уходит в прошлое романтика железнодорожных путешествий. Поездка на современном поезде сегодня мало чем отличается – даже по скорости – от полета на самолете. Да и поездами во многих странах мира пользуются все реже и реже – рельсовый транспорт не выдерживает конкуренции со стороны автомобилей и авиалайнеров. Но и сегодня, в конце XX века, путешествие по рельсам нередко оказывается гораздо более увлекательным и познавательным, чем на ином любом, самом современном и скоростном виде транспорта: некоторые железные дороги мира до сих пор сулят массу приключений и открытий, какие вряд ли выпадут на долю тех, кто прильнул к иллюминатору авиалайнера или даже окну машины. «Вокруг света» начинает публикацию серии репортажей о путешествиях по наиболее интересным и экзотическим железным дорогам мира, которые, как мы надеемся, возвратят читателей в удивительный и, увы, ностальгический мир поездов тех времен, когда они были в большем почете, чем сегодня. Открываем мы серию письмом, которое редакция получила из Новой Зеландии и которое натолкнуло нас на идею вспомнить о старом, добром поезде...

Поезда в Новой Зеландии ходят относительно медленно. Отчасти виной тому узкая колея – всего-навсего 1070 миллиметров. Впрочем, невысокие скорости имеют и свои преимущества – пассажиры получают возможность оценить красоту проплывающих за окнами пейзажей. Давайте и мы совершим путешествие на «Серебряном папоротнике» – комфортабельном поезде, курсирующем между крупнейшим не только в Новой Зеландии, но и во всей Полинезии городом Окленд (население 900 тысяч человек) и столицей страны Веллингтоном.

Два города разделяют 670 километров, которые «Серебряный папоротник» преодолевает за 10 часов. Несмотря на долгий, по местным меркам, путь, пассажиры вряд ли почувствуют неудобство—внутри " вагоны роскошно оформлены: стены и пол обиты шерстью. Подобное расточительство не удивительно, ведь шерсть – главная статья новозеландского экспорта.

Ровно в 8.30 утра «Серебряный папоротник» отходит от вокзала в Окленде. Поезд еще только набирает скорость, а в дверях уже появляется проводник со свежими газетами. Но вряд ли кто-то из пассажиров променяет чтение на пейзаж за окнами. С одной стороны открывается панорама бухты Вайтемата, с другой – самого фешенебельного района города – Ремуера. Акватория бухты усеяна покачивающимися на волнах катерами и яхтами. Весь этот флот – собственность горожан. Наблюдая за морским муравейником, лишний раз убеждаешься, что Окленд по праву носит титул Города моряков.

Большинство новозеландцев предпочитают жить в собственных домах. Полноценный отдых на лоне природы, культ семьи и... приличные газонокосилки – их главные жизненные ценности. Поэтому неудивительно, что здешние города имеют совершенно непропорциональные численности населения размеры. Например, Окленд занимает ту же территорию, что и многомиллионный Лондон. Статус города в Новой Зеландии может приобрести любой населенный пункт, где проживает не меньше 20 тысяч человек, как, например, спутник Окленда – Папакура. Особенно быстро небольшой поселок стал развиваться во время второй мировой войны: здесь разместился армейский лагерь и несколько американских военных баз. И хотя после окончания войны базы ликвидировали, лагерь остался, превратившись со временем в крупную армейскую штаб-квартиру.

Но вот Окленд позади, и городские пейзажи сменил веселый сельский ландшафт. Экзотические здесь деревья – каштан, верба, тополь и эвкалипт – контрастируют с местной вечнозеленой растительностью. На зеленых лугах, широко известных своим плодородием, пасутся коровы. Встречаются и первые крупные отары овец – подлинной гордости страны: если самих новозеландцев всего 3,5 миллиона, то овец 61 миллион. Порой из-за нескончаемых овечьих отар пейзаж за окном напоминает неспокойное море в белых барашках волн.

Кроме овец, здесь можно встретить и прекрасных лошадей. Новозеландские рысаки пользуются высокой репутацией, и ежегодно на конные аукционы съезжаются покупатели со всего света.

В Мерсере железная дорога выходит к Уаикато, крупнейшей в Новой Зеландии реке – девять расположенных на ней ГЭС не только вырабатывают электричество, но и сдерживают возможные наводнения.

В районе Те-Кайхата поезд едет мимо виноградников – родины прекрасных новозеландских вин. Расположенная поблизости от плантаций гора Таупири – священное место для маори. Ее склоны испещрены могилами. На этом необычном кладбище своя строгая иерархия: чем выше находится могила, тем более важная персона захоронена в ней.

Когда поезд с грохотом проносится по мосту, у вас есть возможность хотя бы краем глаза увидеть Турангаваевае – официальную резиденцию королевы маори Те Атайрангикааху и дворец приемов, украшенный замысловатой резьбой. Если повезет, вы заметите и скользящее по реке длинное изящное боевое каноэ, используемое для торжественных церемоний...

Мы въезжаем в Гамильтон, центр плодородного района Вайкато. Некогда поезда здесь делали остановку для того, чтобы пассажиры могли выпить чашку чая в станционном буфете. Про эту станцию и низкие скорости паровозной эры до сих пор существует множество анекдотов. В наши дни стоянка длится всего пять минут, и «Серебряный папоротник» следует дальше мимо живой изгороди из постриженных барбарисов.

Потухший вулкан Какапука, по форме напоминающий камень в японском саду, встречает поезд на подходе к Те-Авамуту. Здесь во всем царят аккуратность и спокойствие, которые надежно скрывают от постороннего взгляда бурное прошлое этих мест. Во время войн между маори и пакеха (европейцами) в 1860-е годы именно с Те-Авамуту начиналась местность, получившая впоследствии название Королевской страны. Тут свободолюбивые маори положили начало «королевскому движению» с целью установить независимую монархию. Любой европеец, осмеливавшийся заглянуть южнее Те-Авамуту, подвергал свою жизнь опасности. В нескольких жестоких сражениях маори проявили исключительное мужество, чем снискали уважение своих противников. Здесь и сегодня живет много маори.

Местные города выросли из небольших поселений, в которых жили строители железной дороги: в Те-Куити, например, главной улицей по-прежнему считается та, что идет вдоль полотна. Все эти городки похожи друг на друга как близнецы. Непременные их атрибуты: военный мемориал, где на граните высечены имена погибших европейцев и маори, и... государственный тотализатор.

Еще одна достопримечательность Королевской страны – ухоженные фермы. Некоторые из них по своим размерам не уступают европейским поместьям. Пейзаж здесь постоянно меняется: равнины чередуются с холмами, покрытыми густой растительностью.

Время обедать. Появляется проводник, толкая перед собой тележку с закусками. В поезде нет вагона-ресторана, но при покупке железнодорожного билета можно заказать что-нибудь более существенное, чем разложенные на тележке круассоны, булочки, сандвичи и фрукты.

Постепенно дорога начинает взбираться в горы. «Серебряный папоротник» то и дело ныряет в тоннели. Самый длинный из них – Поро-а-Тарао – протянулся на 1,3 километра. Кругом ни души, если не считать нескольких пастухов, перегоняющих овец с помощью своих понятливых собак, которым подают команды целым набором свистов. Оставляя в воздухе след разбрасываемых удобрений, над хребтом, похожим на спину кита, резко взмывает вверх самолет. Взлетная полоса скрыта за хребтом. Над землей парят ястребы, а пукеко с темно-синим оперением, красными клювами и лапами высматривают добычу у ручьев.

Центру этого района – Таумарунуй, как и Гамильтону, отведено особое место в железнодорожном фольклоре: есть даже такая песенка «Таумарунуй на железной дороге»...

Мы проезжаем мимо маленьких городков Мингинуй, Оханго, которые в свое время процветали благодаря торговле лесом. Сейчас эта отрасль экономики в упадке, и города постепенно умирают. Там, где раньше слышался звон мощных пил, теперь стоят брошенные хозяевами дома, зарастающие кустарником. При этом вы чувствуете себя Иезекиилем в долине Смерти и задаетесь вопросом, что может вновь вдохнуть жизнь в эти места. Город Раурими сохранился лучше других. Лесопилка тут была закрыта лишь в 1965 году, почта и школа в 1974-м, большинство из его жителей уехали. Тем не менее город, похоже, не хочет уходить в небытие. Местный участок дороги – чудо инженерной мысли – привлекает сюда любителей из разных стран. Чтобы пересечь хребет, поезд вынужден подниматься по спирали, делая две петли и ныряя в тоннель. Пробегая по рельсам пять километров, он продвигается вперед только на один.

Одна из главных достопримечательностей путешествия – Национальный парк, расположенный на высоте 800 метров над уровнем моря в предгорьях трех действующих вулканов: Тонгариро, Нгарухое и Руапеху. Над Нгарухое часто курится дымок, как бы постоянно напоминая о возможном извержении. Бирюзовые воды теплого озера плещутся в кратере самого активного из трех вулканов – Руапеху. Неподалеку находится лыжный центр.

В Покака, высшей точке железной дороги (890 метров над уровнем моря), установлена мемориальная доска, свидетельствующая о том, что в 1906 году здесь был забит последний костыль. Отсюда дорога начинает спускаться вниз. «Серебряный папоротник» проплывает над глубокими ущельями по ажурным виадукам. От вида клокочущей внизу горной речки у пассажиров перехватывает дыхание.

По традиции поезд притормаживает у местечка Тангивай. Здесь установлен обелиск в память о катастрофе 1953 года. Тогда произошло извержение Руапеху. По роковой случайности град камней обрушился на мост над рекой Уаунгаеху именно в тот момент, когда по нему проходил идущий на север ночной поезд. 151 пассажир, спешивший на празднование рождества, погиб.

В Уайоуру из окна поезда виден военный музей. Внизу, среди молочного цвета скал, шумит река Рангитайки, питающая плодородные земли вокруг Мангауека. Но маорийские названия здесь уже постепенно сменяются английскими: именно здесь более ста лет назад селились британские колонисты, создавая свою культуру земледелия. И теперь, глядя на ровные поля, непосвященный с трудом отличит, где пастбище, а где... площадка для гольфа.

Солнце уже миновало зенит, и подошло время для чая. Закат рассыпает причудливую мозаику по окнам вагонов. В Палмерстоне можно купить столичные вечерние газеты: пассажиры знакомятся с новостями, а проводник в очередной раз предлагает напитки. За окнами зажигает огни индустриальный Левин. Вскоре дорога выходит на побережье. У Паекакарики стальная магистраль и автострада бегут рядышком, зажатые между океанским прибоем и холмами, на которых, словно ласточкины гнезда, приютились дома. Перед их обитателями открывается прекрасный вид на острова Капити, где когда-то стояла крепость Те-Раупарака, видного военачальника маори.

Поезд ныряет в тоннели, и вот мы уже въезжаем в Порируа, город-спутник Веллингтона. Столица раскинулась на холмах и напоминает Гонконг в миниатюре. Говорят, чтобы построить здесь дом, достаточно вбить в скалу гвоздь и повесить на нем жилище. Отдельные дома действительно буквально висят над пропастью...

Завтра в 8.20 утра «Серебряный папоротник» отправится в обратный путь в Окленд.

Молли Эллиотт Окленд

Пропало море

Окончание. Начало см. в № 7/91.

Широкие окна ходовой рубки сейнера раскрывают передо мной панораму Шантарского моря. О его странной судьбе мы говорим с Вадимом Николаевичем Зайцевым, Уже добрый час сейнер несет нас к цели, борясь со встречным течением. Капитан многозначительно сдвигает шляпу на затылок.

– Что-то такое припоминаю: кажется, в прежних изданиях лоции Охотского моря было упоминание о нем. Теперь же, в новых книгах как будто слова те же, а слово «море» исчезло...

Мы подходим к штурманскому столику. Раскрываем лоцию: «Плавание здесь сопряжено с большим риском, и судам, не имеющим РЛС, заходить в район Шантарских островов не рекомендуется... сулои, водовороты... скорость течений достигает восьми узлов...» Я вспоминаю то же нагромождение гипнотизирующих угроз и всю, как принято говорить, чертовщину из первой обстоятельной лоции, написанной выдающимся гидрографом Борисом Давыдовым. В лоции, изданной в 1923 году, Шантарское море поминалось десятки раз именно в связи с особыми свойствами этого средиземного моря. «Выделение этого водного района в отдельный самостоятельный бассейн можно только приветствовать, так как он резко выделяется по наблюдаемым в нем явлениям».

И в самом деле: в горсти брошенных в угол Охотского моря островов столько любопытных и труднообъяснимых отклонений, что невольно хочется обвести их треугольником на манер Бермудского. В невыносимых климатических условиях: тайфуны и туманы, морозы и круглогодичный лед у берегов – полный расцвет флоры и фауны, десятки редких видов растений и животных.

Шантарских островов всего четыре, не считая мелких. Главный из них – Большой Шантар. По общей площади – 2500 квадратных километров – архипелаг вполне сравним с такой страной, как Люксембург.

Вершина главного острова сейчас отчетливо маячит по правому борту. Острова Малый Шантар и Беличий, разделенные узким проливом, подобны Сцилле и Харибде: пролив между ними так узок и так опасен, что его название – «Опасный» воспринимается моряками буквально, при всей лихости и скептицизме этого народа.

Четвертый остров – Феклистова и прилепившийся к горизонту Утичий – настоящий кладезь чудес. Уютные бухты, лежбища морских зайцев, гнездовья редкостных птиц, скалы и провалы. Именно на этот райский уголок и направил свой бинокль Василий Васильевич Грушко. Он старший в тройке представителей хабаровского «Дальтура», а цель миссии столь же оригинальна, как и сами острова.

– Хотим подобрать места для показа представителям туристской фирмы из США, – поясняет мой собеседник.– В перспективе совместные круизные линии, проходящие через Шантарское море.

Панорама островов заполнила окна. Пора было выбираться на палубу. Едва выгребая против течения, сейнер дрожал, и медленно надвигался на нас божественный мыс Св. Филиппа, и каждый, я думаю, присматривал для себя на умильных альпийских склонах местечко для фазенды. Только спустя час мы подошли к месту высадки. Звякнул стопор брашпиля. Якорь вместе с вертлявой цепью вяло тонул в прозрачной воде. Потом он успокоился на дне, разметав стайку мелких рыб, и мы бросились к грузовой стреле, чтоб спустить на воду наш «Охотск», заметно раздобревший от стравленного воздуха.

– Как же с морем дальше? – капитан трясет мне на прощанье руку и показывает курортные пейзажи искристого на солнце пространства.

– Разберемся, надеюсь, – уже зависнув на шкентеле с мусингами, кричу я, стараясь попасть ногами в кокпит моторки. Сейнер гукнул на прощанье и еще раз поворошил винтом чистую воду. Стоя на крутой галечной косе на берегу «исчезнувшего» моря, я еще не представлял, как в полном виде будет выглядеть вся история с его поисками. Историю эту с копаниями в старых книгах, телефонными разговорами и расспросами я составил уже после путешествия. В ней нет никакого вымысла, исключая одну собственную гипотезу – «легенду». И пусть читателя не смущает слово «легенда». Одно из значений этого слова, почитаемого моряками, – пояснение к карте или к тому, что на ней изображено...

Все началось с надписи «Шантарское море» на аэронавигационной двадцатикилометровке Б-IX. Морской атлас, справочники, энциклопедии «игнорировали» это море, а моя собственная карта... Откуда она у меня– уж не припомню, потому сразу обратился к прошлому. Первая удача в книге самого генерал-губернатора Приамурского края П.Ф. Унтербергера. По его инициативе в 1909 году моряки-гидрографы измерили ширину всех проливов и выяснили, что МОРЕ это закрытое и доступ в него иностранных судов для морского промысла недопустим. Конечно, запоздалое решение объяснялось слишком уж вольным хозяйничаньем иностранцев в российских водах. В лоции, которая была составлена Борисом Давыдовым, я прочитал: «Название это (Шантарское море. – В. Г.), впервые упоминаемое китобоями, посещавшими район Шантарских островов, сохранилось и до настоящего времени». Кто такие были китобои, для меня не было секретом. Настоящее нашествие китобойных судов из Бостона, Нью-Бедфорта, Род-Айленда началось с 1847 года. Потом к ним добавились суда шведов, англичан, норвежцев. Не было лишь русских. Впрочем, о китобоях мы еще поговорим дальше. Для меня несомненно одно: для обеспечения плавания в этом районе, сложном для небольших судов, нужны были хорошие карты. Потому, наверно, не случайно военный корабль флота США «Джон Ханкон» в 855 году уютно обосновался в бухте Лебяжьей на острове Феклистова. Американцы сделали опись островов, упомянув в отчете о высоком качестве строевого леса. Не знаю наверняка, обозначено ли на картах янки Шантарское море, но сомнений у меня нет. Свидетельство Давыдова, несомненно, использовавшего иностранный картографический материал, я уже приводил. А что же на прочих картах? Надеюсь, читатель понимает, что весь наш качественный фонд карт – сплошь «закрытые», то есть секретные или «для служебного пользования». Теперь последний гриф начинают снимать, «закрытые» десяти-и пятикилометровки стали открытыми, и в продаже наконец-то появились нормальные топографические карты. Потому звоню в Главное управление геодезии и картографии. Татьяна Анатольевна Пляцевская на мою «жалобу» на пропажу моря неожиданно поясняет:

– С топокарт название «Шантарское море» никто не снимал.

– Даже на самых новейших? – я называю ей номера недавно открытых карт.

– И на них, и на километровках тоже. Но эти карты...

– Я понимаю, спасибо, но почему нет моря на морских картах да и в лоциях тоже?

– Ну об этом лучше спросить у тех, кто делает морские карты. Вы в Ленинград звоните...

Да, ЦКП – Центральное картографическое производство мне знакомо. Конечно же, надо найти редакторов лоций и спросить у них, куда исчезло море. Звоню самому начальнику.

Юрий Николаевич Бируля с большим интересом включился в поиск пропажи. В картотеке географических названий сразу нашли карточку с надписью «Шантарское море». На обороте карточки обнаружилась любопытнейшая надпись от 4 декабря 1954 года: «название в пособия не давать до выяснения».

– Это все? – кричу я в телефонную трубку.

– Пока все. Для разгадки этой надписи на карточке нам требуется тайм-аут. Неделю даете? – уже шутливо спрашивает Юрий Николаевич. – Свяжемся с тихоокеанцами и пришлем официальный ответ...

Недели не прошло, как раздался телефонный звонок из Ленинграда. Николай Андреевич Скрипник, заместитель Ю.Н. Бирули, рассказал, что он обнаружил в архиве ВМФ в Гатчине. Выяснилось: автором той самой надписи «...не давать до выяснения» оказался некто М. Бурмистров, бывший начальник отдела транскрибирования. Выяснить причину его нерасположения к термину «Шантарское море» не удалось, поскольку с того времени минуло больше трех десятков лет. Да это, как станет понятно потом, и не требовалось. Тем не менее история с забвением моря выглядела в телеграфном изложении гак. Лоции до 1971 года исправно повторяли в измененном виде сведения о Шантарском море из давыдовской лоции 1923 года. Ас 1971 года название моря из лоций исчезло, то есть в трех последних изданиях лоции Охотского моря море Шантарское не упоминается. С морскими картами дело обстояло по-иному. Термин «Шантарское море» исчез на них в 1948 году. Можно сказать, именно с этого года, а не с 1954-го началось пресловутое «выяснение». Теперь я с горечью констатирую итог: история с моими звонками в Ленинград может кончиться плохо для Шантарского моря.

– Мы свяжемся с ГУГК, – заключает свой телефонный рассказ Николай Андреевич, – и попросим их снять название «Шантарское море» и с топографических карт.

– Ну зачем же, Николай Андреевич, такая память о Давыдове должна...

– Ну какое это море, – перебивает меня мой собеседник.– Размеры неподходящие, да и раньше губой называлось...

Забыл спросить капитана I ранга: был ли он на Шантарском море. Думаю, если б был, то уважил бы память своего коллеги-гидрографа Бориса Давыдова. Он-то знал это море и знал почему оно – море. Меня пронзила грустная мысль: найдутся ли у моря защитники? И еще. Кто же все-таки правит бал в топонимике? По какому праву скоро исчезнет с лица Земли целое море? Пропадают вагоны с едой, прячут в подсобках дефицит, теперь вот море... Чего доброго, до континентов доберемся. Впору подавать сигнал SOS – «Save our sea» —Спасите наше море!.. Глубоко в душе и только для почитателей гипотез: догадываюсь об истинной причине всего происшедшего...

Дело, как помните, началось в 1948 году. То была эпоха борьбы с космополитизмом. Тогда происходило массовое и бездумное переименование географических объектов. К «делу» о Шантарском море оказались причастны и американские китобои, и губернатор Приамурья с нерусской фамилией. Да и Давыдов хоть и автор первой советской «Лоции побережий РСФСР, Охотского моря...», а все ж царский полковник Корпуса флотских штурманов... Последовал вердикт: снять до выяснения.

...И опять снимают. Слава Богу, теперь ясно, кто это делает! Похоже на людские судьбы: реабилитация только после смерти. А оно, это море, еще живет, правда, на неведомых для моряков топографических картах. Жуть...

Такая вот история. Она бы мало что значила для меня, если бы мы сами после многих приключений не сидели на берегу Шантарского моря. Трое из команды нашего надувного «Охотска», трое из «Дальтура» и полное безлюдье до самого горизонта. Мы дружно принялись сооружать «магазейны» для обширного скарба дальтуровской экспедиции, столы для будущих трапез с американцами и непременное заведение на одно лицо без двери и с видом на море.

Я представил, как сюда прибудут американцы, как в пропахшей бензином моторке будут с большим риском совершать осмотр местных диковин, есть суп из пакетов с подмокшим, но уже просушенным хлебом... Забегая вперед, добавлю, что американцы не приехали по каким-то неведомым нам причинам. Не скрою, я испытывал чувство облегчения. Все это «советско-американское» действо выглядело столь дилетантским и примитивным, что, кроме горечи и стыда, ничего не вызывало. Думаю, природных чудес довольно и на Аляске. Может, завлекалы «Дальтура» собирались показывать заокеанским гостям то, что потом мы увидели сами?

Нищенский, убогий и недостойный человека образ жизни на этом действительно прекрасном и богатом острове. Ловились кумджа и голец при первом броске блесны в устье реки, на пляжах пировали медведи, терзая ожиревших лахтаков, долина реки благоухала многоцветьем редких трав – и над всем этим во множестве и беспечно парили редкие для других мест птицы. По берегам рек догнивали примитивные зимовья заезжих охотников. Как и в XVII веке, за дверью, подпертой гнилым бревном, вас встречают прокисшие запахи остатков пищи, немытая посуда, разоренная печь, грязные нары с изъеденными мышами матрацами. Смею уверить любителей романтики, что простительный для эпохи первопроходцев свинский образ жизни ни в чем не изменился, кроме того лишь, что ко всем мерзостям быта добавились брошенные всюду бутылки да ядовитые батарейки для транзисторов. Люди, век ничего своего не имевшие, понятия не имеют, зачем беречь все это бросовое и ничейное добро, именуемое природой. О какой экологии может идти речь, когда прежде всего надо очистить среду обитания самого человека. Окопно-лагерный образ жизни, отсутствие насущных санитарно-гигиенических удобств, особо унизительное для женщин, дефицит облегчающих труд приспособлений хотя бы начала века! О газовых баллонах и мини-электростанциях речь не идет. Здесь, не в самых восточных пределах государства, даже голос отечества по радио не услышишь. Попробуйте в пределах Хабаровского края услышать хотя бы прогноз погоды! Зато день и ночь на всех частотах отлично звучат радиостанции Китая, Японии, Америки на всех мыслимых языках. Голос «Маяка» едва слышен глубокой ночью, если у вас классный транзистор. Зато «Голос Америки», слава Богу, просвещает, что там нового в столице нашей Родины...

Со спутниками у вечернего костра мы сопоставили наши знания об истории архипелага. В моем представлении все выглядело довольно буднично. Непостижимым было лишь это неуемное желание познать неведомое, острое стремление к призрачной наживе. Как будто течение жизни само по себе захватывает в свой поток людей. Открывать для себя новое и новое в самом себе присуще людям в любых обстоятельствах. И не важно, что перед тобой: разверстая ширь еще непознанной Земли или всего лишь пределы города, в котором предстоит вертеться всю жизнь.

Открытие островов в равной степени приписывают казакам Ивана Москвитина, Василия Пояркова и Ивана Нагибы. Москвитин первым из россиян в 1639 году увидел Восточный океан в устье реки Ульи, где основал зимовье. Затем москвитинцы проплыли к югу до устья Уды, откуда Шантары хорошо видны. Василии Поярков, первопроходец Амура, и Иван Нагиба, посланный на поиски пропавшего Ерофея Хабарова, судя по маршрутам их плаваний, тоже не могли не видеть Шантарских островов. И все-таки подлинное открытие с посещением островов состоялось позднее и носило, выражаясь высокопарно, международный характер...

На беду Шантары оказались в пограничной зоне. По Нерчинскому русско-китайскому договору 1649 года район Шантар и река Уда оказались на линии никому не ведомого «рубежа каменных гор». Сибирский губернатор М.П. Гагарин не вынес такой неопределенности и приказал пройтись вдоль рубежа до островов против устья Уды. Казаки под командой некоего Быкова на шитиках достигли Шантар в 1713 году. Сказать наверняка, что до этого здесь никто не бывал – нельзя. Но главное в открытиях – гласность. Быкову повезло. Его «отписка» стала известна просвещенной Европе из первых рук. Дело в том, что здесь, в Сибири, отбывал ссылку плененный при Полтаве швед Филипп Табберт. Вернувшись на родину, он был награжден дворянством и фамилией Стралденберга. Его знаменитая книга, до сих пор не переведенная на русский язык, стала кладезью евроазиатской географии, поскольку именно в ней впервые была обнародована идея границы между двумя частями света по Уралу. Так вот на карте, приложенной к книге «Северные и восточные пределы Европы и Азии», был нарисован Шантар с надписью «Остров пустынный, соболями и другими животными обильный». После этого удивляться вниманию к Шантарам не приходится. «Отписку» о добычливом острове с подачи Гагарина прочитали и в царских покоях. Император Петр II в указе за 1728 год повелел: «Отпускать на Шантарские острова охотников русских и иноземцев для промыслу, дабы они достоверно уведомились, какие на тех островах народы живут». Приказчик Удского острога самолично зимовал на Шантарах «яко верный Ея Императорского Величества раб под опасением тягчайшего ответа и истязания...» Это уже из указа добрейшей Елизаветы Петровны. Ее преемница Екатерина II в 1764 году с прицелом на богатства Шантар отменила «правую пошлину» (треть в пользу казны), заменив ее десятиной, дабы «промышленникам не было никакой обиды и притеснения и чтоб они не потеряли охоты к своему промыслу». Вот так в старое время поощряли предпринимателей! Впрочем, периоды процветания и запустения островов в дальнейшем сменялись в зависимости от числа соболей, своеволия воевод и разных ведомств...


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю